Эрвин Олаф: "Мое творчество - это фотография состояний"
В России появился на несколько дней один из наиболее известных европейских фотохудожников Эрвин Олаф. Напомним, в конце февраля в Москве, в Музее изобразительных искусств имени Пушкина, открылась выставка его фотографического посвящения, так называемого оммажа, бельгийскому живописцу XIX века Луи Галле.
Тогда в репортаже о ней мы назвали его певцом красивой мрачности. Сочетание блистательного с ужасающим можно считать основой его стиля, который просматривается и на московской выставке. Оммаж к полотну Луи Галле под названием «Последние почести останкам графов Эгмонта и Горна» – одна из реплик этой картины есть в коллекции Пушкинского. Она там же, на выставке Олафа, для сравнения. Фотограф выполнил этот оммаж по заказу. Он вообще много работает по заказу, он коммерчески успешен. Но хранит при этом верность своему стилю, той самой красивой мрачности, которая сделала его невероятно популярным. Особенно когда создаёт то, что считает чистым искусством. Его восхитительно красивые представители монарших фамилий забрызганы кровью, модели, безупречные с виду, тоже обязательно как-нибудь изувечены или просто страдают от смутной тоски. Эпатаж – не единственный его приём. Иногда он просто использует приглушённое кинематографическое освещение, и тогда глубокая печаль буквально пронизывает изображение.
Эрвин Олаф прибыл в Москву, специально для того, чтобы встретиться с публикой, с теми, кто хотел бы его услышать или с ним поговорить. Мы, конечно, этим воспользовались.
– Эрвин, мы по-русски иногда говорим – «ужасно красиво». Звучит противоречиво, но все понимают. А какой парой слов вы могли бы охарактеризовать бы свои фотографии?
– Я объяснил бы мое творчество как фотографию состояний, потому как я создаю некий новый мир с помощью своей фотографии и включаю в свое творчество идеи из своих фантазий. Мои работы красивы, эстетичны. Но когда вы попадаете в мир этих работ, я как бы хлопаю вас по лицу своим искусством.
– Когда-то вы смотрели с жадностью фильмы Фасбиндера, Феллини, Стэнли Кубрика – потому что они вам помогали бежать от реальности. В ваших фотографиях и сегодня реальность присутствует минимально. Почему вы так не любите реальность? Она мешает вам работать?
– Еще в раннем детстве я часто фантазировал, впадал в мечты. Я смотрел глупые телепередачи и позволял фантазиям вести меня. Но я никогда не останавливаюсь только на фантазии, на каком-то придуманном мире. Я всегда стараюсь наполнить реальным смыслом свои работы, с помощью своих работ передавать какой-то посыл, какую-то идею, и это главное для меня и для моего мира.
– Эрвин, у вас все персонажи как будто замороженные. Подозреваю, что вы таким способом пытаетесь сделать их вечными. Да?
– Это путешествие во времени, когда вы перемещаетесь в 60-е, 50-е, и с помощью языка того времени создаете вот такую определенную вечность с помощью искусства. Это те же отношения людей, та же жестокость, то же чувство скуки и желание видеть любимого человека. И это создает определенное понимание вечности.
– То есть это скорее демонстрация, это не вечность – это постоянство?
– Вы знаете, это определенным образом связано с любительским характером моей фотографии, и поэтому мои персонажи кажутся замороженными. Но главное, разумеется, то, что возникает диалог со зрителем, когда он смотрит на эти работы. И не столь даже важно, что именно я стараюсь передать, важно то, что зритель сам начинает создавать свою собственную историю вокруг моего произведения и наполняет ее всевозможными смыслами.
– Вы так увлеклись этим состоянием, что теперь намерены заниматься натюрмортами. Это уже, я бы сказал, такая крайность.
– Я все-таки чувствую определенную зависть к живописным произведениям, потому как в них вы можете практически утонуть, в их фактуре, в том, как решена поверхность – как у современных художников, как у Марка Ротко. Фотография же, по сути, плоская, и нет вот этой глубины и фактурной поверхности. В своей последней серии работ для дома шампанских вин я постарался создать эту структуру, такую вот активную поверхность с помощью фотографии.
– Одна из ваших последних серий называется «Ожидание». Вот такие же точно замороженные фигуры чего-то или кого-то ждут. Вы сами чего ожидаете?
– Я жду любовь всей своей жизни, хотя это на самом деле неправда. Наблюдение за людьми, наверное, является самым главным для меня, когда вы, например, наблюдаете за людьми в аэропорту, за их эмоциями – как они реагируют на различные события. И ожидание – это то, чего сегодня не встретишь. В основном, все погружены в свои гаджеты и общаются с друзьями, которых на самом деле нет – они считают, что они есть, а их не существует.
– Им кажется, что они всегда на связи, что они не одиноки…
– Что они не одиноки, что они всегда могут с кем-нибудь пообщаться. На самом же деле ожидание – это, по сути, какой-то дзен. И я знаю такую фразу «…ожидание это всегда нечто между смертью и пробуждением…» Соответственно это то, чего сейчас уже, наверное, редко встретишь, и это то, что мне хотелось бы показать.
Читайте также:
Эрвин Олаф соединил фотографию и живопись