"Мы разбили себе голову в Художественном театре". Интервью с Анатолием Смелянским
13 декабря 75-летие отмечает Анатолий Миронович Смелянский – критик, летописец и историк театра. Наш корреспондент Юлия Зиньковская взяла у юбиляра эксклюзивное интервью. Он отвечал на вопросы, делился воспоминаниями о встречах со многими выдающимися деятелями культуры и говорил о своих новых задумках и проектах.
Ю.З. – В Институте искусствознания Вы защитили кандидатскую диссертацию по творчеству Булгакова. В 1986 году вышла в свет Ваша книга «Михаил Булгаков в Художественном театре». Почему значительная часть Ваших исследований посвящена именно этому автору?
А.С. - Как все в жизни: начинается случайно, а потом становится чем-то долгим и даже определяющим эту самую жизнь. Началось в институтские годы, когда профессор Леонид Фарбер в Горьковском педагогическом институте предложил мне Булгакова как тему курсовой работы. Писатель только начинал тогда пробиваться к своей посмертной славе. Начал я с того, что написал письмо Елене Сергеевне Булгаковой и совершенно неожиданно получил приглашение приехать в Москву. Вот из этой случайности возник долгий сюжет. Там, в маленькой квартирке на Суворовском бульваре, я был приобщен к тому, что можно было бы назвать русской литературой и русским театром в сокровенном смысле этого понятия. Елена Сергеевна не сразу, небольшими порциями стала доставать из своих домашних закромов богатства, хранившиеся в сундуках из красного дерева. «Собачье сердце», «Письмо Правительству», пьеса «Батум» были прочитаны там, на Суворовском. А потом, в какой-то из приездов из Горького, Елена Сергеевна оставила меня на целый день одного с машинописной копией романа «Мастер и Маргарита». Она вернулась на закате летнего дня, и я попытался сформулировать впечатление. Надо сказать, что ничего подобного в своей короткой советской жизни я не читал, был поражен, но ко всему ещё примешивался страх от того, что я этот текст прочитал. «Елена Сергеевна, это ж никогда не опубликуют», – произнес я и получил на всю жизнь запомнившийся ответ: «Обязательно опубликуют!». И в том ответе была такая решимость и такое понимание вещей, которые закрывали дискуссию. В какие-то переломные моменты жизни вспоминал эту ее интонацию. Из квартиры на Суворовском протянулись те лучи, по которым пошла жизнь. Написанная, но не изданная книга о Булгакове, потом диссертация о Булгакове, вероятно, первая или одна из первых в СССР, потом, при Горбачеве, книга о Булгакове, потом переводы этой книги в Англии и США, презентации на самых престижных площадках. Сейчас все это слилось в моей памяти. При этом какие-то важные сверкающие точки: приглашение работать с Олегом Ефремовым в 80-м году, предисловие О. Ефремова к книге, которая называлась «Михаил Булгаков в Художественном театре» (опять-таки случайно, Олег, как оказалось, соседствовал с Булгаковым в Арбатских переулках, дружил с его пасынком Сережей и даже бывал в доме в Нащокинском переулке, ничего не предчувствуя, конечно).
Потом еще точка, уже без Олега, после его ухода: 15 серий программы «Михаил Булгаков. Черный снег» для нового тогда телеканала «Культура». И все это шло в параллель моей мхатовской службе, которая длится без малого сорок лет. Случай – это лишь завязка. Реальный пожизненный сюжет со всеми его линиями зависит уже от тебя самого и тех людей, которые появляются на избранном пути. В доме Елены Сергеевны через одно рукопожатие я оказался рядом с Павлом Марковым и великими актерами того, что называют вторым поколением МХАТ. С некоторыми из них, с тем же Марком Прудкиным и Ангелиной Степановой, в начале 80-х делал телевизионные беседы в Доме Станиславского в Леонтьевском. Елена Сергеевна, прочитав мой первый опус про «Дни Турбиных» и «Бег», свела меня с «Новым миром» А. Твардовского, а там впервые встретился с Владимиром Лакшиным, замечательным критиком и, если можно сказать, идеологом и душой «Нового мира». Потом узнал, что отец В. Лакшина много лет работал во МХАТе и даже был председателем месткома. Елене Сергеевне я обязан знакомством с Константином Рудницким, который тогда помогал ей готовить к изданию сборник булгаковских пьес. К. Рудницкий стал потом моим пожизненным другом.
Надо сказать, что вокруг Булгакова возникала тогда сильно разношерстная компания, тут надо было оглядываться и выбирать. В Тарту (второй по численности населения город Эстонии, прим. кор.) в середине 80-х познакомился и до сих пор не раздружился с Мариэттой Чудаковой, которой судьба подарила обработку булгаковского архива для отдела рукописей Ленинской библиотеки. Архив готовили к переселению в квартирке на Суворовском. Оттуда же пошло рекомендательное письмо к Юрию Лотману и его жене Заре Минц, которое привело меня вскоре в Тарту, где встретил некоторых из своих друзей, во многом определивших понимание не только искусства, но и того, что происходило в стране.
Эта цепочка длится до сегодняшнего дня. Завершая телевизионный портрет Юрия Любимова минувшим летом, обратился к Наталье Дмитриевне Солженицыной: не может ли она помочь мне с фотографиями спектакля «Шарашка», который возник к 80-летию А. Солженицына в Театре на Таганке. И она немедленно откликнулась, не только фотографиями, но и сохранившимся в ее архиве видео, запечатлевшим важный момент в истории нашей художественной и общественной жизни. Тот момент, когда на сцене театра вслед за премьерой автор «Архипелага Гулага» произнес свое отречение от высшего ордена, которым его решил наградить Борис Николаевич Ельцин. Любимов рассказал, а я показал, визуально подтвердил слово. Этот момент стал для меня самого неожиданным и самым ценным подарком в работе над любимовской программой. Разматывая логику этого сюжета, вспоминаю, как случайно встретил в фойе Московского ТЮЗа Наталью Дмитриевну, с которой был знаком по мхатовским делам, и она поделилась со мной домашней информацией: уже прикованный тогда к креслу Александр Исаевич смотрел и даже пересматривал мою программу о Булгакове, сделанную в начале века. В ответ приятной для любого автора информации, у меня в голове сразу вспышка: 64-й год, кухня Елены Сергеевны на Суворовском, что-то оставил в тарелке, хлеб не доел (привычка не доедать с детства). И тут же комментарий вдовы Булгакова: вот на Вашем же месте тут недавно сидел Александр Исаевич, так он не только все доедает, но и крошки смахивает в ладонь. Вот Вам разница между зэком и вольняшкой, если использовать словцо Александра Исаевича… А так – все случайно…
Ю.З. - Вы издали собрание сочинений К.С. Станиславского в 9 томах. Расскажите, как долго шла издательская работа.
А.С. - Работа как работа. Скажу только, что в 87-м году, когда это все начиналось, в Москве не было человека, который хотел бы и мог написать предисловие к тому, что мы называем системой К.С. Так что взялся за это случайно, а в итоге это стало одной из основных линий жизни. На этом пути встретился с Инной Соловьевой, Ириной Виноградской, Виталием Виленкиным, Зинаидой Удальцовой, Ольгой Егошиной, прошел с ними долгий путь в научно-исследовательском секторе Школы-студии. Этот сектор и то, что мы там издавали (и продолжаем издавать) не забывал ни в годы ректорства, ни сейчас, когда нахожусь на аутсорсинге, то есть веду дело на отдалении. Опять все случайно сходится. Станиславский привел к тесному общению с основными людьми мирового театроведения, которые параллельно, а потом с нашей помощью, готовили издания нецензурированного Станиславского в Европе и Америке. Необходимость привнести в наш постсоветский мир другого Станиславского меня и сейчас не оставляет. Именно поэтому в Художественном театре Кирилл Серебренников поставил к 150-летию К.С. замечательный спектакль, который назывался «Вне системы». Вспоминаю наши долгие разговоры с Кириллом и с Мишей Дурненковым, который в итоге написал пьесу на эту тему. Я же сам сделал для «Культуры» пятисерийный фильм «Константин Станиславский. После «Моей жизни в искусстве»». Из всех моих ТВ-работ эту считаю одной из самых личных.
Ю.З. - Вы заведовали литературной частью Горьковского ТЮЗа, Центрального академического театра Советской Армии, Художественного театра. Завлит прочитывает массу пьес. Каково это – править «детище» драматурга, быть «хозяином аналитического кабинета»? Что импонировало Вашей натуре, а что противоречило, когда Вы служили театру в должности завлита?
А.С. - Служил, и это тоже «линия жизни». Это и радостный, и очень печальный, иногда вполне катастрофический опыт (того же раздела МХАТ СССР в 1987 году). Павел Марков, мой старший друг, на одном из мхатовских сборищ в сталинское время (кстати, сборище было связано с проработкой мхатчиками речи вождя перед выпускниками военных академий) сказал о себе и своем поколении: «Мы разбили себе голову в Художественном театре». Фраза имела прямое отношение к репетициям булгаковского «Мольера», которые шли около пяти лет. Мне, прошедшему сквозь все перипетии мхатовской судьбы последних десятилетий, позволительно, надеюсь, повторить давнее признание первоначального мхатовского завлита, наделенного в «Записках покойника» «траурными глазами».
Ю.З. – Вот уже 20 лет Вы являетесь заместителем худрука МХТ им. А.П. Чехова, больше 35 лет – в пространстве театра. Как бы Вы оценили свой вклад в развитие театра?
А.С. – Про мой вклад пусть лучше говорят другие. Я же написал вскоре после смерти Олега Ефремова книгу «Уходящая натура», там постарался что-то сказать о людях, которые теперь стали уже портретами в нижнем фойе этого театра. Потом через десять лет сделал на «Культуре» большую программу, которая называется «Мхатчики». Сейчас по утрам эта программа поставлена вновь на канале «Культура». Кстати, словечко «мхатчики» тоже из дневников Елены Сергеевны, в нем есть все ингредиенты, из которых варилась и варится мхатовская жизнь.
Ю.З. - Вы – создатель издательства «Московский Художественный театр». Расскажите о Вашей работе в качестве издателя.
А.С. - Издательство наше – это марка, не более того. У нас не было и нет никаких оборотных средств. Каждая книга – это проект, под который надо было искать людей, способных и желающих нам помочь. И помогали, и помогают. Без них ничего бы не выпустили. А сейчас у меня перед глазами полка, на которой стоит несколько десятков томов, выпущенных за тридцать лет. Честно говоря, мне кажется, что это едва ли не лучшие книги о русском театре, созданные в трудные времена. Что двигало в этой работе, чем питалась энергия заблуждения? Ну, может быть, той давней репликой Елены Сергеевны Булгаковой про судьбу рукописи романа о дьяволе: «Обязательно опубликуют».
Ю.З. - Сейчас, во времена «онлайн-чтения», нужна ли «громоздкая критическая литература», театральные журналы?
А.С. – Без серьезных журналов не может существовать ни история театра, ни сам современный театр. Это так же очевидно, как не может существовать человек без памяти. В театральной серьезной журналистике мы находимся в области длительного кризиса, из которого пока не вижу никакого исхода и выхода. Это упирается совсем не только в театральные обстоятельства, но в общее несовершенство того порядка вещей, который у нас сложился.
Ю.З. – Важное место в Вашей биографии занимает преподавательская деятельность. Вы много лет были ректором Школы-студии, в 2013 году стали ее президентом. Расскажите о Ваших главных принципах в педагогике.
А.С. - Ограничусь одним замечанием. Школа, любая школа, особенно знаменитая, по природе своей консервативна. Можно этим консерватизмом (традициями) гордиться, а можно все-таки двигать Школу в сторону живой жизни. Это оказалось, вероятно, самым трудным делом. Я начал его практически сразу, как стал ректором после того, как Олег Табаков возглавил чеховский МХАТ. За 13 лет постепенно, шаг за шагом, пригласил в Школу-студию на ключевые позиции Константина Райкина, Каму Гинкаса, Кирилла Серебренникова, Евгения Каменьковича, Виктора Рыжакова, Евгения Писарева, сделал руководителями одного из курсов Игоря Золотовицкого и Сергея Земцова, и рядом с ними – Дмитрия Брусникина. Во главе продюсерской кафедры поставил Владимира Урина из Большого театра. Я не представляю мхатовскую школу без того ценного и разнообразного вклада каждого из этих педагогов в общее дело. Если Школа не обновляет свою кровь – это смерть учреждения, каким бы легендарным оно не было. Мне кажется, это понимание я вполне унаследовал от О. Ефремова и О. Табакова, очень разных по пониманию театра людей, призванных в театр в послесталинскую эпоху.
Ю.З. – Вы преподаете в США. В чем главные отличия творческих факультетов в России и за рубежом? Чем отличаются студенты?
А.С. - Отличий много, но есть решающая – внутренняя цель. Речь идет о прививке нашим студентам, и русским, и иностранным, того, что называют идеей художественного театра. Не конкретного МХАТ, а именно «художественного театра», как это сложилось в нашей истории. Для меня «художественный театр» – это не только конкретное здание в Камергерском. Это Мейерхольд, Михаил Чехов, Вахтангов, Таиров, Эфрос, Ефремов, Товстоногов, Любимов, Гинкас, Женовач, Додин, Дмитрий Крымов, Анатолий Васильев. Именно это театропонимание еще востребовано в мире, могу это сказать ответственно и не с чужих слов. Ничего труднее и ничего прекраснее этого занятия «по прививке» идеи художественного театра на иной почве не знаю.
Ю.З. - В 17-летнем возрасте Вы были в рядах абитуриентов Школы-студии МХАТ и сдавали вступительные экзамены. Расскажите об этом поподробнее.
А.С. - Отсылаю к уже упомянутой книге «Уходящая натура». Надеюсь написать вторую часть этой книги, об эпохе, которая возникла после ухода из жизни Олега Ефремова. Я был действующим лицом большой эпохи, назову ее эпохой двух Олегов. Сейчас возникла возможность взглянуть на себя и на все прожитое отстраненно. На аутсорсинге.
Ю.З. – Нашим телезрителям давно полюбились Ваши авторские программы на «России К». С одной стороны, это история, а с другой – это лирическая вещь. Чего, по Вашему мнению, все-таки больше в этих программах – научного или лирического?
А.С. – Смею полагать, что тут как раз «правая и левая рука пианиста» («Проза и драматургия для него как правая и левая рука пианиста», – читаем в предисловии книги «Михаил Булгаков в Художественном театре», прим. кор.). Обе важны. Историк театра и живой человек, проживший долгую жизнь в предлагаемых обстоятельствах советского и постсоветского искусства – это невозможно разделить.
Ю.З. - Расскажите, пожалуйста, над чем Вы работаете сейчас и что в ближайших творческих планах. Какое место занимает в Вашей жизни работа на телевидении?
А.С. – Начиная с первых дней телеканала «Культура», стал с этим каналом сотрудничать. Сказал «с каналом» и сам устыдился. Сотрудничают ведь не с каналом, а с теми людьми, которые делают этот канал, ведут этот канал. За 20 лет имел возможность развиваться в новом для себя деле, понимать его художественную природу. Держал и держу в голове образцы телевизионного просветительства. Ираклий Андроников, Юрий Лотман, из новейших примеров – Леонид Парфенов, хотелось бы хоть в чем-то этому качеству соответствовать. Каждый раз, когда задумываю, делаю и сдаю новую программу, советуюсь с Катей Андрониковой. Ее глаз, опыт, само понимание языка телевизионного очень важны для меня. Несколько лет работал с покойным Яковом Каллером, он и его студия мне очень помогали. В какой-то момент возник в качестве режиссера Борис Хлебников, случайно, конечно. Работая с ним, понял, что такое художественное телевидение. А он, уйдя в большое кино, познакомил лет десять назад с Алексеем Шемятовским. Вся визуальная оснастка созданных в эти десять лет программ, все важнейшие решения принимаем совместно с Лешей, который, мне кажется, стал уже мастером. С ним сейчас начнем, вероятно, новую программу. Вслед за портретом Юрия Любимова, основанным на нашей с ним беседе летом 2006 года, собираемся сотворить еще несколько портретов, я ведь тогда в 2006-м успел поговорить со многими из тех, кто определяет наш театр. Все они, независимо от их небесного или еще земного статуса, были и остаются моими друзьями и собеседниками. Сергей Шумаков, нынешний руководитель канала, очень меня вдохновил на продолжение этой, как говорят на телевидении, линейки. Не буду называть имена тех, кто встанет в эту линейку, Могу только сказать, что все они из самого первого ряда людей нашего театра. К слову «сотворить» следует, наверное, добавить толстовское ЕБЖ – если будем жить.
Photo: Preobrazenskiy