Иван Глазунов: «У отца была особенная магия»

Иван Глазунов говорит о своем отце Илье Глазунове охотно. Он не боится сравнений и спокойно заявляет, что как руководитель Российской академии живописи, ваяния и зодчества он во многом следует заветам отца, а как художник развивается по собственному, индивидуальному пути.

В эти дни перед стоит непростая задача – как отметить 90-летие со дня рождения Ильи Сергеевича (род. 10 июня 1930 года), учитывая продолжающийся режим ограничений при организации встреч, выставок и т.п. мероприятий. Однако Ивану Ильичу решать подобные проблемы не впервой. Об этом и многом другом он рассказал в интервью Алине Артес.

А.А. – Празднование должно было состояться 10 июня. Как пандемия скорректировала Ваши планы?

И.Г. – Нынешняя ситуация, конечно, для всех стала неожиданной. Мы собирались открыть выставку в «Манеже». Я как куратор создал уже весь план застройки, разработал концепцию, но все это отложилось. Кроме того, я создал памятник родителям на Новодевичьем кладбище. Я думаю, эта история важна не только для нашей семьи, но и для всех, кто знал их и любил.

Вообще эта дата – 90-летие со дня рождения Ильи Сергеевича – является знаковой для многих друзей и учеников художника. Отец ушел от нас совсем недавно, и память о нем жива в воспоминаниях современников. Поэтому, конечно, 10 июня мы будем встречаться онлайн на сайте Академии и вспоминать, каким он был. А после снятия ограничений будут доступны и другие возможности.

Нина Виноградова-Бенуа и Илья Глазунов с детьми — Иваном и Верой. фото: Mario Carrieri

А.А. – Илья Сергеевич имел колоссальное число учеников. Было ли у них нечто общее?

И.Г. – Конечно! В Суриковском институте он вел мастерскую портрета, потом открылась Академия. Многие из тех, кто учился под его началом в 80-е-90-е годы, позднее стали преподавать.

На протяжении всей жизни он никогда не стремился плодить себе подобных учеников. Он был индивидуален и по манере своего творчества, и по своим идеям, поэтому высоко ценил индивидуальные качества в других. Он не любил, когда ученики становились его микро-копией. Он всегда учил на классических примерах, страстно любил итальянскую живопись и возил студентов в Италию даже тогда, когда это было почти невозможно. Он посеял вокруг себя взрастающее поле людей, которые от него много брали. Студенты получили от него витамин творчества, но в будущем воплощали свои идеи сами.

Учащиеся воспринимали его позиции по-разному. Кто-то слетал с дистанции, кто-то начинал его копировать (почти всегда неудачный опыт), а кто-то с опорой на его идеи создавал что-то свое. Последнее особенно радовало отца.

В мастерской отца. Иван Глазунов с сестрой Верой и родителями — Ильей Глазуновым и Ниной Виноградовой-Бенуа. Конец 1970-х гг.

А.А. – А Вы в Академии сейчас придерживаетесь тех же установок?

И.Г. – Да. Мы считаем, что пройти нашу школу – это не значит стать подражателем какого-либо художника, это значит в первую очередь найти себя. Будет ли человек гениальным мастером или просто умелым ремесленником, для нас не так важно. Главное – он будет собой.

Наши дипломные работы разнообразны. Это и исторические темы, и современные. И мы стараемся дать людям свободу самовыражения.

А.А. – Из всех учеников Ильи Сергеевича сложнее всего было не стать копией именно Вам..

И.Г. – Это правда (смеется). Но мне, как и другим ученикам, он никогда не ставил задачи просто повторить его путь. Да это и невозможно! Потому что путь художника заключен не только в живописи или рисунке, он заключен в перипетиях судьбы, преодолении бытия.

Более того, я никогда не получал особых поблажек. В Суриковском институте он меня и разносил порой, причем в довольной жесткой форме, поэтому я не могу сказать, что отношение ко мне было каким-то иным, особенным.

И хотя обо мне говорят, что я продолжаю дело отца, я все же иду своей дорогой. Я не копирую стиль, а развиваю некоторые из идей. Это касается и творчества, и Академии, и жизни.

А.А. – А что в творчестве отца Вам нравилось больше всего?

И.Г. – Многие из любимых произведений отца связаны с моими детскими воспоминаниями. Я помню, как моя мама принимала участие в создании русской серии с Царевичем Дмитрием, Борисом Годуновым. Тогда они спасали, собирали из руин и погромов иконы. И у него создалась такая коллекция икон, которая может и не имела большой материальной ценности, но нуждалась в спасении и бережном обращении. И вот этот язык русских окладов, жемчуга, литья, украшений – эта эстетика была близка и мне, и отцу, и маме.

И когда эта русская история была показана в Москве, она получила бешеную популярность. Тогда никто не занимался поиском национальной идентичности, и это было чем-то родным и прекрасным. Народ тогда стоял в очередях вокруг «Манежа», потому что находил в работах какую-то утраченную эстетику, идею русского пути.

И хотя серия во многом является мрачной, мне она почему-то особенно близка, и я точно знаю, что не мне одному. Это совершенно не академический художественный язык и свой найденный путь в искусстве.

Кроме того, мне нравятся иллюстрации к Достоевскому, огромная картина «Мистерия XX века». Я помню этот шум вокруг нее, помню закрытие выставки. Но в этой картине – вся история XX века. Мне кажется, по ней можно многое понять о том времени.

Мистерия XX века, 1999 год. Илья Глазунов

А.А. – А что из Ваших работ больше всего нравилось отцу?

И.Г. – Ему очень нравилась работа, которая сейчас находится в Храме Христа Спасителя, это «Христос с Пилатом». Кроме того, он выделял полотна, связанные с образом Русского Севера. Он считал, что я выразил в этом что-то особенное. И конечно, мне было очень приятно, когда он оценивал мои работы положительно. Меня это радовало со всех точек зрения: и как профессионала, и как сына.

Распни Его! 1995 год, Иван Глазунов

А.А. – Илью Сергеевича многие любили: и зрители, и коллеги, и ученики. В чем был его секрет?

И.Г. – При всей своей сложности, он был действительно любим многими людьми. Наверное это объясняется тем, что у него всегда была особенная тяга к творчеству, и это было непререкаемо. В творчестве он был и художником, и гражданином. Он очень любил Россию и до конца говорил о ней. Конечно у него были и завистники, но все же поклонников было больше.

А еще своим творчеством он был понятен практически каждому. Я часто встречал его работы в домах обычных людей, совсем далеких от искусства. Казалось бы, что делает картина «Два князя» в квартире у механика? А она там есть! Народ находил в его творчестве что-то свое, родное.

Кроме того, он был обаятельным человеком. Он мог зацепить за душу, заразить человека любовью к прекрасному. Даже если люди общались с ним хотя бы 15 минут, они запоминали его, и потом не могли забыть всю оставшуюся жизнь. У него была особенная магия, которую он излучал вокруг себя. И он делился этой магией с людьми рядом. Наверное в этом и была его сила как художника и как человека.

Два князя, 1964. Илья Глазунов

Главное фото: Екатерина Софронова