Принципы Рузиматова: «Артист всегда должен быть готов»

Фото: Вадим Шульц

Фарух Рузиматов не любит гаджеты, не сидит в соцсетях, не пользуется смартфоном. В начале беседы предупредил, что с опаской относится к журналистам, а к интервью особенно. Но если тема диалога — балет, то разговор с народным артистом России, хореографом Фарухом Рузиматовым не может не состояться. В интервью телеканалу «Россия – Культура» он рассказал о современных звёздах и об особенностях судейства в проекте «Большой балет».

— Чем Вы сейчас занимаетесь, в каких постановках заняты?
Фарух Рузиматов: В основном просто выступаю. Сейчас занят в спектакле «Спартак» Михайловского театра. Также в октябре мы сделали небольшую работу по произведению Пушкина «Пир во время чумы». Занимаюсь преподавательской деятельностью в частной студии.

— Давно ли Вы начали преподавать? Раньше Вы говорили, что нет такого желания?
Ф. Р.: Есть востребованность. Поэтому приходится еще и этим заниматься.

— Вы уже были заняты в спектакле по Пушкину «Моцарт и Сальери», сейчас — «Пир во время чумы». Потому что Пушкин — любимый автор?
Ф. Р.: Я бы не стал так ограничивать. Классика, конечно, в приоритете, но я люблю и современную литературу.

— А «Пир во время чумы» поставили не в связи с пандемией?
Ф. Р.: Нет, никакой связи с этими событиями нет. Просто потому что это довольно редко исполняемое, гениальное произведение. Основные номера поставил московский хореограф Николай Андросов, а драматической частью спектакля занимался Вадим Товстоногов.

— Вы когда-то говорили, что ад в работе начинается, когда человек вынужден смотреть на часы. Вы еще на часы не смотрите?
Ф. Р.: Это применимо не только к балету. Мне кажется в любом деле, когда необходимость работать становится важнее воздуха, то работа становится больше, чем смыслом жизни.

— Для успешной карьеры нужна удача и случай, или всего можно добиться методичным трудом?
Ф. Р.: Не очень люблю слово «карьера». Потому что чувствую в нем какой-то негатив, может быть, еще с советских времен. А что касается того, чтоб чего-то добиться... Никто ничего нового не придумал — только труд. Ну, естественно, толика таланта должна присутствовать в любом деле.

— В вашей карьере же случай тоже сыграл свою роль?
Ф. Р.: Только один раз, когда я 10-летним мальчиком в Душанбе случайно попал на показ для педагогов из Ленинградского хореографического училища имени Вагановой и меня взяли. На этом всё и закончилось, дальше — только труд.

— После какого события Вы поняли, что началась взрослая жизнь?
Ф. Р.: А я не вступил еще во взрослую жизнь. Это не значит, что я остался в детстве, но, честно говоря, не знаю что такое вступать во взрослую жизнь. Мне вообще везёт, я всю жизнь общался со сверстниками или людьми младше себя, так и продолжаю. Поэтому вот этот путь взросления... Какие-то дяди и тёти всегда мне казались инопланетянами. И до сих пор такими кажутся.

— А кроме балета ещё чем-то увлекаетесь?
Ф. Р.: В сферу моих интересов в основном входят музыка и книги. То есть всё, что касается искусства. Спросите любого физика, он скажет, что его круг интересов замкнут на физике. Для меня мои увлечения — это то, что наполняет мою внутреннюю копилку. Всегда нужно ощущать себя пустым, полым, чтобы всё время заполнять себя. Книгой, музыкой, литературой, музеями.

Фото: Никита Дмитриевский

— Ваши дети имеют отношение к балету?
Ф. Р.: Да, мой младший сын Далер занимается балетом. Я не настаивал, это было его желание и его мамы, артистки балета Виктории Кутеповой. Я считаю, это было правильное решение, потому что ему это нравится.

— Вы уже второй раз становитесь членом жюри проекта «Большой балет». В этом сезоне что было особенного?
Ф. Р.: Да, я уже участвовал в «Большом балете» в 2016 году. В этот раз мне показалось странным, что в таком масштабном проекте не участвовали ни Большой театр, ни театр Станиславского. Хочется, чтобы и ведущие театры представляли своих артистов.

— Вы же помните, проект снимался летом, буквально через пару недель после того, как закончился карантин. Может, театры опасались, что артисты не готовы?
Ф. Р.: Артист всегда должен быть готов! Это как военный рубеж, назовите, как хотите — пандемия или что-то другое. В любое время артист должен быть готов, что завтра-послезавтра спектакль. Поэтому когда кто-то говорит «я не в форме», это значит, прежде всего он говорит «я не люблю свою профессию, мне всё равно». Для меня это так. Я всегда очень жёстко отношусь к самому себе, это не распространяется на жесткость по отношению к другим, но если человек пришёл в зал, если он приходил на репетиции готовиться, то надо отвечать серьёзно. Потому что ты выходишь на сцену и на тебя приходят смотреть люди. Это большая мера ответственности прежде всего перед самим собой. По крайней мере, нас так учили. И этому правилу я стараюсь следовать.

— Кто из участников проекта особенно запомнился?
Ф. Р.: Мне запомнилась солистка из Воронежского театра Елизавета Корнеева. Она как-то сразу выделялась на фоне других.

— Во время Вашего судейства делали ли Вы скидку на то, что «Большой балет» — это шоу?
Ф. Р.: Я считаю, что надо сохранять субъективность. Врать или не врать — это сразу видно. В классическом балете ты никого не обманешь. Если ты встанешь не в пятую позицию, а в другую, то это сразу видно. Классика — это очень сложно, это вообще высшая форма искусства для меня, потому что она требует много от исполнителя.

— А в современном балете можно обмануть?
Ф. Р.: Конечно. Там ты можешь упасть — и никто не поймёт. Все решат, что так задумано, что это хореография такая.

— То есть современный балет Вам вообще не интересен? Ни одно имя не вызывает симпатии?
Ф. Р.: Пожалуй, для меня самая яркая фигура в балете на сегодняшний день — это словенский хореограф Эдвард Клюг. Довольно знаковая личность, но, к сожалению, малоизвестная. Хотя я слышал, что его пригласили в Большой театр, на постановку «Мастера и Маргариты». Это удивительный хореограф и режиссер. Его балет «Пер Гюнт» совершенно потрясающий. Равных ему я не могу назвать. Всё остальное — это либо пиар на пустом месте, либо как-то по знакомству.

— Мне кажется, Клюг сейчас довольно известный, в «Большом балете» даже в одном из номеров была его хореография.
Ф. Р.: Если бы он был известный, его балеты шли бы в ведущих театрах страны. Насколько я знаю, ни в Михайловском, ни в Мариинке, ни где-либо ещё в крупных театрах его спектакли не идут. Может, он известен где-то в узких кругах, но почему-то в России он не отмечен.

— А почему сегодня так мало больших звезд?
Ф. Р.: «Большие звёзды» — явление относительное. Если мы подразумеваем под ними Нуреева или Барышникова, то конечно и близко никого рядом нет. Относительно какого-нибудь Иванова и Петрова, наверное есть рядом с ними. Это такой вопрос, так сказать деликатный. Если и есть, то очень мало. Из зарубежных мне сложно сказать... Ну из тех интересных, кого я видел, это Хоффман, он был очень интересный. Дэвид Холберг (бывший премьер Большого театра — Прим. ред.) был в своём репертуаре очень интересный танцовщик.

— Может, уровень звезд будет оценен по прошествии какого-то времени?
Ф. Р.: Ну, в балете такого нет, чтобы ты при жизни хорошо танцевал, потом умер и стал знаменитым (смеется). Нет, прецедентов ещё не было. Как раз искусство танцовщика, его успех проявляются при его жизни, пока он на сцене.

— Еще говорят про засилье поп-культуры...
Ф. Р.: Поп-культура была всегда, даже в советское время. Даже в Северной Корее есть своя поп-культура.

— Мне кажется в советское время поп-культура и вообще эстрада была другой. Магомаев был, Охочинский, Пахмутова, оркестры на танцах играли.
Ф. Р.: Какое время — такие и герои.

— Может, нам не хватает какого-то потрясения, чтобы люди поняли, в чем истинный смысл жизни? Может, пандемия чему-то научит...
Ф. Р.: На сегодняшний день, мне кажется, человечество очень даже довольно своим спокойным, сытым состоянием. Ужас в том, что вообще уровень, массу думающих людей, её уже даже в процентном соотношении не посчитать, сейчас этих людей осталось вообще единицы. Вот что печально.

— Вы всё также не пользуетесь социальными сетями?
Ф. Р.: Нет в этом необходимости. Что мне там смотреть, слушать? Я же не какой-то деловой человек, мне достаточно Гомера и Александра Сергеевича Пушкина.

— А телефон у Вас какой, с выходом в интернет?
Ф. Р.: У меня есть девайс, на котором я могу посмотреть какие-то программы на YouTube, но это сугубо домашнее устройство. А телефон у меня — вот, с кнопками, из 90-х годов.

— Для конкурсантов проекта «Большой балет», как бы Вы определили главные качества танцовщика?
Ф. Р.: Невозможно. Это же не спорт, где кто прыгнул выше, тот и победил. От танцовщика требуется очень много всего. Помимо физических данных, внешних данных, всё-таки должны быть и умственные данные. У артиста балета не только руки-ноги, но прежде всего мозг должен присутствовать. Совокупность многих факторов, которые делают личность.

Члены жюри проекта «Большой балет»: Алексей Мирошниченко, Диана Вишнева, Денис Матвиенко, Фарух Рузиматов
Фото: Вадим Шульц

— Вот Вы видите участника первый раз, можете по танцу определить, насколько он глубокая личность?
Ф. Р.: Для меня достаточно 2-3 минуты танца, чтобы понять о человеке если не всё, то достаточно многое. Танец показывает человека. По крайней мере профессиональному танцору всё видно.

— А можете всё же уточнить как это определяется — это эмоция в лице, экспрессия в движениях или Вы это интуитивно понимаете?
Ф. Р.: Наверное, всё-таки очень важно иметь определенную харизму, страсть, которые порой перекрывают даже какие-то технические огрехи. Для меня, наверное, это главное и, естественно, артистизм.

— Как Вы думаете, это нарабатывается с опытом или это должно быть с рождения у человека?
Ф. Р.: По крайней мере, задатки должны присутствовать практически со школы. Уже в раннем возрасте видно, будет танцевать человек артистично или нет. Если задатки есть, то харизма развивается, при условии, что есть педагог, который поможет это раскрыть. Если человек — дуб, то скорее всего вряд ли. Но это моё абсолютно субъективное мнение

— Мне кажется, что балет раньше больше пропагандировался, нежели сейчас... Кроме как на канале «Россия–Культура» его особо нигде и не показывают.
Ф. Р.: Не думаю, что балет раньше был более популярен. Другое дело, что классический балет требует определенной подготовки от зрителей. Если человека с детства не водили в театр, то ему и взрослому это будет неинтересно. И формат балета по телевизору — это очень сложный формат. Я по крайней мере никогда не смотрел балет по телевизору, потому что это невозможно. Балет — настолько живое искусство, как и драматический театр... Это обмен энергией, именно живой зал, живая сцена, живой оркестр, только так... Но, как ни странно, именно в «Большом балете» он ещё смотрится презентабельно. Может потому, что это всё-таки гала, это разные номера... Ну и для широкой публики такой формат понятнее, все-таки есть комментарии ведущих и жюри, что-то рассказывается из истории номера, мы что-то объясняем про техническую часть.

— На съемках Вас не просили вести себя помягче, говорить попроще?
Ф. Р.: Ничего не просили, мы были абсолютно свободны в своих оценках и суждениях. В «Большом балете» каждый член жюри был абсолютно субъективен. Никакой договоренности, ничего нет. Не было никакого сценария для жюри, никаких дублей. Да и нельзя тут эмоции подделать.

Беседовала Дженнет Арльт

Ближайший выпуск программы «Большой балет» смотрите в субботу 12 декабря в 15.30.