Правда о блокаде прозвучала не сразу
"И тогда получается, что если, допустим, несовершеннолетние дети или жены (супруги) являются собственниками жилого помещения, то они тогда должны платить, но, по сути дела, вы должны за них платить. Имущественный налог – это местный налог, не федеральный. Я поручу Минфину, правительству в целом, попрошу наших коллег в регионах проработать его в ближайшее время и решить", – говорит президент РФ.
Есть проблемы и с кредитными каникулами для участников СВО. Один из бойцов поделился своей историей: пока он был на фронте, ипотеку не платил, но проценты продолжали капать, и общая сумма долга выросла на 200 тысяч.
"Что получается – человек возвращается из зоны СВО, он начинает платить тело кредита и текущие проценты. Когда он все выплатит, после этого наступает момент выплаты тех процентов, которые накопились за тот период времени, когда шли эти кредитные каникулы. Получается, что человек дважды платит эти проценты. Вы же пошли не в отпуск, Вы пошли на войну. Поэтому это, конечно, надо иметь в виду. И этот вопрос должен быть решен", – обещает Путин.
В тот же день после встречи со студентами Президент дал поручение министру финансов разобраться в ситуации с налогами на имущество и кредитными каникулами.
"С точки зрения финансовой организации, они взяли кредит в банке, деньги всегда чего-то стоят, и за них надо платить, но ситуация особая, ребята уходят на войну, рискуют жизнью, здоровьем, некоторые не возвращаются с войны. Поэтому здесь, мне кажется, вот это вроде правильная логика финансовых учреждений, она не должна работать, здесь должна работать другая логика, логика поддержки людей, которые рискуют своей жизнью в интересах родины. Антон Германович, пожалуйста, оба вопроса проработайте с коллегами, ладно, и в ближайшее время доложите о решениях", – обращается президент к министру финансов Силуанову.
"Есть, сделаем", – отвечает министр.
Каждый рисунок здесь – словно окошко в прошлое. И вот Исай Кузинец, капитан первого ранга, доктор исторических наук вновь ощущает себя ребенком блокадного города. В очереди в булочную он видит потерявшую карточки маму, среди прохожих, бегущих от обстрелов, соседа дядю Сашу, а в ребенке с перевязанной головой – самого себя.
"Эвакуировали нас, наш детский сад, и ужас – ребеночку забыли бирочку на руку одеть, забыли в журнал записать. Бабушка Маня строго сказала: раз забыли, потеряете ребенка и оставила меня в блокадном Ленинграде, я всю жизнь прожил в этом городе, а дети, отправившиеся на большую землю, попали под бомбежку и все до одного погибли", – вспоминает житель блокадного Ленинграда Исай Кузинец.
Русский музей впервые проводит такую выставку. Здесь все – и скульптура, и живопись, графика – родом из блокадного города. Вместе с остальными ленинградцами художники, как могли, защищали его. Более ста человек ушли на фронт, оставшиеся маскировали памятники, занимались эвакуацией музейных коллекций, объединение “Боевой карандаш” выпускало агитационные плакаты.
Многие профессора прямо здесь в академии и жили. Многие здесь же и умерли. Среди них – знаменитый иллюстратор русских народных сказок Иван Билибин – похоронен в братской могиле на реке Смоленке. Он не успел воплотить задуманный цикл работ о войне, это сделали другие художники
"Вячеслав Пакулин – один из самых пронзительных ленинградских художников. Он, например, писал только с натуры. И вот его замерзшая фигура перед мольбертом на Невском, она ведь вошла во всю кинолетопись блокады", – рассказывает генеральный директор Русского музея Алла Манилова.
Бесстрастное свидетельство страшного времени – кадры хроники, Ленинградская студия документального кино – Лендок – ни на сутки не прекращала работу. Вот мы видим, как с Аничкова моста снимают знаменитую конную группу Клодта. Мост в народе называли "пронеси, Господи", его часто бомбили и, чтобы спасти скульптуры, их пришлось закопать в землю. Вот объявление: кто-то меняет кровать и венские стулья на еду. А это та самая страшная первая блокадная зима – вмерзшие в землю трамваи, тела на саночках. То время, когда была самая высокая смертность и самый низкий паек.
"Перед ноябрьскими праздниками мама почему-то решила устроить уборку в буфете и нашли там луковицу, засохшую старую луковицу. Для нас это праздник был. Сварили вроде как луковый суп. Какой-то запах был. Но что такое засохшая луковица? Сами понимаете", – делится воспоминаниями жительница блокадного Ленинграда Ида Серенко.
Командование вермахта привлекало ученых, которые высчитывали, сколько понадобится времени, чтобы истребить все население. Люди на таком пайке физически не могут жить, докладывали те, не следует рисковать немецкими солдатами, ленинградцы умрут сами. Один из этих ученых после войны говорил: я все-таки старый пищевик, я не понимаю, что за чудо у вас там произошло.
"Врач пришел, говорит маме: она не жилец, она не выживет. Ну а что делать?" – рассказывает жительница блокадного Ленинграда Лариса Самохвалова.
- Люди помогали друг другу, конечно, очень хорошо. То крошки хлеба принесут лишние, то еще что. Ну, видно, таким путем выжили…
"В один из дней мать потеряла карточки. А карточки в блокадном городе не восстанавливались. И вот наш сосед по квартире на свою рабочую карточку кормил себя, мать и меня", – говорит Исай Кузинец.
И блокадный хлеб – с огнем и кровью пополам, как писала Берггольц, и продуктовые карточки, и личные дневники – потом войдут в экспозицию Блокадного музея.
Музей блокады и обороны Ленинграда начал создаваться еще когда шла война. Он был огромным, 37 залов, жители сами наполняли коллекцию. До 1949 года выставку посетили почти миллион человек. Но в рамках "Ленинградского дела" музей закрыли – его сотрудники были репрессированы. Их обвинили в извращении хода исторических событий, создании мифа об особой судьбе города.
Вот они, первые хранители. Коллекцию, которой они так гордились, разорили. Часть, например, дневник Тани Савичевой, передали в другие музеи, часть утилизировали. Среди абсурдных обвинений было и такое: на выставке находилось оружие для захвата власти. Создателя блокадного музея Льва Ракова приговорили к высшей мере, как и бывших руководителей партийной верхушки Ленинграда, но потом заменили приговор 25-летним заключением. После этого тема блокады в целом оказалась под спудом.
"Блокада была показателем некой самостийности. Сам город жил, и роль Сталина, роль центра, она была ослаблена", – считает президент НИЦ "Курчатовский институт" Михаил Ковальчук.
Отец президента Курчатовского института Михаила Ковальчука – Валентин Ковальчук – стал первым историком, который не побоялся взяться за тему блокады.
"Можете себе представить, 15 лет после войны, подавляющее число этих документов было секретны. И вот Валентин Михайлович был тем человеком, который и сам знал многое, что происходило, во-первых, а во-вторых, он был вхож в архивы, в Центральный архив Минобороны", – говорит руководитель Института истории обороны и блокады Ленинграда, доктор исторических наук Никита Ломагин.
Военный, лично знал маршалов и генералов, ковавших ленинградскую победу. В его коммуналке на Театральной площади бывали в гостях все командующие Ленинградским фронтом. Он издал сборник их воспоминаний, чего раньше никто не делал.
Именно Валентин Ковальчук в соавторстве с Геннадием Соболевым первыми написали, что число жертв блокады занижено. На Нюрнбергском процессе была озвучена цифра в 600 тысяч человек. В статье "Ленинградский реквием" сказано: не менее 800 тысяч. Впоследствии доказали: не менее миллиона. Для того, чтобы опубликовать такое, требовалось определенное гражданское мужество.
"Конфликт начался с того, что некий Павлов, который тогда был министром торговли РСФСР, а до того он ведал продовольственным снабжением в Питере, он возмутился, что мы так прекрасно кормили, что не могло столько умереть. И он написал письмо в ЦК. И началась свалка полная. Эту цифру запретили, там же был Главлит, цензура жесткая", – рассказывает Михаил Ковальчук.
Собирая данные, историки обошли не только кладбища. В блокаду крематориями становились печи многих заводов, а храмы и ипподромы – моргами.
"Вот саночки, на саночках покойник, а рядом тот, кто его вез. Умерших привозили на ипподром и складывали как дрова, штабелями", – вспоминает Ида Серенко.
Петербургский городской суд, рассматривая вопрос о признании блокады геноцидом советского народа, подтвердил правильность этих выводов. На слушаниях прокуратура представила уточненную информацию по числу жертв: миллион и почти 100 тысяч человек.
Благодаря академической смелости Валентина Ковальчука, стал ясен масштаб ленинградской трагедии, были отнесены к преступлениям безымянные, не посчитанные смерти.
В день 80-летия полного снятия блокады в Институте истории РАН открыли мемориальную доску в память об ученом. Блокадный музей вновь был открыт в 1989 году. Сейчас каждый дошкольник в России знает о подвиге Ленинграда. Многие блокадные дети теперь уже дедушки и бабушки. Как ни больно, а все же часто вспоминают события тех страшных дней.
"Я тогда научился говорить букву "р". Бабушку звали Роза. И я говорил: "Бабушка Ррроза, ты только не выбрррасывай". Я до сих пор собираю крошки со стола, я не могу терпеть плесневелого хлеба, я не могу допустить, чтобы хлеб могли выбрасывать. Вот это след от блокады, что самое дорогое – это хлеб", – говорит Исай Кузинец.
Лариса Самохвалова и Ида Серенко, дети блокадного Ленинграда, сейчас живут в Луганске.
"В свое время я думала, что эта война была последняя. Оказалось, нет", – признается Ида Серенко.
"Хотели нас уничтожить в те времена. До последнего в Ленинграде, до последнего ленинградца! Не получилось!" – говорит Лариса Самохвалова.
Эти свидетельства тоже важно записывать, важно снимать, фиксировать и исследовать. Чтобы сохранить память, чтобы дети, выросшие под украинскими обстрелами, никогда не столкнулись с тем, с чем в Донбассе столкнулись те, кто вырос в блокадном Ленинграде.