Первая за 35 лет выставка Любови Поповой открывается в Еврейском музее и центре толерантности
От чистого искусства к служению человеку. Первая за 35 лет выставка работ Любови Поповой открывается в Еврейском музее и центре толерантности. Амазонка русского авангарда, она прожила короткую жизнь, но оставила яркий след в русском искусстве. Алия Шарифуллина осмотрела экспозицию.
Она везде оставляла за собой "запах дорогих духов" и "след красивых нарядов в воздухе" – так вспоминали о Любови Поповой почти все ее современники. Высокая, с элегантной прической, с ниткой жемчуга и всегда в туфлях – словно вовсе и не амазонка русского авангарда. "Люба. Любочка. Любовь". Нежное название выставки предлагает взглянуть на творчество художницы именно под такой оптикой – глубоко личной, интимной. "Нам хотелось сделать выставку для зрителя не холодной, отстраненной, абстрактной, а сделать Любовь Попову теплой, близкой. У нас экспозиция разделена цветом, есть белые залы, которые рассказывают о ней, как о художнике, о ее творчестве, и есть теплые залы, коричневые, где рассказывается о ее личной жизни – о ее детстве, взрослении, путешествиях", – говорит исполнительный директор Еврейского музея и центра толерантности Кристина Краснянская.
Выставка – хроника того, как барышня из богатой купеческой семьи превратилась в яркого авангардиста. Вот первые ее рисунки и пейзажи – "недолгое подражание Ван Гогу", как она сама писала. Изучая импрессионистов, Сезанна, Любовь Попова пыталась выработать собственный язык. В 1912 году она отправилась в Париж учиться кубизму. В Россию вернулась совершенно другим художником: свободным от академической дидактики и от споров между кубистами и футуристами. Вскоре она примкнет к соратникам Малевича, откажется от фигуративного искусства и разработает собственную версию супрематизма, "Живописную архитектонику" – своеобразный диалог между живописью и архитектурой. "В одной открытке, которую она отправила из Самарканда своему другу, знаменитому архитектору Александру Веснину, она писала, что ее восхищают пропорции самаркандской архитектуры. Ее это вдохновило. То есть она в живописи пыталась воссоздать ту архитектонику, которую она увидела в мечетях. И даже этот вот бирюзовый цвет – это на самом деле цвет изразцов Средней Азии", – делится куратор выставки Андрей Сарабьянов.
За свою недолгую жизнь художница пробовала себя в разных направлениях и видах изобразительного искусства. Но это был не мятущийся гений, который не может найти свое место, а рациональный, последовательный человек, который каждое дело доводил до конца. После революции Попова сблизилась с конструктивистами, принципиально отказалась от занятий "чистым искусством" в пользу производственного – полезного человеку. "Угадать ситчик было для нее привлекательней, чем "угодить" эстетствующим господам", – писал Осип Брик. Сама же Попова говорила, что никогда еще не испытывала такого удовлетворения, как при виде деревенской бабы, покупающей себе на платье кусок ее материи. "Она попала вместе с Варварой Степановой на фабрику буквально по объявлению в газете. Вместе они увлеклись этой темой, разрабатывали эскизы для платьев. Часто их перечисляют через запятую, но они отличаются. У Поповой более простые построения. Это не значит, что они более слабые, просто она пыталась создавать более утилитарные вещи", – рассказывает куратор выставки Елизавета Казакова.
Это первая за 35 лет монографическая выставка о Поповой в Москве. И в этих бело-охристых залах художница не изолирована – в кругу Пикассо, Малевича, Веснина, Экстер, среди современников, с которыми дружила, спорила, соперничала, делая новые шаги в искусстве.