Вадим Гаевский и легенды балета
24 сентября 2008
12:46
За шестьдесят лет Вадим Гаевский пересмотрел практически весь репертуар ведущих балетных трупп мира. Блестящий критик, автор сотен ярких рецензий и нескольких книг, которые сразу стали популярными. Последняя его работа "Хореографические портреты" вышла буквально на днях.
За шестьдесят лет Вадим Гаевский пересмотрел практически весь репертуар ведущих балетных трупп мира. Блестящий критик, автор сотен ярких рецензий и нескольких книг, которые сразу стали популярными. Последняя его работа "Хореографические портреты" вышла буквально на днях. Гаевский пишет о людях, определивших судьбу классического танца. Рассказывают "Новости культуры".
Над "Хореографическими портретами" Гаевский работал последние пять лет. Сигнальный экземпляр уже занял свое законное место. Все шестьдесят персонажей давно вошли в его жизнь, стали предметом размышлений и диалогов. "Я в плену и не могу, и не хочу из него вырваться", – признается Гаевский.
Его герои – это не просто сценические персонажи, а реальные люди со своими проблемами, сомнениями, амбициями. Автор до сих пор сожалеет, что не подошел к своему кумиру Джорджу Баланчину, когда тот в 1962 году впервые приехал в Москву и давал мастер-классы в Кремле. Он до сих пор помнит встречу с "мистером В" в театральном музее Санкт-Петербурга. "Когда он прочитал монолог Чацкого наизусть, это произвело эффект больший, чем его балеты", – вспоминает Гаевский.
Когда Ратманский и Бурлака восстановили картину "Оживленный сад" в "Корсаре", Гаевский отбил ладони, аплодируя неизвестному шедевру Петипа. Легендарный француз для него так и остался хореографом номер один. "Он видел в женщине много женщин. Это перенял у него Баланчин, поклонник женского тела", – замечает критик.
Гаевский не мог обойти вниманием интеллектуала и реформатора Джона Ноймаера. Радикал-американец живет и работает в Германии и иногда делает подарки русским примам. Он поставил на Лопаткину номер "Павлова и Чеккети" – глубокий реверанс русскому балету. "Ноймаера надо не только смотреть, но и слушать. Он обладатель библиотеки, патриот нашего Вагановского училища и русского балета", – считает Гаевский.
Ему доверила свои секреты Галина Уланова. Великая молчунья, заговорившая в последние годы, была откровенна с ним. Она рассказывала ему о личном – в центральных газетах такого не печатали. "Обиды на жизнь. Одиночество. Страшная тоска о старом Ленинграде", – рассказывает Гаевский.
Не только Уланова, но и Плисецкая сделала Гаевского своим собеседником. Балерина звонила ночами, когда ее мучила бессонница, и рассказывала о своих ролях. "Майя в высшей степени глубокий человек", – отмечает Гаевский.
Немало страниц посвящено балетным эмигрантам. Карсавина, Лифарь, Дягилев, Нуреев, Барышников, подробности о встречах Натальи Макаровой с Матильдой Кшесинской, дожившей до 99 лет. В центре внимания – феномен Большого театра и его хореографы. Целая глава посвящена тандему Григорович-Вирсаладзе, и, конечно, новой волне современных танцовщиков и балерин, не давших классическому танцу благополучно угаснуть в свете театральных софитов.
Над "Хореографическими портретами" Гаевский работал последние пять лет. Сигнальный экземпляр уже занял свое законное место. Все шестьдесят персонажей давно вошли в его жизнь, стали предметом размышлений и диалогов. "Я в плену и не могу, и не хочу из него вырваться", – признается Гаевский.
Его герои – это не просто сценические персонажи, а реальные люди со своими проблемами, сомнениями, амбициями. Автор до сих пор сожалеет, что не подошел к своему кумиру Джорджу Баланчину, когда тот в 1962 году впервые приехал в Москву и давал мастер-классы в Кремле. Он до сих пор помнит встречу с "мистером В" в театральном музее Санкт-Петербурга. "Когда он прочитал монолог Чацкого наизусть, это произвело эффект больший, чем его балеты", – вспоминает Гаевский.
Когда Ратманский и Бурлака восстановили картину "Оживленный сад" в "Корсаре", Гаевский отбил ладони, аплодируя неизвестному шедевру Петипа. Легендарный француз для него так и остался хореографом номер один. "Он видел в женщине много женщин. Это перенял у него Баланчин, поклонник женского тела", – замечает критик.
Гаевский не мог обойти вниманием интеллектуала и реформатора Джона Ноймаера. Радикал-американец живет и работает в Германии и иногда делает подарки русским примам. Он поставил на Лопаткину номер "Павлова и Чеккети" – глубокий реверанс русскому балету. "Ноймаера надо не только смотреть, но и слушать. Он обладатель библиотеки, патриот нашего Вагановского училища и русского балета", – считает Гаевский.
Ему доверила свои секреты Галина Уланова. Великая молчунья, заговорившая в последние годы, была откровенна с ним. Она рассказывала ему о личном – в центральных газетах такого не печатали. "Обиды на жизнь. Одиночество. Страшная тоска о старом Ленинграде", – рассказывает Гаевский.
Не только Уланова, но и Плисецкая сделала Гаевского своим собеседником. Балерина звонила ночами, когда ее мучила бессонница, и рассказывала о своих ролях. "Майя в высшей степени глубокий человек", – отмечает Гаевский.
Немало страниц посвящено балетным эмигрантам. Карсавина, Лифарь, Дягилев, Нуреев, Барышников, подробности о встречах Натальи Макаровой с Матильдой Кшесинской, дожившей до 99 лет. В центре внимания – феномен Большого театра и его хореографы. Целая глава посвящена тандему Григорович-Вирсаладзе, и, конечно, новой волне современных танцовщиков и балерин, не давших классическому танцу благополучно угаснуть в свете театральных софитов.