Жили-были два филолога...
Режиссер Владимир Непевный (известен фильмами о Курехине, Кире Муратовой и многих других) сделал картину «Виктор Шкловский и Роман Якобсон. Жизнь как роман...», который предположительно 11 мая должен показать канал «Культура»
Шкловский – 1893 – 1984, Якобсон – 1896 – 1982. Два выдающихся российских филолога прожили почти весь XX век, судьба каждого удивительна. Но автор выбирает сюжетом драматичнейшую историю их дружбы в юности-молодости и затем ссору на полстолетия. Итог – двухсерийная картина (по 39 минут), редкий случай теледокументалистики «о сугубых интеллигентах». Вот что рассказал о своей работе Владимир Непевный нашему обозревателю Ольге Шервуд.
– Для начала провокационный вопрос. Ну кто, кроме зрителей канала «Культура», нынче будет смотреть фильм о филологах?
– Прежде всего скажу: наше, режиссеров-документалистов, счастье, что есть телезаповедник, где пока еще возможны в героях не садисты-маньяки или иные «медийные лица», а ученые. Но главное: фильм совсем не только про литературоведение – это и драма, и детектив, и мелодрама, и авантюрный роман!
– Все-таки представим читателям главных действующих лиц.
– Шкловский – замечательный писатель, автор одного из лучших любовных эпистолярных романов «Zoo. Письма не о любви, или Третья Элоиза»; по его сценариям поставлено три десятка фильмов, и очень известных – скажем, «Овод». Был плодовит: полжизни не хватит, чтобы прочитать все его труды. Кстати, он надиктовывал свои книги. Может, потому, что писал с ошибками. И не знал ни одного иностранного языка.
– Странно для филолога...
– Да. Он вспоминал, что из-за ошибок «в гимназии его не пустили дальше кафельного пола»; а на филфаке проучился всего два или три года. Но этого хватило, чтобы совершить переворот в науке. Шкловский – один из основателей в 1914 – 1918 годах Общества изучения поэтического языка – знаменитого ОПОЯЗа и того, что называется формальной школой.
Близок идеям ОПОЯЗа был и Роман Якобсон, создатель Московского лингвистического кружка; кажется, ему тогда было всего пятнадцать лет. Вот он знал огромное количество языков. Известный славист Бенгт Янгфельдт, увидав, как Якобсон просматривает шведские газеты, спросил, когда он успел выучить шведский. Якобсон ответил, что не помнит – просто знает, и все. Сопричастны ОПОЯЗу были многие выдающиеся ученые и писатели – Эйхенбаум, Тынянов, Томашевский, Жирмунский и другие. Я выбрал сюжет о людях, которые пережили всех.
– Когда и как они познакомились?
– Естественно, у Бриков; в 1916-м. Брики тогда жили в Петрограде, на улице Жуковского, 7. Шкловский и Якобсон обожали Маяковского, и Маяковский ценил их мнение и прислушивался, особенно к Якобсону.
– А как они поссорились?
– Стычки начали происходить, вероятно, с двадцатых годов... Они были очень разные. Шкловский, георгиевский кавалер, категорически не принимал большевиков и как эсер даже участвовал в заговоре. По словам внука Виктора Борисовича Никиты, Шкловский до конца жизни считал, что ему «не хватило пары броневиков и обстоятельств» для успешного переворота. Якобсон прятал друга у себя в Москве, когда тому угрожал арест.
Время было опасное. Сейчас открылось, что Лиле Брик и Эльзе Триоле – сестрам Каган – грозил арест. Янгфельдт в своей книге пишет о документах английской разведки, подтверждающих, что Триоле уехала из России с родителями именно из-за этого и для замужества подвернулся француз Триоле. Прорабатывался и фиктивный брак Лили с Якобсоном – ему дали работу в Праге в представительстве Красного Креста, такому прикрытию для дипломатической миссии (Советы пытались установить связи с Европой) нужен был переводчик.
В 1920-м он выехал в Прагу. Лиле, видимо, этот брак уже не понадобился, так как Осип Брик начинает примерно в это же время работать в ГПУ. Такой ценой приходилось спасать жизнь. Якобсон создает феноменальный Пражский лингвистический кружок – закладывает те идеи, которые позже развились в семиотику, структурализм и так далее. На самом деле есть повод гордиться. Это уникальный и мощный вклад в мировую культуру. Эта школа.
– А Шкловский?
– В 1922-м начинаются аресты эсеров – после вышедшей в Берлине книги провокатора Семенова, где названы все имена. Шкловский входил в боевое ядро организации, и до сих пор неизвестно точно, что он там делал. Взрывал мосты, пускал поезда под откос?.. Он единственный избежал ареста. Как??? Невозможно себе представить. Каверин вспоминал облаву на квартире Тынянова: три дня не выпускали никого, всех приходящих задерживали. Набилось десятка полтора людей, и каких-то нищих, зашедших Христа ради, – они были страшно довольны, так как из ГПУ приносили поесть. Спали все на полу. Ждали, что Шкловский зайдет. А он потоптался у дома – притом что знак провала не был подан: штора висела не как договаривались – и удалился.
– Обладал таким чутьем?
– Да. И отвагой. Он решил уйти по льду Финского залива в Финляндию, но проводнику надо платить. Шкловский среди бела дня отправляется в кассу Госиздата. Вячеслав Иванов, сын Всеволода Иванова, в интервью нам рассказал, что папа совершенно обомлел, увидев Шкловского, который сидел совершенно спокойно и ждал кассира. Он подошел и тихо спросил: «Витя, это про тебя пишут в газетах?». Тот сказал: «Да-да-да, про меня...». Взял зарплату – и перешел границу.
Жил у Якобсона в Праге, переехал в Берлин – центр эмиграции. Его назначили председателем Дома литераторов, он развернул бурную деятельность. Но быстро понял, что не может за границей.
– Почему?
– Причин много. Незнание языка; но главное – потеря роли. На родине он был заводилой все-таки, лидером... В 1929-м возникает идея возрождения ОПОЯЗа – естественно, обреченная, – и при всех сложных отношениях к Шкловскому его все равно предлагают в председатели. Мариэтта Чудакова в фильме повторила мысль Гроссмана о пасынках времени: Шкловский не хочет быть пасынком. Не хочет маргиналом. Диссидентом. Ему нужно быть в гуще...
– Но мы отвлеклись от ссоры...
– Самые серьезные основания возникли в эмиграции – из-за Эльзы Триоле. Роман Zoo посвящен ей. А Эльза – фактически детская еще любовь Якобсона; у них общая учительница французского была... Возник треугольник. Тем более драматический, что брак Триоле сошел на нет, женатый Якобсон опять делает Эльзе предложение, зовет ее в Прагу... А Шкловский, оставив жену в СССР как бы в заложницах, пишет свой роман, где объясняется Эльзе в любви.
Напряжением стало и то, что посреди весьма небогатого эмигрантского бытия Шкловский из писем сделал книгу и даже подзаработал; он вообще был очень практичный человек... А недавно Бенгт Янгфельдт опубликовал письма Якобсона к Триоле. И мне захотелось сделать фильм с потрясающим монтажом писем этих двух мужчин к этой женщине.
– Что было потом?
– Ну было многое и до, и после; смотрите фильм. По сути, эти двое проиграли варианты выбора, стоящего перед всеми: где жить русскому автору? Якобсон после самоубийства Маяковского пишет свою потрясающую работу о поколении, растратившем своих поэтов, и становится невозвращенцем. А Шкловский в 1930-м диктует покаянный «Памятник литературной ошибке» – то ли попытку вывести ОПОЯЗ из-под огня марксистской критики, то ли попытку взять все на себя; в общем, друзья были совершенно шокированы.
К концу жизни Якобсон – ученый с мировым именем (бежавший от нацизма в США), а Шкловский...
– Советский литературовед...
– В общем, да. Несколько десятилетий они ничего не знают друг о друге. С середины 1950-х Якобсон приезжает в СССР на конференции славистов. И вместо примирения происходит окончательный разрыв.
– Старики не поделили славу?
– Это лишь одна из многих версий сюжета. Главная, мне кажется, такова: при любой полемике Шкловский никак не мог публично признать, что та жизнь, которую он прожил здесь, оказалась неправильная.
– Вы в фильме впервые публикуете последнее письмо Шкловского Якобсону...
– Да. Оно написано незадолго до смерти автора и, видимо, так и не отправлено. Его совсем недавно идентифицировали...
– Пронзительный текст. Скажем читателям, что в картине, естественно, много хроники, неизвестных прежде фотографий. И музыки.
– И что в работе участвовали замечательные актеры: Александр Калягин говорит за Шкловского, Сергей Юрский – за Якобсона, Алла Демидова – за Эльзу Триоле, а голос от автора – Александр Баргман.
Ольга Шервуд
Санкт-Петербургские ведомости, 30.04.09