Любовь Руденко: "Я работаю мамой"

Она "работает мамой". Уже давно. И в фильмах, и в рекламе детей у Любови Руденко хоть отбавляй – от новорожденных в конвертиках до совсем взрослых. Однажды у нее даже были сыновья-близнецы. А вот любящей матерью двух дочерей актриса стала впервые – благодаря сериалу "Родные люди". Ее настоящий сын – не в претензии.

- Материнский инстинкт заложен в женской природе. На моих календариках и плакатах, на фотографии, где я с сыном, написано: "Главная роль в моей жизни – роль мамы". Когда Толя родился, я была совсем молоденькая, долго не могла въехать в новое состояние и даже придумала себе игру: когда я дома – я играю маму, а в театре играю артистку. Даже была у меня такая фраза: "Сегодня я мамой работаю".

- Быть мамой – сложная профессия?

- Это вообще самое сложное на свете. Но с мальчишками, я считаю, все же попроще. Они могут быть хулиганистее, глаз да глаз за ними нужен – это я по своему опыту сказать могу, а девочки... уууу... одни эти любови чего стоят, переживания-страдания – не говоря уж про беременности и роды. Как у Грибоедова: "Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом..." А уж матерью быть – комиссия еще похлеще! Тем более сразу двух дочерей, как в сериале "Родные люди". Очень важно никого не обидеть, не создать впечатление, что кого-то любишь больше, кого-то – меньше, иначе будет такая боль! Но чрезмерная забота тоже опасна. В сериале мамочка от большой любви таких дел наворотила...

- А вы в жизни такая же "наседка" или даете сыну свободу?

- В жизни я сына не особо опекаю. Скорее уж это перманентная легкая забота. Ненавязчивая. Я ему ничего не запрещала с детства, слова "не смей" я просто не знаю. Я только могу дать совет. Сынок у меня всегда ходил и на дискотеки, и к друзьям – я все разрешала. Он даже удивлялся этому. Я всегда просила одно – отзвонись. Сейчас он уже взрослый мальчик, 25 лет (Анатолий Руденко – актер, сыграл главную роль в сериале "Ангел-хранитель" – прим. ред.), но все равно мамочке звонит. Если всю ночь в клубе, например. Эсэмэски присылает: я у девочки, я дома, под крышей. Иначе я не смогу уснуть – у меня такая организация нервная. Я не волнуюсь, просто не могу расслабиться и наслаждаться сном.

- Так, наверное, все хорошие родители устроены...

- Конечно. Вот моя мама мне только что смс прислала: "Где ты, доченька?" Это нормально. Это родные люди. В сериале очень много сцен, когда я стою у окна, звоню по телефону и нервничаю, думаю, где же мои дочки. Мне это очень знакомо и совершенно это несложно играть – такое в моей жизни было много раз. Что такое волноваться за своего ребенка, который где-то ходит, я знаю. 90 процентов мам меня поймут.

- При таком личном подходе роль Лизы Кузнецовой, должно быть, исполняете шутя?

- Да, в этом сериале быть мамочкой легко. Еще и потому, что девчонки, которые играют моих дочерей – Аня Миклош и Марина Орлова – очень хорошие. Контактные, адекватные, ищущие, творческие существа. Вообще сейчас много актеров молодых, которые снимутся один раз и считают себя звездами. А я в принципе это понятие не воспринимаю. Звезды – они на небе.

- В театре Маяковского вам доводилось играть вместе со многими именитыми актерами. Уж они-то достойны звания звезд...

- Да, но они не ведут себя как звезды. В театре многие невероятные актеры показывали на собственном примере не раз: чем глубже и масштабнее личность, тем человек проще и скромнее. Я не помню, чтобы великие артисты опаздывали на репетиции и спектакли, не знали текст, не могли сыграть из-за того, что болит голова. Никогда не забуду, как Тенин Борис Михайлович, когда ему уже за 80 было, совершенно больной и уставший приезжал играть спектакли. За кулисами его отпаивали валерьянкой или уколы делали – потому что артист болеть не имеет права. Наташа Гундарева, играя "Леди Макбет", прямо во время спектакля выскакивала за кулисы – у нее давление падало, и ей через костюмную юбку втыкали укол. И она тут же бежала обратно на сцену, продолжала играть.

- Вы из актерской семьи (мать – Дина Солдатова – была актрисой Московского гастрольного театра комедии, отец – Николай Руденко – работал в Театре комедии). Значит ли это, что ваша профессиональная судьба была предопределена с самого начала?

- Вообще меня мама отговаривала в театр идти. Но когда я уже выучила материал и пошла поступать, она попросила своего коллегу меня послушать. А он оказался педагогом на курсах у Гончарова Андрея Александровича, к которому я собралась поступать в ГИТИС. Она ему сказала: "Володя, ты послушай и скажи: стоит или не стоит Любе пытаться". Он послушал и сказал "Стоит". И мама пала смертью храбрых, поняла, что сопротивляться бесполезно. А потом этот педагог – Володя Тарасенко, к сожалению, ныне покойный – преподавал у меня на курсах. Он меня очень хорошей вещи научил, когда я читала прозу – причем сама написала материал по письмам советских коммунистов чилийской молодежи в застенки диктаторов. В конце я исполняла гимн чилийского сопротивления "El pueblo unido jamas sera vencido!" ("Пока мы едины, мы непобедимы"). Я до сих пор его помню (поет). Я пою эту песню, рыдаю, вся в слезах, соплях. А он мне говорит: "Мать, ты попробуй эмоции, которые тебя переполняют, сдерживать. Как будто слезы вот-вот хлынут. А уж зритель за тебя домыслит, доиграет. Если правильно подогнать эмоцию, зритель будет плакать, а ты – нет". А в кино все не так. Там и поплакать можно.

- В ГИТИС вы поступили, в театре - с 1981 года, в кино снимаетесь. Вроде бы все отлично. А с какими издержками профессии приходится сталкиваться?

- Работа у нас с виду яркая, мишура, слава, фотосессии, интервью, машины дорогие, на которые мы пересаживаемся, начиная играть в сериалах... Но известность – палка о двух концах. Никто не знает, какой кровью и потом зарабатываются эти машины. У меня вот – дикая ситуация – у машины один раз прокололи 2 колеса, потом сняли крышку с запаски, третий раз вырвали кусок у бампера. Кто-то завидует, не видит, похоже, что я с утра ухожу ни свет ни заря с сумками, вечером с сумками возвращаюсь – в них костюмы, грим, а лифт, между прочим, не работает. В 8 утра опять на съемки – а тут колеса проколоты.

- На "Родных людях" тоже режим жесткий?

- Еще бы. Работаем на площадке не по 8 часов, а минимум по 12-16, а то и дольше. Роли большие, материала много, надо успевать снимать. Сейчас такая пахота начинается. Но я люблю свою работу, она мне приносит колоссальное удовлетворение. Если бы я работала только ради денег, я бы точно обозлилась. Люди, которые только зарабатывают, постепенно становятся закрытыми, жесткими, черствыми, меркантильными, равнодушными. А если ты занимаешься любимым делом, да еще и зарплату за него получаешь – это большое счастье. И потом, всегда есть надежда, что тем, что ты делаешь, ты кому-то помогаешь.

- То есть вы считаете, сериалам под силу повлиять на человека, сидящего у экрана?

- Конечно. Многие говорят: воздействие на массы – это все фигня, треп, не надо сказки рассказывать. Как бы мы ни играли, человек посмотрит-посмотрит, и все равно останется прежним... А мой учитель Гончаров называл зрительный зал воспаленной зоной. Воспаленная зона – это зона сердца, души, которая способна воспринимать и присваивать информацию, идущую со сцены в зал. И если "телеграмма", которую мы посылаем с экрана или со сцены, дойдет хотя бы до одного человека, – жизнь прожита не зря. Если помог хотя бы одному, заставил задуматься – уже счастье, а если многим… Бывает, человек вышел из зала, и его так прошибло до нутра, что он решил жизнь начать с нового листа! Вот тогда и умирать не страшно.

- Вам самой доподлинно известны такие случаи?

- Естественно. Вот недавно я посмотрела спектакль в постановке мужа Инги Оболдиной Гарольда Стрелкова "Мата Хари" и, выходя из зала, услышала, как разговаривали две девчонки молоденькие. "И как я после такого спектакля пойду завтра на работу?" – говорит одна. А вторая отвечает: "Что работа, я вот вообще не знаю, как я жить-то дальше буду..." Если будет такая реакция после моего спектакля, фильма, я буду самым счастливым человеком. Я пойму, что все наши старания, наши затраты – физические, энергетические, умственные – все это падает на унавоженную почву воспаленной зоны зала, сидящего у экранов телевизора.

- Благородная сверхзадача…

- Мне вообще часто говорят: ты такая хорошая, такая благородная, что аж скучно. А я думаю: лучше я буду хорошей, чем гадости творить и слушать потом: она такая интересная – стерва, правда, но интересная. Лучше я стервой буду в другом. Все равно все по-разному воспринимают. Был такой случай, я снималась в одном фильме, где между первым и вторым режиссером произошел конфликт. Вторая режиссер, рыдая, уходила с площадки. Я ее успокоила, привела в чувство. И тут она мне говорит: "Почему мне сказали, что ты стерва? Ты такая хорошая! Такая добрая". А я ей: "Никому об этом не говори, на добрых воду возят. А если я буду считаться стервой, мои требования будут выполнять по мановению руки". Впрочем, эта роль мне плохо удается. Вот сейчас я в райдере написала: каждый день у меня в гримерке должна быть бутылка с минеральной водой без газа. Первый день она стояла, а потом минералки не было даже в баре. А была бы я сукой, гаркнула бы, кулаком по столу стукнула, и тут же бы все получила, а не бегала бы по дороге на съемочную площадку в магазин...

Хлобыстова Людмила, RUTV.ru