Сергей Урсуляк: "Я хочу, чтобы была сильная эмоция"

Под Ярославлем выстроены декорации разрушенного Сталинграда: блиндажи, городские улицы, знаменитый дом Павлова (в фильме – дом Грекова). Около блиндажей мы и поговорили с режиссером Сергеем Урсуляком о кино вообще и о фильме "Жизнь и судьба" в частности.

- Что сейчас происходит на съемочной площадке?

- Вы попали в тот момент, когда мы снимаем эпизоды Сталинградской битвы. Бои, перестрелки и взрывы. Эта довольно значительная часть сценария посвящена непосредственно боевым действиям. Конечно, это не выстрелы ради выстрелов, не беготня ради беготни. Это судьбы героев Крымова, Грекова, Толи Штрума, которые вписаны в перипетии Сталинградской битвы. Отсняли мы уже достаточно большую часть. Сцены в эвакуации, сцены в Москве – все это уже сделано. Вот сейчас осталась эта тяжелая военная часть.

- Раз большая часть отснята, вам, наверное, уже понятно, как это будет, как это получилось?

- Нет, конечно же нет. Я могу вам сказать совершенно беззастенчиво, что есть очень хорошо сыгранные сцены. Замечательно сыгранные актерские сцены: Маковецкий, Нифонтова, Дятлов, Балуев. Я не могу сказать, что получилось, что не получилось. Но хороших вещей было много.

Мы работаем абсолютно кинематографическим способом. Вы не увидите никакого снижения планки в работе, но это мы делаем для телевидения. И вечером у телевизора соберется довольно большое количество людей, по-разному образованных, в разном настроении, в разном расположении духа и в разном желании смотреть то, что ему покажут. А эта картина, к сожалению, или к счастью, потребует включения.

- Будем считать, что к счастью. А насколько своевременно появление такой картины вот сейчас?

- Актуальность этой вещи сейчас не та, какой была 20 лет назад. Сейчас нет никакой доблести и новизны ни в обличении сталинизма, ни в борьбе с советской властью. Поэтому мне кажется, что на первый план должны выходить другие вещи. Я имею в виду судьбы людей. Просто в сегодняшнем кино, да и вообще в сегодняшней жизни, не хватает внимания к человеку. Внимания к его повседневной, не криминальной жизни. Полной чувств, драматичного выбора, нормальной человеческой жизни. А не какие-то такие вот всполохи: меня ограбили, я был свидетелем убийства, я попал в падающий самолет! Нет, наша картина не про это. Именно поэтому она требует подключения. Для этого зритель должен сначала поверить в то, что мы рассказываем по-настоящему, всерьез.

- О чем же все-таки картина? Ведь не о войне, не о Сталине… Что такое "Жизнь и судьба" для вас?

- Наши разные судьбы складываются в нашу общую судьбу. Вот мы все вот та самая земля, из которой мы все произрастаем. Для меня понятие жизни и судьбы – в этом. И мы можем быть какими угодно разными, но судьба у нас одна, вот как река Волга, в которую все мы как-то вливаемся. И это вот наша родина и есть.

- У вас были трудные съемки? Как соотносится с вашей судьбой, как влияет на вас этот фильм?

- Во-первых, я прошел через сомнение в связи с постановкой этого фильма. Во-первых. Во-вторых, я пожалуй никогда так много не работал над сценарием и над первоначальным текстом. В-третьих, я никогда не снимал такой тяжести просто вещь. И в этом смысле для меня это большого сопротивления вещь.

Но те, кто занимается тем, что принято называть искусством, те, кто имеет право или возможность обращаться к широкой аудитории– мы не должны тратить эту возможность на то, чтобы делать людей хуже, чем они есть. Я не хочу преувеличивать свое значение ни в отечественной культуре, ни вообще. Но мне кажется, что на нас некая миссия все-таки возложена, поскольку нам Господь дал способности какие-то к этому труду. Мы должны их прилагать на то, чтобы делать человека лучше, как это ни пафосно звучит. Тот же Пушкин, которого мы так любим цитировать, который сказал: "И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал". Мы обычно говорим, что "чувства добрые я ЛИРОЙ пробуждал", как будто лира главная. А на самом деле главное – что чувства добрые, мы должны пробуждать в людях добрые чувства. Чувство любви к своей Родине – это доброе чувство. Чувство общности нашей – это доброе чувство. Вообще любовь к вымышленному персонажу, сострадание к нему – это доброе чувство. Вот в чем задача нашей работы. Называйте это искусством, называйте это чем угодно. Мы должны смягчать нравы. У нас просто сегодня нет другой задачи.

Поэтому меня просто убивают многие вещи, которые как будто делаются специально для того, чтобы человек почувствовал свое оправдание в том, что он живет не так. Это невозможно, понимаете? На моей стороне вся русская литература, весь советский кинематограф. И вся советская литература. А там были, слава Богу, не чета нынешним люди. Я к ним присоединяюсь. И по мере возможности буду стараться это делать – пробуждать добрые чувства.

Добрые – это не значит умиленно дебильные. Патриотизм, который сейчас замусолен донельзя, мы же его воспринимаем только как победу наших над ненашими. А патриотическое кино – это ведь кино, в котором мы просто любим тех людей, о которых нам рассказали. Это мы так воспринимаем, что патриотическое кино мы должны снимать обязательно про Жукова, Кутузова, Чапаева. А на самом деле фильм "Бриллиантовая рука" – это патриотическое кино. Потому что мы любим этих людей. А стало быть любим эту страну. Вот и вся задача. И "Москва слезам не верит" – это патриотическое кино, потому что мы узнали новых людей и полюбили их. Вот и вся история.

- А вы полюбили своих героев?

- Да. Одних чуть больше, чуть меньше. Мне сложнее с Штрумом, Людмилой. Я их понимаю. Но не знаю, мог бы я с ними дружить или жить совместно. Несмотря на то, что Людмилу играет моя жена, да. Крымов? Я его понимаю очень хорошо, я очень хорошо знаю этих людей. Я сам был таким, понимаете. Это увлечение, как сказать, вера во что-то, которая вдруг перестает быть твоей, когда ты теряешь веру…

- Чего вы добиваетесь в смысле выразительности?

- Я бы хотел, чтобы была сильная эмоция. Я бы хотел. Не все время. Но в каких-то пиковых местах я бы хотел, чтобы была сильная эмоция. Но до этого нужно дорасти и дожить. Ее нужно набрать. Для этого нужно посмотреть что-то, чтобы в результате ты мог сопереживать этой женщине, потерявшей сына. По-настоящему. Плюс телевизионного кино – то, что ты обращаешься к огромной аудитории. Минус – то, что аудитории ты можешь быть на хрен не нужен. Это минус.