Владимир Магомадов: не только образованные люди уже знают, что такое контртенор (ФедералПресс.Сибирь)

Новосибирский государственный академический театр оперы и балета назвал спектакль «Фауст» режиссера Игоря Селина одной из самых удачных постановок оперы, которую удалось осуществить за последние несколько десятилетий. Несмотря на то что спектакль не был даже номинирован на национальную театральную премию «Золотая маска», его посещаемость превысила даже показатели некоторых балетов, традиционно популярных в Новосибирске. Для участия в постановке оперы Шарля Гуно театру удалось собрать талантливых исполнителей, среди которых оказался молодой контртенор Владимир Магомадов, исполнивший партию Зибеля. В прошлом году молодой исполнитель победил в конкурсе «Большая опера» на телеканале «Культура», став вторым солистом новосибирской оперы, которому удалось выиграть это престижное соревнование (первым победителем конкурса стала солистка театра Вероника Джиоева – прим. ред.). О том, как певец попал в проект постановки «Фауста», о своих педагогах и своих представлениях о том, в каком направлении должно развиваться оперное искусство, Владимир Магомадов рассказал в интервью «ФедералПресс.Сибирь».

- Полгода назад солистка новосибирского оперного театра Вероника Джиоева (сопрано, заслуженная артистка Республики Северная Осетия – Алания), которая, как и вы, победила в телевизионном конкурсе «Большая опера», под впечатлением постановки оперы Верди «Трубадур» в Баварской опере, где довольно много пикантного «оживляжа», сообщила, что она готова присоединиться к движению «оперные певцы против режиссеров», символом которого является аргентинский тенор Марсело Альварес. Как участник постановки оперы «Руслан и Людмила» Дмитрия Чернякова в Большом театре, которая вызвала скандал, спровоцировав массу противоположных мнений о спектакле, готовы ли вы присоединиться к этому движению?

- В какой-то мере я готов присоединиться к этому движению. Не всегда ты можешь согласиться со всем, что делает режиссер в некоторых оперных постановках. Часто бывает так, что певцу не всегда удобно делать то, что хочет режиссер. Все-таки в первую очередь мы поем музыку, написанную композитором, а музыка – самое главное. Может быть, в Баварской опере не так просто найти подход к режиссеру, но мне пока это удавалось в тех постановках, в которых я участвовал.

- Если вы категорически не согласны с интерпретацией режиссера, то какой вы используете метод для того, чтобы донести свою точку зрения?

- Я начинаю на сцене делать потихоньку то, что считаю нужным. Если режиссер это принимает, то я продолжаю в своем ключе.

- То есть вы ненавязчиво гнете свою линию?

- Я готов гнуть свою линию до того момента, пока это приемлет режиссер. Правда, Дмитрий Черняков – человек принципиальный, для которого важно, чтобы в определенный момент на сцене пролетела муха, а в следующий момент – комар. Он воспринимает это очень серьезно, хотя, на мой взгляд, этому не стоит уделять такое повышенное внимание. Но, в принципе, у меня никакого непонимания даже с Черняковым никогда не возникало.

- Фигура режиссера для вас существенна, когда вы делаете выбор, участвовать или нет в том или ином спектакле? Или более важны другие личности – дирижер, партнеры?

- Важно все – партнеры, дирижер. И театр важен. Но сначала я оцениваю музыку. Уже были истории, когда от Большого театра поступало предложение поучаствовать в спектакле одной оперы, название и автора которой я не буду называть. К сожалению, на мой взгляд, там не было музыки вообще, и мне пришлось отказаться. Насколько я знаю, премьера оперы прошла, но больше спектаклей не было вообще. А вот сейчас Юрий Любимов готовит постановку оперы Владимира Мартынова «Школа жен», в которой я буду участвовать. Вот там музыка очень даже мелодичная.

- После победы в телевизионном конкурсе «Большая опера» у вас появилось достаточно предложений от театров?

- Достаточно. Две премьеры намечаются в этом сезоне в театре «Новая опера». Премьера «Школы жен» должна состояться в мае, а в июне там же будет представлена опера Перселла «Диона и Эней», которую ставит Наталья Анастасьева. С ней я знаком благодаря Дмитрию Чернякову, у которого она когда-то работала ассистентом. В следующем сезоне я планирую также принять участие еще в двух спектаклях, но пока об этом говорить не буду. Кроме того, известно, что Большой театр в 2015 году планировал осуществить постановку одной старинной оперы. Но, как известно, руководство театра поменялось, и непонятно, останется ли она в планах.

- Как вы попали в новосибирскую постановку «Фауста» и как рождался образ Зибеля? Это была режиссерская задумка, или вы сами его придумали?

- Существуют несколько партий, которые мне очень хотелось исполнить. Среди них и Ратмир из «Руслана и Людмилы», и Зибель из «Фауста», что и предопределило мой выбор. Принять участие в спектакле мне предложила Вероника Джиоева, обещая, что она также будет петь. Маргариту она, правда, так и не спела, но я знал, что к спектаклю будет привлечен бас Алексей Тановицкий (исполнитель партии Мефистофеля – прим. ред.), с которым я знаком был еще по постановке Дмитрия Чернякова. Тогда я подумал: хороший состав набирается. Но в ходе подготовки к премьере никаких сложностей ни с режиссером Игорем Селиным, ни с дирижером Евгением Волынским не возникало.

Для меня Зибель – простой парень, студент. Образ родился на первой репетиции из костюма, а точнее – от очков, которые мне предложили надеть. Я вышел на сцену, а режиссер говорит: вот то, что я хотел.

- Расскажите немного о своих педагогах, как вы с ними познакомились?

- В моей жизни многое так случается, что приходится задуматься – случайно это или нет? Судьба это или нет? Как-то я участвовал от краснодарской консерватории в конкурсе в Геленджике, где познакомился с аспиранткой из ГИТИСа, которая предложила мне поступить туда. Но Розетта Яковлевна Немчинская, которая впоследствии стала моим педагогом, отказывалась меня принимать, говоря, что не работает с контртенорами. Но я как человек упертый и настойчивый предложил ей все-таки спеть. Она послушала и сразу сказала: подай документы. Я все пять лет отучился у нее на курсе, но только на пятом курсе ее не стало.

И мое знакомство с Тамарой Ильиничной Синявской (оперная певица, меццо-сопрано, народная артистка СССР, вдова Муслима Магомаева, педагог Владимира Магомадова – прим. ред.) произошло благодаря Розетте Яковлевне. Она уговорила ее начать педагогическую карьеру, что было для нее не очень просто, потому что Муслим Магомаев в тот момент был уже болен. Муслим Магомедович был очень замечательный человек и музыкант, у которого по поводу меня были споры с Тамарой Ильиничной. Но мне повезло: весь мой репертуар из неаполитанских песен был сделан с ним. Должен сказать, что сегодня я лучше всего слышу баритонов и меццо-сопрано (Муслим Магомаев – баритон, Тамара Синявская – меццо-сопрано – прим. ред.), понимая специфику этих голосов.

- Вы являетесь приглашенным солистом в Большом театре, в Новой опере, в Новосибирском театре оперы и балета, но ни в какой труппе официально не числитесь. Почему так происходит? Это специфика работа всех контртеноров?

- Это мой личный выбор. И это проще, нежели отпрашиваться у кого-то.

- Помимо вокального мастерства многие отмечают у вас черты качественного драматического актера. Где вы этому научились?

- Я все-таки окончил не консерваторию, а ГИТИС, где два предмета были самыми важными – актерское мастерство и вокал. Кроме того, моими учителями были Немчинские – Розетта Яковлевна и Максимилиан Изяславович, который, слава богу, еще жив. А у них была своя школа, откуда вышли режиссеры Дмитрий Черняков и Василий Бархатов, Дмитрий Бертман (художественный руководитель «Геликон-Оперы» – прим. ред.). Не могу сказать, что они меня чему-то особенному учили, они просто предлагали жить на сцене в соответствии с образом. Но должен отметить, что, приступая к новому произведению, мы всегда начинали не с заучивания партий, а с элементарной вычитки, как это принято у драматических актеров. Так возникало понимание того, как можно это все выразить в вокале.

Хотя оперу ходят изначально слушать, а не смотреть, должен отметить, что сегодня все это должно совпадать. Нынешние тенденции требуют от тебя и того, и другого. Кстати, оперным певцам гораздо сложнее, чем драматическим актерам, потому что им приходится себя контролировать в вокале, в мизансценах, а кроме того, необходимо еще периодически поглядывать на дирижера.

- Известно, что некоторые контртеноры, когда начинали свою карьеру, пели обычными мужскими голосами. Как это было у вас?

- У меня было просто. Я никогда не пел ни тенором, ни баритоном, ни басом. Как все, в детстве я пел высоким голосом, но мутация у меня прошла как-то незаметно, в результате чего я стал петь контртенором.

Конечно, есть некоторые особенности репертуара. Старинная музыка сочинялась с расчетом на кастратов, а в период оперного романтизма композиторы партии моего диапазона отдавали меццо-сопрано с расчетом на женщин. Консерваторы исходят от музыки, а не от образа. Могу сказать, что я всегда мечтал спеть партию Вани из оперы «Иван Сусанин». Мне даже как-то Черняков сказал: ну где ты был, когда я ставил оперу Глинки в Мариинке?

Должен признаться, что я очень люблю петь музыку барокко, я ее люблю и русскую музыку, а совместить эти два направления чрезвычайно трудно, поскольку они требуют разных приемов и техники исполнения. После русской музыки, которую нужно озвучивать, сложно возвращаться к барокко, где нужен красивый легкий голос, без вибрато, без тембра и, я бы даже сказал, без пола.

При этом мне не хотелось бы ни на кого походить, хотя я много у кого учусь. Например, концерт Елены Образцовой в Токио в 1980 году я считаю энциклопедией. Мне кое-что нравится в творчестве Анны Нетребко и Эллины Гаранча (латвийская певица, меццо-сопрано – прим. ред.), а мальчиковый репертуар я учился исполнять у Тамары Синявской.

- Как вы относитесь к тем, кто не понимает, что такое контртенор?

- Может быть, лет десять назад к контртенорам относились с опаской. Тогда могли возникнуть такие вопросы: о, что там такое? Но это было давно, и уже все привыкли. Все образованные люди уже знают, что такое контртенор, и таких вопросов больше никто не задает. А благодаря телевизионному конкурсу «Большая опера» широкий круг зрителей узнали, что есть такой голос.

- У вас еще живы воспоминания о телеконкурсе «Большая опера»?

- «Большая опера» не забудется никогда, но мое участие в ней получилось спонтанным. Я даже не предполагал, как нужно готовиться к каждому новому туру, который проходил раз в неделю. Нужно было успевать встретиться с дирижером, костюмером, а каждая репетиция превращалась в достаточно сложный процесс. Но сегодня мне понятно, что «Большая опера» стала тем окном, через которое меня многие увидели.

- Как вы относитесь к популяризации оперы?

- Сейчас оперой стали интересоваться гораздо больше, чем несколько лет назад. Когда я поступал в консерваторию, опера не очень воспринималась слушателями. В то же время сегодня существуют целые телеканалы, где можно посмотреть оперу, хотя надо в любом случае понимать, что оперное искусство не для всех.

- Если бы у вас была такая возможность, какие концертные записи вы бы выпустили на дисках?

- Я бы сделал один диск русской музыки, а второй – посвященный старинной музыке.

- Почему у вас не так много записей, хотя все знают, что вы даете немало концертов? Найти некоторые произведения, которые фигурируют на ваших афишах, практически не возможно.

- Я довольно самокритичный человек, и многие мои записи мне не нравятся. Приходится прилагать определенные усилия, чтобы их не выкладывали. Этот процесс мне как-то удается еще контролировать.

- Какой инструмент вы используете, когда разучиваете партии?

- Из инструментов у меня только iPad. В наше время инструмент не нужен. Тем более что дома я бываю редко.

fedpress.ru