Любить нельзя воспитывать Выпуск 187

Д.ЗИЦЕР: Добрый день, дорогие друзья. Мы снова вместе, проект «Любить нельзя воспитывать».

Те, кто слушают нас каждую неделю, знают, что последние две недели в начале программы, в начале второго часа мы ставим музыку из альбома, посвященного 130-летию Осипа Эмильевича Мандельштама. Сегодня последний день, когда мы это делаем, ну, а дальше слушайте сами.

Но, вы знаете, сегодня день особенный, день особенный для меня, и, думаю, что не только для меня, но и для многих слушателей, вот так уж получилось, что в один день отмечаются две даты. Это дата снятия, полного снятия блокады Ленинграда и дата, день памяти жертв Холокоста. Я должен вам сказать, что это совсем-совсем не пустые слова для меня лично, я уверен, что и для вас тоже. Дело еще и в том, что и первое, и второе имело непосредственное отношение к моей семье.

И вот песня, с которой мы хотим сегодня начать, песня с этого же самого альбома, посвященного 130-летию Мандельштама. Она, как нельзя лучше подходит к этим темам. Я абсолютно уверен, что текст вы знаете очень-очень хорошо. Исполнят ее «О! Марго» и «Обе две», это название, имена исполнителей. А песня называется или стихи Мандельштама, точнее, называются «Я вернулся в мой город, знакомый до слез». Давайте слушать.

Мы начинаем с вами разговаривать. Я начну с сообщения, которое пришло буквально только что. Пишет ребенок: «Я потерял телефон. Это подарок бабушки и дедушки. Переживаю. Как это пережить?»

Проблема в том, что я, к сожалению, не знаю вашего возраста. Это важно в данном случае. Но я все равно в двух словах отвечу. Ну, придумаем, давайте вместе придумаем, что вам, например, не знаю, 13 лет. Ну, предположим, а дальше вы скорректируете, когда услышите мой ответ, на чуть меньший возраст или чуть больший возраст.

Мне кажется, что все бывает. Мне кажется, что мы люди, и вы человек, и я человек, и наши слушатели другие люди, и бабушка с дедушкой тоже люди. И мне кажется, что людям свойственно ошибаться. И людям свойственно терять вещи, ничего нельзя поделать. Я думаю, что в этой ситуации стоит не переживать, то есть по тону вашего сообщения я понимаю, что вы очень-очень расстроены. Но давайте считать, что это и значит, что вы это уже переживаете, вы это уже пережили.

Мне кажется, что нужно поговорить с бабушкой и с дедушкой. Мне кажется, что нужно сказать о том, как вы сожалеете, как вам обидно, как вам жалко, как вам тяжело, как вы их любите. Собственно говоря, это и есть то самое переживание и та самая возможность пережить. По большому счету, это все, к этому добавить, в общем, можно не многое. Я желаю вам удачи. Если вы имели в виду что-то другое, еще раз, трудно отвечать на сообщения. Если вы имели в виду что-то другое, напишите, допишите, и я с удовольствием отвечу.

Отзывы у нас продолжаются на музыку последних двух недель, чему я несказанно рад, я должен вам сказать. Большая часть слушателей пишет, что эта музыка им очень-очень нравится, и вообще это начинание кажется им очень важным. И мне тоже кажется очень важным, когда современные исполнители, среди них совсем-совсем молодые, «О! Марго», вот я заглянул к ней на страничку, ей 19 лет, совсем-совсем молодые переосмысливают, ну, что, переосмысливают искусство, переосмысливают слова, которые сказаны 100 лет назад, чуть меньше, если мы говорим о последнем стихотворении Мандельштама «Я вернулся в мой город». Мне кажется, что это очень-очень здорово. Мне кажется, это дает нам огромную, даже не огромную, а сумасшедшую надежду.

У нас на линии Денис из Ставрополя. Денис, здравствуйте.

ДЕНИС: Здравствуйте, Дима. Очень рад, что вам дозвонился. Всегда с удовольствием, с интересом слушаю вашу передачу.

Д.ЗИЦЕР: Спасибо.

ДЕНИС: Можно такой вопрос задать?

Д.ЗИЦЕР: Конечно.

ДЕНИС: Сын 9 лет. И вот он, ну, не может, скажем так, собраться. Проявляется это в том, что в школе, в 3-м классе он учится, не может написать классную работу полностью. Ну, редко бывает так, что он как-то что-то получается у него. А вот часто бывает, что не дописывает. И то же самое дома, делает домашнюю работу. Если как-то, ну, не знаю, там какой-то интерес у него появился, за 15 минут может сделать. Если просто ему какое-то задание дать, то может два часа, может три часа делать. Вот, что в этой ситуации, подскажите.

Д.ЗИЦЕР: Слушайте, Денис, а как вы сами это объясняете?

ДЕНИС: Ну, не знаю.

Д.ЗИЦЕР: Понимаю.

ДЕНИС: Нет, я так скажу, как объясняю. Объясняю, скажем так, творческим складом ума или характера, есть такое понятие.

Д.ЗИЦЕР: Ну, есть, раз мы говорим об этом, значит, есть.

ДЕНИС: Многое ему интересно, и вот он как бы, ну, отвлекается на всякие какие-то интересные вещи, не чувствует, что нужно…

Д.ЗИЦЕР: Денис, так это же ответ. Вы, в общем, дали ответ. Причем дали его второй раз. Вы говорите, что, если ему интересно, он делает любую работу за 15 минут.

ДЕНИС: Да.

Д.ЗИЦЕР: А зачем делать то, что не интересно, ну-ка, расскажите мне?

ДЕНИС: Ну, уроки же в школе, надо же их делать. Школьные уроки, школьные задания.

Д.ЗИЦЕР: Ну, подождите, мы с вами поговорим. Я не разрушу вашу идеологию, я вам обещаю. Ну, а школьные уроки, вы считаете, это что-то, чем-то вредным и не интересным?

ДЕНИС: Нет, ну, как, не то, что не интересным, ну, просто вот это, как работа, наверное, которая…

Д.ЗИЦЕР: Ну, как работа, это работа только, если человеку в жизни очень-очень не повезло. Только человеку, которому не повезло, работает на работе, от которой он мучается. Теперь так, мы с вами сделали очень важное открытие. Я говорю очень серьезно, что для человека в 3-м классе, стало быть 9 лет приблизительно очень важно, для того чтобы он делал какое-то дело, чтобы у него к этому делу появлялся интерес. Теперь так, Денис, чья обязанность сделать так, чтобы ему было интересно?

ДЕНИС: Ну, всех, и родителей дома, и учителей в школе.

Д.ЗИЦЕР: Учителя, совершенно верно. Теперь смотрите, если вы говорите о мальчике замечательном, который с огромным удовольствием делает то, что ему интересно, мне кажется, дело не в нем. Мне кажется, на эту тему нужно, с одной стороны, поговорить с учительницей. Не волнуйтесь, это не весь ответ, я понимаю, что вы и про другое тоже спрашиваете. Поговорить с учительницей. Конечно, поговорить с учительницей не о том, что она плохо работает, совершенно не об этом. А поговорить с ней о том, как сделать так, чтобы ему было интересно.

Ну, вряд ли учительница имеет в виду, что она делает что-то очень-очень скучное, а дети должны ей подчиняться и выполнять эту работу, даже если они не видят в ней смысла, правда же? Вряд ли. Мне кажется, что на такого замечательного мальчика нужно обратить чуть больше внимания. И обратить на него внимание чуть иначе.

Теперь, мне кажется, что вы очень-очень можете помочь этому делу, если начнете вы не из школы, а из дома. Вот вы говорите, он может домашнюю работу тоже делать очень-очень долго и не доделать, и так далее, отвлекаясь на что-то другое. Следовательно, я сейчас рассуждаю, прервите меня, если мои рассуждения кажутся вам неверными. Следовательно, ему нужна помощь замечательного папы Дениса, который сядет рядом с ним и не будет его пилить на тему того, какой он неудачник, и как вообще он совершенно зря живет, и бог знает, какой, и так далее. А, наоборот, даст ему силы. Наоборот, сделает так, чтобы он научился сосредотачиваться и искать интерес в том, что он делает.

Как это сделать? Да так и сделать. Во-первых, снять все напряжение относительно уроков, вот все снять. Во-вторых, сесть рядом, попытаться разобраться самому, помочь ему в том, что он делает дома найти что-то, что его лично цепляет. Поверьте мне, это есть, ну, поверьте училке, то, что называется, как говорит наш коллега. Это абсолютно точно возможно.

Но при нескольких условиях. Во-первых, что вы будете на его стороне, то есть вы будете не раздражены абсолютно. Потому что то, что он скучает на непонятных заданиях, это нормально. Было бы неприятно, если бы он не скучал, а делал что-то неприятное и непонятное, если бы он делал автоматически. Ну, зачем нам такой человек, условно говоря, и зачем ему это. Так вот, не раздражаться, сесть рядышком и сказать – слушай, давай мы с тобой разберемся, давай я сам пойму, я сам уже запамятовал, как это было у меня в третьем классе, мне будет очень-очень приятно это вспомнить вместе с тобой. И все. Нет, Денис?

ДЕНИС: Понятно. Ну, да, я думаю, что это сложно, правда, держать себя в руках. Надо.

Д.ЗИЦЕР: А почему сложно держать себя в руках-то? Вы много делаете того, чего вы не любите? Очень мало, если вы подумаете. А чего вы раздражаетесь-то на него?

ДЕНИС: Ну, когда есть какой-то отрезок времени, который ты думаешь, ну, вот в это надо, за это время, за 20 минут сделать быстро домашнюю работу, а потом какие-то планы. Но так не получается.

Д.ЗИЦЕР: Нет, а я вам дам такую подачу одну, как в теннисе, знаете. Мне кажется, что когда вы с ним, например, делаете домашнее задание, это ничем не хуже, чем, если вы с ним, я не знаю, что, читаете книгу или смотрите фильм. Вы с ним в этот момент. Вы вместе занимаетесь каким-то делом, которое в ваших руках, в руках взрослого мужчины, папы сделать интересным. Вот попробуйте посмотреть на это с этой стороны. Не «мой сын неспособен сделать домашнее задание», а «я сейчас вместе с моим сыном провожу время». Провожу время с чем-то, что ему важно или для него важно, во всяком случае. Это же не он, бедняга, придумал, что есть домашние задания. Он вообще ни в чем тут не виноват. Ему сказали «надо». Мне кажется, мы, взрослые, можем сделать так, чтобы это надо было хоть немного приятно, хоть немного интересно.

ДЕНИС: Понятно. Спасибо большое.

Д.ЗИЦЕР: Я желаю вам удачи и благодарю вас.

ДЕНИС: Попробую.

Д.ЗИЦЕР: Попробуйте. Я уверен, что у вас получится.

Слушайте, прочту одно сообщение, это вдогонку к нашему разговору о современной музыке. Владимир из Москвы пишет: «Дима, зачем вы продвигаете очередное дурновкусие с хайпованием на прекрасных стихах Осипа Эмильевича? Неужели вам, как филологу, не режет ухо чудовищный диссонанс?»

Владимир, нет, мне не режет ухо чудовищный диссонанс, как филологу, как режиссеру, как педагогу. Мне не режет. Я попробую объяснить вам, почему. Потому что, когда мы имеем дело с явлением любым в искусстве, литературным, музыкальным и прочими, мне кажется, что первый вопрос, который мы должны задать самим себе – может, я чего-то не понимаю?

Вы знаете, удивительным образом, вот я сейчас из школы пришел, мы с детьми на уроке литературы сегодня на эту тему немного говорили. Почему веет дурновкусием как раз от фразы, ну, например, «я не люблю Чехова». Мы вот ровно про Чехова случайно начали разговаривать. Это ужасно, человек не имеет права не любить Чехова. Да нет, человек, конечно, имеет право на все, что угодно. Но вообще-то нам с вами, наверное, хотелось бы ожидать от самих себя, в первую очередь, следующего вопроса – слушай, если так много людей говорят о том самом Чехове с интересом, может, я чего-то не догнал? Может, я чего-то не понимаю?

Значит ли это, что, если я углублюсь в это и поизучаю эту тему, я немедленно полюблю Чехова или Мандельштама, или исполнительницу по имени «О! Марго»? Нет, не значит. Это значит, что я смогу проверить себя.

Смотрите, Владимир, если наши с вами дети слушают эту музыку, нам с вами нужно подтягиваться к ней. И мне кажется, худшее, что мы можем сделать, это сказать им – слушайте, вот в наше время была музыка, а вы слушаете какую-то полную чепуху, безвкусную. Мне кажется, что, если исполнители берут в качестве стиха к композиции музыкальной стихи Мандельштама, мне кажется, что дурновкусием это назвать уже очень-очень трудно.

Теперь от себя два слова. Кажется ли мне этот ритм непривычным? О, да. Та ли это музыка, которую я долгими осенними вечерами буду слушать, или которую я поставлю в машине? Разок из любопытства поставлю, а дальше, о, нет. Ну, и что? Если мы с вами посмотрим на XIX, а то и XX век на ту же самую литературу, мы с вами увидим, какое количество народу, какое количество писателей, которых мы сегодня считаем великими, были названы писателями третьего сорта. Или скольких из них обвиняли в дурновкусии, ну, и так далее.

Так что в этом смысле я должен вам сказать, я с вами не согласен. Но вот, что называется в литературе, давайте попробуем вчитаться, давайте попробуем вслушаться, давайте попробуем понять, что их там цепляет, наших детей. Слушайте, мы станем от этого только богаче, я абсолютно в этом уверен. В любом случае готов продолжить дискуссию.

На линии у нас Алена из Челябинска. Здравствуйте, Алена.

АЛЕНА: Здравствуйте, Дима. Очень рада вас слышать. Спасибо вам за передачу, прямо душевненько очень.

Д.ЗИЦЕР: Спасибо вам.

АЛЕНА: Очень волнуюсь, конечно.

Д.ЗИЦЕР: Да, а чего мы будем волноваться, мы спокойно с вами поговорим, и все будет хорошо.

АЛЕНА: Вот не так давно у нас в садике, ну, я прихожу за ребенком, и нам раздают листочки. Значит, проводили тестирование ребенка, ей у меня 6 лет, по методике Ясюковой. Я открываю этот листочек, вот даже еще не вникаю, и понимаю, что это абсолютно не про моего ребенка, ну, это не она. Ну, то есть у нас слабое развитие речи, я не знаю, образное мышление, чего-то такое было, что очень слабое, там еще какие-то, кратковременная память тоже у нас очень слабая. И вот я думаю, для чего такие тестирования проводят в этих детских садах, зачем они вообще, и что вот этот вот метод…

Д.ЗИЦЕР: Еще раз, подождите, я настолько обалдел, что я даже пропустил начало. Еще раз, вам выдали анкету. И что, попросили ее заполнить?

АЛЕНА: Нет, нам уже выдали результаты этого психологического тестирования, так скажем, характеристику. И я понимаю, что это не мой ребенок, это к моему ребенку то, что там, ну, там просто определенные параметры, ну, поставлены плюсики в графах.

Д.ЗИЦЕР: А я скажу, что я про это думаю. Я скажу немного грубовато, но я скажу то, что я думаю. А вы их пошлите куда подальше. И все. Такой ответ понятен?

АЛЕНА: Ну, да, понятен.

Д.ЗИЦЕР: Слушайте, я скажу вам. Давайте я переведу это на более интеллигентный язык. Значит, смотрите, мне кажется, что могут быть разные инициативы у педагогов в детском саду, в школе и так далее. Но мне кажется, что, во-первых, любое тестирование согласовывается с родителями. То есть, нет, мне не кажется, извините, я уверен. Любое тестирование согласовывается с родителями. То есть с заказчиками образования, если мы говорим о детском саде, ну, родители, дети, семьи, согласовывается с ними.

Второе. Вы имеете полное право, более того, это почти обязанность понять, что происходит с вашим ребенком. Теперь, ругать педагогов, мне кажется, не за что. Но узнать, что имеется в виду, мне кажется, это будет очень-очень хорошо. И сказать о том, что вы не видите здесь никакой корреляции между тем, что вышло по этой анкете, и тем, как устроен ваш ребенок.

И третье, вы просите этого больше не делать. Или делать, если вы понимаете, что и зачем с ребенком происходит. Вот и все.

АЛЕНА: Ну, вот я завтра буквально к ней записана, идти не то, чтобы ругаться, а понять, что она хотела этим тестом выяснить. И дело в том, что этот нам тест раздали буквально неделю назад, а как я поняла, тестирование это проходило еще в октябре месяце. То есть я понимаю, с другой стороны, что я завтра приду, а она даже моего ребенка и не вспомнит, и у нее этих детей там, не знаю, 500. Она даже не вспомнит. Ну, приду я с этим листочком, и чего?

Д.ЗИЦЕР: Я расскажу и чего. Вы придете, как мама и как заказчик, я еще раз произношу это слово. И, к счастью, все меньше и меньше учителя на меня обижаются, коллеги, потому что поначалу обижались очень сильно многие. Заказчик, то есть, если мы выполняем ваш заказ, это вовсе не значит, что мы слуги, что мы прислуживаем. Речь идет о том, что заказ сформулирован, сформулирован он сложно, сформулирован он системой, отчасти государством, безусловно, родителями. А дальше, так или иначе, мы этот заказ вместе выполняем.

Вы пойдете говорить не о том, что что-то было сделано неверно, а вы, как заказчик идете спросить, что это было. И готовы, конечно, к тому, что вам объяснят, вам расскажут. Может, вы мне на следующей неделе позвоните в программу и расскажете, зачем нужна такая анкета, и с удовольствием я вас послушаю.

Что значит, она не вспомнит ребенка. Во-первых, вы говорите о принципе. Не о ребенке, чего говорить о ребенке-то. Ну, сделайте, если вас волнуют результаты этой анкеты, проведите другую, и там будут другие результаты. Вы спрашиваете о принципе, что имеется в виду, зачем это, планируется ли это в будущем, и вообще, как к этому относиться, на ее взгляд. Вот и все. Спокойный, очень интересный разговор, ничего тут больше нет. Так что будьте спокойны. Я бы сходил обязательно на вашем месте и выяснил бы, как это устроено, на самом деле.

АЛЕНА: Ну, да, я тоже завтра схожу.

Д.ЗИЦЕР: Вот, собственно говоря, и все.

АЛЕНА: Напишу вам потом, какой был результат.

Д.ЗИЦЕР: «Добрый день, – пишет Наталья, – психологическое тестирование проводится только с письменного согласия родителей». Новости, друзья.

Дорогие друзья, я должен вам сказать, что у нас продолжается дискуссия на тему современной музыки. Ну, раз уж такая тема началась, зашла, я чуть-чуть покомментирую. Сергей пишет из Липецка: «Ну, вот только без стихов великих эти треки ничего из себя не представляют. А стихи без треков остаются великими».

Да, Сергей, я с вами совершенно согласен. Только эти стихи никто не знает. Ну, «никто», это я хватил, но, на самом деле, трудно найти молодого человека или молодых людей уж точно большое количество, которые сегодня снимают с полки томик Осипа Эмильевича Мандельштама, и пролистывают страницы, или учат эти стихи, или читают хотя бы эти стихи. Как минимум, я благодарен подобным проектам за то, что наши дети вслушиваются в эти слова, это очень-очень здорово.

И мне кажется, что мы, взрослые, знаете, когда мы так надуваем щеки и говорим о том, что стихи существуют, как стихи великие, а с музыкой они меркнут, и нужно читать стихи такими, какие они есть, мне кажется, мы прекраснодушничаем. Мне кажется, мы не до конца честны. А самое главное, мне кажется, что мы встаем на пути встречи или на пути друг к другу наших детей и великой поэзии. Ну, вот подумайте на эту тему, подумайте. Я могу много на эту тему размышлять. А, знаете что, нет, я все-таки полминутки еще на эту тему поговорю.

Я приведу вам очень простой пример. Александр Сергеевич Пушкин. Я, как филолог, вот ко мне обращались, как к филологу, и вообще, как человек, считаю Пушкина величайшим писателем, величайшим поэтом. Я думаю, что вы ко мне присоединитесь, во всяком случае, многие.

А теперь по-честному, когда вы последний раз открывали томик Александра Сергеевича после школы? А теперь по-честному, вы можете процитировать что-нибудь из Пушкина, не входящее в школьную программу? А теперь по-честному, как же так получилось? Не значит ли это, что у нас так учили Пушкина, что мы его закрыли навсегда? И после этого вспоминает о том, что он великий только в тот момент, когда наши дети должны выучить «Буря мглою небо кроет». Это странно. Это сделали другие взрослые. Со всеми? Нет, не со всеми, конечно, но с большинством, так получилось.

Я, правда, очень много, как вы знаете, вероятно, встречаюсь с людьми и разговариваю, и выступаю, и очень часто задаю этот вопрос. Я очень люблю такие вопросы. И, вы знаете, бывает такое, что вот выступаю я в каком-нибудь большом зале, ну, человек на 400, иногда на 500, и прошу поднять руки тех, кто могут процитировать того самого Александра Сергеевича Пушкина, что-нибудь, не входящее в школьную программу. И, вы знаете, сколько рук поднимается? Иногда ни одной, иногда две, иногда три. Никогда не бывает десяти, а, тем более, нескольких десятков.

Ребят, это результат, между прочим, системы. Разве нет? Это не происходит само по себе. Так что в этом смысле мне кажется, что встречи наших детей с литературой и с искусством, эти встречи могут быть разными, пусть они идут своим путем, а дальше мы встанем рядом и им поможем. Но мы точно не поможем им, если мы будем кривить губы и говорить – слушай, это не искусство, вот в мои годы искусство было настоящим.

Анна из Москвы, добрый вечер.

АННА: Дима, здравствуйте. Очень рада, что дозвонилась до вас. Приятно вас слышать, спасибо за программу.

Д.ЗИЦЕР: Спасибо вам.

АННА: Чуть-чуть переживаю, поэтому, если что, вы меня корректируйте то, что я вам буду говорить. Смотрите, у меня такая проблема.

Д.ЗИЦЕР: Я, да.

АННА: Хорошо. Моему ребенку 2 года и 2 месяца, почти 2 и 3. У меня практически с рождения больше времени с ним проводит папа, чем я, так получилось, что я работаю, папа проводит время с ребенком. Ну, как проводит, он полностью…

Д.ЗИЦЕР: Класс.

АННА: Мне, честно говоря, очень нравится самой. Единственное, что у меня такая трудность как бы в общении с ребенком, может быть, даже уже проблема. Я думаю, что он надо мной периодически издевается, потому что…

Д.ЗИЦЕР: Ребенок 2 лет и 3 месяцев над вами издевается? Вы сейчас шутите? Ну, давайте, ладно, давайте.

АННА: Ну, вот просто два примера приведу. Например, укладывание спать вечером. Со мной он скачет, прыгает, просто ходит по кровати, висит на ней кверху попой. Приходит папа, он ложится, пусть не засыпает, но он просто лежит хотя бы спокойно. Второй, например, пример, три раза ему говоришь, пять раз говоришь «не делай», он вот смотрит тебе в глаза, делает. Причем он понимает, что нельзя это делать. И мне вот хочется в эти моменты…

Д.ЗИЦЕР: Что? Пример до конца расскажите, что не делай?

АННА: Ну, например, он берет стакан и выливает его, всю воду на пол. Он сначала пытается, ему говоришь «не надо», он отставляет стакан. Через две минуты он решает снова попробовать, потом снова и снова. И вот там на пятый, на седьмой раз, когда говоришь ему «не надо», я пытаюсь различить «нельзя» и «не надо» в жизни ребенка, потому что понимаю, что «нельзя» это только в жизнеугрожающих случаях и так далее. А говорю «не надо, не надо», он смотрит мне в глаза, выливает, берет какую-нибудь тряпку, начинает хохотать, вытирать или там кидает, говорит «мама». И вот в таких случаях мне ужасно хочется, что-то мне прямо что-то нехорошее сделать.

Д.ЗИЦЕР: Руки чешутся.

АННА: Да, да.

Д.ЗИЦЕР: И вы не знаете, чем эти руки почесать, короче говоря. И вот обращаетесь ко мне.

АННА: Ну, примерно так, да. Да, Дим, правильно.

Д.ЗИЦЕР: Давайте сформулируем вопрос, Ань.

АННА: Как мне изменить свое отношение к тому, что делает ребенок? Я мозгами, головой понимаю, что то, что он делает, не нарочно.

Д.ЗИЦЕР: А почему он это делает? Как мы объясняем?

АННА: Не знаю.

Д.ЗИЦЕР: Ну, кроме того, что он над вами издевается, так сказать, выбрал жертву и теперь по полной программе, так сказать.

АННА: Ну, да. Почему-то с папой он себя так не ведет. То есть папа говорит «не надо»…

Д.ЗИЦЕР: Почему? Ань, почему?

АННА: Времени, может быть, много, больше папа проводит. А я меньше.

Д.ЗИЦЕР: Так, раз, еще?

АННА: И все, больше не знаю. Ну, любимый взрослый, как это модно сейчас говорить. Любимый взрослый, которого он себе выбрал, это папа.

Д.ЗИЦЕР: Слушайте, во-первых, так, во-первых, вы правы, что я с вами спорю. Во-первых, вы правы. И то, что папа проводит с ним больше времени, это факт, и, конечно, это играет свою роль. Но тут я хочу предложить вам несколько вопросов, несколько очень простых решений. Вы говорите – он со мной плохо ложится, а с папой ложится хорошо. Ну, пусть укладывает папа.

АННА: Так сейчас так и происходит. Ну, просто получается, что я практически времени не провожу с ним.

Д.ЗИЦЕР: Ну, и отлично, поздравляю вас.

АННА: То есть, ну, днем…

Д.ЗИЦЕР: Вот, и тут начинается у нас, Аня, с комплексом вины выходит на арену.

АННА: Да, есть такое.

Д.ЗИЦЕР: Да, я даже не задаю вам вопрос, есть ли у вас комплекс вины. Я уверен, что он у вас есть в той или иной форме, во всяком случае, ощущение вины. Значит, ваш замечательный, как зовут у нас человека этого?

АННА: Андрей.

Д.ЗИЦЕР: Ваш замечательный Андрей, во-первых, тонко чувствующий, чудесный, он, конечно, знает, что мама, ну, «страдает» слишком сильное слово, но мама чувствует себя виноватой. И он, как большинство людей на свете, и уж точно детей, и уж точно детей до трех лет, он эксплуатирует это чувство, это ощущение.

Теперь, не поймите меня, пожалуйста, неправильно, он не издевается над вами. Но он чувствует, что там есть что-то, там есть эмоция, короче говоря. И он эту эмоцию исследует. Неосознанно, поверьте мне, Ань. Ну, только-только, может быть, минимально осознанно. Он ее исследует. Потому что это эмоция следующая. Значит, у меня имеется мама, которая переживает на тему того, что она мало со мной общается. А я вот, я сейчас вылью водичку на пол, а у мамы по-прежнему комплекс вины на эту тему, и она, конечно, ругать меня не будет или будет, и будет страдать, и я это буду видеть, и я в этой ловушке нахожусь, я, мальчик Андрей 2 лет и 3 месяцев. Неосознанно, неосознанно.

Что, мне кажется, с этим делать. Мне кажется, делать с этим можно следующее. Во-первых, спокойно пусть папа его укладывает спать, вы уж извините меня. Вообще нет ни единой проблемы. Во-вторых, мне кажется, нет-нет, не навсегда, но мне кажется, что прикольно уложить ребенка спать. Мне кажется, что это удовольствие, которого вы отчасти себя лишаете. Мне кажется, что у вас с ним должна родиться отдельная традиция, отдельная от папы, другая. У вас свои отношения с ним. Вы меньше видитесь и отношения у вас устроены иначе. Если с папой они танцуют «Летку-енку», я не знаю, перед сном, то с вами он поет песню «То березка, то рябина», я не знаю. Понимаете, своя традиция. Потихонечку, которая включает в себя, конечно, и укладывание, и так далее. Первое.

Второе. Слушайте, это сейчас будет клише, я его скажу, а потом сделаю его практическим. Перестаньте нервничать вообще на эту тему. А чего вы так нервничаете? Вы проводите время с ребенком, когда он скачет в кровати, вы тоже проводите с ним время. Ну, дайте себе право посмеяться, похихикать, пощекотать его, получить от этого удовольствие. Вы же сами говорите, что я мало с ним общаюсь. Ну, так это же общение. А что это? Общение это когда он лег и моментально уснул? Или заткнулся, извините за выражение? Это самое настоящее общение.

Следующее. Когда я берут вот ваш этот кейс про стакан с водой, который он выливает на пол. Ну, выливает, и чего? Ну, вытирает потом, смеется, это он шутит так. А чего плохого-то?

АННА: Так вот я не знаю, что плохого, честно говоря. Я, правда, не понимаю. Ну, вытер, вот даже пусть эта лужа будет, я как бы головой понимаю. Но когда я десять раз ему сказала «нельзя», «не надо»…

Д.ЗИЦЕР: Так вы сказали «нельзя», в этом же и есть ловушка, Ань. О, я чувствую, это намного более серьезный разговор. Ну, вот смотрите, мы, действительно, мы, взрослые, очень часто скажем какую-то ерунду, а потом боимся отступить. Мам, я съем мороженое? Нет. И через секунду мама думает – а чего я сказала нет-то? Чего я к нему пристала? Ну, конечно, да. Или, мам, я не за то, чтобы он ходил со стаканом и везде у вас выливал воду. Я просто говорю, что этот стакан удивительным образом рожден вами, на мой взгляд, во многом, во всяком случае.

АННА: Я поняла.

Д.ЗИЦЕР: Потому что, если вы спокойны, если вы расслаблены, если вы понимаете, что это и есть тот самый момент, когда вы общаетесь, не будет другого, это оно и есть, вы можете вместе с ним похихикать, вы можете к нему подойти, вы можете его поцеловать, вы можете сказать ему «отдай стаканчик», вы можете сказать «котик, не делай этого, пожалуйста, мне лень убирать». Вы можете сказать тысячу разных слов. А в ситуации, когда вы сами сказали – нет, я воспитываю его сейчас жестко, и чего потом делать? Сама сказала «нет», потом повторила это «нет» пять раз. Он понимает, что вы не будете его лупить, к счастью, и радостно смеется, и правильно делает, нет?

То есть, что мы делаем. Слушайте, сейчас я дам свою любимую рекомендацию. Мы дышим глубоко, мы смотрим 20-минутный ролик «Свобода от воспитания» TED на компьютере в YouTube, извините, каждый раз извиняюсь за саморекламу, но это, правда, на эту тему. Это, правда, это тот самый мой любимый вопрос, что делать, если я уже сказал «нет». Что делать, если меня переклинило, и я уже очень-очень хочу, не знаю, что-нибудь с ним сделать, хочу, чтобы он исчез, не могу это терпеть. Что с этим делать.

Это практика очень-очень простая, на самом деле, но только важно ее начать. Да, важно вздохнуть. Да, важно, например, взять себе за правило в тот момент, когда меня переклинивает, не полениться и сделать два глотка водички. Вот это звучит смешно и даже банально, но вы не поверите, Ань, как это меняет жизнь. И так далее, там есть целая цепочка.

АННА: Простите, Дима, то есть, ничего ему не говоря, не раздражаясь, ну, пытаясь не раздражаться.

Д.ЗИЦЕР: Почему не говоря? Говорите. Перед этим только вдохните глубоко осознанно и выпейте два глотка воды. А дальше говорите, что хотите. Вы удивительным образом почувствуете, что вы не хотите наезжать на него и ругать его. Хотите, скажите, конечно – слушай, котик, не делай этого, пожалуйста. Это все. Действуйте. Я прощаюсь с вами. Помните, это и есть удовольствие общения. Это оно.

На линии у нас Мария из Москвы. Мария, добрый вечер.

МАРИЯ: Здравствуйте, Дима.

Д.ЗИЦЕР: Слушаю вас.

МАРИЯ: Смотрите, сейчас расскажу свою проблему. Есть девочка 13 лет. Проблема школа и домашние задания. Она учится сейчас во вторую смену и у нее порядка 7 уроков каждый день. Получается, что сейчас она встает в 6 утра, делает уроки, уходит в школу, возвращается и продолжает делать уроки, не знаю, до 12, до 1 часа.

Д.ЗИЦЕР: Здорово. Прикольная жизнь у человека 13 лет.

МАРИЯ: Да, ребенок уже измотан просто вот до края, уже на грани истерики. И непонятно, можно ли что-то сделать со школой, как-то повлиять на это, может быть, спаренные уроки какие-то предложить. Ну, как-то повлиять на эту ситуацию, потому что реально так жить нельзя. И она очень переживает из-за плохих оценок, если что-то там, получает «тройку» или «четверку», потому что училась всегда на «отлично», а сейчас вот такие проблемы возникли.

Д.ЗИЦЕР: А скажите мне, пожалуйста, эта проблема только у вас или эта проблема и у других детей тоже? У других семей?

МАРИЯ: Вот сложно сказать, потому что ребенок не очень мой, это дочка моего мужа от первого брака, она живет не с нами. Но у нас хорошие отношения, мы помогаем ей делать уроки по ночам. И поэтому прямого контакта с одноклассниками нет у нас.

Д.ЗИЦЕР: Слушайте, тогда я боюсь, что это та самая ситуация…

МАРИЯ: Но она прямо старается.

Д.ЗИЦЕР: Я понимаю. Но это та самая ситуация, в которой я не очень смогу вам помочь. Почему? Потому что, если бы я говорил сейчас с ее мамой, я бы, безусловно, посоветовал маме поговорить с другими родителями.

МАРИЯ: Да, я уже это предложила, да, пообщаться.

Д.ЗИЦЕР: Есть родительские собрания, есть чаты. Ну, и все. Потому что, на самом деле, так жить нельзя, я абсолютно с вами согласен. Я не понимаю, почему у наших детей должна быть такая дикая жизнь. И вообще, когда они жить-то будут? Когда они будут познавать новое, когда они будут слушать музыку, когда они будут смотреть на бабочек и так далее?

МАРИЯ: И, если есть такая проблема у других учеников, то соответственно можно как-то со школой что-то сделать, попытаться пообщаться, да?

Д.ЗИЦЕР: Да нужно. Слушайте, есть такая придумка, которая называется «родительское собрание». Правда, иногда возникает путаница, и родительским собранием называют монолог учителей. Но вообще-то родительское собрание, потому так и называется, что это собрание родителей. Это возможность обсудить, что происходит с нашими любимыми людьми, что происходит в школе и так далее. Значит, на эту тему, конечно, должно быть инициировано родительское собрание, если это проблема общая, и на этом родительском собрании, мне кажется, нужно это обсудить. Слушайте, рано говорить, но, если вы спрашиваете меня, могут ли родители попросить изменить эту систему, конечно, да. Безусловно, да.

Теперь, я опять-таки вынужден импровизировать, потому что я не знаю, как это устроено. Если вдруг выяснится, что эта проблема частная, а не общая, слушайте, переходите в другую школу, конечно, а чего в ней сидеть-то.

МАРИЯ: Ну, понятно.

Д.ЗИЦЕР: А какая причина есть оставаться в этом кошмаре? Ну, вот какая? Одну назовите мне.

МАРИЯ: Ну, да, я вот тоже не очень понимаю.

Д.ЗИЦЕР: Ну, и все. Ушли и привет. Не должно быть такого, ребят, 15 лет это самое время, когда человек познает жизнь. Самое время, когда, знаете, цвета такие яркие-преяркие, когда я приобретаю новые привычки, когда я по-новому смотрю на мир. А, если вместо этого меня глушат домашними заданиями, особенно в такой форме, как вы говорите. Сейчас это не тот момент, когда я восстаю против домашних заданий.

МАРИЯ: Ну, да, у нас сейчас прямо полный негатив.

Д.ЗИЦЕР: Ну, вот, это никуда не годится. Поэтому в этом смысле мама должна действовать. А действовать она должна совершенно определенным образом, а именно, защищать своего ребенка, вот, собственно, и все.

МАРИЯ: Да, я поняла.

Д.ЗИЦЕР: Это правда, не сложная тема, это правда, не сложный вопрос.

МАРИЯ: Я поняла. Спасибо большое. Спасибо.

Д.ЗИЦЕР: Спасибо вам большущее,

Слушайте, есть у меня несколько минуточек, давайте просмотрим сообщения самые-самые разные. Ну, продолжается обсуждение современной музыки. «Дима, к вопросу о классике и современном искусстве. В свое время, когда мне было 14 лет, я пришла к Шекспиру через мюзикл «Ромео и Джульетта». Пишет Анастасия из Москвы. Очень хорошо вас понимаю, Анастасия.

«О каком признании и непризнании автора этого рэп-альбома можно говорить, если в нем отсутствует авторское высказывание, авторская рефлексия?» А вы, Владимир, откуда знаете, что в нем отсутствует авторское высказывание? Вы забыли сказать «на мой взгляд». Вы забыли сказать «мне так кажется». Вы, Владимир, не можете навязывать другим свое суждение об искусстве. Вы можете сказать – я не буду это слушать. Или можете сказать – я буду это слушать. Но мне кажется, что в этой постановке вопроса есть такая надменность, уж простите меня. «Отсутствует авторское высказывание». Нет, не отсутствует, скажу я вам. И какой спор у нас получится, какой диалог? Послушайте альбом, поверьте мне, в этом альбоме есть много чудесной музыки, о которой пишут нам, между прочим, наши слушатели.

Но я от себя ужесточу ситуацию, сделаю ее более сложной. Даже, если на взгляд всех наших слушателей в этом альбоме не было бы никакой чудесной музыки, только из-за того, что этих исполнителей любят наши дети, стоит этих исполнителей послушать. Про авторское высказывание, я даю вам честное слово, это невозможно, Шекспира, упомянутого сегодня, обвиняли во вторичности. Вы же знаете, наверное, Владимир, если не знаете, я вам про это рассказываю.

У Шекспира очень мало самостоятельных произведений. Все сюжеты или большинство сюжетов взяты у других авторов. И он, извините за выражение, так огребал на эту тему, что просто не передать. А Чехов? Чехов, о котором говорили, которого ругали, что он зарабатывает своими произведениями и измельчал совершенно, и все это нельзя назвать даже литературой, а можно назвать просто анекдотами, которые он публикует, и этим оскорбляет мнение читателей. Это ведь тоже такие же Владимиры и такие же Димы, и такие же Ольги писали.

Слушайте, ребята, это вкус, чтобы не сказать вкусовщина. Это очень-очень важно, чтобы наши дети получали от нас, ну, правда, не вот это самое холодное «ты просто в искусстве ничего не понимаешь», а «да ладно, тебе это нравится, расскажи мне, научи меня, как это устроено». Ох, какая интересная тема, друзья. Давайте послушаем новости и вернемся в программу.

Музыка, которую вы услышали перед заставкой, была музыка с того же альбома. Группа «Свидание» «Нежнее нежного». И мы заканчиваем на этом слушать музыку с этого альбома. Мне очень-очень жаль, к слову сказать. Вот пишет Наталья: «Мне очень понравилась композиция «Я буду метаться по табору улицы темной». Шикарная вещь, сама слушаю каждый день этот альбом, наслаждаюсь. Ребенку предлагаю со мной разделить эту радость. Будет здорово, если и другие поэты удостоятся такой чести. Это нужно нашим детям».

Ну, да, Наталья, я согласен. Кстати говоря, будем считать это рекламой то, что я сейчас скажу. Вы знаете, что на «Маяке» есть такая программа «Пульт личности», по субботам она идет, когда разные ведущие ставят свою любимую музыку, объясняя, почему та или иная музыка любима ими. И мне предложили сделать такую же программу. И подумал я, а приглашу-ка я в эту программу детей. Вот не так, как на проекте «Любить нельзя воспитывать», когда просто, так сказать, они присылают любимую музыку, мы выбираем и ставим. А так, чтобы их голоса звучали.

И должен вам сказать, я не знаю, когда это будет, когда мы успеем это проделать, может, в следующую субботу, может, через субботу, но подумал я, что пусть дети предлагают послушать музыку и объясняют нам, взрослым, почему они это любят, почему нам стоит ее слушать. Или почему эта музыка любима ими, а мы ее давно забыли.

Я очень-очень рекомендую вам, не знаю, что получится, но очень-очень рекомендую послушать не из-за того, что это моя программа, это не моя программа абсолютно. А из-за того, что там прозвучит мнение детей. И вольно или не вольно, возможно, это в чем-то убедит нас, взрослых. И это продолжит нашу полемику, притом, что они, конечно, не будут ни с кем полемизировать, а просто расскажут, я надеюсь, расскажу хорошо, что они в этом видят, что они в этом чувствуют.

Еще одна тема. Опять много-много вопросов на тему так называемых сложных разговоров и сложных тем. Я еще раз с удовольствием напоминаю, что на сайте «Маяка» выложен подкаст, который мы сделали специально об этом. Подкаст, в котором звучат вопросы родителей о смерти, о сексе, об алкоголе. Короче говоря, все, кому эта тема актуальна, или все, кому любопытно на эту тему поимпровизировать, заходите на сайт «Маяка» и слушайте.

Кто у нас на линии? А на линии у нас Анна из Твери. Анна, здравствуйте.

АННА: Здравствуйте, Дима. У меня такой вопрос об отношениях, точнее, о воспитании папы, и мне вот это воспитание не очень нравится. Дочке 3 года исполнилось недавно. Дело в том, что он воспитывает немножечко жестко в плане чего. Он иногда бывает излишне как бы нежен или, как вот крикнет на нее сильно очень. Это мне не очень нравится, она пугается. Другое, это он сторонник шлепать по попе. Мои доводы, уговоры и я вот предлагаю ему почитать литературу и вашу книжку вот я прибрела, и Юлию Борисовну Гиппенрейтер, и Петрановскую, все мои доводы это ничто. Вот меня шлепали…

Д.ЗИЦЕР: А я вам сейчас один довод, который будет что. Хотите?

АННА: Ну, я, в принципе, представляю, закон, что существует. И я ему это говорила.

Д.ЗИЦЕР: Да нет, вы уж простите, какой вопрос, такой ответ. Его рано или поздно посадят. Просто такой довод приведите ему.

АННА: Ну, плюс у него еще есть некая такая трусость, когда я ему говорю это, он мне – вот ты ее шлепни. А сам иногда тоже бывает…

Д.ЗИЦЕР: Конечно, кровью давайте повяжем всех родственников. Вы извините, я жестковато говорю, но, с другой стороны, я реагирую на ваш вопрос.

АННА: Нет, я вообще на вашей стороне. И я просто разумно разговариваю с ним, и вчера состоялась беседа. Он говорит – вот ты переслушала Диму Зицера, и так далее, читаешь всякую ерунду. То есть мне эта позиция не очень, ну, как бы не очень нравится.

Д.ЗИЦЕР: Подождите, давайте, вы знаете, что, задайте вопрос, чтобы я не ошибся, а потом мы поговорим об этом.

АННА: Как мне вот это нивелировать, вот эту негативную сторону воспитания? Как мне, то есть, если, допустим, он ее там шлепнул один раз, я не могу бежать, как я себе представляю, я не могу бежать – нет, не надо, с криками, это тоже испугает ребенка. Как мне, просто однажды такое было. Я однажды, просто такое было, я не стала как бы устраивать истерику. Она пришла ко мне, пожаловалась – папа меня ударил больно. Я ей сказала, что в нашей семье неприемлемо такое, что у нас в семье никто никого не бьет. И он сделал плохо, то, что он это сделал. Я не советую тебе тоже бить никого больше. То есть, есть такое, что у нее иногда бывает, проскакивает, что она ногой ударит. Я, конечно, ей говорю, что нельзя, вот каждый раз. Просто это не с первого раза она усваивает.

Д.ЗИЦЕР: Но, Ань, как вы понимаете, вы можете говорить «нельзя» сколько угодно, если близкий человек это делает, значит, она будет воспринимать модель. Слушайте, я скажу вам. Ох, я скажу вам тяжелую вещь, вы знаете, я вдруг только что сообразил. Но скажу, да?

АННА: Да.

Д.ЗИЦЕР: Это невозможно нивелировать. Я не знаю способа это нивелировать.

АННА: Да, конечно, не утешительно.

Д.ЗИЦЕР: Я не знаю способа это нивелировать. Нет, подождите, я сейчас отвечаю только на этот вопрос. Нивелировать способ я не знаю. То есть, сколько бы мы ни утишали человека, которого побили, он все равно был бит, этот человек, понимаете, какая штука. И в этом смысле этот ребенок, ну, на разрыв, на самом деле, возникает эта история, понимаете?

АННА: Да, я это понимаю.

Д.ЗИЦЕР: На разрыв. Папа плохой, мама хорошая, условно говоря. Теперь смотрите, мне кажется, во-первых, что когда я сказал, что он сядет, сказал грубо, слушайте, ну, это так. Рано или поздно, это ведь, ну, давайте называть вещи своими именами, еще раз, простите меня, пожалуйста, за жесткость, но я, действительно, в таком вопросе я предпочитаю называть вещи своими именами. Это насилие. Теперь, насилие запрещено законом, к счастью. Есть какие-то разночтения мелкие, такие, сякие, но, так или иначе, общество согласно с тем, что насилие запрещено законом.

Сейчас он не наказан только потому, что об этом никто не знает, кроме вас, ну, и наш разговор не делает эту ситуацию публичной, естественно, потому что я понятия не имею, о ком идет речь, да и не хочу знать, дело совершенно не в этом. Рано или поздно, как учит нас священное писание, тайное становится явным, правда же?

АННА: Да.

Д.ЗИЦЕР: Мне кажется, что с вашим мужем вам нужно поговорить отдельно, не дожидаясь этой ситуации. И спросить его, например, первое, чего ты хочешь добиться. Это важный вопрос. Может, он не думал, бедный, никогда на эту тему. И второе…

АННА: Нет, я его спрашивала, он сказал – послушания. Я ему объяснила, что другие способы есть.

Д.ЗИЦЕР: Нет, нет, подождите, Ань, это не конец разговора. Послушание это не конец разговора. Спросите его, зачем и что с этим будет дальше. Он явно не глупый человек. Я понимаю, это отличный вопрос. Это начало разговора, а не конец. Послушание, чтобы что? Чтобы она выполняла волю любого человека? Чтобы, что? Помогите ему.

АННА: Да, да, вот посмотрите, какие-то вот просто ерундовые вещи, ребенок, он эмоциональный, она там прыгать начинает, допустим. Он считает, что она плохо себя ведет. Я его спрашиваю, ребенок так не может себя вести.

Д.ЗИЦЕР: Ань, подождите, я знаю, что эта тема для вас больная, но подождите, давайте не будем ее расширять. Еще раз, мне кажется, что способ, в первую очередь, это поговорить с ним. И поговорить с ним, помочь вот этой самой рефлексии, помочь ему пройти вот эту всю цепочку. Он хочет чего? Чтобы любой сильный человек, чтобы ваша дочь стала жертвой, например? Любой сильный человек, чтобы мог ею управлять? Умный человек поймет это, он задумается хотя бы на эту тему. Помогите ему на эту тему задуматься.

Как она различит, чью волю надо выполнять? Папину волю надо выполнять? А чужого дядьки волю надо выполнять? Вот чужой дядька говорит – ты нехорошая девочка, если ты со мной не пойдешь, не дай, бог. Надо выполнять его волю или нет? Если не надо, как это различать? Если взрослый мужчина позволяет себе обижать слабых. Или взрослый мужчина говорит – все, что я делаю, я, взрослый мужчина, должно беспрекословно выполняться. А как мне различить этого мужчину, например?

Есть у этого и другая сторона. Я, конечно, сейчас даю вам сокращенную версию этого разговора. Есть и другая сторона. Он говорит – вот ты там, не знаю, наслушалась или начиталась Диму Зицера или Людмилу Петрановскую, и так далее. А спросите его, а чего плохого-то, чего ты боишься-то в этом? Ну, скажи.

АННА: Ну, я с ним вчера даже состоялся разговор по этому поводу, он говорит – ты начиталась слишком много. То есть иди на работу, ты слишком много читаешь.

Д.ЗИЦЕР: Нет, нет, Аня, это не конец разговора, а начало. Это начало разговора. Ты начиталась слишком много, ну, да, я вообще читающий человек. Что плохого в том, что говорит, я не знаю, Петрановская или Дима Зицер? Может, плохо, мне о себе неудобно говорить, давайте, не знаю, Гиппенрейтер, не важно. Что плохого, ты чего боишься-то? Это разговор очень важный, очень глубокий и очень длинный, и очень непростой.

Но последнюю строчку, которую я вам скажу, она будет совсем жесткая, но я это скажу в данном случае. Слушайте, мне кажется, в какой-то момент вам придется поставить его перед выбором. Либо он будет насиловать маленьких девочек, и тогда вы будете не вместе. Или тогда об этом узнают правоохранительные органы. Либо он перестанет это делать.

АННА: Вот из этого всего еще вытекает еще один небольшой вопрос. Он иногда просто говорит – вот, если будешь вести себя плохо, то есть он иногда делит, вот ты плохая или хорошая. Я ему тоже объясняла, ну, нельзя так говорить. Или ты плохая для него или ты хорошая, то есть ты любишь ее…

Д.ЗИЦЕР: Слушайте, это разные темы. Все, что я говорю, касается насилия. Теперь, плохая, хорошая, это выправляется другим разговором. Я лично с вами абсолютно согласен.

АННА: Понятно, да.

Д.ЗИЦЕР: Но это мелочи, строго говоря. В этом смысле, еще раз, как мы с вами понимаем, есть Уголовный Кодекс. Вот сейчас я перенесу эту ситуацию от вашего мужа и от вас. Уголовный Кодекс различает разговор и действие, правда же? Так и в этой ситуации, есть разговор, и есть действие. Человек может говорить ерунду какую-то, может говорить глупости, может ошибаться, может быть много-много, чего. Но в тот момент, когда он бьет 3-летнюю девочку, нет слова «шлепает», слушайте, слово «шлепает», оно как будто извиняет нас.

Есть слово «лупит», есть слово «насилует», есть слово «бьет», вот эти слова есть. Есть словосочетание «сильный обижает слабого». Есть словосочетание или предложение «взрослый мужчина обижает маленького ребенка», вот это все есть. А «шлепает», это, знаете, как будто «шлепает» это не «бьет». Как не бьет? А вот пусть его кто-нибудь шлепнет по лицу, что будет? Как он, этот взрослый мужчина отреагирует? Так у него есть сила отреагировать. А у нее, 3-летней сил нет. Более того, она еще и понимает умом, что это папа ее, а папа-то прав, и как с этим быть, очень-очень трудно.

Теперь, значит, смотрите, давайте подведем черту. Я ни в коем случае не говорю вам, слушайте, стучите кулаком по столу или, я не знаю, уходите от него или приходите к нему, не мое дело. Но мне кажется, и я очень благодарен вам за эту тему, и за то, что вы решились об этом говорить, мне кажется, что это очень правильно. Но я абсолютно уверен, что любимых и слабых надо защищать, на самом-то деле. Это не теоретический разговор, что будет, если он будет ее бить. Будет плохо, но будет плохо для всех, будет трагедия, короче говоря.

АННА: Можно еще вот быстро, просто из этой темы то же самое. Он говорит и про то, что мама уйдет от тебя, если ты будешь себя плохо вести. И это привело к тому, у меня ребенок не может меня отпустить. Она стучит, я сижу в туалете, мама, когда ты выйдешь. Вот это вот все.

Д.ЗИЦЕР: Аня, к сожалению, тут нечего комментировать, это начало того, о чем я говорю. Это начало. Я не хочу вас пугать и не хочу произносить никакие слова, у меня их много. Поверьте мне, то, что я сказал сейчас, это мягкая формулировка. Это начало, будет хуже. Это тот случай, когда я, я очень редко в этой программе, вы это знаете, я очень редко в этой программе говорю вот такие фразы – будет хуже. Будет хуже, в этом случае будет хуже.

И кроме всего прочего, это уже человеческий совет, не педагогический, а человеческий, слушайте, не позволяйте манипулировать своим именем. Просто никому не позволяйте, ни мужу, ни детям, ни начальнику манипулировать своим именем. Мама уйдет, мама не уйдет, что, мама кукла, что ли, мама, что, марионетка?

Вы знаете, я понимаю, что то, что я сейчас говорю, энергетически заряжено. И я понимаю, что я в определенном смысле вас, не знаю, возбуждаю как-то. Я не хочу, чтобы было плохо, я даю вам честное слово. Но я понимаю, что эта ситуация, к сожалению, движется к трагедии, как все ситуации, когда взрослые бьют маленьких, или когда сильные обижают слабых. Это не кончается хорошо.

АННА: Я понимаю, поэтому вот позвонила узнать.

Д.ЗИЦЕР: Если вам нужно будет, давайте мы сделаем еще одну штуку, еще одно исключение. Если вам нужно будет поговорить на эту тему отдельно или не в эфире, напишите редактору, я попрошу, чтобы нас связали с вами, ладно?

АННА: Хорошо, ладно. Спасибо большое.

Д.ЗИЦЕР: Я желаю вам сил, желаю вам удачи. Но ничего не поделаешь, надо действовать. Всего доброго, до свидания.

АННА: До свидания.

Д.ЗИЦЕР: Татарстан у нас на линии. Радик, здравствуйте.

РАДИК: Такая как бы просьба, наверное. В первую очередь, спасибо, конечно, за вашу работу. Ситуация такая. У нас ребенок, сын, без 3-х месяцев 5 лет вот в маме абсолютно не видит авторитета. То есть, ну, как это, любовь есть – мамочка, я тебя люблю и прочие высказывания. Но вот нет как такового послушания. Например, мама говорит – одевайся, может заниматься своими делами, не обращая никакого внимания на нее. Или что-то, мама показывает свое недовольство ему, он тоже так же может насупиться, надуть щеки, ножкой топнуть и сказать – не буду. И доходит до того, что уже, ну, иной раз выскакивают такие слова наподобие «отстань от меня, я не буду делать то, что ты меня просишь».

Д.ЗИЦЕР: А сколько ему, скажите, пожалуйста?

РАДИК: Без 3-х месяцев 5 лет, ну, 4 полных.

Д.ЗИЦЕР: Ну, полных 4, но без 3-х месяцев, да, я понимаю, сколько там получается, 4,9. Ну, и в чем вопрос?

РАДИК: Как бы вот хотелось от вас совета. А, единственное еще, мама не может у нас как бы быть строгой. Она голос повышает, но по ней видно, что очень мягко это все. Как бы вот вы как-то направили, концепцию какую-то дали бы нам, путь, чтобы мама могла воздействовать…

Д.ЗИЦЕР: Да подождите, я сейчас направлю концепцию, я не уверен, что вам понравится. А вы строгий?

РАДИК: Да, я, честно говоря, строг с ребенком. Ну, в необходимые, так сказать, моменты. Но, в целом…

Д.ЗИЦЕР: Необходимый, это какой и как?

РАДИК: Ну, например, с утра собираемся в садик, очень торопимся, естественно, все на работу, ребенку в садик. Ребенок, я, говорит, не хочу и прочее. Я соответственно как бы повышаю, не то, чтобы повышаю, а делаю командный голос.

Д.ЗИЦЕР: Повышаю, повышаю, не скромничайте.

РАДИК: Да.

Д.ЗИЦЕР: Я уверен в этом. Теперь я расскажу вам, почему я в этом уверен. Вы мне, в общем, подтвердили сейчас мои сомнения. Значит, слушайте, удивительным образом ситуация обычно устроена следующим манером. Если у человека в жизни, почти у любого человека есть привычка или появляется привычка действовать только тогда, когда на него давят, голосом давят, лишением того, что он любит, давят, то есть наказывают, унижением давят и так далее, он начинает реагировать только на это.

Знаете, я приведу вам один пример из другой области, ну, из этой же области, но смежной. Знаете, очень часто так бывает, когда говорят, особенно про начальную школу так бывает, вот учительница держит их в руках. Вот держала она их в руках 4 года, да, она могла и поорать на них, и в угол поставить, и выгнать из класса. Они пришли в 5-й класс и разболтались. Разболтались, потому что с ними нужна строгость. Это неправда, это манипуляция. Они в 5-м классе совсем не разболтались, они просто за предыдущие 4 года привыкли к тому, что они не очень люди, а немножко собачки дрессированные, которым надо приказывать, на которых надо давить. И они отвыкли слышать человеческую речь, эти дети, просто отвыкли. Они привыкли к тому, что реагируем мы только тогда, когда нас унижают, либо на нас кричат.

Теперь так, переносим на вашу ситуацию. Я совершенно не имею в виду, что вы постоянно его унижаете, не волнуйтесь. Но причина, о которой вы говорите, скорее всего, кроется в этом. И, если вы, пока не поздно, ну, еще не поздно совсем-совсем, 5 лет, у вас еще есть время в запасе довольно много. Если вы, поверьте мне, перейдете на другую форму общения, волшебным образом, как по мановению волшебной палочки изменятся отношения с мамой. Вот можете меня проверить.

РАДИК: В первую очередь, перестроить себя.

Д.ЗИЦЕР: Слушайте, ну, конечно, а чего на него орать-то, господи, есть же такие простые методы, есть же такие простые способы, можно же просто раньше встать.

РАДИК: Ну, да, да. Дима, ну, честно говоря, вот…

Д.ЗИЦЕР: Ну, а мне, кстати, вот и Виктор пишет тоже: «Разбудить его надо на 20 минут раньше». Да. И все, и не нервничать. Человеку нужно больше времени.

РАДИК: Практикуются, в частности, разговоры в спокойном тоне, но, тем не менее, ребенок…

Д.ЗИЦЕР: Да бросьте вы, какие разговоры, ему 5 лет нет еще, чего вы его пилите. Ему нужен спокойный, приятный, эмпатичный папа, спокойная, приятная, эмпатичная мама. И сказать ему можно следующее – котик, я понял, что тебе нужно больше времени, получи это больше времени, чем я могу тебе помочь. Вот, собственно, и все, поменяйте. В общем, мы дали полный ответ на этот вопрос. Если я недоответил, напишите в чате, на самом деле, я доотвечу. А вообще прощаюсь. Пока.

Очень важную тему поднимает Оксана из Белгорода. Она пишет в продолжение, вероятно, наших разговоров в предыдущей получасовке: «Никогда не слышала, что полиция защитила ребенка, которого шлепают дома. Только за границей. У нас ни в СССР, ни сейчас нет и нет. Это известно всем, поэтому беззаконие продолжается. Оправдываются так – меня били и ничего. Общество бессильно».

Ой, Оксана, а я с вами не соглашусь. Знаете, почему я с вами не соглашусь? Вы не слышали, чтобы полиция защитила ребенка, но вы ведь не слышали, чтобы кто-нибудь обращался в полицию по этому поводу. Это очень огульное, на мой взгляд, утверждение – общество бессильно. Вот, если, Оксана, вы и я, и все, кто нас слышат, продемонстрируют насильникам для начала, что они видны, во-вторых, что мы с вами не безразличны, и мы будем защищать людей, которые нуждаются в защите, вы поразитесь, как быстро это поменяется.

Теперь я должен вам сказать, Оксана, я как-то про это уже рассказывал, с удовольствием скажу еще раз. Это не теория то, что я говорю. Я не раз и не два, и не десять, так или иначе, косвенно имел отношение к таким событиям, а иногда и прямо имел к ним отношение, ни одного раза я не столкнулся с тем, чтобы насильник сказал мне – это не твое дело, пошел вон, закрой рот, сейчас я тебе настучу по голове и так далее. Разные бывают реакции. Но нет ни одной реакции, когда человек сказал – значит, так, это мой ребенок, я буду совершать это преступление, это не твое собачье дело. Не бывает так.

А так вот бывает, как вы пишете, я отчасти с вами согласен, конечно, в этом утверждении, что довольно часто мы это видим, и реакции нет. А бывает так только потому, что мы с вами, нет-нет, не бессильны, а равнодушны. Совершенно не обязательно оскорблять человека сразу же и обижать его, который при вас совершает неблаговидный поступок. Но подойти к нему и тихонечко на ушко сказать, что не стоит так делать, что в этот момент он нарушает закон, что это плохо кончится и так далее, это находится в ваших руках. Так что я не стал бы судить общество вот так вот с плеча.

Город Дзержинск, Антон. Добрый вечер, Антон.

АНТОН: Здравствуйте.

Д.ЗИЦЕР: Я вас слушаю.

АНТОН: Я с сентября на семейном образовании, и у меня в феврале начинаются промежуточные аттестации по каждому предмету. Меня учителя пугают, что, если не сдам, то на второй год могут оставить. Вот я звоню, чтобы…

Д.ЗИЦЕР: Антон, а не вы ли оставили мне недавно это сообщение на моем канале YouTube?

АНТОН: Да, в YouTube написал.

Д.ЗИЦЕР: Вы, да? А я должен вам сказать, что сейчас вот я не успел просто написать вам ответ, сижу, пишу ответ. Не успел дописать, думаю, допишу после программы.

АНТОН: А мне там уже ответили.

Д.ЗИЦЕР: А там ответил человек, абсолютно правильно. Ну, давайте, вы договорите свой вопрос тогда, а после этого мы расскажем, что написал человек, чтобы так интригу приоткрыть, а после этого я дам свой ответ. Давайте до конца вопрос, пожалуйста.

АНТОН: Вот весь вопрос, меня могут оставить на второй год, если я, допустим, пишу и не сдаю?

Д.ЗИЦЕР: Значит, смотрите, во-первых, давайте еще раз мы проясним ситуацию. Итак, вы учитесь в 10-м классе и учитесь на домашнем обучении. И вы сдаете, таким образом, контрольные работы и экзамены за 10-й класс в какой-то школе. Я должен задать вам один такой вопрос, знаете, чуть личный. А какие у вас отношения с этой школой вообще? Это школа, в которой вы раньше учились? Или это какая-то новая в вашей жизни школа?

АНТОН: Я с 7-го класса в этой школе. Отношения разные. Сейчас, в целом, нормально.

Д.ЗИЦЕР: Сейчас, в целом, нормально. А откуда опасение у ваших учителей, что вы можете не сдать экзамен какой-то?

АНТОН: Я плохо учусь, потому что.

Д.ЗИЦЕР: Ну, как это плохо учусь? Что это значит?

АНТОН: Ну, там, в четверти «троечки» всякие.

Д.ЗИЦЕР: Ну, «троечки», «троечка» это все еще оценка не отрицательная, как мы с вами понимаем.

АНТОН: Ну, да, я понимаю. Но они просто меня постоянно пугают, вот я звоню спросить.

Д.ЗИЦЕР: Антон, а давайте так, между нами, они же нас сейчас не слышат.

АНТОН: Надеюсь.

Д.ЗИЦЕР: Давайте по чесноку. Вы сами-то считаете, что вы сдадите или нет? Честно. Сейчас оставьте этих учителей, оставьте вот это все, все эти страхи и как они вас пугают. Ну, вообще-то сдадите? Как у вас с ОГЭ было? А, в прошлом году же ОГЭ не было, господи. Ладно, пропустили.

АНТОН: Нет, мы писали в сентябре все.

Д.ЗИЦЕР: И чего? Написали?

АНТОН: Да, все предметы написал.

Д.ЗИЦЕР: Ну, а в чем проблема-то, я не понимаю, ну, и в этом году напишете. По сути, я вам скажу вот, что, давайте я не буду морочить вам голову, я вам скажу по сути вашего вопроса. Нет, никто вас автоматически за не написание контрольной работы в 10-м классе, это не экзамен в 10-м классе, давайте называть вещи своими именами, правда, это контрольная работа, не оставит вас на второй год. Не оставит.

АНТОН: Понятно.

Д.ЗИЦЕР: Понимаете? Значит, теперь, другое дело, подождите, все чуть сложнее. Но, если будет ситуация, при которой учителя, ну, во-первых, хотят вас оставить на второй год, во-вторых, они, действительно, опираются на то, что вы не тянете, ну, совсем-совсем. Вы говорите, «троечки», нет, я говорю не про «троечки», а про «двоечки». И контрольную работу вы объективно не написали раз, не написали два, не написали три, ну, в общем, опасность такая есть. Но еще раз, между нами, пусть простят меня слушатели, но я буду откровенен совершенно, это такой редчайший случай, особенно в 10-м классе. Антон, редчайший. То есть, для того чтобы это произошло, вам надо очень-очень постараться. На все забить и перестать учиться совсем, и контрольные завалить, и так далее. Вот и все.

Теперь, учителя вас пугают, пугать они могут вас по разным причинам, как вы понимаете. Например, им кажется, что, если они будут вас пугать, вы будете учиться лучше. Ну, не знаю, работает это в вашем случае или нет. То есть мы с вами понимаем, что вообще-то учиться, раз уж вы учитесь, то, понятное дело, что вы хотите доучиться и 10-й, и 11-й класс, правда же? Ну, чего, да или нет?

АНТОН: Да, да.

Д.ЗИЦЕР: Это важный вопрос, дружище, это важный вопрос. Потому что, если, на самом деле, вы не очень хотите доучиться 10-й и 11-й класс, то у вас появляется мотив…

АНТОН: Нет, я хочу, конечно.

Д.ЗИЦЕР: Ну, если вы хотите, так действуйте, господи. «Тройки» у нас уже в кармане, я правильно понимаю?

АНТОН: Да.

Д.ЗИЦЕР: Дальше можно стремиться только к «четверкам», ну, и вперед. То есть, иными словами, последняя строчка. Если вы спрашиваете меня, выпрут ли вас в ту секунду, когда вы не сдадите первую контрольную работу, нет, на мой взгляд, нет. Есть ли возможность такая потенциально у учителей? О, да, такая возможность есть. Но я очень мало знаю учителей, да я вообще не знаю, честно говоря, которые моментально ее будут использовать.

Так что все, учитесь спокойно. Я бы посоветовал вам не забивать уж слишком и не испытывать судьбу, потому что всегда можно довести это до крайнего предела. Пугаться не надо. Мне кажется, что, если вы будете напуганы, это приведет только к худшим результатам. Ну, вот и все.

АНТОН: Хорошо, спасибо.

Д.ЗИЦЕР: Действуйте, удачи вам. Уж не буду на канале YouTube отвечать теперь, ладно, потому что отвечу примерно то же самое. Пока.

Ольга из Петербурга, здравствуйте.

ОЛЬГА: Здравствуйте, Дима. Очень приятно.

Д.ЗИЦЕР: И мне.

ОЛЬГА: Добрый день. Мой вопрос касается моей старшей дочери, ей 9 лет, и она занимается фигурным катанием. Занимается достаточно серьезно, поэтому периодически у нее есть соревнования, и она должна получать разряды на них. Вот она у нас чемпионка…

Д.ЗИЦЕР: Кому должна?

ОЛЬГА: Себе, она для себя занимается, мы, на самом деле, поддерживаем только ее это начинание.

Д.ЗИЦЕР: Хорошо, хочет получать разряды. И получает разряды, и большая молодец. Все, подходит, нормально. Тест пройден. Дальше.

ОЛЬГА: Да. На тренировках она показывает прекрасные результаты, но на соревнованиях настолько волнуется, как мы понимаем, что у нее случаются такие, можно сказать, панические даже, наверное, атаки. И на соревнованиях показать результат она не может, тот, на который она, в общем, физически готова. Мы всячески ее поддерживаем, то есть пытаемся ей создать благоприятную обстановку. За три дня там она начинает плохо спать, мы там всячески настраиваем, что это не самое важное в жизни и вообще ничего не решается, и ничего от этого не зависит, это просто для тебя, для того, чтобы ты показала свои результаты. Ну, вот, к сожалению, пока ничего у нас не получается. Соревнование за соревнованием, она показывает себя хуже, чем она могла.

Д.ЗИЦЕР: Слушайте, а скажите мне, пожалуйста, Ольга, а зачем она мучается-то так? Зачем ей идти на соревнования, если они приводят к паническим атакам? В чем смысл?

ОЛЬГА: Да, вот мы тоже ей так об этом говорим, что, может быть, не стоит…

Д.ЗИЦЕР: Нет, нет, вы мне скажите, подождите. В чем смысл? Вы мне скажите.

ОЛЬГА: Ну, в принципе, ее занятие и спорт предполагают то, что периодически проходят соревнования, судьи это оценивают...

Д.ЗИЦЕР: Нет, Ольга, не предполагает. Только определенное направление спорта это предполагает. Если она получает удовольствие от фигурного катания, если она, еще раз, если она получает удовольствие не от победы, это важно, а от фигурного катания. Не от того, что ее хвалит тренер, а от фигурного катания. Не от того, что она получает новый разряд, а от фигурного катания. То тогда пусть получает удовольствие от фигурного катания. И тогда, мне кажется, вы, как мама, можете ей помочь в этом. Зачем она соревнуется, правда?

ОЛЬГА: Да, я вот слушаю регулярно ваши передачи и именно так я пытаюсь, с этой стороны подходила. Пытаюсь ей объяснить, что, может быть, нам это не так нужно, и тебе это не так нужно, ты просто с удовольствием ходишь на занятия и занимаешься, тебе это нравится, давай не будем ходить на соревнования. То есть это же добровольно.

Д.ЗИЦЕР: Нет, давай будем ходить на другие занятия. Нет, нет, потому что я даже не буду вас спрашивать, где подпитка, я знаю, где подпитка. Если я нахожусь в соревновательной среде, и меня накачивают, я не имею в виду, что у вас плохие тренеры, тренеры у вас, может, замечательные, они просто не отвечают на ваш заказ. Но, если мне говорят о том, что ты должен, ты можешь, давай, рвись вперед, поехали, у тебя будет новый разряд и так далее, есть люди, которым это подходит, которые именно этого и ищут. Но это и есть подпитка в ее случае. Она не может абстрагироваться от этого.

Если я хожу в компанию, в которой 10 человек стремятся к соревнованиям, а 11-й говорит «мне на это забить», слушайте, мне очень-очень тяжело быть 11-м. Если я постарше, у меня сильнее свобода воли, я могу сказать – ну, ничего. В 9 лет это очень трудно. Поэтому, мне кажется, что в этом случае, слушайте, просто надо найти другую команду, другого тренера, тренера, которому будет важно искусство фигурного катания, удовольствие от фигурного катания, а не таблички, которые поднимут судьи. Вот, что я думаю.

ОЛЬГА: А психологически настроить ее каким-то образом сейчас это…

Д.ЗИЦЕР: А зачем? Ну, вот прям зачем? Давайте я еще на полминутки вас оставлю на после рекламы. Подумайте над моим вопросом – зачем?

Вот видите, Ольга, я задал вам вопрос, зачем соревноваться, если это такое тяжелое переживание для какого-то человека. Я вот прочту вам одно сообщение и поспорю заодно. Саша из Ростова-на-Дону пишет мне: «Затем, Дима, что только это и остается в ярких воспоминаниях – и проигрыши, и победы».

Может, это и так. Но я добавлю от себя, что это остается только, если жизнь ваша очень бедна. И в жизни я помню только свою зависимость от других людей, от оценки других людей. Я не помню, как я вышел из дома и вдохнул запах весны, и какой это был чудесный город, и чудесный момент. Я не помню, как я, не знаю, бежал на свидание. Я не помню, как я прочел, не знаю, первый рассказ Сэлинджера, не знаю. А я помню только, как я победил или проиграл.

Это очень-очень жалко. Я даю вам честное слово, Саша, есть другие системы координат. Победа и поражение понятия очень относительные, и чаще всего это понятие зависит от оценки других людей, в данном случае точно.

Ольга, ну, давайте вы, давайте, что вы надумали-то, если хотите?

ОЛЬГА: Да, ну, я вот не совсем согласна с сообщением, которое было вам написано, в нашей ситуации.

Д.ЗИЦЕР: Я уверен.

ОЛЬГА: Люди разные. У нас, наверное, несколько другое. Мы стараемся насытить жизнь ребенка различными впечатлениями. И для нас тот спорт, которым она занимается, не является приоритетом. То есть у нас есть и школа, и развлечения, и отдых, и друзья. То есть это не первично. Но ей все-таки хочется, как я понимаю, ну, может быть, ей кажется, что хочется, и побеждать, и медали получать, и соревноваться удачно, потому что она смотрит и выступления по телевидению, и так далее.

Д.ЗИЦЕР: Подождите, ей хочется, естественно, если она растет в этой системе координат, ей этого хочется. Но она девочка взросленькая уже, ну, 9 лет, мы можем уже про это аккуратненько разговаривать. Спросите ее, зачем, во-первых. Это первое, это важный вопрос, зачем. То есть, условно говоря, что я ищу, чего я ищу, чего я эксплуатирую, чего я хочу в этот момент. Громкой музыки, я хочу оказаться лучше подружки. Я серьезно говорю, чего. Это важно, можно ей помочь сформулировать. Это, во-первых.

Есть второй очень важный вопрос. Мне, конечно, в этом разговоре не хватает вашей дочери. Потому что очень важный вопрос, это, знаете, какой вопрос – тебе помощь нужна? Тебе помочь? А, если помочь, то тогда ей придется сформулировать с вашей помощью, сформулировать запрос. Ты чего хочешь? Понимаете?

ОЛЬГА: Да, да. Вот подобных вопросов я не задавала, помочь ли тебе. То есть мне казалось, я ей помогаю, но это мне казалось.

Д.ЗИЦЕР: Это важно. Саша у меня тут обиделся, я прочту, чтобы сохранился диалог: «Я думаю, вы бедный, – пишет он мне. – И примеры ваши ужасны. Это победа разума, а не чужая оценка». Ну, просто должен был прочесть, для того чтобы человек не сказал, что я его прервал в разгаре его умозаключений.

Ну, так вот, я с вами. Мне кажется, что это очень-очень ей поможет. Поможет хотя бы на уровне вот такой рефлексии первичной. На уровне понимания того, чего я хочу и чего я ищу. Потому что, видите, может, я ошибаюсь, поправьте меня немедленно, но мне кажется, вы и сами не понимаете, чего ей надо.

ОЛЬГА: Ну, возможно, да. Она, в целом, у нас достаточно тревожная, и такая подвижная эмоционально, поэтому она, в принципе, частенько не спит ночью и так далее. А вот тут соревнования, это вообще событие для нее, поэтому она так очень…

Д.ЗИЦЕР: Ну, так проверьте. Не говорите ей, понимаете, это такой интеллектуальный заход, я не говорю, что он не верен, но, возможно, этого недостаточно. Не говорите ей – слушай, соревнования не нужны, забей. А, мне кажется, действительно, нужно попробовать разложить вот все вот эти картинки в какую-то общую картину единую. От чего я получаю удовольствие, чего я, на самом деле, хочу на занятиях. Слушайте, это очень интересный разговор, ради чего она туда ходит, очень интересный. И он не простой разговор.

ОЛЬГА: Да, потому что достаточно тяжело…

Д.ЗИЦЕР: Говорите, говорите, конечно, говорите, микрофон ваш.

ОЛЬГА: Да, нам тяжело и возить ее часто. Мы несколько раз ей говорили, что, может быть, мы как-то, ну, перестанем так часто, то есть, ну, как бы это так, в общем, наше все-таки…

Д.ЗИЦЕР: Нет, вы не предлагайте, в этом разговоре, мне кажется, вам не нужно давать ей какие-то решения еще и почему, еще и потому что, когда мы, взрослые, подбрасываем решение, дети иногда могут счесть это за какую-то подсказку и за нашу позицию. И, знаете, иногда, наверное, вы по своему детству помните, иногда мы чего-то не говорим, дети чего-то не говорят, потому что не хотят нас разочаровать.

ОЛЬГА: Да, конечно.

Д.ЗИЦЕР: Потому что не хотят ошибиться и дать неправильный ответ. Поэтому нам нужно быть минорными в этом смысле. А вот раскрутить этот разговор так, чтобы ей захотелось с вами поделиться – слушай, чего ты там ищешь, а чего там хорошего, а что там? Иными словами, взрослый вопрос, ради чего это все, ради чего ты туда ходишь.

Слушайте, если выяснится, что речь идет о том, что она, действительно, получает удовольствие от этого танца прекрасного и так далее, дальше мы вместе начинаем искать вместе с ней, начинаем искать разные способы, где это можно реализовать. Если выяснится, что главная штука это все-таки соревнование и так далее, мы ищем, где реализовать это. И, может быть, потихонечку, чуть-чуть озабоченные, начинаем это снимать.

ОЛЬГА: Может быть, это ее расслабит как-то даже в этом направлении. Да, я поняла, хорошо. Спасибо. Я попробую.

Д.ЗИЦЕР: Я желаю вам удачи большой-пребольшой.

ОЛЬГА: Спасибо большое.

Д.ЗИЦЕР: Действуйте, будет в любом случае интересный разговор.

Полторы минутки, давайте я попробую поотвечать. Вот Саша давно мне не писал: «Ребенок не понимает». Ну, конечно, не понимает, как ему понимать. «Говорит одно, но сама сидит в TikTok». Да, да, мне уже известна эта позиция. Эта же позиция, на самом деле, говорит о том, что женщин нельзя выпускать из дома и давать им право голосовать, только это было 150 лет назад. И люди с другим цветом кожи, на самом деле, понимают юмор хуже, чем мы.

Нет, Саш, я не согласен с вами. Я считаю, что дети все чудесно понимают. Понимают иначе, чем мы, это верно. И люди в пожилом возрасте могут понимать иначе, чем мы. Но это не делает их ниже, а, главное, это не дает нам права настаивать на том, что мы считаем верным. У нас остается главное право и главная обязанность – убеждать. Хотите спорить? Ну, спорьте, конечно. Но спорить стоит, мне кажется, не лишая человека силы, а давая ему эту силу. Давая ему не просто право на слово, а давая ему ощущение, что он значим, что он гармоничен, что он существует для нас, что он важный для нас человек.

Мне кажется, что именно так и происходит становление личности. Вот честно говорю вам. Не обижайтесь, ничего личного. Но мне кажется это очень-очень важно.

Дорогие друзья, закончилась наша с вами неделя, несмотря на то, что сегодня среда. Я с вами прощаюсь и желаю вам любви. До следующей встречи.