Профитроли Алексей Маклаков

СТАХОВСКИЙ: Прямо сейчас "Школьная анкета", куда к нам приходят люди, обычно не нуждающиеся в дополнительном представлении. У нас в гостях сегодня Алексей Маклаков. Здравствуйте.

КУЗЬМИНА: Здравствуйте, доброе утро.

МАКЛАКОВ: Здравствуйте. Доброе утро, Москва и слушатели, которые сейчас томятся среди роя пуха, который залетел в вашу квартиру, в ваши радиоприемники. Но только "Маяк" способен очистить эфир от пуха.

КУЗЬМИНА: Сегодня на заправке двое молодых людей, которые там работают, один говорит: слушай, а когда же этот закончится кошмар? Потому что у него явно аллергия, ему очень плохо. И второй говорит: слушай, судя по известной песне, еще целый месяц...

СТАХОВСКИЙ: "Жара, июль..." Но все закончится раньше.

МАКЛАКОВ: Да, накаркали "Иванушки".

СТАХОВСКИЙ: Конечно, могут. Ну, Алексей Константинович Маклаков – российский актер театра и кино. День рождения – 6 января 1961 года, место рождения – Новосибирск. А вы давно были в Новосибирске, кстати, в последний раз?

МАКЛАКОВ: Я был в Новосибирске, по-моему, позапрошлым летом.

СТАХОВСКИЙ: По делу или так, навестить?

МАКЛАКОВ: Выступал там.

СТАХОВСКИЙ: С гастролями?

МАКЛАКОВ: Да, у меня был корпоратив там, пел в театре оперном.

СТАХОВСКИЙ: Ой, там же он прямо эх! Это же легенда.

МАКЛАКОВ: Да, 2700. Об этом только Плачидо мечтал и я, и всё.

СТАХОВСКИЙ: И вот получилось наконец-то, да.

КУЗЬМИНА: Ну, многие знают, что вы поете.

МАКЛАКОВ: Да, все пьющие люди обычно знают, как мне говорят.

КУЗЬМИНА: Это вылилось в какой-то, я не знаю, там сборник песен?

МАКЛАКОВ: Да. Просто дело в том, что работники "Маяка" не всегда помнят, что им когда-то дарили два даже диска Алексея Маклакова истинных. Но ничего страшного, жара, пух...

СТАХОВСКИЙ: Июль скоро, да.

МАКЛАКОВ: Все можно списать, конечно.

СТАХОВСКИЙ: Да, ну и опять же нелишне напоминать каждый раз об этом.

МАКЛАКОВ: Да, да.

СТАХОВСКИЙ: А какое у вас воспоминание из детства самое ранее, ну вот городское или, может быть, свое, личное?

МАКЛАКОВ: Про что?

КУЗЬМИНА: Про себя.

СТАХОВСКИЙ: А первое свое вообще воспоминание вы помните? Ну вот то есть первое осознание "я".

МАКЛАКОВ: Это когда велосипедист ударил колесом мою маму, а я бежал за ним квартал и кидал в него камни. Вот это я почему-то помню, это такое первое, такое сыновье проявление любви к маме было.

СТАХОВСКИЙ: Это сколько вам было лет приблизительно?

МАКЛАКОВ: Наверное, года три или четыре.

СТАХОВСКИЙ: Года три, и он уже сразу на защиту...

МАКЛАКОВ: Да-да-да. Вы не видели, сейчас гуляет по Ютуб и, по-моему, показывали ролик, где кот спас мальчишку маленького?

КУЗЬМИНА: Да-да-да, от собаки.

МАКЛАКОВ: Вот я такой был примерно, как тот самый кот. В детстве мы же не анализируем страх, мы же бесстрашные.

СТАХОВСКИЙ: Конечно, нет.

МАКЛАКОВ: А когда тем более дело касается мамы. Вот, наверное, самое яркое впечатление.

СТАХОВСКИЙ: А кем были родители? Мама работала кем?

МАКЛАКОВ: Я не из счастливой семьи, у мамы не было мужа. Ну, был когда-то, но когда я появился на свет, то постарался быстро свалить. Поэтому я был воспитан мамой, и не жалею, наоборот, горжусь этим, потому что я прожил жизнь с женщиной и, наверное, больше всех знаю боли, которые проходят в жизни женщины, и что она собой не живет. И это очень великий вообще акт – быть рядом с женщиной, потому что сколько они отдают себя и мало просят для себя, не знает еще, по-моему, никто в этом сравнении. Поэтому мне повезло, что я вырос с мамой.

КУЗЬМИНА: Мама работала библиотекарем?

МАКЛАКОВ: Да, мама работала библиотекарем. Мы жили очень богато, ну роскошь просто была с первых дней моей жизни – это книги, книги, гренки...

СТАХОВСКИЙ: И снова книги.

МАКЛАКОВ: И снова книги. Мама воспитывала во мне духовные порывы, а улица формировала из меня мужчину.

СТАХОВСКИЙ: Сейчас мы дойдем до улицы, но раз уж заговорили про книги, какие самые, ну может быть, не первые произведения так легли, что называется, на душу?

МАКЛАКОВ: Я вам проще отвечу, потому что я уже не первый раз отвечаю на эти вопросы, я все время говорю, что в 12 лет мной был прочитан "Курт Вонненгут" Золя. Солженицын был чуть позже. Поэтому я где-то в 18-ть остановился во влечении к книгам, потому что слишком много было прочитано, и скучновато, сюжет один и тот же...

КУЗЬМИНА: Но при этом в своих интервью вы говорите, что вы любите книги с простым сюжетом, чтобы сильно не...

МАКЛАКОВ: По-моему, интервьюер был пьян, такого я не говорил нигде. Я говорил, что сейчас книги, к сожалению, вытесняются, но не в России, потому что все-таки у нас очень сильно развито, и что я очень рад, появляется опять – это театр у микрофона. И я своих детей пытаюсь все-таки склонить к саунду, к звуку, потому что звук рождает ассоциации, он развивает нас. Поэтому, мне кажется, вот этот театр у микрофона, он очень был развивающим звеном в моей жизни. А книга – это настолько интимно, что я не верю, что женщины на пляже так увлечены сюжетом, или где-то, выложив в кафе книгу, они так делают вид, что читают. Все ждут встреч, я это понимаю, но...

СТАХОВСКИЙ: И книга превращается во что-то такое, что...

МАКЛАКОВ: Как сигнал, что я очень образована, умна, но допускаю какое-то знакомство с вами.

СТАХОВСКИЙ: А как школа прошла? Вы хулиганили?

МАКЛАКОВ: Ой, да. Я издевался над учителями, каюсь. Но и они надо мной тоже, в общем, да. Я не принимал такие науки как физика, химия, математика. К сожалению, склад моего ума не воспринимает цифру. Единственное, что я спрашивал у учителя: но ведь я же никогда не заработаю миллион, зачем мне считать то, что за миллион, давайте хотя бы до 100 тысяч. Ну это шутка, но в основном я очень был подкован мамой знанием литературой, истории, поэтому учитель литературы очень боялась приходить именно в наш класс, потому что я всегда задавал нестандартные вопросы по поводу судьбы Лермонтова, и почему же так странно ушел Пастернак и так далее. Я не очень усидчив по сути своей, потому что девушки, я всегда завидую их усидчивости и, конечно же, ответственности, потому что самое, наверное, серьезное звено в нашей жизни – женщины, которые за все отвечают. Поэтому я очень любил издеваться над учителями физики, математики и химии, отпрашивал себя с уроков, старался сузить размеры школьной жизни до минимума. Но у меня была страсть – это медицина, и рядом с моей школой был институт, куда я в 15 лет или в 14 ходил уже на полостные операции смотреть, мне хотелось быть врачом.

СТАХОВСКИЙ: Не страшно, нет?

МАКЛАКОВ: Нет, нет, это интересно.

СТАХОВСКИЙ: А почему не сложилось? То есть если была мечта такая уже давно, не раннего детства, но уже отрочества.

МАКЛАКОВ: Это виновата улица, которая воспитывала честь. Как я пообещал своим друзьям на спор, что я попробую поступить в театральное училище, и они все убеждали, что я поступаю, а я говорил, что нет, потому что мне не очень нравилось. Но им нравилось, как я рассказываю анекдоты. Вот, я так понимаю, народ, он, в общем-то, считает, что человек, который умеет рассказывать анекдоты, он артист, артист – иди в артисты.

СТАХОВСКИЙ: Иди в артисты.

МАКЛАКОВ: К сожалению, я проиграл этот спор.

СТАХОВСКИЙ: Но вот это очень, мне кажется, забавный момент, потому что не поступить в театральное училище гораздо легче, чем поступить.

МАКЛАКОВ: Сознательно, да. И я считаю, что это была моя роковая ошибка, потому что в принципе, может быть, я какое-то количество людей бы избавил от болезней.

СТАХОВСКИЙ: Ну а так, это не избавление?

МАКЛАКОВ: Ну а так я избавил немного от скуки, наверное, людей.

СТАХОВСКИЙ: Ну как минимум.

КУЗЬМИНА: А вы помните, с чем вы поступали?

МАКЛАКОВ: Да. Это лекция о вреде табака, мама меня проверяла. Ужасно, мерзко так читал, но почему-то все смеялись. Я помню, что волосы за уши зачесали и говорили: Леонов, Леонов, маленький Леонов, ой, возьмем его, возьмем... А я усердно писал диктант, с 37-ю ошибками...

СТАХОВСКИЙ: И все равно взяли?

МАКЛАКОВ: Взяли. А взяли кандидатом, и я думал: ну вот время свалить... Но не получилось, чего-то как-то я...

СТАХОВСКИЙ: И понеслась!

МАКЛАКОВ: Да.

СТАХОВСКИЙ: Ну а до сих пор медицина-то присутствует в жизни как-то?

МАКЛАКОВ: Ну, я очень люблю лечить, всегда вожу с собой на гастроли мешок лекарств, вдруг кого прижмет. Просто интересно, как: поможет эта таблетка или нет.

СТАХОВСКИЙ: То есть нормальный такой средневековый доктор: сейчас мы попробуем, а там мы посмотрим, чем все это дело кончится.

МАКЛАКОВ: Нет, ну никогда не было летального исхода, но бывали некие проблемы... Надеюсь, из коллег меня простили все.

СТАХОВСКИЙ: Но вы перестали ходить в медицинские институты на операции?

МАКЛАКОВ: Ну, конечно. Потом эта, к сожалению, профессия, втянула. Я к ней отношусь, я об этом везде говорю, я не скрываю, очень странно, я с огромным уважением, но у меня нет такой любви к ней.

СТАХОВСКИЙ: К актерству?

МАКЛАКОВ: Да, я как-то побаиваюсь любить эту профессию.

СТАХОВСКИЙ: А почему? А что останавливает?

МАКЛАКОВ: Ну, мне кажется, она очень жестокая. А, во-вторых, она очень зависимая. Потому что такие развиваются фобии у людей, как телефонная фобия, я называю это трубочной болезнью, человек, который сидит и гипнотизирует телефон, чтобы ему позвонили, и кто-то позвал, и что-то предложил, и так далее, и так далее. Я это видел, и меня это немного раздражало, я думаю: ну я же тоже, в общем-то, наверное, попадаю в эту сеть. Но в связи с тем, что, наверное, корни отца, которого я не знаю, связанные с его, наверное, какой-то там национальной ментальной чертой, заставили меня шевелиться совершенно в других отраслях, в своей жизни я открывал бизнес, я занимался другим, чтобы только не зависеть от трубки, которую там ждут и хотят поднять.

СТАХОВСКИЙ: Получилось?

МАКЛАКОВ: Ну, конечно. Но вы же знаете, я же довольно сложен сейчас для журналистов, просьба почему-то со мной поговорить у людей есть, и я удивляюсь: чего они со мной не договорили? Мне кажется, сейчас такой век смешной, сейчас, как никогда, можно стать знаменитым.

СТАХОВСКИЙ: Ну да, это несложно, в общем, достаточно.

МАКЛАКОВ: Да, да. И вот я все время говорю: наверное. Но любимым стать очень сложно.

СТАХОВСКИЙ: Но у вас же получилось.

МАКЛАКОВ: Я не знаю. В этой профессии, мне кажется, надо быть только любимым артистом, тогда – да, ты чего-то, чувак, в этой жизни сделал, то есть вот планку в 39 лет поднявши для себя, в этой мекке Москвы пытался понять, все-таки прощаться с этой профессией или нет. Ну, что-то, наверное, случилось. Вот мне кажется, вот быть любимым – это важно, вообще в жизни и в профессии. Вот как любимый врач там. Да, хорошо же звучит?

СТАХОВСКИЙ: Да.

МАКЛАКОВ: Вот это мой любимый врач. А те, кто не любимые...

СТАХОВСКИЙ: Ну так в любой профессии: хочется быть любимым, кем бы ты ни был.

МАКЛАКОВ: Конечно, конечно. Но, к сожалению, для этого надо очень много чего делать, не халтурить, то, чем ты занимаешься, или там по крайней мере знать или быть очень осторожным, потому что у нас нет альтернативы русскому сердцу, русской душе нашего зрителя. Потому что я в разных странах работал и с разными артистами, и я считаю, что мы – выдающиеся люди. Это мое мнение, не из-за того, что Крым снова наш, нет, просто у нас, мне кажется, все-таки есть (слава тебе, господи), сохранилось первое качество и очень важное – работать душой. А уж женщины наши... если бы не они, то все бы разлетелось бы к чертовой матери. Вот всегда я говорю: сон, страшный сон, что ты просыпаешься, и все женщины вдруг свалили из России, надоело им... Вот трагедия где.

СТАХОВСКИЙ: Сразу грустно бы стало конечно.

МАКЛАКОВ: Да-да-да. А все из-за пуха...

СТАХОВСКИЙ: Конечно, он виноват во всем сегодня.

КУЗЬМИНА: Я буду время от времени цитировать того самого журналиста, который был не очень-то трезв...

СТАХОВСКИЙ: Где ты его нашла-то, кто это был? Скажи, чтобы мы знали.

МАКЛАКОВ: Фамилию скажешь?

КУЗЬМИНА: Слушайте, это открытая информация в Интернете. Поэтому мы же должны как-то опровергнуть или подтвердить.

СТАХОВСКИЙ: Ну, давай.

КУЗЬМИНА: Вы сказали, что вы любите Россию, несмотря на то, что к этой мысли вы пришли через нелюбовь.

МАКЛАКОВ: Да, да. А это же, мне кажется, именно вот русская ментальность. Как у нас там есть такая пословица: любовь и ненависть... чего-то там...

КУЗЬМИНА: "От любви до ненависти один шаг".

МАКЛАКОВ: Вот, один шаг, один шаг. Вообще я как бы, наверное, в силу уличного воспитания привык защищать слабых, но и быть справедливым, ведь именно это качество и формирует улица, справедливость и доброта. Когда мою страну не очень хорошо называют там или говорят о моем президенте не очень хорошо при моем отношении личном к нему, я всегда заступаюсь. Мне неприятно, потому что как-то очень мощно сразу зачеркивается история, подарившая миру мир, мы были явными участниками этой истории, я имею в виду наших ветеранов и так далее, это самые страшные, наверное, вех истории для людей. И поэтому, мне кажется, эти ценности, к счастью, с каждым годом почему-то становятся очень яркими, выпуклыми и понимаемыми нами. Поэтому, я и говорю, у меня такое ощущение, что вообще в то, что я не верю, связанное с вангизмом, так назовем его, это говорящие о том, что у России свой путь, она... Я в это почему-то сейчас очень верю. Потому что мы очень целомудренны, при всем своем насаждаемом цинизме и желанием быть такими циничными, простыми и равнодушными. Очень мощная история в нас сидит, и это формирование чести, именно о ней, наверное, говорит Путин, как я понимаю. Честь – это же очень большое, широкое понятие. Вот это ощущение чести где-то да, товарищ, который брал интервью, уловил. Потому честь, важнее ее ничего нет, и, в общем-то, мне кажется, можно на этом сыграть, как говорят, в большом мировом пространстве. Вот это вот ощущение. Потому что в принципе, вот приглядитесь к каким-то всполохам в нашей жизни, наверное, иногда преступления, которые совершаются, сводятся вот именно к этому понятию. Даже жители южных республик не раз напоминают о существовании этого чувства – честь и достоинство, и так далее.

СТАХОВСКИЙ: Ну да. Но у каждого-то честь своя получается, и представление о ней у каждого...

МАКЛАКОВ: Совершенно верно. Но мне кажется, это сформирует в результате что-то общее.

СТАХОВСКИЙ: Какое-то общее понятие такое большое?

МАКЛАКОВ: Конечно, конечно. Вот это я примерно, наверное, и имел в виду, отвечая на вопрос.

КУЗЬМИНА: А можно каким-то образом детям рассказать, какая наша страна, передать свое какое-то отношение?

МАКЛАКОВ: Нет, в этом-то, мне кажется, и кайф, что здесь звать не надо. Вот у меня две девушки растут – одной год и семь, а второй пять лет, я не охраняю их от жизни: они мат слышат, они видят драки, наверное, еще что-то... я беру все самое отвратительное в нашей стране, плачет женщина и так далее. Но в то же время они видят красоту страны, они видят папу и маму, они понимают, что, оказывается, есть плохое и есть хорошее, и так далее, и так далее. Мне кажется, здесь нельзя ни в коем случае насаждать любовь, она придет вот именно через боль. Мне кажется, это очень правильно.

СТАХОВСКИЙ: Когда любовь приходит через боль?

МАКЛАКОВ: Да. Потому что ты иногда начинаешь ценнее относиться к тому, что ты обрел. Когда она достается легко и незабываемо быстро, то потом она так же легко и незабываемо быстро проходит. А страна, любовь к ней – это очень серьезное, мне кажется, качество в человеке. Вот оно у меня, допустим, в 40 лет сформировалось, у кого-то, может быть, в 25-ть. Многие хотят свалить из этой страны, я не держу обиду, когда мне говорят, я говорю: ну, конечно, сваливай...

СТАХОВСКИЙ: Ну, если не нравится, чего сидеть-то?

МАКЛАКОВ: Конечно, ну чего там? Просто ты вернешься, опять же ты будешь попадать в полосу сравнений. Когда у меня был друг, к сожалению, ушедший, он был летчиком, у меня бывшая супруга не могла понять: что вы делаете? Он приходил, мы выпивали и сидели молча часа три. А нам этого было достаточно, потому что мы общались так, как было нам нужно. Ну, возможно, в Финляндии где-то тоже, наверное, существует так. Ну был я в Финляндии и в компаниях, и так далее. Темы были мне не интересные, все время надо было держать улыбку. А русская дружба позволяет не держать ее.

СТАХОВСКИЙ: И послать, если хочется.

МАКЛАКОВ: Может быть.

СТАХОВСКИЙ: А наутро расцеловаться заново.

МАКЛАКОВ: Я никогда не отрицаю в нас плохое, но и не отрицаю хорошее. Ну такие мы, ну что теперь? Я не всегда говорю, что наши там ракеты летят быстрее. Нет, просто у нас, возьмите книжную полку и посмотрите, сколько классиков мы подарили миру.

СТАХОВСКИЙ: Ну вот в этом-то, может быть, и проблема: наши ракеты не летят быстрее, но мы почему-то все время хотим кому-то доказать, что они летят быстрее все-таки.

МАКЛАКОВ: Я не знаю, вам не везет на людей...

СТАХОВСКИЙ: Да?

МАКЛАКОВ: Мне везет на тех, кто не доказывает, и мне нравится так жить. Я вам не наскучил еще своими нотациями?

СТАХОВСКИЙ: Нет, совершенно, наоборот, очень интересно. И я думаю, и многим нашим слушателям интересно.

МАКЛАКОВ: Да им сейчас не до нас, сейчас пух и кондиционеры.

СТАХОВСКИЙ: Нет, им все равно тоже до нас. Я не могу не задать этот вопрос, потому что к нам периодически приходят люди, которые, помимо каких-то своих жизненных достижений других, все равно у них есть, например, какая-то одна выдающаяся роль, у артистов, или одна выдающая песня у музыкантов. Хотя есть еще много других, но люди почему-то помнят вот эту одну. Вы, конечно, понимаете сейчас, к чему я веду.

МАКЛАКОВ: Конечно, конечно.

СТАХОВСКИЙ: Я понимаю, что все вас в первую очередь, положа руку на сердце, конечно, знают по прапорщику Шматко в сериале "Солдаты". Вы перешли этот момент уже ненависти к своему герою? Ну потому что наверняка был момент, когда Шматко засел в ушах...

МАКЛАКОВ: Нет у меня никакой ненависти.

СТАХОВСКИЙ: Нет?

МАКЛАКОВ: Нет-нет-нет. Вот я же начал с того, что я к этой профессии отношусь очень осторожно, уважаю, но не люблю. То есть у меня нет такого отношения к персонажам, которых я там сыграл: как бы пообщаться бы еще, или там приди ко мне, мой Шматко, во сне, давай с тобой поболтаем о том, что ты со мной сделал... Такого же нет? Нет. Ну, получилось, наверное, что-то такое, что стало вдруг необходимым. Я вообще считаю, что этот сериал был очень необходим людям, а уж персонажи, населявшие его, наверное, были потом выбраны, как мне кажется, зрителем. Потому что это был наш сериал, сделанный нашими людьми, то есть это не было там адаптацией какой-то американской.

КУЗЬМИНА: Ну да, франшизой.

МАКЛАКОВ: Все было связано действительно с армией, которая происходит в момент самого, наверное, романтичного возраста, что у дам, что у нас, это ждать, это любить, это дружить и так далее. Вот были взяты, наверное, самые лучшие качества армии, которая приходит в каждый дом, и что потом происходит с людьми, когда они отслужили там или начали служить.

СТАХОВСКИЙ: Ну да, при всем при этом он легкий же достаточно, да.

МАКЛАКОВ: Конечно, конечно, и в этом была задача. А что касается моего персонажа, да, он очень собирательный и честный, но я вам говорю, что я никогда не ставил на него ставку. Обычно, говорят, это так и происходит.

СТАХОВСКИЙ: Да.

МАКЛАКОВ: Ну, наверное, что-то там, может быть, что-то было сделано, что было в то время крайне необходимо. Очень рад этому, и чего же злиться на персонажи, которые...

КУЗЬМИНА: А, может быть, это и есть тот самый кармический ответ профессии, которую уважаю, но, честно признаюсь, что не люблю.

СТАХОВСКИЙ: Да, может быть, не исключено.

МАКЛАКОВ: Может быть. Я об этом, честно говоря. Я вообще не очень люблю думать. Вот я все время думаю о том, как сделать ремонт, или, допустим, что происходит у Иры в фигурном катании, почему она не встает на пятки... Вот проблемы, которыми я живу. Что касается этого персонажа...

СТАХОВСКИЙ: Ну, есть и хорошо.

МАКЛАКОВ: Спасибо огромное людям, что, оказывается, им было так это нужно, и я попал. Ну, слава богу.

СТАХОВСКИЙ: С каким интересом, как мне показалось, следили за новостями спорта.

МАКЛАКОВ: Да.

СТАХОВСКИЙ: Спорт занимает в жизни какое-то место?

МАКЛАКОВ: Да, ходим, занимаемся.

КУЗЬМИНА: Легенды ходят о том, как болеет Алексей за команду известную.

МАКЛАКОВ: К сожалению, да, несдержан бываю. Но я не знаю, можно ли говорить название?

КУЗЬМИНА: Можно, конечно.

СТАХОВСКИЙ: А почему нет-то?

МАКЛАКОВ: Ну, я болею за "Спартак" московский и считаю, что это...

КУЗЬМИНА: И тут полстраны: да-а-а!

СТАХОВСКИЙ: А другие полстраны: вот сволочь!

МАКЛАКОВ: Да, да. А дружу почему-то с людьми, болеющими за другие команды. Ну, ничего страшного.

СТАХОВСКИЙ: Слушайте, раз уж мы заговорили, меня всегда интересовал, ну и продолжает интересовать вот этот вопрос: а как люди выбирают команду, вот если мы говорим, допустим, о футболе, как выбирают команду, за которую надо болеть, ну или за которую они начинают болеть? То есть я понимаю, например, петербургский "Зенит", в Петербурге ну нету больше, в общем, другой команды, поэтому, естественно, в городе...

МАКЛАКОВ: Есть "Пищевик" еще.

СТАХОВСКИЙ: Ну, вот о нем, видимо, мало кто даже из петербуржцев знает, то есть там понятно. А вот в Москве, допустим, когда такая большая возможность для выбора, вы как выбрали клуб "Спартак"?

МАКЛАКОВ: Не знаю, очень сложный вопрос. Но я начинал просто свою спортивную деятельность с 10 лет в школе "Спартак" в Новосибирске, и, видимо, это как-то...

СТАХОВСКИЙ: А, вот так и пошло.

МАКЛАКОВ: Ромбик вошел таким тату в сердце мое.

СТАХОВСКИЙ: Ну вот, тогда понятно.

МАКЛАКОВ: Поэтому, мне кажется, выбирают, наверное, команду по зрелищности, наверное, это единственный как бы сигнал, который может дать команду для выбора. Ну а потом уже объединяются в объединения, которые там разными бывают: неистовыми и спокойными.

СТАХОВСКИЙ: Но вы где-то посередке между неистовыми и спокойными.

МАКЛАКОВ: Я стараюсь дома не смотреть футбол, потому что девушки, я не сдержан, говорю искренне, не могу контролировать то, что порой хочется сказать, и говорю. Поэтому я обычно сваливаю куда-нибудь посмотреть. Либо мы ходим на стадион. Девушки дисциплинируют, я там по-другому смотрю...

СТАХОВСКИЙ: Стараюсь держать себя в руках...

МАКЛАКОВ: Я злюсь, когда другие говорят то, что я говорю, скажем, мои же слышат, и поэтому... У нас, к сожалению, пока еще как-то не принято лишать себя возможности ярко высказаться.

СТАХОВСКИЙ: Ну, может, и хорошо?

МАКЛАКОВ: Хотя закон и принят, но что такое закон в нашей стране?

СТАХОВСКИЙ: Действительно, что дышло, как известно. А вас легко вообще разозлить?

МАКЛАКОВ: В машине – да. Я не могу смотреть на эти гениталии, которые иногда ездят, то, что они творят. Я говорю искренне, ну ладно я, но страдает такое количество людей... поэтому я так счастлив, что иногда появляются какие-то разумные вещи, там, возможно, сделать полосы по движению скорости, там одни быстрее, другие средне. Вот это меня выводит и довольно быстро. Я не знаю, я, честно говоря, побаиваюсь сам себя, потому что агрессивно слишком стало на дорогах. А в жизни – да нет, я больше замкнутый, наверное, нет такого.

СТАХОВСКИЙ: Но вот и есть поэтому ощущение, да, потому что образ телевизионный, экранный или даже в интервью, которые появлялись на телевидении или где-то, ну, короче, так или иначе где-то появлялись, и, скажем, то состояние, которое вы показываете нам сегодня, конечно, вызывает легкое противоречие. Потому что у меня ощущение, и я очень часто перед эфиром, когда к нам приходят гости какие-то или просто мы обсуждаем какие-то темы, разговариваю со своими друзьями-товарищами, я говорю: вот завтра... чего думаете, ребята? И все говорят: о, да, вообще отлично. И я совершенно убежден, и я думаю, вы сами об этом прекрасно знаете, что с точки зрения людей, ну вот публики, просто народа в хорошем смысле этого слова, все думают, что вы веселый, жизнерадостный, счастливый совершенно...

КУЗЬМИНА: Хохотун...

СТАХОВСКИЙ: Хохотун, такой открытый человек.

МАКЛАКОВ: Конечно...

СТАХОВСКИЙ: Чему, наверное, и Шматко ваш поспособствовал, я думаю, немало. А мы с вами тут сидим уже 40 минут и философствуем местами, то есть вы открываете с какой-то другой стороны.

МАКЛАКОВ: Ну, я могу и "ё-моё" сказать, подарить, так сказать, надежду, что это не так...

СТАХОВСКИЙ: У вас есть любимые мультипликационные герои?

МАКЛАКОВ: Наверное, Карлсон.

СТАХОВСКИЙ: Карлсон? А чего? Какие-то самоассоциации?

МАКЛАКОВ: И Винни, конечно, Винни-Пух.

СТАХОВСКИЙ: Это самоассоциации какие-то?

МАКЛАКОВ: Да, это наш семейный Оскар, потому что даже кликухи иногда даем, когда там кто-то Пятак, кто-то Винни. Винни – необсуждаемая фигура в нашей семье, Пятаки подрастают, и есть еще некоторые уже достигшие возраста девушки, которые тоже называются этим замечательным именем. Нет, я считаю, но я имею в виду наши, не американские Винни, а наш медведь.

СТАХОВСКИЙ: Опять же Леонов, который его озвучивал, да.

МАКЛАКОВ: Конечно, конечно. У меня с Леоновым почему-то много связано в жизни. Я попал в Театр Маяковского, когда меня пригласил Андрей Александрович Гончаров, царство ему небесное, на роль. Пригласили меня, и я, когда в 16 лет сидел в этом Театре Маяковского, приезжал к деду в Москву на каникулы и думал: вот бы мне в этом театре работать (а я смотрел как раз "Человек из Ламанча", где играл Лазарев покойный и Леонов) и играть бы этого Санчо Панса. И как раз прошло 25 лет, и я выходил и репетировал Санчо Панса, уже когда в зрелом возрасте, в Театре Маяковского. Вот у меня как-то с Леоновым связано.

СТАХОВСКИЙ: Прямо с самого детства.

МАКЛАКОВ: Я имею в виду, похожесть какая-то, наверное, внешняя, как мне говорили и говорят. Но, конечно, до него – это как до космоса, это ж понятно.

СТАХОВСКИЙ: Ну, это легенда, да.

КУЗЬМИНА: Можно нашего незримого героя, который брал когда-то интервью у вас...

СТАХОВСКИЙ: А ты хочешь опять? Давай, давай.

КУЗЬМИНА: Да, вернуться к нему, ну раз уж он присутствует...

СТАХОВСКИЙ: Надо узнать, кто этот человек, уже интересно мне стало...

КУЗЬМИНА: Я обязательно узнаю. Значит, опять же выдержка из его интервью... из вашего интервью ему.

МАКЛАКОВ: Да-да, я понял, понял.

КУЗЬМИНА: "Пытаюсь добиться независимости. Когда мне стукнет 60, не хочется нуждаться в помощи нашего государства".

МАКЛАКОВ: Да, да, это очень правильное решение. И мне кажется, сейчас если нас слушают члены правительства, они поймут, какого они золотого парня имеют под боком, который ничего не хочет просить у государства. Да, в связи с тем, что мы никогда не были защищены государством, в связи с тем, что законы нас никогда не защищали, может быть, вдруг начнут когда-нибудь защищать. Естественно, мы живем сами для себя и для семьи, и живем вопреки, поэтому я считаю, что это правильное размышление про 60, чтобы не все там, как сейчас принято говорить, были упакованные в шоколаде нет, но по крайней мере они были образованы, и они имели право на какую-то профессию. И всё, мне кажется. И опять же я прошу малое. Больше можно сходить, попросить, но вряд ли дадут.

СТАХОВСКИЙ: Вряд ли. Да совершенно точно не дадут.

МАКЛАКОВ: Ну да. Вот молодой человек или девушка, кто это был – не знаю, они правы, да, я подтверждаю, да, да.

КУЗЬМИНА: Вы любите путешествовать? Или вообще получается?

МАКЛАКОВ: Вы знаете, я люблю. Я купил домик в Испании давно еще, лет восемь назад или семь. Это была мечта любого сибиряка о море.

СТАХОВСКИЙ: И тепле, да.

МАКЛАКОВ: Да-да-да, но это все мы с детства мечтали о море, и эта встреча с морем всегда была событием таким детским, незабываемым. И это, наверное, у меня сохранилось. Я очень об этом мечтал и очень много работал для того, чтобы эта была возможность воплощена. Что касается путешествий, то я люблю с семьей вылазить в Германию дней на пять.

СТАХОВСКИЙ: Куда-то конкретно, в центральные?

МАКЛАКОВ: В Берлин. Раньше мы ездили в Оснабрюк, это родина Эриха Марии Ремарка. И мы даже жили в отеле Ремарка, и там в каждом номере на стенах...

СТАХОВСКИЙ: Портреты.

МАКЛАКОВ: Нет, были страницы его романов. Мы любим срываться, так дня на четыре, на пять, просто побыть в Европе. Во-первых, шопинг для детишек и сами что-то. А, во-вторых, просто почувствовать разницу. И я вижу, как с каждым годом магазины Германии и Франции, Италии, как быстро вдруг появляется огромное количество консультантов на русском языке. То есть я даже удивлен позицией Евросоюза. Какие там санкции? Да улица Кё в Дюссельдорфе закроется. Я не знаю, в Берлине эта знаменитая их улица тут же начнет пустовать. Мы выметаем у них пока все, что, на наш взгляд, является достойным. А если перестанем?

СТАХОВСКИЙ: Ну, придумают что-нибудь другое.

МАКЛАКОВ: Не думаю, нет-нет, мы так удобны...

СТАХОВСКИЙ: Ну ладно, бог с ним, это все политические игрища, оставим их им. А если говорить о путешествиях, допустим, не только в географическом, в таком пространственном смысле?

МАКЛАКОВ: По городу Москва любим гулять.

СТАХОВСКИЙ: А есть любимое место?

МАКЛАКОВ: Да, это Камергерка, это Спиридоновка. Ну у меня такой есть маршрут, мы по нему всегда ходим гулять, но, к сожалению, мало. Мы очень много гуляем в Испании, а в Москве просто я... Вот если Собянин слышит меня, очень сложно с коляской, потому что переходы не все оборудованы этими съездами, пандусами. И я бы очень хотел, чтобы все-таки услышали эту просьбу. Это мой город, и я его люблю, и хочу я, чтобы дети мои, и они узнали, в каком красивом городе они живут. Но пока колясочникам сложно же, ну чего ж так относиться к людям?

СТАХОВСКИЙ: Да, совершенно невозможно.

МАКЛАКОВ: Поэтому Москва... я же обожал запах Москвы, когда приезжал, был запах газовых конфорок и метро.

СТАХОВСКИЙ: Метро – отдельный совершенно аромат.

МАКЛАКОВ: И тополя, конечно. Фантастический этот микс, который я всегда знал, что это московский запах, такой запах надежды, запах сказки. А то, что сейчас, ну в Москве остались, слава богу, районы, в которых именно это есть, это такое счастье. Вот поэтому ну сделайте все, чтобы мы могли там с детьми не чувствовать проблем, надоело это, правда.

СТАХОВСКИЙ: Хотя бы. Потом дети вырастут и сами чего-нибудь решат уже, да.

МАКЛАКОВ: Вот это тоже раздражает, извините, что вы спрашивали об отрицательном. Ну и пух, пух... Надо с ним что-то делать, но только не трожьте тополя!

СТАХОВСКИЙ: Придумайте уже в конце концов что-нибудь, XXI век.

МАКЛАКОВ: Да, ну они красивые же...

СТАХОВСКИЙ: Но я вернусь все-таки на шаг назад, потому что очень хочу спросить не только о пространственных перемещениях, но и о временных, с вашего позволения. Если представить себе эту фантастическую ситуацию про машину времени, и была бы возможность поехать на две недельки или на те же пять дней в отпуск в какую-нибудь историческую эпоху, что бы это было, куда?

МАКЛАКОВ: В историческую эпоху?

СТАХОВСКИЙ: Посмотреть, да.

МАКЛАКОВ: Я бы в Германию, в 1939 год.

СТАХОВСКИЙ: Вот в ту, в то тяжелейшее вот это состояние, да?

МАКЛАКОВ: Да-да-да, вот именно. Потому что страшный такой сейчас момент у нас у каждого...

СТАХОВСКИЙ: То есть понять, почему там это произошло тогда.

МАКЛАКОВ: Да-да-да, именно понять, просто увидеть, как сходят с ума люди. Вот сейчас в Украине я вижу, как они сходят. Не все, но сходят, особенно интеллигенция. Очень жалко, и это вообще очень страшно всё. Вот поэтому я бы туда шагнул.

СТАХОВСКИЙ: Понять, сравнить, ощутить: где, откуда, что...

МАКЛАКОВ: Да-да-да, совершенно верно, совершенно верно.

СТАХОВСКИЙ: И как сделать так, чтобы это больше никогда не повторилось. Да, понятно. А с каким бы историческим персонажем, кстати, если бы была возможность, вы бы поговорили.

МАКЛАКОВ: С Твеном.

СТАХОВСКИЙ: С Марком Твеном?

МАКЛАКОВ: Обязательно, да. Такой а ля Познер…

СТАХОВСКИЙ: А что бы вы спросили у него?

КУЗЬМИНА: Как так покрасить забор, чтобы красили его другие, и получать за это деньги...

МАКЛАКОВ: Нет, я просто бы, наверное, сказал бы ему спасибо за эту мягкость и такое гипертрофированное уважение к человеку. Потому что тот юмор, который он подарил миру, мне кажется, именно тем и отличается – таким чрезвычайным уважением к человеческому уху, к его чувствам и так далее. Обожаю Твена, поэтому я бы с ним очень хотел бы увидеться. С Владимиром Ильичем Лениным хотел бы, конечно, пообщаться.

СТАХОВСКИЙ: Тоже понять, что у него в голове было на самом-то деле?

МАКЛАКОВ: Да, да-да-да.

СТАХОВСКИЙ: Потому что сейчас-то и до сих пор, мне кажется, мы не понимаем. Одни говорят одно, другие – другое, а что там было на самом деле...

МАКЛАКОВ: Ну, не знаю, когда в Киеве сносили его памятник в прямом эфире, мне, честно говорю, было жутко. И когда Дзержинского поднимали, ощущения страшные какие-то, ужасные. Вот с этим персонажем бы можно было бы тоже потолковать, поговорить.

СТАХОВСКИЙ: Выпить, может, даже по рюмочке.

МАКЛАКОВ: Я непьющий, к сожалению.

СТАХОВСКИЙ: Да?

МАКЛАКОВ: Да, я всегда извиняюсь и говорю: вас ждет это, увы... И не курю, пятый год уже.

СТАХОВСКИЙ: А легко бросили?

МАКЛАКОВ: Я не знаю, можно ли это говорить, я прочитал одну книжку, которую все знают.

СТАХОВСКИЙ: Да все про нее знают, конечно.

КУЗЬМИНА: Алан Парк.

МАКЛАКОВ: Совершенно верно.

СТАХОВСКИЙ: И помогло?

МАКЛАКОВ: Да. Супруга мне дала блок сигарет, я курил только американские сигареты, она тоже, такой выпендреж был, очень дорогие. Ну, вся семья понимала, что это единственное то малое, что она оставила себе в этой жизни на досуг. И всучила эту книжку.

СТАХОВСКИЙ: И все, и пошло. Сегодня же 1 июня, кстати. Помимо того, что День защиты детей, сегодня же закон вступил в силу, что запрещено все везде вообще.

МАКЛАКОВ: Да, дорогие наши дети, мы вас от всей души вместе с радиостанцией "Маяк" поздравляем с вашим замечательным праздником. Простите нас, взрослых, что иногда мы не слышали ваших просьб, не видели, как у вас глаза расширяются от увиденной какой-то куклы или какого "Лего", простите! Но мы обязательно исправимся. А самое главное – теперь я смогу с вами заходить в любой ресторан, в любое детское кафе и знать, что там не будет вонять табаком. Поздравляю всех детишек с их замечательным праздником!

СТАХОВСКИЙ: И мы, конечно, тоже присоединяемся. А что самое главное в воспитании детей, как вы думаете?

МАКЛАКОВ: Отсутствие нотаций.

СТАХОВСКИЙ: Со стороны родителей?

МАКЛАКОВ: Да, да. С ними надо быть, мне кажется, честными. Проблемы – они должны знать о них, потому что все равно ребенку очень сложно объяснить, почему папа сегодня такой. Можно соврать, но все равно будет доставать, потому что... Ничего в этом страшного нет, надо открывать потихоньку мир. Ну, мне кажется, надо быть очень открытым, ни в коем случае не закрываться. Боль – это, мне кажется, одно из лучших, что можно противопоставить учебнику, что она учит очень многому. Радость? Ну чего тут, радоваться – и есть радость. Поэтому я всегда как бы стараюсь с ними быть честным.

СТАХОВСКИЙ: Честным, и это главное.

МАКЛАКОВ: Да.

СТАХОВСКИЙ: У нас остается уже довольно мало времени. Что самое сложное в вашей работе?

МАКЛАКОВ: Не зазвездить. Это раз. Ну, к сожалению, мне мало терпимости, я не очень люблю сумбур, неразбериху, не люблю недисциплинированных. И, к сожалению, это, наверное, там иногда у меня вылетает по отношению к тем, кто создает вместе со мной что-то. Но я перед ними извиняюсь, иногда и нет, потому что такая профессия, где приходится отдавать очень много, и, поверьте мне, взамен получая еще больше. Поэтому, наверное, терпимость.

СТАХОВСКИЙ: Да, понятно.

КУЗЬМИНА: Понятно, что очень хочется узнать проекты, в которых вы сейчас принимаете участие, где можно вас потом будет лицезреть.

МАКЛАКОВ: Сейчас меня все лицезреют каждую субботу "Семья 3D", замечательная штука получилась, там известные артисты, звезды, мега-звезды играют, и я там подыгрываю им. Потом, выйдет, по-моему, осенью, еще один какой-то сериал про студентов, насколько я точно помню. И, дай бог, вдруг начну с июля.

КУЗЬМИНА: Как только пух осядет...

МАКЛАКОВ: Да-да-да. А всех 3 июня приглашаю посмотреть фантастический спектакль, в котором мне повезло участвовать, он называется "Форс-мажор", это сделал Рома Сангин. Это два водевиля, уносные просто! Это действительно унос, потому что редко когда рекламирую.

СТАХОВСКИЙ: Это где, где в Москве дают?

МАКЛАКОВ: Центральный дворец культуры железнодорожника, в 7 часов вечера 3 июня.

КУЗЬМИНА: Это площадь трех вокзалов.

СТАХОВСКИЙ: 3 июня?

МАКЛАКОВ: Да, июня.

СТАХОВСКИЙ: А, то есть уже послезавтра уже.

МАКЛАКОВ: Да. И я просто вас искренне приглашаю. Потому что если вы хотите поплакать и поржать, ну это просто действительно... Я считаю, что мне так повезло, что участвую в этом проекте.

СТАХОВСКИЙ: Надо пойти, надо пойти.

МАКЛАКОВ: Это я не вру, потому что вы можете потом в меня кинуть практически любым предметом, если это окажется не так. Просто я давно в таком спектакле не участвовал.

КУЗЬМИНА: А у него будет еще какой-то день? Потому что не всегда за три дня можно успеть купить билеты.

СТАХОВСКИЙ: Ну, видимо, да.

МАКЛАКОВ: Этого я не знаю. По-моему, потом мы идем в отпуск до августа или сентября, я просто не помню.

СТАХОВСКИЙ: А, ну сезон же, да, и он закрывается, открывается, и всякие там начинаются гастроли.

МАКЛАКОВ: Да. 5 июня мы третий раз летим в Самару его играть, потому что люди просят. И это действительно событие такое театральное.

КУЗЬМИНА: А с Тимуром Бекмамбетовым нет никаких контактов после "Ночного дозора"?

МАКЛАКОВ: Я должен был у него сниматься в этих продолжениях "Иронии судьбы", там и так далее. Не получалось, там надо было лететь в Прагу, а я как раз снимался. Пока нет, но надеюсь, что будет, потому что я не лезу, я не люблю этого.

СТАХОВСКИЙ: Ну понятно, да, об этом мы говорили, телефонные все эти истории, да.

МАКЛАКОВ: То есть терпеть этого не могу. Надо – найдут. Просто мне крупно повезло, что я встретился с таким художником. Это действительно художник, это уникальный человек, вообще во всем, это вообще не похожий ни на кого человек.

СТАХОВСКИЙ: Ни на кого. Спасибо вам большое.

МАКЛАКОВ: Пожалуйста.

СТАХОВСКИЙ: Алексей Маклаков был сегодня у нас в гостях. Удачи вам! И послезавтра, надеюсь, встретимся на спектакле.

МАКЛАКОВ: Хорошо.

КУЗЬМИНА: Спасибо.