За кадром Надеваете акваланг, и перед вами целый мир
Программу "За кадром" ведёт Николай Мамулашвили.
Представители самых разных профессий, порой редких, порой экстремальных, но чаще самых обычных – гости в нашей студии. Испытатели, врачи, водолазы, пожарные, дипломаты, лётчики, автогонщики, альпинисты, журналисты и спасатели... Этим профессионалам есть, что рассказать об изнанке своей работы, о том, чего мы не знаем, о том, что обычно остаётся за кадром. Их всех объединяет одно: любовь к своему делу. Это люди с характером, они никогда не отступают. Каждый из них обрёл своё настоящее признание и находится на своём месте.
Гость в студии – учёный, морской биолог, начальник водолазной службы Беломорской биологической станции МГУ Александр Семёнов. К слову, он известный подводный фотограф. Его работы часто публикуют журналы "Nature", "National Geography" и другие авторитетные издания. Александр также является вдохновителем и руководителем крупного российского экспедиционного проекта по изучению морей и океанов "Акватилис" (“Aquatilis Expedition”). Команду "Акватилис" составляют молодые учёные, дайверы, фотографы, операторы и моряки. Они изучают самых удивительных животных, населяющих Мировой океан, и, в частности, планктон, самое важное звено в пищевой цепи, индикатор экологического благополучия Земли.
Когда вы говорили о своём проекте "Акватилис", вы упомянули, что в вашей команде есть итальянец. Вы общаетесь с западными коллегами? Насколько плотно? И вообще что это за люди?
А. Семёнов: Да, конечно общаемся. Когда мы организовывали экспедицию, мы в принципе консультировались с несколькими крупнейшими учёными, которые изучают планктон. То есть, основной темой нашей экспедиции были те животные, которых невозможно изучать никак, кроме как под водой. Это относится к желетелому планктону. Это всё мягкотелое – медузы, гребневеки, сальпы. Всё, что родилось в мире без стен, у которых нет никаких приспособлений для того, чтобы ходить по дну или сидеть на стенке.
То, что вы сейчас перечислили, – это, как я понимаю, главные объекты ваших съёмок?
А. Семёнов: По большей части да, но сейчас мы занимаемся, конечно, всем вообще. Как натуралисты. Так вот, когда мы организовывали нашу экспедицию, то спрашивали учёных, насколько изучен планктон? Естественно, мы сами примерно головой понимаем, что изучен он не особо, но, когда мы обратились к специалистам, те сказали, что, наконец, хоть кто-то этим занялся. Потому что есть лаборатории, есть целые команды, которые работают с планктоном, но они делают это локально, рядом со своими институтами, в морях, которые примыкают к их странам.
С научным сообществом мы довольно плотно завязаны. Как только мы находим какой-то новый нюанс в подводной жизни, который для нас кажется интересным, мы пишем конкретному специалисту. А всех этих людей можно найти, они – одна большая сеть, которая всех-всех знает. И, либо отправляем ему пробу, которую собрали (он будет безмерно счастлив), либо даём ему текстовый материал о том, что мы увидели. Если подтвердить это ещё фотографиями, то это вообще будет фантастика. Он напишет статью в соавторстве с вами, и вы как бы будете полноценным соучастником научного открытия.
Погружение – вещь интересная, иногда опасная в какой-то степени, экстремальная. Не могу не спросить о каких-то интересных, курьёзных, возможно опасных случаях в процессе работы. Есть что-то на вашей памяти?
А. Семёнов: Случаи постоянно бывают, конечно. Я как начальник водолазной службы очень серьёзно отношусь к технике безопасности. Естественно, всегда настраиваю водолазов, чтобы они у нас не потонули, не погибли и, в общем, вели себя осторожно под водой. Тем не менее, я все равно всем говорю, что примерно каждые 50-80 погружений у них будет случаться какой-нибудь серьёзный косяк, с оборудованием или ещё с чем-то.
В моей жизни, а всего у меня порядка 900 погружений, случалось всякое. И оборудование отказывало. Причём я был тогда подо льдом, невозможно было всплыть. На баллонах стоит дублирующая система. У каждого баллона по два вентиля специальных. Если один вдруг замёрзнет или откажет, вы можете пользоваться вторым. Но отказали оба сразу. Причём самое удивительное, что у напарника они отказали тоже. То есть, это у нас был не очень удачный сервис снаряжения, и мастер забыл там что-то то ли открутить, то ли прикрутить. Единственное, что спасло, под лёд мы ныряем привязанными к верёвке, и снаружи стоит человек, который страхует. В тот раз мы прямо как во время обучения подёргали за верёвку, и нас выдернули в момент просто из-подо льда. Ну, это было довольно страшно.
Ещё один момент был тоже, когда я против всех техник безопасности в Японском море полез нырять ночью в одиночку без страховки. Потому что было это рядом с берегом. Потому что вот – дом, из которого можно выйти в акваланге, а вот – берег, но я не ожидал, что там на глубине два метра живут медузы, которые можно трогать всего пару раз в жизни. Это медузы-крестовики.
Они ядовитые?
А. Семёнов: Они очень ядовитые. Когда вы её первый раз трогаете, вы, скорее всего, попадёте в больницу с температурой за 40 градусов, с галлюцинациями, вас будет тошнить, у вас будет лихорадка, всё будет довольно печально. Один мой коллега зашёл с сачком половить какую-то маленькую живность, просто закатал штаны и зашёл по колено в воду. Его ужалила эта медуза-крестовик. Он неделю провёл в больнице, и второй раз ему в это море нельзя заходить вообще. Просто потому, что во второй раз человеческий организм убьёт вас сам. Потому что первый раз – это настолько сильный для него стресс, что он вырабатывает антитела для следующего раза. И на следующий раз у вас случается анафилактический шок, аллергическая реакция, потому что на тот же токсин у вас уже подготовлены антитела, и они выбрасываются в диком количестве, организм просто не выдерживает и сам вас убивает. Такая дурацкая система, но в данном случае иммунный ответ настолько сильный, то получается вот так.
Так вот, плавал я ночью, у меня было только два небольших фонарика на вспышках на камере, и вот светят они перекрёстно, и я вижу, что в перекрестье попала какая-то маленькая медузка. Я тогда ещё не знал, как она выглядит, просто знал, что она там была. И вот плывёт она в сторону моего лица, а это единственная открытая часть у холодноводного водолаза. Под маской – щёки и губы. И ровно туда она направляется. И было ощущение, когда от момента, когда ты увидел какую-то опасность, и до момента, когда ты начал что-то делать, проходит вроде как очень много времени, а на деле меньше секунды. То есть, я успел про эту медузу всё прочитать в своей голове, что я помнил, подумать, что мне делать, потому что вперёд на неё грести никак нельзя, руками отодвигать её лучше не надо, потому что на перчатках часто остаются стрекательные клетки этих медуз. То есть, бывает, когда я плаваю в Белом море и случайно наматываю на перчатки щупальца медуз, а потом нос вытираю, это не очень приятно. С медузой-крестовиком всё гораздо хуже. И это был момент, когда я начал грести назад просто мгновенно.
У вас было порядка 900 погружений. И каждое погружение сопряжено с определённым риском. Всегда что-то может пойти не так. Наверняка на вашей памяти есть много интересных случаев, связанных с работой под водой.
А. Семёнов: Куча была случаев. Один раз я выныривал, и мне чуть не сломало шею лодкой. Потому что вынырнул, когда раздуло большие волны, и пластиковая лодка с жёстким дном, которая подошла меня забирать, подпрыгнула на волне, и в этот момент я оказался ровно под её килем. Мне пришлось погрузиться с такой скоростью, с которой я в принципе не могу нырять. Для этого надо одновременно выдохнуть весь воздух, выдуть всё, что у вас есть в надутом жилете. И при этом я ещё подстраховался рукой вместе с камерой, чтобы если что, то разбило камеру, а не меня.
Один был случай, когда у меня на 18-метровой глубине лопнула у сухого костюма шея, и в костюм начала заливаться вода. Температура воды была 0 градусов. Если она доходит до грудины, до уровня сердца и выше, то у вас есть, чаще всего, 1-2 минуты. Потому что в ледяной воде на большой глубине это всё очень грустно. Вода наливается очень быстро.
Я, слава богу, был с напарником, показал ему, что у меня порвалась шея и что мне пора всплывать. Начал всплывать. Но когда у вас в ногах уже есть два лишних ведра ледяной воды, всплывать не так просто, костюм при этом становится ещё чуть большего размера. И я на полностью надутом жилете, обняв напарника, который был тоже весь надутый, мы поднялись кое-как наверх. И там нужно вылезти в лодку. А вылезти невозможно, потому что у вас уже три с половиной ведра воды. То есть, лишних 30-40 килограммов, которые у вас в ногах и вам мешают. В итоге меня раздели, пока я держался за лодку с уже заледеневшей поясницей, потому что вода добралась до середины костюма, а затем меня переворачивали и, держа за ноги, выливали из меня эту воду. Глупая была картина, когда два человека в лодке держали меня за ноги, голова моя под водой, и меня просто поднимали, чтобы у меня через шею выливалась эта вода.
Также на меня нападал осьминог размером 3,5 метра. Тоже такое было.
Наверное, как у Жюля Верна?
А. Семёнов: Это был очень странный случай, потому что осьминоги обычно не нападают. Они уходят, выпускают чернила, прячутся в норы. Но тут попался какой-то осьминог, который весьма себя уверенно чувствовал. Он сначала залез мне на ногу и полз по ноге наверх, чтобы, я не знаю, что сделать. Мне это не понравилось. Потому что он ползёт, раздувается, краснеет, воронкой своей дышит и смотри очень недобро. У них по взгляду на самом деле можно много что определить. И я его поколотил свободной ногой, потому что в руках у меня была камера. По мне ползёт здоровенный осьминог, больше меня размером, в общем, странно себя чувствуешь. Я как-то испугался, сбил его и решил, что теперь-то я его сфотографирую, потому что это был первый мой осьминог, встреченный в Японском море.
И он не стал удирать?
А. Семёнов: Он не стал удирать, сел на камень, и тут навстречу мне плывёт мой напарник и показывает, что там большой осьминог сидит. Я ему отвечаю, что знаю, его уже видел. Но напарник меня не понял и пошёл к этому осьминогу, чтобы мне его продемонстрировать. И когда я повернулся, а я просто оплывал большой круг, как акула заходит на круг атаки, тоже с камерой, поменяв все настройки, и заходил, чтобы сфотографировать этого осьминога, то увидел потрясающую картину. Видимо, когда мой коллега подплыл к осьминогу, тот на него напрыгнул. И я увидел, что есть баллон, две ласты, а всё остальное – это осьминог, который целиком обнял щупальцами этого человека. Осьминог был огромным, но парень оказался довольно опытным, он его отодрал от себя, повернул щупальцами в другую сторону, чтобы тот не мог прилепиться. И вот у меня есть фотография этого момента, где он держит осьминога на вытянутой руке за одно щупальце. И ещё полметра этого шупальца свисает из руки. А нижние щупальца осьминога заканчиваются сильно ниже его ласт. То есть, взрослый человека в ластах, а это 2 с небольшим метра, и рядом здоровенный осьминог, просто огромный.
О чём я вас в ходе беседы не спросил и что бы вы могли рассказать мне и радиослушателям такое интересное?
А. Семёнов: Наверное, о том, для чего всё это делается. На самом деле, когда я стал морским биологом и начал заниматься современной наукой всерьёз, я понял одну простую вещь: современная наука – она безумно интересная, безумно сложная и она очень узкоспециализированная. То есть, когда вы начинаете делать науку на современном уровне, чтобы это публиковалось в серьёзных журналах вроде "Nature" и "Science", вам нужно применять самые современные методы. Вам понадобятся молекулярные, генетические и все-все другие инструменты, которые сейчас важны и интересны. И даже та романтичная морская биология, которой бы вы хотели заниматься, она все равно содержит эти суперсовременные инструменты. Мне это немножко не понравилось, потому что мне всегда хотелось заниматься описательной биологией, как это делали натуралисты в XIX веке. Когда они видели, вот животное живёт, и живёт оно так-то. Взять того же Джеральда Даррелла (Gerald Durrell). У него были художественные описания поведения животных. Это очень интересно и здорово. И я как-то начал понимать, что сейчас этого практически нет.
Сейчас наука стала узкоспециализированной, очень крутой, очень интересной, но разобраться в ней без профильного образования практически невозможно. А заинтересовать людей идти в науку, тем более в морскую биологию, и становиться водолазами-исследователями подводного мира как-то нужно. Основная цель всей этой активности, всех экспедиций – это, в первую очередь, популяризация, чтобы вдохновлять детишек, подростков, чтобы у них загоралась такая же лампочка: ага, можно стать морским биологом, ага, там куча всего неизвестного. Я всегда на лекциях, когда их читаю, говорю, что все ждут, когда к нам спустятся пришельцы. А на самом деле гораздо всё проще. Надеваете акваланг, идёте по воду, и там перед вамис целый мир, причём вы можете стать первооткрывателями. Мне кажется, что с таким подходом океан будет изучен гораздо быстрее, чем даже если вся наша команда будет исследовать каждый своего "зверька" полжизни и разбираться в систематике каких-нибудь отдельных групп. Если нам удастся впечатлить 10-20-50 людей стать морскими биологами, эффективность всего этого изучения вырастет в несколько раз. Основная наша задача – именно популяризация.
Вёл программу Николай Мамулашвили. Режиссёр выпуска Татьяна Бондаренко.
