ФМБА создало ковид-калькулятор для прогнозирования тяжести заболевания
Грозит ли России вторая (или уже третья) волна эпидемии коронавируса? Как ее предотвратить? Как знания о коронавирусе, полученные в ходе первой волны, получили ученые, и как это помогает в разработке новых способов диагностики и лечения COVID-19? Об этом в эфире телеканала "Россия 24" рассказала глава Федерального медико-биологического агентства (ФМБА) Вероника Скворцова.
- Вероника Игоревна, спасибо большое, что нашли сегодня время для нас. Мы по-прежнему с вами встречаемся в период пандемии заболевания COVID-19, мир переживает вторую, кто-то говорит – первую волну, но уже готовится к третьей. Как специалисты Федерального медико-биологического агентства оценивают ее вероятность?
- Сейчас и у нас в агентстве, и в мире разработаны математические модели, которые позволяют отследить течение заболевания и развитие эпидемического процесса COVID-19. Если оценивать вероятность волны без учета вакцинации, но с учетом нативных особенностей вируса SARS-CoV-2 и того иммунитета, который он вызывает (в среднем он длится около шести месяцев), и особенности титра антител, которые возникают у переболевших (по нашим данным, около 80 процентов имеющих титры, имеют в количестве менее пяти, если оценивать по коэффициенту позитивности, то есть не очень высокие защитные титры), то третья волна должна быть неизбежной. Она должна возникать примерно начиная с мая и пик ее придется на октябрь текущего года.
Однако наличие вакцин эффективных меняет эту ситуацию. Вот если мы берем для разработки моделей такие условия, что вакцина имеет эффективность 94 процента, как заявляют производители, и поствакцинальный иммунитет с длительностью не менее чем длительность при нативном заболевании, шесть месяцев, для того, чтобы полностью избежать этой волны, мы должны привить либо 25 процентов населения страны, если говорить об одноразовой кампании, которая будет продолжаться не более двух месяцев, либо, если эту кампанию растянуть до мая и прививать последовательно, то тогда потребуется около 30 процентов. Почему? Потому что нативный иммунитет у тех, кто переболел, по максимуму в нашей популяции может составлять более 40 процентов, от 40 до 47, по разным математическим моделям. То есть, таким образом, если мы достигнем величины около 70 (имеющих иммунитет – ред.) процентов с помощью вакцинации, то это обеспечит безопасность. Если поствакцинальный иммунитет будет более длительным, скажем, если он будет длиться полтора года, тогда количество вакцинированных может быть даже несколько меньше, и это обеспечит профилактику второй волны.
- То есть, как бы то ни было, в ближайшие месяцы нам предстоит привить несколько десятков миллионов человек, до 40-50 миллионов?
- Думаю, что да.
- Значит, нужно больше вакцин хороших и разных. У нас на сегодняшний день зарегистрировано три вакцины, и Федеральное медико-биологическое агентство заявляет о готовящейся четвертой вакцине, вашей. В чем заключается ее инновация?
- Ну, я хотела бы сказать, что те вакцины, которые уже есть, они безусловно эффективны и они дают достаточно высокую защиту антительную. ФМБА на протяжении нескольких месяцев проводит постоянное эпидемиологическое наблюдение за ситуацией. Где-то с мая прошлого года мы выявили 3,5 тысячи мутаций SARS-CoV-2 у россиян, но из них практически все не имеют никаких последствий. Это однонуклеатидные замены, абсолютно нейтральные. Более того, они и не распространяются среди популяции. Мы выявили семь мутаций, которые достигли пятипроцентного и более распространения среди нашего населения. Но, кроме того, мы проверили все тесты российские, которые сейчас используются на нашем рынке, в наших клиниках и поликлиниках и так далее, и праймеры этих тест-систем. Они никаким образом не связаны с мутациями, они все эффективны, также, как должны быть эффективны уже существующие вакцины.
Теперь в отношении нашей вакцины. Безусловно, весь мир опасается: если доминировать начнут новые штаммы, то необходимы совершенно другие механизмы защиты. Прежде всего, необходимо искать другие консервативные фрагменты других белков вируса, которые также являются иммуногенными и вызывают иммунитет разного вида. И таких белков несколько. Это раз. Второй момент: необходимо искать механизмы преимущественного влияния на клеточный иммунитет. Именно потому с лета 2020 года мы разрабатываем совершенно новую технологическую платформу для формирования рекомбинантных препаратов вакцинальных. Эти препараты как раз должны быть направлены на создание такой вакцины, которая преимущественно действует не на S-белок, наружный изменчивый, а на другие белковые структуры, более универсальные для всей линейки коронавирусов, более консервативные, не подлежащие изменчивости и, кроме того, вызывающие преимущественно длительный клеточный иммунитет.
Сложность процессов, в которые мы вступили, заключается в том, что это новая платформа. Мы ее создавали – для этого было изучено огромное количество белковых фрагментов, все белковые фрагменты были типированы по тем признакам, о которых мы говорили: консервативность, изменчивость, иммуногенность. Изучение иммуногенности пришлось проводить по всему спектру возможных механизмов развития иммунитета. И мы должны были отобрать те фрагменты, которые удовлетворяют двум условиям: консервативность и иммуногенность. Когда эти фрагменты были отобраны, начался новый период очистки – для рекомбинантных препаратов очень важна степень очистки, она должна приближаться к 100 процентам. Она должна превышать 95 процентов. Мы сейчас достигли уже 98 с лишним процентов. И, соответственно, это такой долгий путь большой группы авторов.
- Да, действительно, клетка долго помнит инфекцию, с которой она когда-либо встречалась, этот иммунитет может сохраняться на протяжении многих лет. Вопрос, как его увидеть и как его сосчитать, клеточный иммунитет? Этим вопросом сегодня задаются очень многие ученые.
- Вы знаете, что есть хорошо разработанные методы оценки клеточного иммунитета – такие как проточная цитометрия, которая позволяет выявить как бы неспецифический пул Т-клеток и среди них выделить клетки памяти. Есть такой метод как элиспот, который позволяет оценивать наличие клеток памяти и Т-лимфоцитов по продуцируемым ими веществами – такими, как разные цитокины, интерфероны и так далее. Есть методы, комбинирующие первые со вторым.
Но мы располагаем суперсовременным методом, кроме нас, наверно, всего несколько лабораторий в мире им располагают – это метод, основанный на полногеномном исследовании фракций лимфоцитов крови человека. Это самый точный метод, который не позволяет ошибаться вообще. Это позволяет нам, во-первых, и разрабатывать препараты, и в динамике определять популяционный иммунитет. Вот этот метод мы включили в наше эпидемиологическое исследование, которое показало, что те люди, которые переболели COVID-19 и имеют антитела, имеют, как правило, клеточный иммунитет. Те, кто не имеет антител, более чем в трети случаев тоже имеют клеточную память и клеточный иммунитет. Но самое интересное, что так называемые здоровые, которые якобы не переболели и не имели признаков заболевания, и не имеют антител, как минимум в трети случаев тоже имеют клеточную защиту. И это может быть связано, с одной стороны, с бессимптомным проявлением инфекции, потому что по разным авторам процент бессимптомных случаев не ниже 40 точно, а по некоторым авторам выше. С другой стороны, Т-клеточный иммунитет иногда бывает перекрестным и перекрестным по отношению к сезонным коронавирусам, которым люди могли переболеть и раньше.
- Звучит захватывающе, но, нужно сказать, звучит и дорого. Соответственно, параллельно с разработкой вакцин вы должны разрабатывать и тест-системы, которые помогут привитым выявлять наличие вот этого клеточного иммунитета и его объем.
- Я хотела бы, во-первых, отметить, что вот эту площадку технологическую, безусловно, нам помогла сделать субсидия государства, которая была выделена для того, чтобы мы очень быстро лабораторию развернули. Когда мы поняли, что мы рецептуру нащупали, мы начали сами строить цех по производству вот этих рекомбинантных вакцин. В настоящее время строительство практически завершено. Мы в ближайшем будущем приступаем к квалификации и к валидации этой площадки, и мы надеемся, что к июлю, когда мы подойдем уже к клиническим испытаниям этой вакцины, у нас уже будет полностью готовый цех высокопроизводительный. Все это происходит в Санкт-Петербургском Институте вакцин и сывороток. Этот институт знаменит тем, что это единственное сейчас производство российское, которое современные вакцины преквалифицировало во Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ). Просто навыки создания GMP-производства и соответствие всем тонкостями, которые требует международное сообщество, они на этом производстве есть.
Если перейти к вашему вопросу о тест-системах, я хотела бы отметить, что впервые так называемую 501 мутацию, которая является доминантной в британской линии, мы выявили в России в августе. Как и в случае возникновения в Великобритании, так и у нас эта мутация возникла у больного онкологическим заболеванием. Известно, что только в случае выраженной иммунносупрессии, иммунного подавления у человека, вирус начинает особо интенсивного мутировать. И большинство мутаций возникает у людей, больных онкологическими и другими аутоиммунными заболеваниями с низким иммунитетом. Но при этом эта мутация не имела распространения в нашей популяции. Тем не менее, это заставило нас наряду с имеющимися методами полногеномного секвенирования вируса разработать экспресс-методы. Это ПЦР ускоренный, который позволяет как бы ожидаемые, наиболее неприятные мутации быстро выявлять. Это мутация 501, это мутация 681, которая характеризует британскую линию вместе с 501 мутацией, это мутация 484, которая характеризует ЮАР и Бразилию.
Мы сделали эти тест-системы. Сейчас мы их все свели в одну тест-систему, которая позволяет просто по мазку переделить именно те линии, которых мы все опасаемся. Соответственно, эта тест-система прошла апробацию и валидацию в наших эпидемиологических исследованиях. Мы готовимся сдать на регистрацию. Надеюсь, что это будет уже в середине марта.
- Не меньший интерес вызывает у экспертов препарат, который разрабатывается в ФМБА, который называется "Мир-19".
- Его активным действующим веществом является микро-РНК, отсюда и название "Мир", ну и 19, поскольку COVID-19 возник. Препарат создан, он прошел очень полное доклиническое исследование. Поскольку это абсолютно новая молекула, ее надо было исследовать и на безопасность, и на возможное влияние на геном человека, на иммунитет человека, на разные другие моменты смотреть. Это была очень серьезная и комплексная работа Института иммунологии ФМБА. Работа эта полностью завершена. Доказана безопасность вакцины и ее очень высокая эффективность в эксперименте на животных и на культуре клеточной со снижением вирусной нагрузки в 10 тысяч раз. То есть фактически этот препарат является антидотом. У нас сейчас завершается уже фактически первая фаза (испытаний – ред.).
- Есть добровольцы?
- Конечно. На добровольцах исследование практически завершено. Мы не видели никаких побочных эффектов. Но, естественно, при составлении отчета детально изучается статистический анализ всех – и лабораторных, и клинических – показателей. Поэтому ждем окончательного отчета. Мы планируем уже в ближайшем будущем начать вторую фазу испытания пациентов с коронавирусной инфекцией.
- Сколько добровольцев примерно?
- 50 добровольцев.
- Я обратила внимание на то, что, рассказывая об этом препарате, вы упомянули возможность его профилактического применения. Соответственно, возникает вопрос, что он должен быть доступен, в отличие от рецептурных препаратов против ковида, которые появлялись в прошлом году. Как это организовать, какие процедуры?
- Пока мы рассматриваем этот препарат как терапевтический, который назначается врачом при появлении первых признаков заболевания и подтверждения с помощью ПЦР-диагностики, что это COVID-19. Препарат должен использоваться нескольких дней, до двух недель, в виде ингаляции два раза в день по 20 минут. В этой связи пока это лечебное средство. Но мы понимаем механизм действия, понимаем, что и как постконтактная профилактика в перспективе этот препарат может быть использован.
- Для групп риска, для врачей, например?
- И для врачей, и для тех, кто просто знает, что вчера общался с человеком, который заболел. Поэтому мы сейчас наряду с выпуском первой формы лечебной работаем над созданием других лекарственных форм этого препарата. Возможно, это будет спрей для носа, это может быть спрей для ротоглотки, который мог бы использоваться более широко, о чем вы говорите – открыто в аптечной сети. Но это следующий шаг.
- Мы уже многое знаем о вирусе. ФМБА, наверняка, больше других, поскольку есть еще больше 50 ковидных госпиталей, где ваши врачи работали с заболевшими. Что дает это знание? Дает ли оно нам возможность подготовиться к новой пандемии, увидеть, какие угрозы нас поджидают в ближайшем будущем? И как мы научились лечить SARS-CoV-2?
- Конечно, сейчас мы существенно лучше понимаем, с чем мы столкнулись, хотя сказать о том, что мы знаем все об этом вирусе, будет неправильно – это живая развивающая система. И очень много еще предстоит изучить дополнительно. Мы сейчас очень хорошо понимаем, что начинают болеть все одинаково несложно, но инфицированные разделяются в конце первой недели заболевания, скажем так, на группы по тяжести заболевания. И часть пациентов, именно с 7 по 12 день, характеризуются тем, что начинается системная воспалительная реакция, основанная на извращенном гипериммунном ответе и аутоиммунном ответе. В этой связи здесь фактически уже приходится лечить не столько противовирусной терапией, сколько влиять на механизмы иммунной реакции самого человека, для того чтобы ее погашать, устранять и так далее. Поэтому сейчас в ФМБА разработало прогнозный калькулятор на основе нашего обучения, который позволяет в первые дни заболевания с очень высокой степенью достоверности, существенно выше 90 процентов, предсказать, что в конце первой недели он заболеет тяжело. Вот это очень важно. Мы сейчас провели валидацию этого калькулятора, и через неделю он будет в открытом доступе и на сайте ФМБА. Мы готовы его предоставить всем, кто будет в этом заинтересован.
Опыт работы с COVID-19, безусловно, делает нас и более подготовленными к любым новым инфекциям (и не только вирусным), потому что за прошедший год мы прежде всего приобрели навыки быстрого изучения структуры вируса и разработали все необходимые технологические приемы быстрого полногеномного секвенирования этого вируса. Причем мы в очень высоком проценте, более 88 процентов, можем раскрыть фактически весь состав вируса – это не всем удается. Это первое. Второй момент: на основе вот этого раскрытия структуры мы научились быстро выявлять мутации и характеризовать их по тем признакам, которые требуют измененного отношения к профилактике и лечению. Мы сформировали технологические платформы разнообразные, кроме тех, которые у нас были, для быстрой выработки лекарственных препаратов, включая вакцины. Наработки, которые позволят нам встретить новую любую бактериальную или вирусную опасность в следующий раз, у нас, безусловно, есть.