"Уверен, что настоящие таланты будут". Интервью с членом жюри конкурса "Щелкунчик" Дмитрием Башкировым
С 4 по 11 декабря в Москве пройдёт XVIII Международный телевизионный конкурс юных музыкантов «Щелкунчик». Накануне церемонии открытия наш корреспондент Юлия Зиньковская взяла интервью у члена жюри конкурса Дмитрия Башкирова – народного артиста РСФСР, прославленного пианиста и музыкального педагога.
Ю.З. - Вы – в составе жюри в номинации «Фортепиано». В этой номинации самые маленькие участники. Например, пианистке из Якутска Аиде Филипповой всего 7 лет! Будете ли делать скидку на возраст, или в музыкальном состязании все равны?
Д.Б. - Я ни разу не сидел в жюри с такими маленькими детьми! У меня только на мастер-классах были такие юные ребята. Понимаете, разница бывает в возрасте, а бывает в уровне таланта, это разные вещи. Мы должны учитывать возраст каждого кандидата, одно дело – 7 лет, а другое – 14. Нельзя всех уравнивать! Я недавно был в Берлине с мастер-классом. Там был восьмилетний мальчик, который играл с оркестром трёхчастный концерт и все понимал, что я ему говорю. Вот такие вещи сейчас происходят!
Ю.З. - Как педагог, Вы, конечно, будете оценивать технику исполнения. На что еще будете смотреть? То, как маленькие артисты пропускают музыку через себя важно, но может ли это быть важнее «чистоты звучания»?
Д.Б. - Во-первых, я буду оценивать, каков у ребенка уровень природного, «фамильного» таланта, во-вторых, степень его реализации, это видно по тому, какие педагоги, кто с ребенком занимается, кто ведет эти таланты. Иногда может показаться, что как-то неправильно они развиваются. Я наблюдаю за современными малышами: такие таланты растут! Сейчас появилась плеяда потрясающе талантливых деток. В истории бывают такие периоды. И это не только в музыке, но и в поэзии, и в живописи, и во всех областях культуры. Меня всегда это интересовало. Вспомните, Шостакович, Прокофьев, Хачатурян – это была эпоха композиторов, я ее еще застал. И эта плеяда малышей – это что-то невероятное! Дай Бог, чтобы они дальше свой талант развивали, тогда это будет новое время больших, огромных талантов.
Ю.З. - Вы являетесь членом жюри многих международных конкурсов, но часто называете их «печальной необходимостью». Какие особенности «Щелкунчика» исключают его из этой категории?
Д.Б. - Без получения высоких премий на международных конкурсах не так просто стать популярным артистом. В основном благодаря конкурсам это происходит. Я не считаю, что единственной возможностью реализации таланта должны быть только они. Могу сказать о себе, что я очень не их любил. Один раз я участвовал в конкурсе, это был 1955-й год, все закончилось благополучно, я получил Гран-при, после чего Министерство культуры Советского Союза начало просто требовать, чтобы я играл, в том числе и на Международном конкурсе имени П. И. Чайковского. А я завоевал Гран-при на конкурсе им. Маргариты Лонг и Жака Тибо в Париже. И я отвечал: «Нет, я в принципе не люблю конкурсы. Мне повезло, но больше никогда в жизни! Если я буду прилично играть и меня будут приглашать, мне не нужны больше никакие конкурсы. Я просто хочу давать концерты и преподавать». Это моя точка зрения.
Что касается «Щелкунчика», я уверен, настоящие таланты там будут. Иногда на таких конкурсах природные таланты проявляются даже ярче, чем потом, когда люди взрослеют. На детском конкурсе нужно главным образом найти настоящие таланты. Но по существу это еще дети. И оценивать их нужно с позиции наличия таланта, наличия музыкального будущего, как ребенок будет развиваться, в каких он руках, то есть важно наличие хорошего педагога. Это для меня что-то новенькое!
Ю.З. - В юности Вы учились у Анастасии Давыдовны Вирсаладзе и Александра Борисовича Гольденвейзера. Как повлияли эти люди на Вашу музыкальную судьбу?
Д.Б. - Мне невероятно повезло, потому что Анастасия Давыдовна Вирсаладзе и Александр Борисович Гольденвейзер – педагоги абсолютно разного темперамента и приоритетов, но оба этих человека – выдающиеся музыканты! 12 лет я занимался у Анастасии Давыдовны Вирсаладзе, это когда я жил в Тбилиси до 18 лет. А она училась у самой знаменитой пианистки России – Анны Есиповой. Есипова была первой русской пианисткой, которая гастролировала, например, в США еще в конце XIX- начале XX века. Анастасия Давыдовна была как ангел. Приведу Вам такой пример. Мне пошел 16-й год. Был у нее последний концерт, ей было около 80 лет. Она должна была играть Шопена в Малом зале Тбилисской консерватории – легендарной сцене, на которой в свое время выступал Федор Шаляпин и Иосиф Гофман. И за два дня до концерта я пришел к ней на урок, а она говорит: «Дорогой мой мальчик, я тебя прошу, я буду репетировать завтра с оркестром, приходи, послушай, скажи мне, что тебе понравилось, что не понравилось в том, как я играю». Вы представляете?! Она настолько доверяла шестнадцатилетнему мальчишке, что хотела знать его мнение!
А когда я поехал в Москву и поступил к Гольденвейзеру, люди, которые знали меня и знали его, говорили: «Зачем же Башкиров поступил к Гольденвейзеру, он ведь совершенно не «гольденвейзеровец», он скорее «нейгаузовец» по темпераменту, по характеру! И все знали, что кого-то из своих постоянных учеников он должен сделать ассистентом. Вдруг к изумлению всех он сделал меня и дал двух или трех самостоятельных учеников! А когда его спрашивали, почему, он говорил, что хочет «каплю свежей крови вдохнуть». Я бесконечно благодарен годам, которые я провел с Александром Борисовичем, и ему самому, потому что он в педагогическом плане дал мне то, чем я до сих пор питаюсь и пытаюсь питать моих учеников!
Ю.З. - А чем Вы… «питаетесь»?
Д.Б. - Я питаюсь музыкой, не только питаюсь, но и живу ей! Я даже своим близким говорил, что они не будут никогда на первом месте в моей жизни. Они обижались. Говорили: «А кто?». Я отвечал: «Не кто, а что. На первом месте будет музыка. Лучшее место, которое вы можете занимать в моей жизни, будет второе, после музыки».
При этом, может быть, Вы и не поверите, но когда я начал преподавать, я больше любил педагогику, чем свою игру! Представьте себе!
Когда мне исполнилось 80, я сказал: «Все! Больше не буду играть концертов, потому что в том большом объеме, в котором я преподаю и играю, я уже не смогу быть на таком уровне. Лучше играть я не смогу, а хуже не хочу». И без всяких душевных травм и переживаний я посвятил себя педагогической работе. Это очередное подтверждение того, что все-таки педагогика для меня важнее того, что я играю.
Ю.З. - Какое Ваше педагогическое кредо?
Д.Б. - Для меня главная педагогическая идея формулируется одной фразой: «Педагогика на вырост ученика». То есть я всегда делал так, чтобы мои ученики сами становились своими учителями. Поэтому очень многие из них – прекрасные педагоги.
Ю.З. - С 1991 года Вы – профессор Высшей музыкальной школы им. Королевы Софии в Мадриде. С 1992-го – профессор Музыкальной академии на Комо в Италии. Видите ли Вы в ком-нибудь из учеников своего последователя?
Д.Б. - Я не хочу создавать свои копии. Наоборот! Я всегда хотел понять сущность внутренней талантливости ученика, направить его, развить те качества, которые уже заложены в нем, и, кроме того, попытаться открыть какие-то сферы, в которых он себя раньше не проявлял. Талант нужно направить и как можно в более широкое русло, а не только слушать: «Вот я такой! Я только так буду играть!». Нужно попытаться открыть стороны, которые человек и не чувствует в полной мере.
Ю.З. - Считаете ли Вы, что дети своих звездных родителей должны идти по их стопам? Ваша дочь, Елена Дмитриевна, продолжает Ваше дело и является успешной российской и израильской пианисткой. Это был ее личный выбор?
Д.Б. - Да! Она с удовольствием занималась с хорошими учителями, была у замечательного педагога Е.М. Тимакина в Центральной музыкальной школе. Потом сказала: «Папа, он такой строгий! Я не могу! Я боюсь его». Пришлось перевести ее в другой класс, где преподавательница вела ее дальше.
Сейчас я очень радуюсь за нее. Она не только играет повсюду, она организовала в Иерусалиме Международный фестиваль камерной музыки, который сейчас имеет мировое имя. Она сама! Я бы никогда такого не сделал. Моя дочь гораздо организованнее, чем я. На фестивале выступают 45-50 артистов, он проходит 1,5 недели. Она и сама очень много играет и в Южной Америке, и в Европе, и серьезно играет. Не нарадуюсь я!
Ю.З. - За полувековую историю Вашей концертной деятельности Вы объехали полмира. Есть ли дорогие сердцу площадки, любимые сцены? На родине – в России, или на «двоюродной родине» – в Испании?
Д.Б. - Дело не в сценах... У меня всегда были приоритеты: Петербург, Москва, Новосибирск и Свердловск (теперь Екатеринбург) – это для меня были любимые города. И вот совсем недавно был в Новосибирске после почти 30-летнего перерыва. Вы не представляете, каким теплом они меня принимали, как я был рад побывать там и встретить тех людей. Я там играл в молодые годы почти каждый год. Я так привык! Прекрасная консерватория, филармония, прекрасный симфонический оркестр. Это был очень большой музыкальный центр. И сейчас там достаточно высокий уровень сохраняется, но, может быть, чуть слабее, чем в те золотые времена. Меня часто приглашают на педагогические мероприятия и за океан. «Трансокеанское» все откинул. Никаких Японий, никаких Южных Америк. Только Европа.
Ю.З. - Публика часто относится к концертам как к светским мероприятиям, к аплодисментам – как к жесту приличия. Как сделать так, чтобы музыка со сцены была, прежде всего, духовной пищей?
Д.Б. - Искусственно делать ничего нельзя. К сожалению, состав публики на концертах уступает составу, который я помню в том тысячелетии. Я выступал с конца 50-х годов до своего 80-го года. И чтобы когда-нибудь кто-нибудь хлопал во время выступления между частями симфонии или концерта….просто нельзя было такое предположить! Сейчас же хлопанье в ладоши после каждой части. Я должен признать, что состав аудитории стал менее квалифицированный, несколько менее влюбленный в классическую музыку. Но все равно очень много достойной публики бывает.
Ю.З. - О чем Вы обычно думали, когда выходили на сцену?
Д.Б. - Я никогда не думал о том, чтобы производить впечатление. Думал, что надо выйти сегодня и играть на максимум. И это очень редко удавалось. После некоторых концертов говорил себе: «Были места хорошие, но в целом это никуда не годится». Я всегда был очень самокритичен. Одновременно выступал как артист и оценивал себя как педагог. Никогда я не думал о себе лучше, чем я есть на самом деле. В этом отношении могу себя похвалить.
