Катерина Новикова: «Любимая работа всех держит в тонусе»

20 лет в Большом театре – немалый срок, а для должности руководителя пресс-службы самого известного театра страны тем более. Катерина Новикова — человек, искренне влюбленный в свою работу, в театр, в жизнь. В своём интервью она рассказала, как оказалась в театре, об особенностях своей работы и о том, чем и как сейчас живет Большой.

— В этом году у Вас две круглые даты: и личный юбилей, и 20-летие работы в Большом театре. Для начала хотелось бы поздравить Вас с днем рождения, и пожелать прежде всего здоровья, и чтобы улыбка никогда не сходила с Вашего лица. На всех фотографиях, во всех видеоинтервью, Вы всегда улыбаетесь, это поразительно...

Катерина Новикова: Спасибо. Думаю, это благодаря моим родителям. Мне очень повезло. Наверное, так уже можно говорить, когда дойдёшь до юбилея. И правда, мои родители совершенно чудесные, уникальные люди. Я у них один ребёнок, очень балованный. Они считали, что в детстве надо человека баловать (что и делали), ведь неизвестно, что потом будем. Ссылаясь на опыт страшных 30-х годов, мой папа утверждал, что те, у кого было счастливое детство, в жизни всё гораздо легче переносят.

— Значит, Вы пример той системы родительства, когда детям позволяют всё?

К. Н.: Скорее очень любят и занимаются. Со мной очень много в детстве занимались: и папа, и мама. Водили на музыку, на английский язык, в художественную школу, в бассейн, конечно, в театры. Мой папа сейчас — художественный руководитель театра Комиссаржевской, тогда он был завлитом. Это, наверное, близко тому, что делаю я, но в музыкальном театре такой должности нет. Тем более в Большом. А моя мама работала (и сейчас продолжает) в Союзе театральных деятелей.

— А об актерской карьере Вы мечтали?

К. Н.: Конечно, мечтала, у нас же дом был очень театральный, каждый день были гости, артисты, всегда полно было интересных людей. Стать актрисой — это была идея fix моего детства. В старших классах пошла в ТЮТ (Театр юного творчества, который существует в Петербурге при Дворце пионеров) и там моим главным достижением было бегать с копытами за задником, изображая скачущую лошадь. Тогда я окончательно осознала, что у меня нет яркого актерского таланта.

— Вы говорите об этом без сожаления?

К. Н.: А нет никаких сожалений! Я очень счастлива, и чувствую себя вполне воплощенным человеком. Конечно, в любой профессии, и в творческой, если нет таланта, то чему-то всё-таки можно научиться каждому. Можно научиться рисовать, петь, можно развить какие-то данные, но всё равно до определенного уровня. Если нет природного дара — прорыва быть не может. Чтобы быть актёром должны совпасть две вещи: феноменальный талант и сумасшедшее желание. Надо жизнь положить. Это должно быть призвание. Иначе в этой зависимой (от режиссера или худрука ) профессии искать себя не стоит. Это не было моим призванием. Но потом, когда я училась уже на театроведении, я поехала в Америку на курсы актёрского мастерства. Мои родители отправили меня в центр Юджина О’Нила, чтобы хорошо выучить английский — это была первая задача. Её мне выполнить удалось. Но одновременно стало еще очевиднее, что хорошей актрисой я не стану.

На первом прослушивании я там начала петь песню «Остров невезения», которую мы с моим другом Виктором Минковым, нынешним директором театра «Приют комедианта», разучили накануне моего отъезда в США (он мне помогал, чтобы я хотя бы в ноты попадала). Я стала эту песенку петь, и на втором куплете дама, которая нас отсматривала, сказала: «А что, эта песня вообще не кончается?» Видимо, наслушалась достаточно!

С Дэвидом Холлбергом. Фото из личного архива.

— 20 лет Вы работаете в Большом театре — как начался Ваш путь здесь? Ведь Вы — питерский человек, и, насколько я знаю, очень любите родной город.

К. Н.: До Большого я работала в Санкт-Петербургской филармонии, а еще до неё — три сезона в Мариинском театре. Когда ушла из Мариинки, не знала, что будет со мной дальше. Только твёрдо поняла, что оттуда уже надо уходить. В Филармонию меня пригласил Темирканов, но при всем моем обожании маэстро, сразу стало понятно, что место замдиректора, оформляющего визы и таможенные декларации — совершенно не моё. И в это самое время вдруг в моей жизни возник Большой театр.

— Они Вас сами позвали?

К. Н.: Да.Сейчас, спустя 20 лет я думаю, как мне повезло — в таком относительно юном возрасте оказаться в Большом театре. В 1990-2000 гг. наша страна переживала какие-то титанические смены эпох и давала возможность на разных ключевых позициях оказываться молодым людям. Когда наш бывший директор Анатолий Геннадьевич Иксанов (руководитель Большого театра с 2000 по 2013 гг. — Прим. ред.) сюда пришел, ему было 48 лет. Когда Владимир Викторович Васильев был вынужден покинуть театр, то и предыдущий пресс-секретарь Марина Панфилович ушла вместе с ним. И сама должность пресс-секретаря была очень новая. Ведь в Советском Союзе (с пятью газетами) пресс-секретарь в качестве отдельной единицы был не нужен.

А в новейшее время уже было не так: стали думать — кого взять на эту новую должность? Меня знали, потому что я три года была пресс-секретарём Мариинского — единственного театра, который в России может равняться с Большим. Меня и коллеги, и журналисты знали.

— Вы сразу согласились?

К. Н.: Ну, меня в это время еще в BMW звали на работу, и я уже ездила в Германию и прошла 14 собеседований за три дня. И в Москву я не собиралась. У меня всё стабильно было в Питере, я обожаю этот город. Я думала: приеду, посмотрю, мне интересно было. Переезжать совсем не собиралась. Но когда я уже оказалась в Большом театре, когда я вышла на Историческую сцену в тёмном зале, увидела эту люстру, которая так мерцает в темноте... это было решение мгновенное, принятое на сцене Большого театра. Мне стало очевидно, что отсюда уйти невозможно. Слава Богу, «услышала» свою судьбу.

С Дмитрием Черняковым. Фото из личного архива

— Вы сразу поняли, что это то место, где Вы хотите остаться?

К. Н.: Я вообще ничего не думала, я просто начала работать. Конечно, мне было легче от того, что за моей спиной уже был Мариинский театр. Там я была первым пресс-секретарем в истории. Нужно было с нуля разобраться в этой деятельности. А здесь я уже знала, как всё происходит. Но масштаб работы в Москве и масштаб работы в Мариинском театре сравнить невозможно. Ведь в то время в Петербурге сколько было телевизионных каналов? Это сейчас много (плюс появились филиалы самого Мариинского в регионах), а тогда было около трёх камер, редко больше. Единственный раз, когда их была тьма — это когда Владимир Путин, в качестве и.о. президента приезжал в Питер встречаться с Тони Блэром на премьере опере «Война и мир» (благодаря Андрону Кончаловскому я тогда поняла, что значит мощный пиар ход). Приехал московский президентский пул журналистов. Я впервые увидела что это такое — что-то невероятное. Целый автобус людей, множество камер. Увидела, как люди из администрации с этим пулом президента работают. Потому что когда у тебя одна камера или две, ты, конечно, можешь учитывать все пожелания, и с каждой камерой работать индивидуально. А когда у тебя 20 камер, они должны следовать тому режиму, который ты для них выстроишь. И в тоже время они должны получить все нужные материалы. Тогда для меня это был такой разовый мастер-класс.

— Свой первый рабочий день в Большом помните?

К. Н.: Я помню только, что меня начали со всеми знакомить. И представляли всех с именами и отчествами. Я думала, что вообще их никогда не запомню. Три тысячи человек и они не кончаются (смеется).

— Три тысячи человек Вам представили в первые дни работы, но понятно дело, что их еще больше. И среди них — артисты, которые подчас обладают непростым характером. Как удается ладить со всеми?

К. Н.: Я несказанно благодарна этому месту, которое, как магнит, притягивает творческих, талантливых людей. Благодаря Большому театру в моей жизни появились такие знакомства и друзья, о которых можно только мечтать. Юрий Николаевич Григорович, Елена Васильевна Образцова, Майя Михайловна Плисецкая. Настоящее счастье — моя дружба с такими людьми, как Ролан Пети, Джон Ноймайер, Джордж Бенджамин, Пьер Лакотт, Дэвид Холлберг.

Но если говорить про артистов Большого театра, с которыми я здесь работаю каждый день, то со всеми работать легко, особенно если они чувствуют твою искреннюю любовь к ним и заинтересованность. Моя должность особенная: мне не нужно биться за роль, я ничего ни с кем не делю и ничего не решаю, лишая или давая партии в спектакле. Поэтому могу со всеми быть в ровных, хороших отношениях. Я очень уважаю труд этих людей, всех, кто здесь работает и выступает. Уважаю их талант, преданность своему делу.

С Роланом Пети и Луиджи Бонино на улицах города. Фото: Михаил Логвинов

— Рабочий день ненормированный?

К. Н.: Совершенно ненормированный, и жизнь как-то даже тяжело делить на рабочие и нерабочие дни. Очень везёт в жизни тем, кто занимается тем, что любит. Тогда тебе не нужно думать, когда заканчивается рабочий день. Я просыпаюсь по утрам с радостью, потому что впереди меня ждет Большой театр. Если я в Москве, то я очень редко не прихожу на работу, какой бы день недели ни был.

— Мне говорили, что Вы знаете пять языков.

К. Н.: О, это преувеличение! У меня хорошие английский и французский. Мне повезло, что мои родители (которых в Советском Союзе дальше Болгарии не выпускали) почему-то были оптимистами и надеялись, что когда-то мы все будем путешествовать. А может быть, думали, что я в крайнем случае книжки почитаю. Поэтому меня с детства учили английскому, а потом отдали во французскую школу, и у меня ещё дома были очень хорошие педагоги... И вот французский, английский у меня действительно свободные. А потом в моей жизни возник японский.

— Вот это поворот!

К. Н.: Да, мне рассказали в шутку о курсах японского под Осакой. Но я решила, что этим предложением нужно воспользоваться. Поэтому я поехала на 9 месяцев в японскую деревню изучать язык и сделала действительно большой прогресс за это время. Но японский язык очень-очень трудный. Я знаю достаточно, чтобы заселиться в гостиницу, заказать еду или просто куда-то доехать. Но не вести трансляции из Большого театра, где я говорю по-английски и по-французски — мой японский не позволил бы мне так свободно рассказывать о балете. Правда, поскольку язык очень редкий, а Большой театр часто ездит на гастроли в Японию, главный бонус оказывается в том, что среди молодых артистов балета мой авторитет благодаря этим знаниям всё время растет (смеется).

Трансляция балета «Раймонда». Фото из личного архива

— Самое яркое событие в Большом для Вас какое?

К. Н.: Я не чувствую никакого подведения итогов. Нет такого вопроса, что я уже 20 лет в Большом и что дальше? Каждый день совершенно как новый. В моей профессии нельзя почивать на лаврах — всё время что-то меняется, возникают какие-то новые обстоятельства, и нельзя сказать что ты уже всё изучил, всё знаешь, всё это прошёл.

Но конечно, если обернуться, самый яркий и самый важный момент в жизни Большого театра (и, соответственно, в моей, потому что она идёт параллельно) — это открытие Исторической сцены после завершения реконструкции и реставрации. Подлинное чудо, что удалось эту реконструкцию закончить, ведь это почти стало долгостроем. Слава Богу, спасли восхитительное здание Исторической сцены. И вот проживая тогда те дни, мы понимали, что это, наверное, в нашей судьбе самое главное событие. Дмитрий Черняков поставил потрясающий концерт-открытие. На подмостки Большого выходили наши звёзды и приглашённые артисты. В один вечер на сцене были Светлана Захарова, Натали Дессей, Дмитрий Хвороствоский. Приехало очень много людей: иностранные гости — Жерар Мортье, Карла Фраччи, Бриджит Лефевр; были живы многие выдающиеся артисты — одновременно в театре присутствовали и Вишневская, и Плисецкая, и Образцова. Это был незабываемый день.

— Не могу не спросить о том опыте, который до недавнего времени еще никто не переживал — о днях карантина и о том, какова обстановка в театре сегодня.

К. Н.: У нас было морально тяжелое время, когда наши артисты не могли ни выступать, ни заниматься, ни музицировать, и все работали удаленно. Это было трудное время. Но балетные почти сразу объединились в класс, который давал Генадий Янин ( потом наши педагоги тоже начали виртуально заниматься). Я к этому классу тоже подключилась, без камеры, конечно. Было приятно присоединиться, потому что отсутствие человеческого общения, когда ты ни о ком ничего не знаешь, оказывается, очень давит.

А сейчас обстановка в театре очень хорошая. Во-первых, потому что сейчас мы работаем. Хотя зрителей всего 25%, но спектакли всё ещё идут, идут полномасштабно, мы не вынуждены, как в некоторых других театрах расставлять далеко хор, разделять артистов на сцене. Джон Ноймайер говорил, что у него в Гамбургском балете дуэты сейчас танцуют только семейные пары, по-другому нельзя — социальная дистанция... У нас всё, как обычно. Сейчас прошёл блок спектаклей «Садко» — колоссальная постановка, в которой на сцене очень много людей присутствует, и мы состав не уменьшили, всё было как в премьерные дни. Также все большие балеты наши идут. График прежний: все приходят утром, занимаются, есть вечером спектакли, есть много дебютов. Прекрасную идею смог осуществить Махар Хасанович (Вазиев — руководитель балетной труппы Большого театра — Прим. ред.), начав сезон с премьеры одноактных балетов разных хореографов .

Конечно, в театре усилены все меры по дезинфекции помещений: после каждой репетиции — влажная уборка, проветривание и так далее. Сейчас всех обязали по театру ходить в масках. Посторонние не могут зайти на территорию без теста на ковид. Если кто-то заболевает, то сразу определяется круг контактов, все сдают тесты и при малейшей опасности уходят на карантин. Много людей переболело. Сейчас примерно 80 человек болеет, но на коллектив 3000 человек это не такая большая цифра, по крайней мере, она не растёт.

Перевод речи Пласидо Доминго. Ноябрь 2020. Фото из личного архива

— Когда появился указ о 25% зрителей в театре, директор Большого Владимир Урин сразу заявил, что работать с заполненным на четверть залом будет нерентабельно.

К. Н.: Это нерентабельно, и с точки зрения экономики, не работать — лучше, потому что ты не вызываешь людей на работу, не платишь за контракты и так далее. Если не показывать спектакли, то таких расходов нет. А в художественном плане, конечно, лучше работать. Артист должен выходить на сцену, должен играть, должен чувствовать зрителя, это его жизнь. То, что происходит в стране, в мире, это, конечно, достаточно депрессивно, и непонятно какой оттуда и когда выход. Но мне кажется, что любимая работа всех держит в тонусе.

Беседовала Дженнет Арльт