Петр Востоков — о "Большом джазе" и Большом джазовом оркестре

— За что отвечает музыкальный руководитель в "Большом джазе"?
Петр Востоков: Это музыкальное шоу, и самое главное в нём — это музыка. Собственно, всё, что касается подборки композиций, составления программ, порядка, аранжировок — за всё это отвечал я. Это не значит, что всё это я делал единолично, но я ответственный за всю музыкальную составляющую.

— Вы с оркестром принимали участие в двух выпусках "Большого мюзикла", а какие чувства у вас возникли, когда вас пригласили на “Большой джаз”?
П. В.: Я давно этого ждал. Коллектив наш называется “Большой джазовый оркестр’’, нам уже 11 лет, и даже наше название говорит о том, что мы должны “озвучивать” этот проект (смеется). Естественно, я был очень рад. Не только участники показывают себя на всю страну, но и наш оркестр. Несмотря на то, что мы уже довольно популярный в Москве коллектив: играем во всех основных филармонических залах, во всех клубах. Но всё равно важно достучаться до какой-то более широкой аудитории. "Большой джаз" — это значит два месяца находиться в ритме постоянных репетиций. Напряжённая работа, и коллективу это только на пользу.

— Участники сами выбирали музыку для своих номеров?
П. В.: Изначально я придумывал номера, отталкиваясь от их возможностей. Я вполне себе представлял, как этот человек сыграет ту или иную композицию. Но к последним выпускам мы познакомились ближе, и конкурсанты могли уже сами что-то предлагать, а я шёл навстречу. Это правильно, ведь участники хотят показать себя в лучшем виде, и, конечно, имеют право на своё мнение. Но главный конкурсный момент в том, что тебе надо играть то, что тебе предлагают — и это создает равные условия.

— Сколько времени уходило на каждый номер?
П. В.: Мы учли опыт "Большого мюзикла", когда поняли, что не можем репетировать с участником столько, сколько ему захочется: иначе мы просто не дожили бы до сьёмок. Все, конечно, хотят сыграть несколько раз своё произведение, но у них по одному произведению, а у оркестра — как минимум восемь. Была одна отдельная репетиция, и репетиция в день сьёмки. Участники получали заранее материал либо в нотном варианте, либо в виде каких-то записей. И у нас был репетиционный день, где мы прогоняли с ними эти номера, обсуждали форму, записывали фонограмму и потом участники могли репетировать сколько им угодно в съемочный день под фонограмму оркестра. Этим мы спасли наше внимание, силы и интерес. Потому что во время сьёмок надо играть, как в последний раз в жизни, а если ты весь день репетируешь, то к концу дня у тебя нет никакого желания.

— Как вы считаете, такие проекты как "Большой джаз" могут привлечь в джазовое сообщество новую аудиторию? И нуждается ли это сообщество в новой аудитории вообще?
П. В.: Конечно, это одна из задач подобных проектов. Как мне кажется, та музыка, которую мы играем, тот джаз, который мы играем, заслуживает широкой популярности, так как это действительно очень хорошая музыка. Чтобы коллективы, как наш, не ограничивались выступлениями в клубах на 100-150 человек. Собственно, мы играем и в больших залах, но хочется почувствовать себя эдакой рок-звездой: выступать перед большими аудиториями и делать это постоянно.

— Что для участников на проекте было самым трудным?
П. В.: Преодоление технических сложностей — и для участников, и для оркестра. Например, играть на расстоянии друг от друга. Одно из главных условий в нашей музыке — это свинг, упор на ритм. И если вы играете на удалении, то вы теряете это ощущение контакта, чувство локтя. Музыканты должны находится вместе, взаимодействовать не только на слух, но и на взгляд. Это очень важно. Но для телевидения эта форма, к сожалению, маловозможна. Нужно постоянно учитывать, чтобы визуально все было красиво: и оркестр, и участники, и постановочные номера.

— Момент соревновательности влиял на участников психологически, как считаете?
П. В.: Конечно. Большинство ребят впервые попали на телевидение, я даже не знаю, о чём они думали, когда выходили на сцену. Это нарабатывается только опытом. Могу сказать, что в первых программах они играли хуже, чем могли бы. Со временем они всё больше раскрепощались и показывали, на что действительно способны.

— Вы давали участникам какие-то советы, поддерживали их?
П. В.: Да, в процессе репетиций мы обсуждали, как и что лучше играть. Я пытался донести какую-то концепцию произведения, свое видение, но без нажима. Нужно учитывать, что этим ребятам не 14 лет. Они в принципе состоявшиеся музыканты, сами знают, чем и как они могут удивить публику и жюри.

— Вы сами играете на трубе, поэтому, конечно, интересно Ваше личное мнение о трубачах.
П. В.: Даниел Мелконян и Тигран Арутюнян — абсолютно разные, но при этом два прекрасных музыканта, и так здорово играют во всех отношениях: владение инструментом, звук, все главные навыки джазмена. Это было одно из печальных событий, когда Даниелу пришлось уйти, потому что я бы их обоих оставил.

— Вы человек, который был погружен в музыку с детства, учились в Академии Гнесиных. Как соотносятся джаз и классическое искусство?
П. В.: Надо понимать, что искусство джаза, искусство джазового оркестра, джазового солиста — это уже академическое направление. Мировой джаз становится старше, ему не 10, не 50 и уже не 100 лет. Главные представители академической музыки XX века относились с сочувствием и даже симпатией к нашей музыке — Шостакович, Хачатурян, Прокофьев, Стравинский. Джаз — это классическая музыка ХХ столетия, которая требует правильного исполнения, правильного подхода. Да, она спонтанна. Да, она импровизационна. Она разная. И вообще, когда речь заходит об искусстве — джаз и джазовый оркестр — это настоящее искусство.

Смотрите "Большой джаз" на телеканале "Россия-Культура" 28 мая в 20 часов.