Федор Бондарчук: "Все "по чесноку"

- Прежде чем начать разговор о кино, поговорим о литературе. Любите ли вы детективы и шпионские истории? И как относитесь к творчеству Бориса Акунина?

- Акунина я прочитал всего,он прекрасен и велик! "Шпионский роман" появился в моей жизни лет пять тому назад, когда позвонил Никита Михалков и сказал: "Прочитай "Шпионский роман", посмотри его на предмет Октябрьского". Так я его тогда не то что бы прочитал, а просто сожрал за несколько часов. Книга невероятно увлекательная: совершенная в жанре, фантастическая по темпу и напряжению. И, конечно, Октябрьский меня заинтересовал. Хотя "заинтересовал" - это мягко сказано. Потом я перечитывал этот роман еще раз шесть, не меньше. Есть в чтении этой книги такой релакс – наслаждение текстом, персонажами. В  детстве одним из моих любимым писателем был Конан Дойл. Вот и "Шпион"  для меня – гремучая смесь из детективов от Конан Дойла до Акунина (вернее, от  Эдгара По до Акунина). Поэтому впечатления от "Шпионского романа" невольно связаны у меня еще и с  воспоминаниями о детстве, когда ты едешь в метро от одного педагога к  другому, держа в руках известную черную книжку с золотом написанным именем Конан Дойл. Такое наслаждение! Наслаждение буквами, которые соединяются в слова, вышивают предложения, а предложения рождают фантазии. Наслаждение от запаха бумаги, от чтения, даже тактильное – от переворачивания страниц. Вот почему мне лестно, что иногда наш тандем с Данилой Козловским сравнивают с тандемом Шерлока Холмса и доктора Ватсона.  

 - Авторы фильма "Шпион" очень часто вспоминают другой знаменитый сыщицкий тандем Жеглова и Шарапова из фильма "Место  встречи изменить нельзя".  А у вас такие ассоциации возникают?

- Конечно! Но только, дай Бог, если все получится. Потому что оба примера, что из литературы, что из кино – это большие примеры.  Или взять Гая Ричи с его последним "Шерлоком Холмсом". Это более современное прочтение Конан Дойла -  довольно наглое и хулиганское. Холмс и Ватсон у Ричи стали моложе и менее консервативными, они более отвязные. И это мне тоже близко, думаю, это близко и акунинскому "Шпионскому роману" и нашей экранизации.   

- Как я понимаю, вы с самого начала, еще читая "Шпионский роман", никем кроме как Октябрьским себя не представляли?..       

- Ну там же такие очевидные признаки: лысый и усатый… (Смеется).

- А если отвлечься от внешнего сходства? Чем Октябрьский вас привлекает?

- Он Родину любит. Для меня это важно. В его биографии достаточно загадок. У Акунина все романы со вторым, третьим дном, во всем есть скрытые смыслы: например, фамилия Октябрьский – это знак, до революции 1917 года он носил фамилию Романов, и это тоже знак! Зная выдумщика и по-хорошему хулигана Акунина, могу предположить, что на самом деле Октябрьский в "Шпионском романе" не погиб… Во всяком случае, мне бы этого очень хотелось.    

- Скажите, а вы играли какого персонажа – положительного или отрицательного? У Акунина Октябрьский – весьма непонятный тип с морально-нравственной, так сказать, точки зрения.

- Ну нет, он положительный. Однозначно положительный. Ведь он свято верит в торжество справедливости! И свято пытается выполнить свой долг - предупредить о том, что Вторая мировая война вот-вот начнется. Его слабость, хотя это не подходящее слово для Октябрского, выражается лишь в том, что он не хочет возвращаться в застенки НКВД, и поэтому пускает себе пулю в лоб. Так у Акунина, в книге, я же, сыграв Октябрьского, никак не могу натянуть на себя историю с его самоубийством. Я не представляю, как рука этого человека могла нажать на курок! Впрочем, возможно, я не понимаю этого, потому что  не могу себе представить, что с Октябрьским делали палачи НКВД. Нормальному человеку сложно такое представить, потому что это связано с физическим ощущением боли от пыток. А я не знаю, что это такое. И я не знаю, сломался бы я или не сломался на месте Октябрьского. Это одному Богу известно. Так что его поступок – своим самоубийством он доказывает, что не врет, что не подкуплен врагами – это просто абсолютно незнакомая мне территория. Еще одна из его интересных черт – аскетизм. У нас в фильме даже нет квартиры Октябрьского. По книге, он живет в доме на Набережной, там у него есть только табуретка, жесткая кровать, шкаф, два костюма и бритвенные принадлежности. Вот такой персонаж, при этом холеный мужчина. Я знаю таких. Они существуют в реальности, военные, офицеры. У их всегда до блеска начищенные сапоги и идеально сидящий мундир. Так что легко могу представить себе Октябрьского ночью стирающего и занятого глажкой.

- Режиссер фильма Алексей Андрианов говорит, что роль Октябрьского – это необычная для вас роль. Цитирую наш с ним разговор: "Я еще не видел Бондарчука в таких штуках, какие он делал в нашем фильме. Я думаю, что зрителям будет очень интересно посмотреть на совершенно другого, пока еще неизвестного им Бондарчука".          

-  Такой роли у меня еще не было, в ней есть наивность и безумие от дела. Когда мы приступали к работе над картиной, Андрианов просил меня сыграть Октябрьского как необузданного человека, который как собака идет на запах дела. Дела, которого он был лишен, пока находился в застенках НКВД. Он ведь даже ходит по-другому этот Октябрьский! И я вместе с ним. В этих галифе чувствуешь себя совершенно иначе! А все эти подтяжки, перчатки, фуражки, кожаный пиджак, сапоги? Все это тебя меняет, невольно даже двигаться начинаешь по-другому. А эти его усы? Они тянут тебя к полу. Не говоря уже о том, что в современном мире жить с такими усами – это постоянно подвергаться насмешкам. В статьях, посвященных премьере "Брестской крепости", журналисты писали не о фильме, а о том, что я сбрил усы! Это же совершенное безумие. С этими усами я на себя не мог в зеркало смотреть. Но как только надевал костюм Октябрьского, все само по себе начинало складываться, взгляд становился другим. Я когда с Акуниным беседовал, он мне сказал: я вам ничего не буду советовать, потому что вы сами придумаете, как играть Октябрьского, единственное, что для меня важно: биография этого человека должна читаться в его глазах…

- Ну и как, читается?       

- В фильме есть сцена, где Октябрьский бреет голову и смотрит на себя в зеркало. Надеюсь, там все есть... Мне кажется, Акунин моим Октябрьским доволен. Он мне сказал такие хорошие слова, они дорогого стоят. А ведь он жесткий критик кинематографистов, по его мнению, в кино не бывает идеальных экранизаций. А тут он остался доволен. А знаете, что еще меня поразило? То, что каждый раз как только я надевал костюм Октябрьского и заходил в кадр, менялся не только я сам, но начинало меняться время! Я чувствовал это просто каждой клеточкой своего организма. И это фантастика! Одна съемка была особенная, я бы даже сказал, магическая история у меня с ней связана. Мы снимали эпизод, как Октябрьский танцует с потрясающей женщиной, со звездой Советского кино, танго в ресторане, а я надорвал спину, и меня напичкали какими-то болеутоляющими. И вот танцую я и понимаю, что мир вокруг меня каким-то удивительным образом – то ли благодаря усилию художников-постановщиков, то ли под действием всех этих лекарств – начинает трансформироваться: я реально ощущал запах "Шипра" на стоявших вокруг офицерах и "Красной Москвы" - на девушках. Это было удивительное погружение в другое время. Казалось, что это другое время просто втянулось в сегодняшние минуты. Это возникшее тогда состояние сопровождало меня потом на протяжении всего съемочного периода. Помню, я даже ощущал особый привкус во рту от газовых горелок в коммуналке... До сих пор со мной такого никогда не было, честно говоря, обычно на съемочной площадке я чувствую себя немножко ряженым, как на сцене театра.

- Сцена с танго получилась красивая и сложная по мизансцене. Много вы дублей сняли?        

- Да нет, немного. Тут как раз не дублем берешь, а подготовкой, репетицией.  Плюс задача, которую ставит режиссер. Алексей Андрианов потрясающе разбирается в причинно-следственных связях поступков персонажей. Ему важно, чтобы актер, зная предыдущий эпизод и играя перспективу, правильно расположился внутри роли, понимал, где должно проявится максимальное напряжение, и при этом не перелавливал. Ведь что такое роль в кино, как мне кажется? Это когда ты играешь сразу и прошлое и будущее, и это в рамках двух часов экранного времени.

Я  восхищаюсь режиссером "Шпиона"! Я не скрываю, что ему принадлежит восемьдесят процентов находок в моей работе над ролью Октябрьского. И это замечательно для артиста, и тем более для меня – артиста-режиссера. Это освободило  меня от необходимости быть режиссером на площадке, что очень часто со мной случается, когда я снимаюсь как актер в чужих фильмах.     

- "Шпион" - режиссерский дебют Андрианова в большом кино. Можете оценить работу Алексея не только как актер, но и как его более старший коллега по режиссерскому цеху?           

- Все, что делает Андрианов на площадке, мне очень близко! Он перфекционист в вопросах, связанных с изображением, с композицией и построением кадра. Конечно, в его особом внимании к визуальному решению картины проявляется его первое образование – он начинал в кино как оператор. А я параноидально влюблен в профессию оператора. А еще Алексей - страшный выдумщик! За всем, что он делает на площадке, – масса фантазии и огромная подготовка, что, впрочем, не исключает оригинальных импровизационных решений прямо по ходу съемок. Все это вызывает у меня уважение к Алексею как режиссеру. Ничего подобного по жанру, исполнению и режиссерским инструментам, которыми он владеет, до "Шпиона" я в российском кино просто не видел! Готов повторять это тысячу раз, хотя, боюсь, многие даже не поймут, насколько блистательное его кино по исполнению, не говоря уже о его оригинальной концепции.

- А что вы расскажете о работе своего партнера по роли Данилы Козловского?

- Данила Козловский - дико востребованный актер, плюс он стоически не хочет уходить из театра, поэтому в дни съемок он жил между небом и землей, в самолете или в поезде "Петербург-Москва" и "Москва-Петербург". Наблюдать его спящим на площадке в перерывах съемок – это было нормально. А под боком у него всегда лежал "Шпионский роман". Он с книгой не расставался. И в роль свою он стремился внести вкус атмосферы и вкус слов Акунина. Как партнер он великолепный, блистательный и корректный. На площадке мы с ним были на "вы". Это мне нравится, это уважение к профессии. Плюс энергетический обмен – между нами будто какой-то сговор образовался. Такое бывает между актерами в театре, когда они долго вместе работают на одном спектакле. А тут это как-то вдруг между нами возникло, хотя Данила появился на площадке всего-то за два дня до начала съемок…      

- Мне начинает казаться, что вас восхищает, все, что происходило на площадке "Шпиона". И, судя по всему, вы до сих пор, хотя съемки уже давно завершились,  очень сильно увлечены этим фильмом. Переживаете за него?       

- Да, я очень переживаю, как сложится судьба "Шпиона". Такое со мной случилось впервые, но я действительно горевал по замечательному съемочному периоду, потому что меня связывает теперь фантастическое товарищество со съемочной группой, с режиссером-постановщиком Алексеем Андриановым, с оператором-постановщиком Денисом Аларконом и со всеми продюсерами. Я, кстати, впервые видел, чтобы продюсеры были так погружены в материал и так сопереживали процессу, работали на результат. Но в первую очередь, я горевал из-за расставания со своим персонажем Октябрьским. Это тоже было со мной первый раз в жизни. Мне было реально грустно расставаться с этим безумцем. И еще, самое важное, что я хочу сказать: мы в "Шпионе" все сделали "по чесноку". Все на сто процентов. Говорят, выше головы не прыгнешь? Так вот, мы прыгали.