Съемки "Ивана Грозного" стали адом
Одна из самых ожидаемых премьер на телеканале "Россия" - многосерийный фильм Андрея А. Эшпая "Иван Грозный". Сейчас лента находится на стадии доработки, позади – два года напряженного труда, изучения документов, изматывающих съемок. О том, что получилось в итоге и что нам предстоит увидеть в ближайшем будущем, мы поговорили с режиссером картины.
- Андрей Андреевич, расскажите, что же нас ждет? Экранная биография Ивана Грозного или эпическое полотно, воссоздающее масштабные картины русской истории XVI века? Сериал или кино?
- "Иван Грозный" - это телевизионный фильм, состоящий из 16 частей, каждая по 45 минут. В этот хронометраж мы попытались уложить всю историю жизни Ивана – начиная даже не с его рождения, а с пострижения первой жены Василия III Соломонии и женитьбы князя на Елене Глинской. Это было довольно сложно, и нам в этих рамках было тесновато. Но это все же кино, а не сериал. Мы снимали на пленку, выработка была адекватна кинопроизводству - 3-4 минуты в день. В манере, в языке много от большого кино. Но при этом хотелось быть чуть более доступными, поговорить с большим количеством людей, сохраняя сложность языка и темы. Телевидение позволяет это сделать.
Что касается жанра, то это не эпос, как у Эйзенштейна, не историческая хроника, а, конечно же, более камерная форма: я пытался подойти к герою как можно ближе, нащупать внутренние психологические мотивировки его поступков, считать с глаз, с деталей, с отношений, в чем существовал человек, откуда возникли все его идеи. Можно назвать это биографией, можно - человеческой драмой.
- Каким же показался вам Грозный при ближайшем рассмотрении? Кровавым тираном? Великим реформатором? Просто запутавшимся человеком?
- Ивана IV в основном знают по опричнине, но не помнят, что она длилась всего 7 лет. Можно было, конечно, сделать из него жесточайшего садиста типа Чикатило, но это, во-первых, однозначно неправда, а во-вторых, снимать триллер, вместо того чтобы анализировать ситуацию, попросту неинтересно.
Понимаете, Иван, в первую очередь, был потрясающим лидером того времени, он весь был в его идеях, все характерные черты эпохи сконцентрировались в нем с максимальной силой. У меня в процессе работы сложился свой взгляд на него – как на человека сложного, неоднозначного. Первый период его жизни, начиная с юности, был достаточно светлый, это период Избранной рады, объединения Руси, семейного счастья. Второй, - после смерти жены, Макария, Адашева, - связанный с опричниной и продвижением православия на Запад, - это колоссальное его заблуждение, стоившее жизни 4 тысячам его подданных. Третий период - по окончании Ливонской войны, после смерти сына - полон душевных мук, сожалений.
Знаете, почему мне интересен именно Грозный? Да потому, что никто из тиранов, уходя, никогда не впадал в какие-то сомнения – ни Петр I, ни Сталин, ни Калигула. У Ивана же это было. Смерть сына он воспринял как наказание. Это убедило его, что что-то он не так делает. Письма, синодики, в которых он поминает всех убиенных, и, конечно же, собственные боли и болезнь стали говорить ему, что он не Бог. Он вопросы стал себе задавать. Именно в тот момент, когда я это понял, мне стало интересно анализировать его поступки.
- Правильное ли создается впечатление, что Иван IV вам не только интересен, но и чисто по-человечески симпатичен?
- По природе своей он мне, конечно, чужой. И я в основном ужасаюсь его деяниям. Но чем-то не могу не восхищаться. Все-таки страна, в которой мы живем, сформирована и его усилиями тоже. И поэтому как можно больше людей должны его знать, знать нашу историю. Во всех нас есть наше прошлое, нельзя от него отрекаться.
- А как вообще возникла идея снимать такое кино?
- Изначально это все-таки был не мой замысел, а студии "Аврора" и Владимира Досталя. Со мной начали переговоры в сентябре 2006-го, и я взялся за проект - с условием, что мы доделаем сценарий Александра Лапшина. Официально компания "Демарш" начала производство с февраля 2007 года, но сами съемки стартовали лишь через год, 15 января 2008 года, и закончились в августе. То есть подготовительный период длился больше съемочного – тема потребовала долгого внедрения и огромных физических затрат.
- На какие материалы вы опирались, работая над сценарием?
- Мы много документов изучили – практически все, что есть, а есть не так много. Сами знаете - Москва все время горела, что-то просто исчезло. Кроме того, говорят, что в XVIII веке Романовы переписали историю. Есть теория Фоменко, спорная, конечно, что было четыре царя в то время, что что-то от нас скрыто. Не знаю. Тут ведь какая сложность: в этом веке мало что доказуемо и у каждого историка свой взгляд на вещи. Взять даже наших консультантов: один говорит, что Иван IV обладал удивительной памятью, знал шесть языков, а другой – да ну что вы, он вообще темный человек был: может, татарский знал, а так и писать-то не умел. Вот вам полярные позиции двух специалистов. Плюс еще много легенд существует, каких-то недоказуемых фактов.
- Как при таком обилии теорий и темных пятен вы делали выбор в пользу той или иной версии?
- Я изначально понимал, что не смогу сделать эту картину, если не будет моего отношения к тем или иным событиям. Волей-неволей надо было вставать на какую-то позицию. Что бы я ни выбрал, все равно в итоге возникнет масса споров. У нас ведь как воспринимают историю? Почти каждый считает: я точно знаю, как это было. Другой говорит – нет, это я знаю, как было. И начинается… Именно поэтому в некоторых случаях я оставляю зазор, простор для размышлений. Чтобы каждый сам для себя решил, отравили, скажем, первую жену Ивана или нет.
- А вы как решили? Отравили?
- А я до конца не уверен. Обе версии имеют место. Раньше говорили: Грозный просто слишком мнительный был, Анастасия сама умерла. А в 2000 году провели анализ останков и обнаружили в них большое содержание ртути – получается, все же она была отравлена. С третьей стороны, в то время ртутью лечились, может, и в этом дело – поди разбери. Или вот смерть его сына. Я в фильме сделал так, что не совсем понятно, как все произошло: в пылу ссоры за посох берутся и оба Ивана, и Борис Годунов, и посох каким-то образом попадает в висок Ивана Ивановича. Я допускаю случайность – надо уважительно относиться к событиям многовековой давности, без категоричности. А вообще есть еще версия, что молодой Иван был отравлен.
- А что касается смерти самого Ивана IV? Там вроде бы все очень символично было: умер за игрой в шахматы, переставляя ферзя…
- А кто вам сказал про ферзя? Борис Годунов, с которым он играл?! Эта версия не доказана. Я делаю так: волхвы предсказывают, что он умрет 18 марта. Грозный в этот день принял ванну, ему стало лучше. И он говорит: если я не умру, мы волхвов сварим. Опять ванну принял, сел играть в шахматы, приказал Бельскому: "Все, иди, растапливай..." В этот момент сердце его остановилось…
- С какими еще трудностями, кроме постоянной необходимости выбора той или иной точки зрения, вы столкнулись, реконструируя прошлое?
- Для съемок в современном пространстве XVI век - очень сложный период. Представьте, как сильно все отличалось от дня сегодняшнего. Это было аскетичное, непышное время, земля людям виделась плоской, крестились двумя перстами, ждали конца света – это же семитысячные годы по старому летоисчислению, это время рождения концепции Москва - Третий Рим. Люди ощущали себя в центре бытия, все качества человека проявлялись максимально. И это все надо было передать.
Проблемы вообще возникали самые неожиданные. Например, когда мы начали натурные съемки, зима оказалась бесснежной, нехолодной – вполне современной. Но тут все разрешилось само собой: выяснилось, что в XVI веке такие теплые зимы были, даже однажды в январе зацвела вишня. Поиски подходящего пространства тоже были непростым делом. В то время все стены были из красного кирпича, сейчас таких зданий почти не сохранилось. Даже Коломенское, построенное Василием III в честь рождения Ивана, сейчас странным образом целиком покрашено в белый цвет. И мы в итоге снимали многие сцены в Крутицком подворье, на Таганке – это удивительно сохранившееся пространство. Остальное строили, дорисовывали на компьютере. Что еще? Язык в то время был совсем иной, нам непонятный. Но я не стал его в точности воспроизводить – иначе пришлось бы одновременно перевод давать, а это могло сделать фильм очень далеким от нас. У меня герои говорят сложным, но современным языком.
- Внешний вид героев наверняка тоже доставил хлопот?
- Конечно, одних костюмов только пришлось сделать великое множество. Вот, видите <указывает на стойку, буквально сгибающуюся под тяжестью полусотни кафтанов и платьев, расшитых бисером, отороченных мехом, украшенных узорами> – это только полпроцента специально созданных нарядов. Остальные брали в запасниках "Мосфильма". Оружие нам делал по образцам потрясающий белорусский мастер. Вот у меня стоит кончар – вы, наверное, о таком и не слышали. Этот четырехгранный меч, его впоследствии запретили - он наносит смертельные раны. Сверху, с лошади били в плечо, в голову – он шлем пробивал и кольца в кольчуге. Кстати, почти всех артистов мы учили держаться в седле. А вот точная копия знаменитого посоха Ивана. На съемочной площадке он, правда, дал слабину – сломался от удара о каменный пол, пришлось реставрировать. Да что там говорить – только на формирование грима каждый раз уходило 3-4 часа. Представляете, как мы снимали сцену Стоглавого собора в павильоне? Жарко, 30 человек в кадре - всем надо бороды приклеить, всех одеть, научить ходить правильно... Я и сам за время съемок специально бороду отпустил огромную, чтобы погрузиться в эту атмосферу. Сейчас подстригся - и меня тут же перестали знакомые узнавать.
- По какому принципу подбирали актеров?
- Я сразу сознательно шел на то, чтобы лица в основном были неизвестные. Хотелось создать пространство, в котором мы не считывали бы знакомые черты в соединении с гримом. Я рад, что у меня "естественные" лица в кадре, которые мы не соотносим с современным пространством и поэтому можем воспринять как лицо оттуда.
- Но Михаил Филиппов, Евгения Симонова, Чулпан Хаматова, Евгений Цыганов, которые играют в фильме, достаточно известны…
- Из них узнаваема разве что Евгения Симонова – она играет Ефросинью Старицкую, жену брата Василия III - и то чисто внешне. Внутренне она, если можно так сказать, наполнена совсем другим миром. Филиппова в роли Макария тоже не узнать. А Чулпан в этот раз снималась в небольшой, довольно оригинальной роли, не скажу пока какой. Женя Цыганов тоже снимался в эпизоде. Играет всего один день, в гриме - мало кто его и увидит. Просто есть у нас такая договоренность: все, кто был в "Детях Арбата", практически все время у меня снимаются, даже в совсем маленьких ролях.
- Исполнителя главной роли долго искали?
- Начнем с того, что Ивана играют три человека. В детстве - Вадик Чекмарев, школьник, изумительно одаренный мальчик, я сам его нашел. На втором этапе - сын Андрея Макаревича Ваня. А все остальные возрастные диапазоны – Саша Демидов. Пришлось, конечно, поискать, да. Кого только не приглашали на пробы! Например, Юру Чурсина. Но он принципиально молодой человек, а звать еще одного актера на последние годы жизни Грозного мне не хотелось. В общем, в какой-то момент мы зашли в тупик. И я вспомнил про Сашу: он здесь учился у Гончарова, работал в театре, а потом вместе с группой уехал в Израиль. Там он звезда, много играет, и я думал, что его бесполезно звать. А он вдруг оказался более свободен, чем я предполагал.
- Как реконструировали внешний облик Ивана Васильевича? Мы ведь даже не знаем наверняка, как он выглядел – портретов той эпохи не сохранилось.
- Я ориентировался на два портретных изображения Ивана: первое написано в Роттердаме, второе – то, что воссоздал Герасимов по черепу. Мы сделали Саше грим и поразились сходству! Просто византийское лицо получается – сейчас таких нет. С точки зрения грима внешнего это очень точная работа. Даже на Черкасова у Эйзенштейна он похож в этом образе. К тому же, что важно, у Саши такая возрастная динамика, такая внутри пластика, что его лицо преображается от юного до немолодого.
- Насколько я знаю, в фильме будет достаточно кровавых сцен, казней, пыток. Понятно, что все это имело место, но, наверное, можно было отказаться от излишнего натурализма без ущерба для воссоздания атмосферы тех лет?
- Да, много таких вещей мы сняли – убийства, отрубание головы, самосожжение. Не знаю еще точно, что войдет в окончательный вариант. Видите ли, в чем дело - без этого ничего не понять. До какой степени это терпит телевизионное пространство, посмотрим… Да терпит, наверное, - немотивированная кровь сейчас льется по телевидению со страшной силой. Мне важно было показать, что все зверства, казни Ивана были преимущественно истерического характера, что он был нервным, а природной жестокости в нем было гораздо меньше. Хотя истерическая жестокость, может, еще более страшная.
- Как подбирали музыку под такой мрачный видеоряд?
- Музыку к фильму написал мой отец Андрей Яковлевич Эшпай, и я очень рад, что его масштаб огромный, дар, знание хорового пространства нам пригодились. У нас звучит семиголосный хор с ударными – и это необычное, минималистское сочетание дает возможность приблизиться к аутентичности атмосферы. Очень интересная тема идет в финальных титрах - как некая попытка эмоционально пережить боль за свои ошибки, которые нельзя исправить.
- Тяжело было поднимать такую тему? Не пожалели в процессе, что за нее взялись?
- Тяжело, конечно, а вы как думаете! Весь этот ад пропустить сквозь себя… И физически это был удар по организму, я выложился полностью. Любой съемочный процесс – это жуткое напряжение, а тем более такой огромный. Каждый день прокручиваешь в голове тысячи вариантов, каждый день надо предлагать новые решения. Надо было, чтобы масса обстоятельств сошлась: сценарий, финансирование, группа - сложный механизм. Но мы привели его в движение, пусть и неимоверным трудом. И я считаю, мы не зря прошли через все это: такое впечатление, что появление фильма обусловило само время. 10 лет назад он не мог быть снят - даже с материальной точки зрения. И сейчас, в дни кризиса, тоже. Значит, мы выбрали самый подходящий момент заглянуть в прошлое и разобраться в нас настоящих.
- Выходит, этот фильм и о нас тоже?
- Понимаете, в душе каждого из нас есть и прекрасное, и жуткое, но выход этому - в силу воспитания хотя бы - мы, как правило, не даем. А в те времена люди не стеснялись своих проявлений. И мы, смотря в прошлое, наблюдаем свой собственный внутренний мир, видим, что творится в каждом из нас, к каким вершинам может подняться человек и как глубоко в бездны он может опуститься. Человечество ведь так часто ошибается в вере в свои идеи, и это очень грустно. Но самое мерзкое, я считаю – игнорировать свои ошибки! Если мы поймем, где заблуждались, поймем, на что мы имеем право, а на что нет, если покаемся - это уже будет большое движение вперед. Если же нет – мы будем совершать еще более жуткие промахи, чем раньше. А это особенно страшно, когда дело касается власть предержащих. Сами понимаете, что за этим следует…
Людмила Хлобыстова, RUTV.ru
