Владимир Деревянко: Русский балет – это выражение души (Вечерняя Москва)

Знаменитый танцовщик и балетмейстер Владимир Деревянко на время вернулся в Россию, чтобы в качестве члена жюри принять участие в проекте телеканала «Культура» «Большой балет».

Владимир Деревянко, артист балета с уникальными природными данными, начинал танцевать в Большом театре и ему пророчили большое будущее в своем отечестве. Его мастерство отмечало великая Галина Уланова, а Владимир Васильев ставил спектакли именно на него. Но, женившись на итальянке, Деревянко уехал на Запад и блистал в лондонском Ковент Гардене, парижском Champs-Elysees и на других мировых сценах. Руководил балетной труппой в Дрездене и во Флоренции в Teatro Communale.

- Владимир, цель этой программы – популяризация балета. А нужно ли это, ведь балет всегда был искусством для избранных?

- Прежде всего скажу, что это уникальный проект. Нигде за рубежом не было такого телевизионного конкурса артистов балета. Состав и участников, и жюри солидный. Публика по ту сторону экрана может увидеть всю панораму современной хореографии. Я считаю, что балет может интересовать каждого. Настоящие шедевры дают сильные эмоции, они потрясают. Это касается не только искусства. Когда я впервые увидел футбол на высоком уровне, то понял, что происходит что-то невероятное. Хотя я занимаюсь другой профессией и кажется, что спорт и балет - миры несовместимые. Но когда первоклассно, всегда интересно. Поэтому этот телевизионный конкурс нужен зрителям. Он способен задеть за живое. И для танцовщиков конкурс полезен. Мы объясняем артисту, что нужно исправить. Уверен, у многих впереди блестящая карьера.

- Когда смотрите на молодых танцовщиков, не сравниваете их с собой, когда вы только начинали свою карьеру?

- Нет. В 18 лет, когда заканчиваешь хореографическое училище, участвуешь в международных конкурсах, получаешь медали и Гран-при, конечно, занят собой. Но когда ты становишься директором труппы, акцент меняется. Ты начинаешь думать о других. Потому что на артистическом директоре лежит ответственность за судьбы молодых танцовщиков, а также за репертуар и посещаемость театра. А я руководил балетными труппами в Дрездене и Флоренции. Поэтому, когда я смотрю на молодых артистов, то думаю о них. У меня, конечно, есть альбомы с фотографиями, но я их никогда не смотрю. Мне неинтересно смотреть на то, как я выглядел, а интересно передать свой опыт.

- Вы уехали в Европу еще в 1980- е годы. Не пришлось ломать себя, чтобы перестроиться под западных хореографов?

- Русская школа балета - одна из лучших школ в мире. Я уехал из Большого театра. В то время в нем танцевали Майя Плисецкая, Владимир Васильев, Екатерина Максимова, Михаил Лавровский, Марис Лиепа, Наталья Бессмертнова, Юрий Владимиров, Людмила Семеняка, Александр Годунов и другие. Не пропускал ни одного спектакля этих танцовщиков, я посещал репетиции. Меня завораживали эти люди. Было ощущение, что идешь в театр не как на работу, а заходишь в храм танца. Когда мы сидели в буфетах, разговаривали – они были просто люди. Когда они появлялись на сцене, то танцевали словно боги. Русская школа – это не только техника. Техника – это инструмент для выражения души. Большой театр всегда славился тем, что танцовщики выступали эмоционально, может быть не всегда чисто, в отличие, например, от артистов Вагановской школы. Московская школа балета могла грешить иногда небрежностью, но чувства переполняли танец. Я был нетипичный танцовщик того времени. Типичные танцовщики-герои: Васильев, Лавровский, Владимиров, Лиепа. В этом смысле я поменял эстетику. После меня был тип танцовщика другой - высокий подъем, шаг, растянутый как балерина, со стрельчатым прыжком. Потом появились Малахов, Цискаридзе. А героический танцовщик пропал. На Западе мне открылись новые горизонты работы с новыми хореографами. Но периоды были трудные. Часто нужно было отходить от русских традиций. Это сравнимо с тем, как человек учит разные языки. Так и я овладел огромным количеством языков хореографических. Получился огромный репертуар, которого не было ни у кого. Я танцевал и «Спящую красавицу», и «Жизель», и «Дон Кихота», и «Лебединое озеро». Но были сделаны спектакли именно на меня. Это то, ради чего стоило жить в балете. Ради этого можно было не спать, что я и делал. Все было трудно, болезненно - и физически, и морально. Входишь в зал на репетицию, что-то получается, а многое нет. Крови было отдано много в прямом смысле слова: травмы, операции, восстановление. В балетном мире это - нормально. Но я работал с лучшими хореографами мира - Джоном Ноймайером, Томом Шилингом, Уильямом Форсайтом и другими.

- Как считаете, русский балет претерпел изменения за последнее время?

- Русский балет – то, чем принято гордиться. Но после пика в 1960-70-е годы в СССР, когда было поколение гениев танца, начался спад. Но сейчас уже можно видеть новое поколение блестящих танцовщиков, хорошо подготовленных технически. Мне нравятся Светлана Захарова, Леонид Сарафанов и многие другие. Русская школа развивается. Раньше я наблюдал, что когда русские артисты начинают танцевать современные танцы, это выглядит топорно. Но я побывал в прошлом сезоне в театре Станиславского на вечере современной хореографии и был приятно удивлен. Великолепно танцевали! Новый сезон в Большом театре очень интересный. Взяты лучшие идеи Нижинского. Я бы сходил на многие постановки.

- А каковы новые формы балета, которые сейчас интересны зрителям?

- Сейчас преобладают тенденции современного танца. В Большом театре правильно сделали упор на Уэйна МакГрегора. Я, еще работая в Дрездене, ездил на его спектакли. И это было потрясающе. Современный танец, к сожалению, представлен в маленькой форме. Это балеты на 20-30 минут. Трехактных балетов мало. Их трудно создать. Иногда шедевры на заказ делают. Как знаете из истории, Равель по заказу написал «Болеро». И оказалось это самое лучшее его произведение. Моцарт «Реквием» тоже написал по заказу. Успех колоссальный. И у балетных также иногда получается на заказ создавать уникальные вещи. Почему родился модерн? Потому что движения, которые используются в классическом балете, сковывают. Новая форма дает возможность говорить о многих вещах более полно. Есть такой хореограф Мацек, который предложил новый язык в балете. Сегодня важна идея, режиссура. Интересен сюжетный балет. То, что в свое время начал делать Фокин. Хореограф не должен забывать, что люди приходят в театр, чтобы открыть что-то новое.

- Какая постановка из последних, что видели, вас потрясла?

- Я ездил смотреть работу Джона Ноймайера в Гамбург. Это маленькая форма «Курикулум вите». Женская история, когда героиня вспоминает себя в разный период своей жизни. Получилась очень камерная вещь. На сцене создана ситуация, когда ты без слов понимаешь интеллектуальные концепты. Абсолютно новая действительность, здесь поражает тебя не то, как танцует артист, а как это объяснено. Ты сидишь и не надо смотреть в программу и думать о чем этот танец. Гениально. Балет должен убирать догмы.

- Вы совсем недавно перестали танцевать.

- В Париже в апреле этого года я вышел на сцену театре Champs-Elysees. Решил, что хватит. Все мое поколение на пенсии. Как педагог я работаю с театром Ла Скала, театром в Риме и Флоренции.

Дунаева Надежда
Вечерняя Москва, 26.11.12