20 ноября 2005, 14:13
20 ноября 2005, 15:13
20 ноября 2005, 16:13
20 ноября 2005, 17:13
20 ноября 2005, 18:13
20 ноября 2005, 19:13
20 ноября 2005, 20:13
20 ноября 2005, 21:13
20 ноября 2005, 22:13
20 ноября 2005, 23:13
21 ноября 2005, 00:13
Русское наследие Америки
Кто, почему и как изучает русский язык в Америке? Об этом нашему корреспонденту рассказали Валерий Белянин и Елена Васянина.
Прошедшим летом в Центре Международного Образования МГУ впервые в России была организована специальная программа для так называемых Russian Heritage Speakers из США. На вопросы нашего корреспондета отвечают: директор московской программы Летнего института иностранных языков Университета Питтсбурга Валерий Белянин и ведущий преподаватель группы Елена Васянина.
- Скажите, пожалуйста, как сегодня обстоит сегодня дело с преподаванием русского языка в Америке?
Валерий Белянин:
- В Америке достаточно много университетов, где есть кафедры славистики и русского языка. Это, как правило, очень крупные вузы: Гарвард, Чикагский, Университеты Калифорнии. Но есть и небольшие вузы и колледжи, где открываются такие кафедры, потому что интерес к русскому языку все еще есть. Причем русский язык можно изучать как в течение учебного года, так и только летом. В Америке есть немало летних курсов русского языка - в Мидлбери, в Айове, в Питтсбурге. В этом году университет города Питтсбург получил стипендию Фулбрайта для детей эмигрантов из стран бывшего СССР. Это студенты, для которых русский язык был когда-то родным, но которые уже его забыли. И вот они приехали в Москву.
Елена Васянина:
- В США, кстати, уже накоплен некоторый опыт организации специальных курсов русского языка для потомков эмигрантов. Но такие программы создают лишь наиболее крупные кафедры и в тех американских городах, где русскоязычные общины достаточно крупные. В остальных же университетах, как и у нас в России, потомки эмигрантов изучают русский вместе с другими студентами, для которых русский - это иностранный язык.
Однако, проблема существования особой категории учащихся – детей русскоязычных эмигрантов становится все более актуальной. И неслучайно у нас появилась уже целая серия пособий и учебников, адресованных детям соотечественников, проживающих за рубежом: "Страна русской грамматики" Аллы Акишиной, "Русский учебник" Кучерского и другие. Правда, эти книги ориентированы в первую очередь на детей школьного возраста. Мы же имели дело со студентами. Учебник, который использовали мы – это книга "Русский для русских" наших американских коллег Ольги Каган, Татьяны Акишиной и Ричарда Робина.
- Традиционно в сфере преподавания русского языка выделялись три направления, связанные с контингентом учащихся, целями обучения и языковым окружением обучаемых. Этим направлениям соответствовали особые методики, учебные программы, методическая и учебная литература. Направления эти – русский как родной, русский как иностранный и русский язык в национальной школе. Как соотносятся с этими направлениями курс, проведенный вами? Кто такие heritage learners? И как, кстати, это выражение переводят на русский язык?
Валерий Белянин:
- Мы долго думали, как перевести этот термин. Предлагались и "этнические русские", и "дети русских эмигрантов", и в шутку "студенты со специальными потребностями". Остановились на переводе "студенты с русским языковым наследием".
Елена Васянина:
- Мы называем таких учащихся студентами с русским языковым наследием, но это не общепринятый и устоявшийся термин. А что касается особого направления в преподавании русского языка, то, по-моему, есть все основания, чтобы говорить о его существовании. Это направление, связанные с ним подходы и методики называют "Русский как родной вне России", "Русский язык для детей соотечественников". В США приняты термины Heritage Learners, Heritage Speakers, Heritage Language.
Надо сказать, что термин Heritage Speakers не был изобретен специально для обозначения такой категории учащихся, как потомки русскоязычных эмигрантов. В США так называют, к примеру, говорящих по-испански детей из латиноамериканских семей, и вообще всех тех потомков эмигрантов, кто в детстве осваивал язык родителей в семье, в основном посредством устного общения, а в дальнейшем постепенно этот язык либо утрачивал, либо сохранял в усеченном, редуцированном варианте.
- Не могли ли бы вы рассказать подробнее об особенностях преподавания русского языка в такой аудитории.
Валерий Белянин:
- Все студенты, которые приехали в Москву из Питтсбурга (а их было 26, из них 7 с русским языковым наследием), учились сначала в Америке 4 недели, потом в Москве еще 5 недель. Я работал со студентами в июне, и сначала даже не понял, что происходит в аудитории: есть очень хорошо говорящие американцы, и есть плохо говорящие русские. Подходит как-то ко мне девочка и практически без акцента говорит: "Скажите, а у нас в России будет поход в лес, мы будем собираем* грибы, ездием* на лодки*?". Я начинаю разговаривать с Мишель, и выясняется, что ее зовут Маша, что она отлично меня понимает, но сама говорит с жутким ошибками. Я говорю: почитайте, вот описание нашей программы. Она мне отвечает, что не умеет читать. Я не верю, и она начинает читать при мне вслух по слогам, и я узнаю, что она научилась читать только три дня назад. Но при этом говорит бегло и - самое сложное для преподавателя - не умеет ни читать, ни писать. Точнее, пишет, как слышит: ашипка*, акно*, синтяпр*. Поэтому работать в группе, где есть хоть одна такая студентка - это чрезвычайно тяжело. Я просто использовал Мишель как переводчицу, как помощницу в работе со слабыми (или, как говорят в Америке, с медленными) учащимися.
А вот другой пример. Одна студентка написала сочинение по фильму "Олигарх", прислала его мне по Интернету, и я, прочитав его, спросил: "А откуда Вы брали материал для сочинения?" (текст показался мне очень сложно написанным, словно из статьи какого-то постмодернистского журналиста). Она не поняла вопрос, я повторил его. И она обиделась: "Вы что, полагаете, что я позаимствовала мысли и выражения откуда-то? Вы думаете, что я могла скомпилировать материал?" Мне пришлось потом долго и письменно извиняться перед ней (в Америке за плагиат могут исключить из университета).
Вот какие они разные - эти дети с русским языковым наследием.
Елена Васянина:
- Я бы особо обратила внимание на то, что в случае со студентами с русским языковым наследием надо быть весьма осторожными при оценке уровня владения русским языком. Если воспользоваться какой-либо из систем оценки уровня владения иностранным языком, то может оказаться, к примеру, что навыки аудирования соответствуют продвинутому уровню, а письма – не соответствуют критериям элементарного. Кроме того, некоторые методы оценки знаний, такие как, скажем, тесты, построенные по принципу множественного выбора, могут оказаться не очень эффективными. Из предложенных вариантов студенты часто способны выбрать правильный, а вот употребить нужную грамматическую форму или синтаксическую конструкцию в спонтанной речи не могут. Что же касается грамматики – это особая история.
В качестве достаточно яркого примера здесь можно привести случай с окончаниями прилагательных на мягкую основу. Скажем, в творительном и предложном падежах: "он пришел с синим зонтом", "я думаю о синем зонте". Нам, получившим школьное образование на русском языке, кажется очевидным, что в творительном - ИМ, а в предложном -ЕМ. А вот в письменных работах некоторых наших студентов в обоих случаях встречалось окончание -ОМ: "с сином* зонтом", "о сином* зонте". Кажется невероятным? Нелогичным? Но ведь в обеих позициях звучат редуцированные гласные, мягкость-твердость согласного студенты на слух не различают, с парадигмой склонения прилагательных студенты не знакомы – вот и рождаются подобные ошибки. В устной речи студентов такую ошибку можно и не заметить, а на письме она сразу видна.
Таким образом, одним из советов преподавателю, столкнувшемуся со студентом с русским языковым наследием, бойко говорящим по-русски, будет: проведите письменное тестирование, попросите составить небольшой пересказ фильма, описание картинки и так далее.
- Таким образом, проблемы с орфографией и грамматикой – основное отличие этой категории учащихся?
Елена Васянина: Я бы сказала, что эти проблемы лежат на поверхности. Это бросается в глаза прежде всего. И эти проблемы больше всего тревожат самих студентов.
- Но, как уже сказал Валерий, студенты с русским языковым наследием очень разные. Кто-то использует в русской речи английские слова, кто-то старательно следит за ее чистотой. Но и в речи последних влияние английского языка волей-неволей сказывается, пусть и менее явным для самого студента образом. Например, в такой фразе: "После университета я надеюсь устроиться на профессиональную работу". В России говорят "на работу по специальности", хотя, возможно, студент имел в виду специальность, требующую в США, помимо диплома, лицензию на практику (например, для врача или юриста). Таких примеров можно привести множество.
Сказывается и то, что русский язык для них – язык домашнего общения, язык детства, язык на котором с ними говорили взрослые. Поэтому, к примеру, дети эмигрантов, в отличие от студентов-иностранцев, знают и чаще используют глагол "кушать": то есть там, где от обычного студента-иностранца можно ожидать фразы "мы ели икру", от потомка эмигрантов можно услышать "мы покушали икорку".
Вообще, надо сказать, что русский язык потомков эмигрантов предоставляет интереснейший материал для лингвистов, занимающихся проблемами языковых контактов, двуязычия, развития и угасания языков, проблемами когнитивной лингвистики, но это предмет особого разговора.
- Насколько студенты с русским языковым наследием являются носителями русской культуры?
Валерий Белянин:
- Одним из рабочих вариантов переводов термина heritage speakers у нас в Питтсбурге было "дети с русской языковой культурой". Но это было до тех пор, пока мы не провели с ними тест на знание культуры. И оказалось, что они не знают ответов на самые простые вопросы (Куда впадает Волга? Что такое "Золотое кольцо России?", Что такое "крыша"?) и прочее. Они не знали, кому поставлен памятник "Медный всадник", какая улица самая главная в Санкт-Петербурге, кто такой Валерий Чкалов. Оказалось, что дети с русским языковым наследием могут в целом ответить только на 10% вопросов предлагаемого культурного теста. Поэтому носителями русской культуры назвать их нельзя. Конечно, ситуация несколько изменилась после пребывания в России, но это тема моих выступлений на конференциях (которые состоялись в МГУ в октябре и будут в Вашингтоне в декабре).
Елена Васянина:
- В Москве мы провели еще одно тестирование, которое условно называлось "Мир детства". В ходе него мы пытались выяснить, насколько потомки эмигрантов знакомы с русскими народными сказками, пословицами, детскими стихотворениями и песенками, "детским языком" с его уменьшительно-ласкательными суффиксами, названиями детенышей животных и так далее. В целом, вне всякого сомнения, потомкам эмигрантов известно больше, чем среднему студенту-американцу. Студенты, оказавшиеся в США в раннем детстве (2, 4 года) узнавали строки из стихотворений Пушкина, Чуковского, Михалкова, даже указывали авторов, могли правильно образовать уменьшительные формы существительных. Однако, например, сказать, как "по-русски" говорят петушок, свинка и лошадка, смогли лишь те, кто переехал в США, отучившись несколько лет в русской школе на родине.
- А чем еще, помимо изучения русского языка, занимались ваши студенты в Москве?
Валейри Белянин:
- У всех студентов была очень интенсивная культурная программа, которую мы разработали совместно с Центром Международного образования МГУ. Это экскурсии в Храм Христа Спасителя, в Третьяковскую галерею, в Кремль, и поездки в Ясную Поляну, Ростов Великий, Сергиев Посад, Санкт-Петербург. А студенты с русским языковым наследием еще и работали над своими особыми проектами, темы для которых они выбрали еще в Америке (чуть было не сказал "дома"). Приведу темы их проектов:
"Роль сказки в развитии ребенка" (Мишель Кипнис - 2 курс);
"Православная церковь: сохранение культуры и традиций" (Лоренс Сильверстайн - 3 курс); "Вкус Москвы: кухня, рестораны и формирование современной городской кулинарной культуры" (Стансилав Шектман - 3 курс); "Проблемы российской журналистики" (Катрин Клейнштейн - 3 курс); "Больной театр: конец целостности творчества в театрах Москвы" (Диана Коретски - 3 курс); "Живая смерть, мертвая смерть: судьба кладбищ и погребальных ритуалов в истории современной России" (Виктория Смолкин - 4 курс); "Смертельное напряжение: выжидательные тактики в спорах о смертной казни России" (Леонид Спришин - 4 курс); "Спасенные и обреченные: третья волна сиротства в России" (Анна Хэмрик - 4 курс);
Студенты должны были прочитать литературу по теме, посетить места, связанные с темой, и получить несколько интервью по теме своего проекта. Все они успешно справились с заданиями.
- Скажите, будет ли на будущий год продолжение этой программы?
Валерий Белянин:-
- Да, Фонд Фулбрайта выделил грант на три года, и в будущем году я опять надеюсь привезти студентов с русским языковым наследием, которые опять будут вспоминать свой родной, великий и могучий русский язык.
- Скажите, пожалуйста, как сегодня обстоит сегодня дело с преподаванием русского языка в Америке?
Валерий Белянин:
- В Америке достаточно много университетов, где есть кафедры славистики и русского языка. Это, как правило, очень крупные вузы: Гарвард, Чикагский, Университеты Калифорнии. Но есть и небольшие вузы и колледжи, где открываются такие кафедры, потому что интерес к русскому языку все еще есть. Причем русский язык можно изучать как в течение учебного года, так и только летом. В Америке есть немало летних курсов русского языка - в Мидлбери, в Айове, в Питтсбурге. В этом году университет города Питтсбург получил стипендию Фулбрайта для детей эмигрантов из стран бывшего СССР. Это студенты, для которых русский язык был когда-то родным, но которые уже его забыли. И вот они приехали в Москву.
Елена Васянина:
- В США, кстати, уже накоплен некоторый опыт организации специальных курсов русского языка для потомков эмигрантов. Но такие программы создают лишь наиболее крупные кафедры и в тех американских городах, где русскоязычные общины достаточно крупные. В остальных же университетах, как и у нас в России, потомки эмигрантов изучают русский вместе с другими студентами, для которых русский - это иностранный язык.
Однако, проблема существования особой категории учащихся – детей русскоязычных эмигрантов становится все более актуальной. И неслучайно у нас появилась уже целая серия пособий и учебников, адресованных детям соотечественников, проживающих за рубежом: "Страна русской грамматики" Аллы Акишиной, "Русский учебник" Кучерского и другие. Правда, эти книги ориентированы в первую очередь на детей школьного возраста. Мы же имели дело со студентами. Учебник, который использовали мы – это книга "Русский для русских" наших американских коллег Ольги Каган, Татьяны Акишиной и Ричарда Робина.
- Традиционно в сфере преподавания русского языка выделялись три направления, связанные с контингентом учащихся, целями обучения и языковым окружением обучаемых. Этим направлениям соответствовали особые методики, учебные программы, методическая и учебная литература. Направления эти – русский как родной, русский как иностранный и русский язык в национальной школе. Как соотносятся с этими направлениями курс, проведенный вами? Кто такие heritage learners? И как, кстати, это выражение переводят на русский язык?
Валерий Белянин:
- Мы долго думали, как перевести этот термин. Предлагались и "этнические русские", и "дети русских эмигрантов", и в шутку "студенты со специальными потребностями". Остановились на переводе "студенты с русским языковым наследием".
Елена Васянина:
- Мы называем таких учащихся студентами с русским языковым наследием, но это не общепринятый и устоявшийся термин. А что касается особого направления в преподавании русского языка, то, по-моему, есть все основания, чтобы говорить о его существовании. Это направление, связанные с ним подходы и методики называют "Русский как родной вне России", "Русский язык для детей соотечественников". В США приняты термины Heritage Learners, Heritage Speakers, Heritage Language.
Надо сказать, что термин Heritage Speakers не был изобретен специально для обозначения такой категории учащихся, как потомки русскоязычных эмигрантов. В США так называют, к примеру, говорящих по-испански детей из латиноамериканских семей, и вообще всех тех потомков эмигрантов, кто в детстве осваивал язык родителей в семье, в основном посредством устного общения, а в дальнейшем постепенно этот язык либо утрачивал, либо сохранял в усеченном, редуцированном варианте.
- Не могли ли бы вы рассказать подробнее об особенностях преподавания русского языка в такой аудитории.
Валерий Белянин:
- Все студенты, которые приехали в Москву из Питтсбурга (а их было 26, из них 7 с русским языковым наследием), учились сначала в Америке 4 недели, потом в Москве еще 5 недель. Я работал со студентами в июне, и сначала даже не понял, что происходит в аудитории: есть очень хорошо говорящие американцы, и есть плохо говорящие русские. Подходит как-то ко мне девочка и практически без акцента говорит: "Скажите, а у нас в России будет поход в лес, мы будем собираем* грибы, ездием* на лодки*?". Я начинаю разговаривать с Мишель, и выясняется, что ее зовут Маша, что она отлично меня понимает, но сама говорит с жутким ошибками. Я говорю: почитайте, вот описание нашей программы. Она мне отвечает, что не умеет читать. Я не верю, и она начинает читать при мне вслух по слогам, и я узнаю, что она научилась читать только три дня назад. Но при этом говорит бегло и - самое сложное для преподавателя - не умеет ни читать, ни писать. Точнее, пишет, как слышит: ашипка*, акно*, синтяпр*. Поэтому работать в группе, где есть хоть одна такая студентка - это чрезвычайно тяжело. Я просто использовал Мишель как переводчицу, как помощницу в работе со слабыми (или, как говорят в Америке, с медленными) учащимися.
А вот другой пример. Одна студентка написала сочинение по фильму "Олигарх", прислала его мне по Интернету, и я, прочитав его, спросил: "А откуда Вы брали материал для сочинения?" (текст показался мне очень сложно написанным, словно из статьи какого-то постмодернистского журналиста). Она не поняла вопрос, я повторил его. И она обиделась: "Вы что, полагаете, что я позаимствовала мысли и выражения откуда-то? Вы думаете, что я могла скомпилировать материал?" Мне пришлось потом долго и письменно извиняться перед ней (в Америке за плагиат могут исключить из университета).
Вот какие они разные - эти дети с русским языковым наследием.
Елена Васянина:
- Я бы особо обратила внимание на то, что в случае со студентами с русским языковым наследием надо быть весьма осторожными при оценке уровня владения русским языком. Если воспользоваться какой-либо из систем оценки уровня владения иностранным языком, то может оказаться, к примеру, что навыки аудирования соответствуют продвинутому уровню, а письма – не соответствуют критериям элементарного. Кроме того, некоторые методы оценки знаний, такие как, скажем, тесты, построенные по принципу множественного выбора, могут оказаться не очень эффективными. Из предложенных вариантов студенты часто способны выбрать правильный, а вот употребить нужную грамматическую форму или синтаксическую конструкцию в спонтанной речи не могут. Что же касается грамматики – это особая история.
В качестве достаточно яркого примера здесь можно привести случай с окончаниями прилагательных на мягкую основу. Скажем, в творительном и предложном падежах: "он пришел с синим зонтом", "я думаю о синем зонте". Нам, получившим школьное образование на русском языке, кажется очевидным, что в творительном - ИМ, а в предложном -ЕМ. А вот в письменных работах некоторых наших студентов в обоих случаях встречалось окончание -ОМ: "с сином* зонтом", "о сином* зонте". Кажется невероятным? Нелогичным? Но ведь в обеих позициях звучат редуцированные гласные, мягкость-твердость согласного студенты на слух не различают, с парадигмой склонения прилагательных студенты не знакомы – вот и рождаются подобные ошибки. В устной речи студентов такую ошибку можно и не заметить, а на письме она сразу видна.
Таким образом, одним из советов преподавателю, столкнувшемуся со студентом с русским языковым наследием, бойко говорящим по-русски, будет: проведите письменное тестирование, попросите составить небольшой пересказ фильма, описание картинки и так далее.
- Таким образом, проблемы с орфографией и грамматикой – основное отличие этой категории учащихся?
Елена Васянина: Я бы сказала, что эти проблемы лежат на поверхности. Это бросается в глаза прежде всего. И эти проблемы больше всего тревожат самих студентов.
- Но, как уже сказал Валерий, студенты с русским языковым наследием очень разные. Кто-то использует в русской речи английские слова, кто-то старательно следит за ее чистотой. Но и в речи последних влияние английского языка волей-неволей сказывается, пусть и менее явным для самого студента образом. Например, в такой фразе: "После университета я надеюсь устроиться на профессиональную работу". В России говорят "на работу по специальности", хотя, возможно, студент имел в виду специальность, требующую в США, помимо диплома, лицензию на практику (например, для врача или юриста). Таких примеров можно привести множество.
Сказывается и то, что русский язык для них – язык домашнего общения, язык детства, язык на котором с ними говорили взрослые. Поэтому, к примеру, дети эмигрантов, в отличие от студентов-иностранцев, знают и чаще используют глагол "кушать": то есть там, где от обычного студента-иностранца можно ожидать фразы "мы ели икру", от потомка эмигрантов можно услышать "мы покушали икорку".
Вообще, надо сказать, что русский язык потомков эмигрантов предоставляет интереснейший материал для лингвистов, занимающихся проблемами языковых контактов, двуязычия, развития и угасания языков, проблемами когнитивной лингвистики, но это предмет особого разговора.
- Насколько студенты с русским языковым наследием являются носителями русской культуры?
Валерий Белянин:
- Одним из рабочих вариантов переводов термина heritage speakers у нас в Питтсбурге было "дети с русской языковой культурой". Но это было до тех пор, пока мы не провели с ними тест на знание культуры. И оказалось, что они не знают ответов на самые простые вопросы (Куда впадает Волга? Что такое "Золотое кольцо России?", Что такое "крыша"?) и прочее. Они не знали, кому поставлен памятник "Медный всадник", какая улица самая главная в Санкт-Петербурге, кто такой Валерий Чкалов. Оказалось, что дети с русским языковым наследием могут в целом ответить только на 10% вопросов предлагаемого культурного теста. Поэтому носителями русской культуры назвать их нельзя. Конечно, ситуация несколько изменилась после пребывания в России, но это тема моих выступлений на конференциях (которые состоялись в МГУ в октябре и будут в Вашингтоне в декабре).
Елена Васянина:
- В Москве мы провели еще одно тестирование, которое условно называлось "Мир детства". В ходе него мы пытались выяснить, насколько потомки эмигрантов знакомы с русскими народными сказками, пословицами, детскими стихотворениями и песенками, "детским языком" с его уменьшительно-ласкательными суффиксами, названиями детенышей животных и так далее. В целом, вне всякого сомнения, потомкам эмигрантов известно больше, чем среднему студенту-американцу. Студенты, оказавшиеся в США в раннем детстве (2, 4 года) узнавали строки из стихотворений Пушкина, Чуковского, Михалкова, даже указывали авторов, могли правильно образовать уменьшительные формы существительных. Однако, например, сказать, как "по-русски" говорят петушок, свинка и лошадка, смогли лишь те, кто переехал в США, отучившись несколько лет в русской школе на родине.
- А чем еще, помимо изучения русского языка, занимались ваши студенты в Москве?
Валейри Белянин:
- У всех студентов была очень интенсивная культурная программа, которую мы разработали совместно с Центром Международного образования МГУ. Это экскурсии в Храм Христа Спасителя, в Третьяковскую галерею, в Кремль, и поездки в Ясную Поляну, Ростов Великий, Сергиев Посад, Санкт-Петербург. А студенты с русским языковым наследием еще и работали над своими особыми проектами, темы для которых они выбрали еще в Америке (чуть было не сказал "дома"). Приведу темы их проектов:
"Роль сказки в развитии ребенка" (Мишель Кипнис - 2 курс);
"Православная церковь: сохранение культуры и традиций" (Лоренс Сильверстайн - 3 курс); "Вкус Москвы: кухня, рестораны и формирование современной городской кулинарной культуры" (Стансилав Шектман - 3 курс); "Проблемы российской журналистики" (Катрин Клейнштейн - 3 курс); "Больной театр: конец целостности творчества в театрах Москвы" (Диана Коретски - 3 курс); "Живая смерть, мертвая смерть: судьба кладбищ и погребальных ритуалов в истории современной России" (Виктория Смолкин - 4 курс); "Смертельное напряжение: выжидательные тактики в спорах о смертной казни России" (Леонид Спришин - 4 курс); "Спасенные и обреченные: третья волна сиротства в России" (Анна Хэмрик - 4 курс);
Студенты должны были прочитать литературу по теме, посетить места, связанные с темой, и получить несколько интервью по теме своего проекта. Все они успешно справились с заданиями.
- Скажите, будет ли на будущий год продолжение этой программы?
Валерий Белянин:-
- Да, Фонд Фулбрайта выделил грант на три года, и в будущем году я опять надеюсь привезти студентов с русским языковым наследием, которые опять будут вспоминать свой родной, великий и могучий русский язык.
