Профитроли Игорь Бутман

СТАХОВСКИЙ:  Всем доброго дня. В студии Вера Кузьмина и Евгений Стаховский. И «Школьная анкета» - программа, куда к нам обычно приходят люди, не нуждающиеся в дополнительном представлении. Сегодня у нас в гостях Игорь Бутман. Добрый день.

КУЗЬМИНА:  Здравствуйте.

БУТМАН:  Здравствуйте.

СТАХОВСКИЙ:  Но тем не менее, раз уж анкета, то заполняем первые пункты традиционно. Игорь Михайлович Бутман, день рождения 27 октября 1961 года, место рождения Ленинград. Всё правильно?

КУЗЬМИНА:  Город-герой.

СТАХОВСКИЙ:  Естественно.

БУТМАН:  Город трех революций.

СТАХОВСКИЙ:  Город трех революций. Эх, бесконечно, конечно, можно говорить про Ленинград, про Санкт-Петербург. А давно вы там были, кстати, последний раз?

БУТМАН:  Вчера. Только сегодня приехал.

СТАХОВСКИЙ:  И как?

БУТМАН:  Шикарная погода.

СТАХОВСКИЙ:  27 октября 1961 года, это что за знак зодиака? Это Стрелец? Нет, Скорпион.

БУТМАН:  Скорпион.

СТАХОВСКИЙ:  А вы верите в гороскопы? Ну, есть что-то такое скорпионье внутри?

БУТМАН:  Наверное, есть, но я не то что не верю, но не отношусь к этому с большой серьезностью. Скорпион, ну что же.

СТАХОВСКИЙ:  Что же теперь делать.

БУТМАН:  Я же не выбирал. Если б я мог выбрать, а то я не выбирал.

СТАХОВСКИЙ:  Уж как получилось, так получилось. Какое ваше самое раннее воспоминание о себе? Первое такое осознание себя в детстве, разумеется?

БУТМАН:  Не помню, где-то лет в пять, наверное, в четыре.

СТАХОВСКИЙ:  И что это было?

БУТМАН:  В кустах с девушками, с девочками…

СТАХОВСКИЙ:  Естественно, по малину пошли.

КУЗЬМИНА:  Странный вопрос, да? Можно было предположить. В четыре года Игорь Бутман…

БУТМАН:  Скорпион.

КУЗЬМИНА:  Скорпион Игорь Бутман, да. Почему вас назвали Игорем? И нравится ли вам ваше имя, нравилось ли в вашей юности, принимали ли вы его?

БУТМАН:  Имя нравилось и нравится, а назвали… ну, у меня потом родился брат, его назвали Олегом. Князь Игорь, князь Олег, может быть? Не знаю.

СТАХОВСКИЙ:  А вас двое, да, в семье, два брата?

БУТМАН:  Два брата, да.

СТАХОВСКИЙ:  Детей там нет больше никого, сестер, я имею в виду?

БУТМАН:  Нет, сестер нет, родных нет, двоюродные есть.

СТАХОВСКИЙ:  А так бы Ольга была еще какая-нибудь.

БУТМАН:  Потом Петр.

СТАХОВСКИЙ:  А как же, без Петра вообще никуда, ничего бы не получилось. В школе хулиганили?

БУТМАН:  Ну, конечно, а что еще делать в школе?

СТАХОВСКИЙ:  Не знаю, некоторые учатся, к нам приходили и такие.

БУТМАН:  Были такие?

СТАХОВСКИЙ:  «Я вообще за партой как дурак, - говорят, - десять лет отсидел».

БУТМАН:  Нет, я серьезно хулиганил. Учился неплохо, но хулиганил все время.

СТАХОВСКИЙ:  А что это, черта характера, или это был протест какой-то?

БУТМАН:  Нет, точно никакого протеста, против чего протест?

СТАХОВСКИЙ:  Ну, мало ли.

БУТМАН:  Нет, просто был хулиганом, мальчишкой бегал, защищал девочек, дрался с ребятами.

СТАХОВСКИЙ:  Защищали от других хулиганов?

БУТМАН:  Ну, почему-то мне не нравилось, когда девочек задевали, я их защищал.

КУЗЬМИНА:  Ты обычно спрашиваешь, в какой части Ленинграда жили наши гости, если родились в Ленинграде.

СТАХОВСКИЙ:  А, да, это всегда интересно.

БУТМАН:  Чтобы проверить, действительно ли они оттуда.

СТАХОВСКИЙ:  Да, с какого района?

БУТМАН:  Родился я в центре на самом деле, на улице Ломоносова, это недалеко от Пяти углов, то есть не то что недалеко, там 200 метров. На углу Фонтанки и улицы Ломоносова.

СТАХОВСКИЙ:  То есть центровой такой парень, в общем.

БУТМАН:  Ну, мы уехали оттуда, мне было лет 9, то есть два класса первые в школе я закончил.

СТАХОВСКИЙ:  А потом переехали. А почему, там что, коммуналка была?

БУТМАН:  Там была коммуналка, да, родителям дали квартиру отдельную в этом Веселом поселке.

СТАХОВСКИЙ:  О, далековато вас занесло-то потом, на юг прямо.

КУЗЬМИНА:  Слушай, в отдельную квартиру можно и на юг отправиться.

БУТМАН:  Да, конечно, отдельная квартира это было очень хорошо.

СТАХОВСКИЙ:  Когда вам было девять, Веселый поселок наверняка только-только начал застраиваться первыми более-менее человеческими домами.

БУТМАН:  Абсолютно.

СТАХОВСКИЙ:  Потому что там же раньше действительно был поселок.

БУТМАН:  Был, да. Начал застраиваться, мы сначала жили на Дальневосточном проспекте пару лет, а потом переехали из-за того, чтобы ходить в школу, в которой было изучение английского языка, переехали на проспект Большевиков, объединились еще с моей бабушкой, с маминой мамой.

СТАХОВСКИЙ:  Чтобы как-то попроще было родителям, чтобы бабушка помогала.

БУТМАН:  Да, да.

СТАХОВСКИЙ:  А место рождения, вот эта районность какая-то, она влияет вообще на человека? На вас в данном случае, как вы думаете?

КУЗЬМИНА:  Ты имеешь в виду то, что ребенок видит из окна?

СТАХОВСКИЙ:  Ну да.

КУЗЬМИНА:  Помойку или Пять углов и центр города?

СТАХОВСКИЙ:  Ну да, какие-то моменты, потому что жизнь там в центре, допустим, предполагает одно, жизнь немножко на окраине - другое.

БУТМАН:  Трудно сказать, двор был замечательный, где я жил, и там, и там.

СТАХОВСКИЙ:  Ну, там все были новоселы, особенно в Веселом поселке.

БУТМАН:  Конечно, там много чего было хорошего. Были пруды, на которых мы летом катались на плотах, а зимой катались на коньках, рядом был двор, в котором мы в хоккей играли или в футбол. Так что нормально было, не сказать, что это ужас-ужас, а в центре было хорошо. Хотя трудно сравнивать, потому что я в центре прожил как бы одно время, а потом, когда уже более сознательным стал, то уже жил в Веселом поселке. Но я очень много времени проводил в центре, потому что музыкальная школа была на Невском проспекте, недалеко от Дома ленинградской торговли.

СТАХОВСКИЙ:  А родители же отвели? Это была их, мамина идея?

БУТМАН:  Ну, мамина и папина.

КУЗЬМИНА:  Ходят слухи, что вы не очень любили посещать музыкальную школу.

БУТМАН:  Нет, почему, любил.

КУЗЬМИНА:  Любили?

БУТМАН:  Ну, не то что…

КУЗЬМИНА:  Не из-под палки.

БУТМАН:  Нет. Я, может, не так много занимался, когда я занимался на кларнете в музыкальной школе. Получалось и получалось, хороший был педагог, хорошо объяснял, занимался я, в общем, хватало там часа, может быть, чтобы выучить всё то, что нужно было.

СТАХОВСКИЙ:  Вот это для многих сейчас будет каким-то откровением, потому что саксофон-то в жизнь действительно пришел несколько позже.

БУТМАН:  Саксофон пришел позже, уже когда я в училище поступил, через год перешел на саксофон.

СТАХОВСКИЙ:  А с чего вдруг такая страсть именно к этому?

БУТМАН:  Саксофон всегда владел моим умом, потом музыка эта как-то больше нравилась. И я вообще увлекался гитарой, когда на кларнете играл в музыкальной школе и в музыкальном училище, очень сильно увлекался гитарой в роковом ее проявлении, и занимался, и даже какие-то уроки брал у друзей, которые учились параллельно на эстрадном отделении. Но потом взял саксофон, как-то это было ближе, интереснее, и джаз как-то в одночасье полюбился, хотя отец мне прививал, прививал джаз, он не прививался…

СТАХОВСКИЙ:  А, джаз пошел от отца все-таки?

БУТМАН:  Да, отец играл на барабанах, музыка пошла от отца, отец хотел, чтобы я играл на кларнете, как Бенни Гудмен, а дедушка скрипач хотел, чтобы я играл что-то из Римского-Корсакова.

СТАХОВСКИЙ:  Ну вот, видите, я и спрашиваю…

БУТМАН:  Но все-таки всё шло в одном направлении.

СТАХОВСКИЙ:  Все-таки джаз победил окончательно. Потому что кларнет даже, ну, я объясню, такой инструмент классический, академический, по большому счету.

БУТМАН:  Ну, в общем, да.

СТАХОВСКИЙ:  А саксофон, он же очень редко используется и сегодня…

БУТМАН:  В классике, да.

СТАХОВСКИЙ:  …в больших оркестрах. Ну, современные композиторы, естественно, что-то с ним делают, но в целом его редко где застанешь.

БУТМАН:  Потому что сам саксофон академический, реально это такой гибрид инструмента, который не имеет своего ярко выраженного такого тембра. На меня обидятся многие классические саксофонисты, но у него звук получается немножко, чуть-чуть ярче, чем у фагота, но не намного…

СТАХОВСКИЙ:  То есть смысла в этом нет большого.

БУТМАН:  Ну, такой оригинальности нет. Поэтому для него не так много пишут. Для него писал Глазунов концерт, там французы еще некоторые пишут неплохие, Ибер такой, несколько концертов. Но в джазе все-таки саксофон раскрылся совсем по-другому, другой тембр, другая артикуляция, поэтому…

СТАХОВСКИЙ:  Ну вот, теперь зато сразу всё стало понятно, всё встало на свои места: поскольку джаз был изначально заложен, то, естественно, без саксофона не обошлось.

КУЗЬМИНА:  Как вы относитесь к тому, что некоторые музыканты говорят, что классическое образование музыкальное убивает вот эту возможность импровизировать?

БУТМАН:  Ничего оно не убивает. Никакое образование не может ничего убить. Чем больше ты знаешь, тем лучше, тем больше у тебя знаний и возможностей, твой vocabulary музыкальный, твое знание языка, знание природы музыки, ничего не может тебя убить.

КУЗЬМИНА:  Есть люди, которые не могут импровизировать? Они могут действовать только в заданных конкретных рамках? Или это неправда?

БУТМАН:  Ну, это неправда, нет. Это, мне кажется, любого человека можно научить, потому что есть рутина, есть просто такая ремесленная импровизация. То есть, если объяснить человеку и заставить его выполнить какие-то упражнения, выполнить какие-то правила, то любой человек может импровизировать. Просто это будет не талантливо, это может быть даже очень неплохо, но это будет выучено или будет, так сказать, без искры - за что мы любим импровизацию. Так что многие музыканты могут научиться этому, но это не будет то, за что мы любим джазовую музыку и импровизацию.

СТАХОВСКИЙ:  То есть это талант все-таки, к импровизации должен быть определенный талант.

БУТМАН:  Ну, есть же музыканты, которые не являются выдающимися музыкантами, но они играют, работают в оркестрах.

КУЗЬМИНА:  Есть, Женя, ведущие радио, не являющиеся выдающимися, но работают, делают свое дело.

БУТМАН:  Я таких не вижу.

СТАХОВСКИЙ:  С музыкой более-менее понятно. Хотя нет, еще не до конца понятно. Помимо вот этих увлечений, скажем, уже профессиональных, потому что занятия в музыкальной школе это уже в какой-то степени профессиональная деятельность, по крайней мере обучение этой деятельности, какие были личные предпочтения музыкальные? Наверняка же были какие-то увлечения группами, может быть, отечественными? Зарубежные исполнители, которые в той или иной степени на вас повлияли?

БУТМАН:  Ну, конечно, были. Из отечественных была такая группа «Россияне».

СТАХОВСКИЙ:  Ух, уже мало кто помнит.

БУТМАН:  Да, это была питерская команда, играла свои песни, был такой Олег Гусев, был Ордановский на бас-гитаре. Олег Гусев был на клавишах, потом он стал знаменитым клипмейкером. На барабанах там играл Валера Брусиловский, с которым мы учились вместе, но до этого тоже играл хороший барабанщик, по-моему, Андрей. Была эта музыка, мой друг, с которым мы вместе учились на кларнетах, он мне ставил эту музыку, потом он меня, конечно, познакомил с ансамблями Deep Purple, Beatles, Uriah Heep, Grand Funk. Ну, самая любимая была и остается до сих пор Deep Purple, Led Zeppelin чуть-чуть, но не до такой степени, как Deep Purple.

СТАХОВСКИЙ:  Вы были на концерте когда-нибудь?

БУТМАН:  Был, конечно, я знакомился и с Яном Пейсом.

СТАХОВСКИЙ:  Какие ощущения?

БУТМАН:  Прекрасные, как были. Конечно же, многих нет уже, того оригинального состава нет, и Ричи Блэкмора не было, и Джона Лорда не было. Но любимый барабанщик Ян Пейс есть, и он мне подарил палочку, мы с ним общались, было очень приятно с ним сфотографироваться, просто замечательный человек. И до сих пор я его люблю, восхищаюсь его игрой, до сих пор. Причем и тогдашней, и сегодняшней, так что человек в форме прекрасной.

КУЗЬМИНА:  А есть еще какие-то персонажи в жизни, с кем было приятно познакомиться, а может быть, и хотелось, из других областей? Мы же знаем, что вы любите хоккей.

БУТМАН:  Ну, познакомился в хоккее почти со всеми, кого любил и, слава богу, в джазе тоже познакомился со всеми, кого любил, и тех музыкантов, которых даже не мечтал увидеть, увидел. Но, кстати, был один смешной случай, когда Сергей Курехин, такой известный наш композитор и пианист, мой друг, ко мне подходит и говорит: хочешь завтра (это был 1981 год) пойти на концерт Чика Кориа? Знаменитого музыканта джазового. Я говорю: Сережа, иди ты!..

СТАХОВСКИЙ:  С ума сошел, да.

БУТМАН:  Грешно смеяться над больными людьми. Он говорит: да нет, завтра точно он играет в американском консульстве в Ленинграде. Я говорю: да не может быть. Он говорит: ну, на тебе билет. И дал мне приглашение на этот концерт. Вот тогда я увидел Чика Кориа. И музыкантам, которые были старше меня, я говорю: ребята, давайте, может, jam session сыграем? Они говорят: да ты чего? Это же Чик Кориа, куда ты лезешь? Ну, в общем, я не постеснялся, поговорил с Чиком Кориа, он говорит: ну, конечно, давай поиграем. И мы поиграли. Правда, те музыканты, которые говорили, что «ты с ума сошел», тоже играли.

КУЗЬМИНА:  Я думаю, что и сейчас есть люди, которые к вам, возможно, подходят, молодые, которые говорят: а не поиграть ли нам вместе?

БУТМАН:  Ну, подходят, спрашивают.

КУЗЬМИНА:  Вы вспоминаете себя того…

БУТМАН:  Конечно. Нет, я всем музыкантам даю возможность с нами сыграть, особенно когда мы играем в понедельник в нашем клубе с оркестром. Многие музыканты, певицы, певцы приходят. Так что мы как минимум один шанс точно даем сыграть с нами.

СТАХОВСКИЙ:  Это хорошо, если певцы, певицы уже, может быть, почти состоявшиеся…

БУТМАН:  Нет, бывает, подходят и не состоявшиеся, и одна не состоявшаяся певица теперь с нами все время поет, Фантини. Она подошла, про нее рассказывал как раз мой друг, с которым мы иногда играем в любительский хоккей, и он подошел ко мне, говорит: вот у меня есть друг, у которого дочка поет хорошо. Ну, таких очень много, у кого друзья, у которых поют дочки, их очень много. Я говорю: хорошо, пускай приходит. Она пришла много-много времени спустя, подошла и говорит: можно я с вами спою? Я говорю, давайте, а что вы знаете? Она сказала какую-то джазовую песню, которой у нас была аранжировка. Я говорю: давайте. Она говорит: не бойтесь, я вас не подведу. Я говорю: не боюсь.

СТАХОВСКИЙ:  Сейчас посмотрим, да.

БУТМАН:  Я даже не говорил - посмотрим, если человек подходит, значит, уже какая-то есть в человеке уверенность. И напоминает меня, я подходил так же к Чику Кориа.

СТАХОВСКИЙ:  Вот это важно, вот такая нормальная наглость, в хорошем смысле этого слова, она важна для музыканта, для человека вообще?

БУТМАН:  Конечно, она очень важна.

СТАХОВСКИЙ:  Взять и решиться.

БУТМАН:  То есть тут два момента: либо человек действительно очень наглый, либо действительно очень талантливый.

КУЗЬМИНА:  И ему надо во что бы то ни стало.

БУТМАН:  Да, и ему действительно надо подойти к Игорю Бутману или к другому известному музыканту и попроситься с ним сыграть. Значит, либо ему очень надо, без этого ему никак, либо это просто… ну, видно же по виду человека. Потом пару вопросов задаешь, какие песни поет. Если люди говорят, что поют «Strangers In The Night», то возникает вопрос. А если говорят, что поют, допустим, «A-Tisket, A-Tasket», или там, не знаю, какой-нибудь джазовый известный стандарт, или не очень известный, но который музыканты джазовые любят, то уже понимаешь: что-то тут может быть…

СТАХОВСКИЙ:  Что-то может быть интересное.

БУТМАН:  У нас есть проверочные слова.

СТАХОВСКИЙ:  То есть вы и себя, наверное, можете отнести к тем людям, которые лучше получат отказ, но попробуют, чем будут сидеть и думать, что не пойду, не буду рисковать?

БУТМАН:  Нет, даже Анатолий Ошерович Кролл, знаете, такой замечательный музыкант, он всегда говорит: надо всегда спрашивать, потому что, говорит, «нет» мы всегда имеем…

СТАХОВСКИЙ:  Заранее. Это, конечно, великая мысль.

КУЗЬМИНА:  Наш хороший знакомый Саша Кушнир, наверное, и ваш знакомый, написал о Сергее Курехине книгу. Вы не знали об этом, да?

БУТМАН:  Я читал книгу о Курехине или о том периоде Александра Кана.

КУЗЬМИНА:  Это другая история.

БУТМАН:  Другая, да, фамилии вроде одинаковые.

СТАХОВСКИЙ:  Курехин великий музыкант, безусловно, да, к сожалению, рано от нас ушедший… Вот вы говорите, вы дружили, а какое-то влияние его вы испытывали, раз уж мы заговорили?

БУТМАН:  Ну, конечно, испытывал. Он заставлял какие-то книжки смотреть, как минимум, он много говорил всяких новых слов, которых я никогда не слышал, брал меня в проекты. По-моему, первый раз я записался, это было на студии, Ленинградский театральный институт, по-моему, театра и кино, и там была студия…

СТАХОВСКИЙ:  ЛГИТМиК, Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии.

БУТМАН:  Насчет музыки не знаю, как там у них с музыкой, но вот с театром и с кинематографией было замечательно. Там была студия, где мы записали, тогда на Leo Records ее не выпустили, эту запись, потому что она не входила в формат LP, то есть Сережа Курехин записал соло, а потом у нас было еще трио с Александром Пумпьяном. Но это не вошло в альбом, а потом уже много лет спустя после того, как Сережа ушел из жизни, Leo Records уже на CD добавила то, что мы записали. И это тоже было влияние авангарда, потом был перформанс, потом были поп-механики.

СТАХОВСКИЙ:  Уж в авангарде-то он и в перформансе знал толк, конечно.

БУТМАН:  Да, в этом виде он был великолепен и неподражаем.

СТАХОВСКИЙ:  И неподражаем, во многом и до сих пор.

КУЗЬМИНА:  Это правда, что вы засыпали с саксофоном вместе?

БУТМАН:  Бывало, да.

КУЗЬМИНА:  Ну, то есть до того…

БУТМАН:  До того нравилось, да.

СТАХОВСКИЙ:  Хороший саксофон.

КУЗЬМИНА:  Обычно, знаешь, спрашивают, как стать хорошим саксофонистом. Вот степень, до которой нужно любить свой инструмент.

СТАХОВСКИЙ:  А есть рецепт какой-то, как стать хорошим музыкантом? Вы для себя какую-то формулу, может быть, когда-то определили, приблизительно хотя бы?

БУТМАН:  Ну, надо захотеть стать хорошим музыкантом, вот и все. Но не по щучьему велению и по моему хотению, хочу сейчас проснуться и играть как бог. Надо заниматься, учиться, любить, стараться, прочитать просто про великих музыкантов, что они делали, чтобы стать великими, и посмотреть, смогу я или нет.

СТАХОВСКИЙ:  Но это колоссальный труд же в основном.

БУТМАН:  В основном да.

СТАХОВСКИЙ:  А вы любите путешествовать?

БУТМАН:  Я все время путешествую. Мне нравится путешествовать с оркестром, с ансамблем или самому. На гастролях.

СТАХОВСКИЙ:  Ну, это все равно работа какая-то.

БУТМАН:  Да.

СТАХОВСКИЙ:  Хоть иногда и любимая, чаще всего, хочется верить, любимая, но все равно работа. А так вот бросить всё, отложить саксофон в сторону, взять любимых друзей, или даже не брать никого, а одному на неделю куда-нибудь. Такое не бывает?

БУТМАН:  Ну, бывает.

КУЗЬМИНА:  Игорь, а вы одухотворяете свои музыкальные инструменты? Скорее всего, наверное, саксофон не один и не два.

БУТМАН:  Ну да.

КУЗЬМИНА:  У них есть какая-то своя у каждого история?

БУТМАН:  Ну, история точно есть у каждого саксофона. Один достался много лет спустя после того, как я его хотел. Просто не было возможности даже купить, и он не продавался тогда, а потом обстоятельства изменились, я уже в другой стране жил, и вдруг этот саксофон неожиданно ко мне приехал.

СТАХОВСКИЙ:  Как так вышло?

БУТМАН:  Не помню, кстати, не помню, как он оказался… Его просто, по-моему, продали, и мой товарищ его привез, а мы отдали за это то ли клавиши, то ли инструменты какие-то послали в Россию…

СТАХОВСКИЙ:  Дружественный обмен.

БУТМАН:  Ну да, тогда это было гораздо больше денег. То есть клавишные инструменты стоили гораздо дороже, чем саксофон, в Советском Союзе. А в Штатах, наоборот, саксофон стоил дороже, чем любой синтезатор. Потому что спрос на синтезаторы, на клавишные инструменты был больше, как-то он мне так достался.

СТАХОВСКИЙ:  В общем, выгодный обмен произошел.

БУТМАН:  Выгодный был обмен. Ну, я очень хотел, это очень хороший инструмент, и он до сих пор у меня. Один инструмент, было очень смешно, я купил его у очень хороших саксофонистов братьев Бриль, то ли у Саши, то ли у Димы, у них два инструмента на двоих в то время было, что-то им он не нравился. Но он как бы по всем параметрам должен был быть шикарный инструмент, по номеру серии, по производителю. Но у них что-то он не звучал. Ну, они такие ребята, в общем-то, немножко «спейси» - в облаках иногда витают. Один раз они мундштук забыли, он провалился в саксофон, они приехали к мастеру, говорят, не звучит инструмент, чего-то не то. Ну, тот посмотрел, рассмеялся, потому что там мундштук. А этот саксофон, который они мне продали очень недорого, мы просто промыли его, а там, в общем, когда мы его мыли, было ясно, что они кушали за последние несколько лет. То есть они совсем ничего не делали с ним. А когда промыли его, всё сделали…

СТАХОВСКИЙ:  То есть надо было его почистить просто как следует.

БУТМАН:  Надо было почистить как следует специальными средствами. И когда уже прочистили, я взял, действительно он зазвучал очень здорово.

СТАХОВСКИЙ:  А есть саксофоны-легенды? Я вот сейчас что-то подумал, не знаю об этом ничего. Как есть скрипки Страдивари всем известные, есть рояли Steinway, которым по 150 лет…

БУТМАН:  Реально нет, они становятся легендами после того, как на них кто-то играет. Саксофон, на котором играл Чарльз Ллойд, он сейчас стоит гораздо дороже, чем он стоил бы, если бы на нем он не играл.

СТАХОВСКИЙ:  То есть это вполне обычный…

БУТМАН:  Нет, очень хороший инструмент, но он в два или в три раза дороже, потому что на нем играл Чарльз Ллойд.

СТАХОВСКИЙ:  Только из-за имени.

КУЗЬМИНА:  Мне кажется, сейчас есть тенденция - великие, известные музыканты европейские выходят на улицу играть для людей, просто мимо проходящих по улице. У вас никогда не было желания выйти и поиграть для людей вот сейчас уже?

БУТМАН:  Для людей поиграть, не просто так в этих концертных залах, для этих вот…

СТАХОВСКИЙ:  Бог знает для кого.

БУТМАН:  …бог знает для кого - а для людей.

КУЗЬМИНА:  Не для тех, кто позвонил: Игорь, контрамарочку выпиши мне, надо свозить, теща приехала из Воронежа…

СТАХОВСКИЙ:  А для людей.

КУЗЬМИНА:  Нет, правда, есть тенденция выходить на улицы, снимают всякие видеоролики в связи с этим и делятся, что, смотрите, великий скрипач играл в метро - и никто не узнал.

БУТМАН:  Да, и главное, что он вышел только для людей поиграть, и куча камер приехало, тут же проверили, сколько он заработал. Был такой, кстати, момент, американец Джошуа Белл, скрипач известный, он вышел поиграть, заработал немного, кстати. Потом у нас наши подхватили эту идею, позвонили нам с телеканала одного и говорят, что давайте выйдем на улицу.

КУЗЬМИНА:  Выйдем на улицу, для людей поиграем.

БУТМАН:  Ну да. Я говорю: я один? Давайте я с квартетом или там с трио поиграю. Но мы больше всех, конечно, заработали.

СТАХОВСКИЙ:  Потому что вас знают.

БУТМАН:  Нет, мы скрыли лица, мы старались замаскироваться.

КУЗЬМИНА:  Хорошо играли, судя по всему, есть у меня ощущение.

БУТМАН:  Друзей позвали, дали им денег, чтобы…

КУЗЬМИНА:  Чтобы они положили в шляпу.

БУТМАН:  Нет, ну несколько человек было по разным переходам. Мы играли на переходе на Арбате, переход к «Арбатской».

КУЗЬМИНА:  Это самый-самый переход.

СТАХОВСКИЙ:  Самый главный.

БУТМАН:  Ну да, мы там играли. Было не холодно, слава богу, было лето, по-моему.

КУЗЬМИНА:  Там же еще договориться нужно с местными властями.

СТАХОВСКИЙ:  А в молодости-то приходилось небось играть на улице?

БУТМАН:  В Америке приходилось играть, в Бостоне мы играли. Где-то долларов по тридцать пять, по сорок, по пятьдесят мелочью зарабатывали часа за четыре, неплохо, кстати.

КУЗЬМИНА:  Да, вполне себе.

СТАХОВСКИЙ:  Это сколько лет назад было?

БУТМАН:  Это 1987-88 год. Ну, нечасто мы ходили. Ко мне просто подошел один музыкант, когда мы учились в Беркли, пойдем, говорит, на улице поиграем. А я когда отсюда уезжал, из Советского Союза, то мне начальник ОВИРа говорил, что ты будешь на улице играть в Америке! Ну, я думаю, надо пойти посмотреть, как на улице играть. Он же сказал.

СТАХОВСКИЙ:  Сказал же человек, надо пойти.

БУТМАН:  Ну ничего. Кстати, для того чтобы играть на улице, там тоже надо получить разрешение в определенном месте играть. То есть, если ты на Гарвардской площади хочешь играть, ты должен уведомить, получить разрешение. Только тогда тебя полицейские гоняют, они тебя могут через дорогу выгнать, но там уже проходимость меньше.

КУЗЬМИНА:  И уже не сорок, а только пятнадцать можно заработать.

БУТМАН:  Да, играть столько же, а денег меньше.

КУЗЬМИНА:  Вот в то прекрасное время уличных гарвардских игр удавалось сходить на чьи-то концерты там?

БУТМАН:  Конечно, все время. Нет, но мне, во-первых, повезло. Там во многих джаз-клубах проводились jam session. И когда я несколько раз удачно выступил на jam session, то, подружившись либо с вышибалами, которые стояли на дверях, либо с самими хозяевами клуба, потом я получал там работу, а когда ты получаешь там работу, то ты уже имеешь право на правах товарища или коллеги приходить и смотреть хорошие джазовые концерты.

Да, я очень много видел. Я жил недалеко прямо от двух джаз-клубов, где-то мне пройти надо было 300 метров, был клуб «Райлс» в Бостоне и клуб «13-69», как он тогда назывался, у него адрес был такой. И вот там я видел очень многих музыкантов великих, и Мела Льюиса, и Джо Ловано, и Джерри Бергонзи. Пет Метани в «Райлсе» играл, Дэйв Холланд, ну многие музыканты, которые жили в Бостоне. И я там играл по понедельникам, к нам приходил Пет Метани, тоже садился с нами играл.

СТАХОВСКИЙ:  Что мы всё про музыку да про музыку. Есть у вас любимая книга?

БУТМАН:  Как у милиционера? «Давайте мы вам книгу подарим». – «У меня уже одна есть».

СТАХОВСКИЙ:  Может быть, не сейчас, может быть, то, что в юности как-то повлияло на вашу жизнь, что вы прочитали это произведение и подумали: ничего себе.

БУТМАН:  Ну, естественно, повлияли книги Ильфа и Петрова.

СТАХОВСКИЙ:  «Золотой теленок» и «12 стульев».

БУТМАН:  Да. Конечно, повлияла книга «Мастер и Маргарита», повлияли книги, еще до этого, «Последний из могикан» и «Пятнадцатилетний капитан», первая книга одна из них была. «Дети капитана Гранта» потом, ну что-то такое.

СТАХОВСКИЙ:  Жюльверновские приключения. Кстати, всё, что вы перечислили, хоть это очень разные по сути и по стилю книги, но жанр-то один, это приключение же всё.

БУТМАН:  Ну, в какой-то степени, да.

СТАХОВСКИЙ:  И «Золотой теленок» абсолютно приключенческое произведение, и «Пятнадцатилетний капитан» это абсолютное приключение. Что-то есть такое, жажда приключений внутри?

БУТМАН:  Ну, наверное.

СТАХОВСКИЙ:  А вы ее выражаете в жизни или нет?

КУЗЬМИНА:  Страховка жизни у вас есть или нет, любите ли вы адреналин?

БУТМАН:  Хотите предложить?

СТАХОВСКИЙ:  Сейчас позвоним, у нас есть договоренность. Ну, правда, страсть к приключениям?

БУТМАН:  Вся жизнь приключение, вся жизнь, не то чтобы хочется уж совсем голову терять, но всегда интересно.

КУЗЬМИНА:  А вы сдержанный водитель, если вы водите автомобиль?

БУТМАН:  Сдержанный ли я водитель? Ну, относительно сдержанный. Если я куда-то опаздываю, я могу ехать иногда агрессивно, иногда… Да нет, более или менее, такого нет, чтобы уж совсем…

СТАХОВСКИЙ:  У нас гости, почему-то в последний месяц как-то так задалось, которые приходили вот в эту нашу программу, когда, например, мы задавали им вопрос, легко ли их разозлить, почему-то каждый из них вспоминал себя за рулем. Какая-то прямо тенденция. Слушайте, говорит, вообще я хороший, но стоит сесть за руль - не могу. Вас легко разозлить в этом смысле?

БУТМАН:  Меня легко разозлить, но не только за рулем.

СТАХОВСКИЙ:  А что злит больше всего?

БУТМАН:  Ну, какая-то некомпетентность.

СТАХОВСКИЙ:  Непрофессионализм?

БУТМАН:  Непрофессионализм какой-то, идиотизм.

КУЗЬМИНА:  Вопросы о творческих планах.

БУТМАН:  Борьба с идиотизмом, международным идиотизмом.

СТАХОВСКИЙ:  А удивить вас легко?

БУТМАН:  Можно, конечно. Все время.

СТАХОВСКИЙ:  Все время?

БУТМАН:  Ну, не все время, но можно удивить абсолютно.

СТАХОВСКИЙ:  А чему вы были удивлены в последний раз? Что-то такое, не обязательно самое выдающееся, но… Удивление, когда смотришь и думаешь: ух ты, ничего себе.

КУЗЬМИНА:  Мне кажется, когда мы встречали Игоря сейчас перед интервью, он удивился.

СТАХОВСКИЙ:  Молодец, сейчас выкрутилась.

БУТМАН:  Ну, в общем, да.

КУЗЬМИНА:  Вот, понимаешь. Просто есть удивление какое-то глобальное: Везувий на твоих глазах вдруг начал извергать лаву. А есть очень маленькие, но не менее приятные, я тебе хочу сказать, и, может быть, даже более для тебя значимые удивления. Для тебя лично.

СТАХОВСКИЙ:  Всё, Вера, я понял, всё, угомонись. Хорошо, с книгами разобрались, с музыкой разобрались, с удивлением и злостью какой-то разобрались. А есть исторические персонажи, ныне, наверное, не живущие, я так думаю, раз уж мы говорим об исторических персонажах, с которыми хотелось бы поговорить, задать какие-то вопросы или просто пожать руку, сказать: ты, чувак, молодец?

БУТМАН:  С Троцким поговорить, может быть, со Сталиным.

СТАХОВСКИЙ:  Чтобы понять что?

БУТМАН:  Ну, вообще поговорить.

СТАХОВСКИЙ:  Чтобы понять, что это были за люди на самом деле?

БУТМАН:  В общем, в какой-то степени, да. Со многими. Не знаю, с Петром Первым бы, наверное, не очень хотел говорить… Что было в голове у тех людей, когда они какие-то вещи делали, они же делали это с большой страстью.

СТАХОВСКИЙ:  Ну, конечно.

БУТМАН:  Может, даже с Лениным не хотел бы разговаривать.

СТАХОВСКИЙ:  А со Сталиным хотелось бы, да?

БУТМАН:  Ну да.

КУЗЬМИНА:  А люди каких профессий вас восхищают?

БУТМАН:  Да всех профессий, если это профессионалы или в своем роде выдающиеся люди.

СТАХОВСКИЙ:  Вы бы на себя примерили какую-то другую роль профессиональную?

БУТМАН:  Ну, мечтал быть летчиком, но сегодня вот с сыном покатался на каруселях и чувствую, что летчиком я никогда бы не смог быть.

СТАХОВСКИЙ:  А самолетов не боитесь вообще?

БУТМАН:  Ну, я немножко боялся раньше, сейчас уже совсем никакого нет страха. Даже когда трясет, нет такого.

СТАХОВСКИЙ:  А почему? К жизни другое отношение, или уверенности больше, или привычка?

БУТМАН:  Я думаю, всё вместе, и привычка, и, может, уверенность. То ли трясет меньше, у меня такое ощущение, что меньше трясет.

СТАХОВСКИЙ:  Меня вообще никогда не трясет.

БУТМАН:  Нет, нет, вас-то нет, а я имею в виду самолет.

КУЗЬМИНА:  Вы, Евгений, как примете, и вас не трясет до конца полета.

СТАХОВСКИЙ:  До конца обратного рейса, я вам больше скажу, у меня не трясет ничего.

БУТМАН:  Нет, бывает, трясет, но ты на это не обращаешь внимания. Был такой случай, что, когда я летел в самолете, мне казалось, что я держу самолет. Мне там люди говорят: иди сюда, к нам. Я летел с главными конструкторами всех самолетов наших, сидел от них где-то метрах в трех - четырех, они говорят: иди. А самолет реально так волтузило, что даже было реально страшно. А у них там было что выпить. У меня под сиденьем тоже было что выпить, но я боялся просто отпустить эти ручки своего кресла, чтобы самолет, не дай бог, не свалился. Но я спас всех.

СТАХОВСКИЙ:  Кто же еще? Кто же, если не вы!

БУТМАН:  Не они же, они же не держали.

СТАХОВСКИЙ:  Действительно, они же конструкторы.

КУЗЬМИНА:  Расскажите в двух словах про фестивали джазовые. Главная цель какова: популяризация музыки этой, или, так сказать, чтобы не выпадали молодые музыканты из обоймы, чтобы им было интересно развиваться?

БУТМАН:  Ну, мне кажется, все. Мы сейчас делаем фестиваль и в Сочи, фестиваль в Риге, даже делаем фестиваль, где впервые я был открыт, был открытием года, это было в Юрмале на фестивале, сейчас мы делаем в Риге. Много раз мы туда ездили, сейчас вот мы делаем World Jazz Festival в Риге, в Сочи делаем, в Москве, в Саранске. Ну, это все вместе, это и для молодых, и для самих себя, для того чтобы люди услышали хорошую музыку. Многие же знают слово «джаз», но не имеют представления, многие слушали жалкие подобия исполнения этой музыки или вообще исполнение чего-то совсем другого, но под названием джаз. Поэтому это и защита чистоты искусства.

С другой стороны, показать и молодежь, и великих мастеров, самим сравнить себя с великими мастерами, потому что иногда мы либо себя превозносим, и тогда нам нужен щелчок по носу, либо мы, наоборот, принижаем свое мастерство или талант, тут тоже нам надо себя подстегнуть, сравнить. Мы много приглашаем музыкантов из-за рубежа - американцев и европейцев, чтобы соединять их с нашими музыкантами, молодыми и не очень, чтобы смотреть, чтобы люди как-то в себя поверили. Потому что я знаю, допустим, силу наших музыкантов и наших коллег из-за рубежа, поэтому вот это тоже дает соединение, а для публики это интересно, и престиж нашей музыки и музыкантов поднимается. И просто это хорошее времяпрепровождение, ребята собираются, мы любим…

КУЗЬМИНА:  Особенно если это открытые площадки летние.

БУТМАН:  Да, потом вечером там играем, jam session идут, молодежь иногда бывает, стараемся делать так, чтобы не было бардака. Это колоссально, фестиваль же это всегда…

СТАХОВСКИЙ:  Это удовольствие еще.

БУТМАН:  Это удовольствие.

КУЗЬМИНА:  Когда кто-то говорит: «я не понимаю джаз», как вы считаете, сказать «я не знаю» было бы правильнее для этого человека?

БУТМАН:  Ну, трудно сказать. Скорее всего, что те примеры джаза, которые этот человек слышал, который говорит, что не понимает, значит, они были просто не очень хорошие.

КУЗЬМИНА:  Хорошо, с чего начать человеку, который только слышит это слово, но совершенно не понимает, с чего начать понимание?

БУТМАН:  Ну, можно зайти в Интернет, набрать там «шедевры джаза» и выбрать самый лучший экземпляр любой музыки, инструментальной и вокальной. Сразу выпадут, наверное, Чарли Паркер, Луи Армстронг, Элла Фицджеральд, оркестры, надо всё это послушать обязательно, и тогда придет понимание красоты и природы джаза. И я думаю, что каждый человек может полюбить джаз. Вот мы сейчас слушаем Стэна Гетца, отлично, и невозможно даже говорить и не прислушиваться. А это был второй по продаваемости альбом после «Beatles» в 1964 году. Ну, не этот альбом, а называется он «Bossa Nova», где играет и Стэн Гетц, и это тоже джаз. То есть получается, что джаз может быть суперпопулярным, я уже не говорю в 1930-40-е годы, но и потом, и сейчас тоже много джазовых музыкантов - законодателей мод. Так что надо послушать хороший джаз, найти его, а потом уже, конечно, идти от более простого к более сложному.

СТАХОВСКИЙ:  И во многом хорошая музыка, вообще искусство - это же дело тренировки и обучения этому всему.

БУТМАН:  И понимание, надо уловить эту прелесть, где эта прелесть, в чем суть, в чем удовольствие ты получаешь. Когда ты поймаешь это, потом тебя уже это не отпустит.

СТАХОВСКИЙ:  Что самое сложное в вашей работе?

БУТМАН:  Такого ничего сложного нет. Вышел, играй. Сложно получить работу, концерт, чтобы тебе позвонили и пригласили, самое главное. А остальное всё достаточно просто.

КУЗЬМИНА:  Вот это удивительно слышать из ваших уст: чтобы позвонили и пригласили играть концерт. Мне кажется, все бы площадки российские должны мечтать о том, чтобы вы приехали с оркестром.

СТАХОВСКИЙ:  Мне кажется, Игорь говорит сейчас о музыканте в принципе, вообще. Не о себе лично, а в принципе о профессии музыканта.

БУТМАН:  Ну, в общем, да.

СТАХОВСКИЙ:  Действительно иногда приходится людям в подвешенном состоянии пребывать и думать, что же дальше. Одним музыкантам - как писать альбом, другим - как играть, как собрать ансамбль хороший, как сделать грамотную аранжировку. Мне кажется, Игорь говорит именно об этом.

БУТМАН:  Абсолютно.

СТАХОВСКИЙ:  Какая у вас сейчас цель в жизни? Последний вопрос.

БУТМАН:  Последняя цель какая у вас?

СТАХОВСКИЙ:  Последняя цель у меня - еще час доработать, мне очень хочется.

БУТМАН:  Какая же у меня цель? Ну, развивать те цели, которые были достигнуты, и делать свое дело, и не прекращать получать от этого удовольствие, не терять оптимизм. Потому что цель… Допустим, сказать, что я хочу выпустить такой альбом, который разойдется миллионным, миллиардным тиражом, купит весь Китай, Индия, каждый китаец, или американец, или русский будет иметь альбом, - ну, это было уже очень давно, это желание и цель.

СТАХОВСКИЙ:  Каждому китайцу - по Бутману.

КУЗЬМИНА:  По Скорпиону Бутману.

БУТМАН:  Просто по скорпиону. Они же их едят.

СТАХОВСКИЙ:  Да, да. Спасибо вам большое.

БУТМАН:  Не за что, спасибо вам.