Профитроли Александр Пашутин

КУЗЬМИНА: Только я хотела сказать: а ведь вы похожи на Игоря Кириллова, есть что-то общее между вами…

ПАШУТИН: Да?

КУЗЬМИНА: Да.

ПАШУТИН: А так говорил мне Игорь Кириллов. Да, я имею счастье быть знакомым с Игорем Кирилловым, замечательный и обаятельный.

СТАХОВСКИЙ: Да, он был у нас в этой программе как-то, в "Школьной анкете" я имею в виду. И мне кажется, пора представить уже, с кем мы разговариваем. Во-первых, всем доброго дня. Вера Кузьмина и Евгений Стаховский, это "Школьная анкета" - программа, в которую к нам обычно приходят люди, не требующие дополнительного представления. Сегодня у нас в гостях Александр Пашутин. Здравствуйте, Александр Сергеевич.

ПАШУТИН: Здравствуйте, мои юные дорогие друзья!

КУЗЬМИНА: Как приятно это слышать...

СТАХОВСКИЙ: Как давно нас никто не называл юными... Ну что, смотрите, раз уж мы заполняем первые пункты анкеты. Александр Сергеевич Пашутин - советский и российский актер, народный артист. День рождения - 28 января 1943 года, место рождения - Москва.

ПАШУТИН: Да.

СТАХОВСКИЙ: А в каком районе Москвы вы родились?

ПАШУТИН: Я когда-то Юрию Михайловичу говорил, Лужкову, мы играли с ним в теннис, я говорил: "Юрий Михайлович, вот посмотрите, Грауэрмана - знаменитый роддом, кто там родился..."

СТАХОВСКИЙ: Кто там только ни родился!

ПАШУТИН: Да, вот ваш покорный слуга тоже из Грауэрмана, да.

СТАХОВСКИЙ: Тоже там? Слушайте, у нас половина гостей из Грауэрмана. Там что-то подмешивают, мне кажется, в молоко, потому что сразу жизнь удалась.

ПАШУТИН: Единственный роддом, наверное, который работал во время войны.

СТАХОВСКИЙ: Ну да, 1943 год, самое же такое время прямо... Как это получилось?

ПАШУТИН: Это у мамы спросите, почему вы спрашиваете меня?

СТАХОВСКИЙ: Вот это интересно.

ПАШУТИН: Ну да. Вы знаете, мы знаем по истории, была Тридцатилетняя война там где-то, помните, да?

СТАХОВСКИЙ: Столетние были, каких только не было.

ПАШУТИН: Да-да-да. А все равно люди влюблялись, рожали, любили. Ну так и здесь мама, папа...

СТАХОВСКИЙ: Это понятно. Но здесь-то война… Вы знаете, как говорит доктор исторических наук, заслуженный профессор РГГУ, моя любимая Наталья Ивановна Басовская? Она говорит: люди, которые жили во времена Столетней войны, понятия не имели, что они живут во времена Столетней войны. А во времена Второй мировой - ну всё понятно: боевые действия, мужья на фронте бесконечно... Это что, как?

ПАШУТИН: Да, да. Папе было там 17 лет, и когда, значит, произошло это великое и знаменательное событие, когда я родился, папа уже был на фронте, и были Гороховецкие лагеря, они под Москвой были. И вот бабушка рассказывает: часа в три ночи... а в старых домах (я жил - угол Южинского и Богословского) были парадный вход и со двора, так называемый черный вход. И вдруг кто-то стучится. Бабушка говорит: "Кто там? Кто там?" - "Это Сережа, Сережа там..." Папа пришел. Он, оказывается, сбежал с Гороховецких лагерей, чтобы посмотреть меня. И вот они с мамой просидели до пяти утра. И папа ушел, потому что комендантский час, и он посмотрел меня, но он не знал, вернется он, нет. И он, значит, вернулся в этот лагерь и потом написал письмо маме, что всё в порядке. А если бы так загребли - штрафбат...

СТАХОВСКИЙ: И всё, конечно.

ПАШУТИН: Ну да, да. Но вот папа рискнул, и меня он увидел, Александра Сергеевича.

СТАХОВСКИЙ: Обрадовался, наверное.

ПАШУТИН: Ну, я думаю.

СТАХОВСКИЙ: Родители же вам рассказывали вот эту семейную историю, да?

ПАШУТИН: Да, да, папа-мама...

СТАХОВСКИЙ: А ваше собственное какое-то яркое воспоминание из детства ранее было каким?

ПАШУТИН: Раннее детство? Ну как… Значит, папа пришел, инвалид первой группы, контузия.

СТАХОВСКИЙ: После войны уже, да?

ПАШУТИН: Да, после войны. Мама работала, я был на пятидневках на разных. Но какие-то обрывки есть. Мы жили в коммунальной квартире...

СТАХОВСКИЙ: Трудно было? Вот детские ощущения - трудно было?

ПАШУТИН: Да нет, хорошо. Мама рядом, бабушка рядом...

СТАХОВСКИЙ: Что еще надо, действительно?

ПАШУТИН: Чего еще надо...

КУЗЬМИНА: А это правда, что Сашей назвали, не зная, будет девочка или мальчик, на всякий случай придумали заранее?

ПАШУТИН: Ну да, да-да-да. Папа хотел, чтобы либо Александра Сергеевна, либо Александр Сергеевич.

СТАХОВСКИЙ: Пушкина любил или Грибоедова?

ПАШУТИН: Ну, не знаю, наверное, Александра Сергеевича.

СТАХОВСКИЙ: Почему вдруг Александра Сергеевича прямо так захотелось? Хотя нет, звучно, красиво, с этим-то не поспоришь, собственно.

КУЗЬМИНА: Что было видно из ваших окон?

ПАШУТИН: Из наших окон... мы жили, вот я говорю, угол Южинского и Богословский, напротив было двухэтажное здание, которое снесли. И была маленькая такая каморочка, там ремонтировали обувь, вот прямо напротив наших окон. И я недавно пришел, естественно, дом этот стоит, там был ремонт, меня пустили, я зашел в свою квартиру и посмотрел. Там всё уже перестроили. Но было хорошо.

СТАХОВСКИЙ: Там же не коммуналка теперь?

ПАШУТИН: Теперь нет, конечно. Дрова, печку топили. Я в дровах, вот в печке, потом меня мама научила, яблоки делал, вот печеные яблоки. Берешь яблоко, вырезаешь сердцевинку, туда сахар, и вот где угли, туда в печь.

СТАХОВСКИЙ: Вкуснотища!

ПАШУТИН: Вкуснотища, да.

СТАХОВСКИЙ: А мама хорошо готовила вообще?

ПАШУТИН: У меня бабушка гениально, бабушка.

СТАХОВСКИЙ: Бабушка готовила?

ПАШУТИН: Потому что бабушка работала поваром, она работала поваром еще, значит, в ресторане... вылетело из головы.

СТАХОВСКИЙ: Ну, в каком-то хорошем.

ПАШУТИН: Знаменитый ресторан. И когда они с дедушкой поженились, то хозяин ресторана подарил вилки, ножи и надписал... вот вылетело просто из головы.

СТАХОВСКИЙ: Но это еще до революции, получается?

ПАШУТИН: Да, да, да. Она в 1910 году приехала.

СТАХОВСКИЙ: Откуда?

ПАШУТИН: Приехали из Гжатска в 1910 году, дедушка и бабушка. Дедушка был вагоновожатый. Бабушка работала поваром. И она работала в Высшей партийной школе во время войны. Ну и понимаете, что такой повар в Высшей партийной школе.

СТАХОВСКИЙ: Это вся ответственность, всё на тебе.

ПАШУТИН: Да. И она кормила, извините, всю нашу квартиру, приносила там... ну, понятно.

СТАХОВСКИЙ: Было что-то такое, что вы особенно любили и говорили: ну сделай, давай... что-нибудь?

ПАШУТИН: Да нет как-то. Мы жили скромно, как-то вот такого особенного... но бабушка очень вкусно, мама вкусно, потрясающе мама готовила. Ну, сейчас-то нет, маме сейчас 91 год. Ну, всё хорошо было, хорошо.

СТАХОВСКИЙ: И все задумались, каждый подумал о своем что-то такое...

ПАШУТИН: А чего, у меня хорошее детство было. Потом я поступил в ансамбль Локтева Владимира Сергеевича, в Московский городской дом пионеров.

СТАХОВСКИЙ: С чего вдруг?

ПАШУТИН: А я любил петь, я любил выступать. И у нас ведь где раньше белье сушили?

СТАХОВСКИЙ: Во дворе, наверное, на веревках.

ПАШУТИН: Правильно, во дворе на веревках. И я выходил из этих простыней и говорил: "Выступает Саша Пашутин!" - и там читал какие-то стихи. Можете себе представить? И мне захотелось петь, и, в общем, как-то туда меня мама отвела, меня приняли в этот московский...

СТАХОВСКИЙ: В ансамбль?

ПАШУТИН: В ансамбль, да. И я всегда с гордостью говорю, что я пел в одно время с Тамарочкой Синявской.

СТАХОВСКИЙ: Ух!

КУЗЬМИНА: Но только потом вы ушли в Суворовское училище...

ПАШУТИН: Да-да-да, а Тамара продолжала, да, знаменитая, великая, замечательная наша Тамара.

КУЗЬМИНА: Насколько маме, как вам кажется, было тяжело отправлять вас в Суворовское училище?

ПАШУТИН: В Воронеж? Да, да. Ну как, все-таки я был под присмотром. Потому что вообще такая Москва была шпанистая, шпанистая, 50-е годы. Война кончилась пять лет тому назад. Представляете, что такое пять лет? Вот. Шпанистый район был, и мама все время... папа по больницам лежал. И вот… причем я сам пошел, с Витькой, какую-то книжку прочел я про суворовцев, и был такой Витька, мы его называли замечательно - "деревенский", потому что он из деревни, а мама его работала дворником, и мы ей помогали, вот я любил дворникам лед колоть, помогать, и мы с ним пошли. Прошли какую-то медицинскую комиссию.

КУЗЬМИНА: Втайне от мамы.

ПАШУТИН: Да, втайне от мамы. А потом я говорю: мама... Мы поехали, я поступил и счастлив был, и пять лет - для меня это просто основа такая, знаете, как вот хороший фундамент, я во всех интервью говорю, что Суворовское училище... Правда, не было девочек.

СТАХОВСКИЙ: А институты благородных девиц какие-нибудь по соседству, нет?

ПАШУТИН: Нет, нет, иногда приглашали... Но у меня осталась тут девушка, девочка такая Зина Алексеева, мы с ней познакомились до поступления. Ну, сейчас Зине тоже где-то за 70... И вот я ей писал письма, и она мне писала письма, и я так ждал, когда я получу от нее письмо в Суворовском училище.

СТАХОВСКИЙ: А потом-то какое-то развитие получила эта история?

ПАШУТИН: Нет. Она написала в 8-м классе, что она нашла мальчика... где-то это письмо у меня есть.

СТАХОВСКИЙ: До сих пор хранится?

ПАШУТИН: Да, да.

СТАХОВСКИЙ: Вы храните какие-то документы детства и юности, что называется, да?

ПАШУТИН: Да-да-да, хранится, да, да.

КУЗЬМИНА: А с кем связана территория Новодевичьего монастыря? С какой-то тоже из любовей. Я сейчас найду среди интервью...

ПАШУТИН: Найдите. Новодевичий монастырь... Вообще у меня много было таких лирических похождений.

КУЗЬМИНА: Так мы и хотели сказать, что...

СТАХОВСКИЙ: Романтически настроен был Александр Сергеевич, да.

ПАШУТИН: Да, я по юности был ходок. А-а-а...

КУЗЬМИНА: Галя...

ПАШУТИН: Галя, Галя, Галя... Мы в Суворовском училище встречали 60-й Новый год, был такой Ершов замечательный, но он, к сожалению, погиб, Валера Ершов, летчик. А у него папа был Герой Советского Союза. И мы встречали, короче говоря, у него Новый год на Фрунзенской набережной, тогда отдельная квартира... И там были Галя Черникова и Галя какая-то... забыл. И вот была влюбленность. А потом был апрель месяц, и я помню ту телефонную будку... Ну, у девочек - мы там в Воронеже, тут свои ребята... И вот две телефонные будки, и Витя Пименов, мой дорогой друг, который живет сейчас, ныне здравствует, он говорил там той Гале, забыл ее фамилию: "Вот я стану знаменитым футболистом, тогда ты вспомнишь обо мне!" А я звонил Гале, я говорю: "Галя, вот я стану известным артистом, тогда..."

СТАХОВСКИЙ: Ты тоже пожалеешь.

ПАШУТИН: Вот, вот. Так что, Галочка, если ты меня слышишь, привет тебе.

СТАХОВСКИЙ: Это такая линия жизни, что называется, юношеская. Сначала артистическая почти карьера - Локтев, песни, танцы. Потом Суворовское, то есть какая-то другая линия: военные специальности, инженерные, может быть, и так далее, то есть курс куда-то в ту сторону.

ПАШУТИН: Да-да-да.

СТАХОВСКИЙ: А собственные-то мечты и представления были относительно будущей профессии?

ПАШУТИН: Ну да, я хотел быть военным, а потом вдруг... Я пел, значит, запевалой был там в самодеятельности, но у меня началась мутация голоса. И там был драматический кружок, у меня очень плохая память на фамилии, имена, отчества, но я помню, была руководитель Капитолина Максимовна.

СТАХОВСКИЙ: Такое грех не запомнить, Капитолина Максимовна.

ПАШУТИН: Да, да, Капитолина. Из Воронежа, она как бы подрабатывала у нас, вела кружок. И я в этот кружок, значит, и мне так понравилось! Вот эту бациллу она во мне занесла. А учиться не хотелось, никогда. Потом я узнал, что после 8-го класса принимают, есть студия при Театре Станиславского, я туда написал письмо, мне пришел ответ, что приезжайте к нам, мы вас послушаем, и, если вы достойны, мы вас возьмем. Представляете? Я получаю письмо, конверт большой с трафаретом Станиславского театра... у меня всё это есть.

СТАХОВСКИЙ: Всё хранится.

ПАШУТИН: Да, хранится. Я говорю: "Мама смотри..." Сколько лет... Елагин, Лев Яковлевич Елагин. И всё, я ушел из Суворовского училища.

СТАХОВСКИЙ: То есть вы его не окончили, да?

ПАШУТИН: Нет, но пять лет все равно кадетки. Потом мне дали, об окончании мне вручили этот самый... Потом стали два года учиться. Но два года, понимаете, что такое? А пять лет - это есть пять лет.

СТАХОВСКИЙ: То есть вы вернулись и пошли в эту студию Станиславского.

ПАШУТИН: Да-да-да.

СТАХОВСКИЙ: А что надо было там сделать, что надо было показать?

ПАШУТИН: Там читать, читать.

СТАХОВСКИЙ: Стихи какие-то, басни. То есть как в театральный нормальный институт?

ПАШУТИН: Да-да, всё-всё.

СТАХОВСКИЙ: А что вы читали, помните?

ПАШУТИН: Я читал Есенина.

СТАХОВСКИЙ: Почему вдруг?

ПАШУТИН: Ну, не знаю, Есенина я читал.

СТАХОВСКИЙ: А, ну вы же романтически настроенный человек, да, да, мы же выяснили это уже.

ПАШУТИН: Да-да. И там была такая история, извините, кто знает, я повторюсь просто. Я работал в это время на заводе Лихачева, я уже пошел работать в 9-й механосборочный цех, надо было деньги зарабатывать. И мне надо идти было сдавать экзамены, мама знала когда, и мама пошла туда...

КУЗЬМИНА: Только хотела сказать, что есть же эта история.

ПАШУТИН: Да, эта история есть. И мама пошла туда, увидела - Лев Яковлевич стоял и Урбанский Евгений Яковлевич. И она сказала: вот к вам завтра придет мальчик, - представляете, маме 36 лет, мне там 16 лет, - придет мальчик, не надо ему, он работает, не надо ему быть...

СТАХОВСКИЙ: Будьте людьми, в конце концов.

ПАШУТИН: Да, да, не берите его никуда.

КУЗЬМИНА: То есть она вам лично не говорила: не ходи?

ПАШУТИН: Нет-нет, она мне не говорила, нет-нет-нет, не говорила, не говорила. И они говорят: да-да, не волнуйтесь, не волнуйтесь... И я теперь с возрастом понимаю, что ко мне было более пристальное внимание. Потому что, когда говорят "нет", а не то что приходят и просят: возьмите, пожалуйста...

КУЗЬМИНА: То есть она скорее сыграла в плюс.

ПАШУТИН: Сыграла, да. Но она не знала, она не знала этого. И я пришел, у меня такая ковбоечка была, значочек боксера, первый разряд у меня. Говорят: ой, а что это у вас? Надо было расслабить меня, чтобы я не был такой напряженный. И вот они там поговорили со мной. А сидели студенты, сидели уже студийцы. Вот. Говорят: ну, а теперь почитайте. Я почитал, говорят: хорошо, а теперь идите на занятия...

КУЗЬМИНА: Зачислили?

ПАШУТИН: Да, и я сразу пошел на занятия. А я маме сказал: мама, если я не приду, то, значит, я буду гулять... И вдруг я прибегаю: "Мама, меня взяли!"

СТАХОВСКИЙ: Мать в слезы...

ПАШУТИН: А она ничего не сказала, она ничего не сказала. Только спустя год она мне сказала: "Саша, я грешна..."

СТАХОВСКИЙ: Призналась, да? Ну а скажите, завод-то пришлось бросить?

ПАШУТИН: Да, конечно… А, нет-нет. Там получилось так, что я заканчивал школу рабочей молодежи, я пошел к маме в научно-исследовательский институт работать дворником, потому что на заводе там было три смены, я пошел работать дворником, потом рабочим. Это всё есть в книжке трудовой. Потом рабочий там второго разряда, первого... и параллельно ходил...

КУЗЬМИНА: В кружок.

ПАШУТИН: В студию. Мне дали же пропуск: студиец! Театр Станиславского!

СТАХОВСКИЙ: Это всё вообще, это космос!

ПАШУТИН: И я мог ходить в театр, показывая администратору, что я студиец, и мне давали бесплатно контрамарки, и мы смотрели спектакли. Ребята, вы себе представить не можете, что это было. Это был космос, да, да.

СТАХОВСКИЙ: Абсолютно, да. Все вот эти впечатления. Ну и самому-то как хотелось на сцену.

ПАШУТИН: Конечно, конечно. И мы играли. Мы играли в спектаклях, вот где я познакомился с Евгением Павловичем Леоновым, он был актер Театра Станиславского, и мы играли в спектаклях молодые с ним, там в массовке. И в "Снежной королеве", и с Урбанским играли в спектакле, и я играл, в массовке бегал, "Дни Турбиных", где Веселовская была и Глебов был.

КУЗЬМИНА: Вы сейчас говорите от имени человека, который просто был влюблен изначально в это во всё.

СТАХОВСКИЙ: В артистизм.

КУЗЬМИНА: Да.

ПАШУТИН: Я и сейчас влюблен, да, и сейчас я влюблен. Вот жду, когда начнется новая пьеса. У меня такая замечательная роль будет, дай бог, боюсь говорить, но роль просто фантастическая, и я ей живу и знаю, как играть, мне так кажется.

СТАХОВСКИЙ: А почему может не получиться?

КУЗЬМИНА: Всяко бывает...

ПАШУТИН: Нет, сказали, что всё будет, только там режиссер, который должен был сейчас приступить к этой работе, у него кое-какие обязательства, и чуть-чуть оттянули, может быть, на месяц, на два.

КУЗЬМИНА: А каково это праздновать Новый год и буквально через месяц праздновать свой день рождения?

ПАШУТИН: Ой, да нормально, нормально.

СТАХОВСКИЙ: Сколько времени прошло уже, целый месяц...

ПАШУТИН: Да, целый месяц, 28 января. Ой, сколько до этого, там столько всего...

СТАХОВСКИЙ: Столько всего еще приключилось.

ПАШУТИН: Да. А потом, как праздновать? Вот я уже как бы давно не праздную, я стал делать, как все умные люди, я убегаю с женой, извините, в какой-нибудь другой город.

КУЗЬМИНА: Как будто есть причина, чтобы не собирать вас, друзья: очень нужно уехать...

ПАШУТИН: Да, конечно.

СТАХОВСКИЙ: То есть с женой вдвоем как-то отмечаете?

ПАШУТИН: Вдвоем, да. Вот мы были в Риме, потом в Вене. В этом году я хочу поехать в Мадрид. Ну и нормально. Все позвонят, потом скажут, я всех обзвоню, скажу спасибо...

СТАХОВСКИЙ: Да вы путешественник прямо такой.

ПАШУТИН: А я люблю...

СТАХОВСКИЙ: Любите?

ПАШУТИН: Да, я обожаю ездить.

КУЗЬМИНА: А ты думаешь! Доминикана и "Последний герой" родились не просто так...

СТАХОВСКИЙ: Я думаю, что не просто так, да.

ПАШУТИН: "Последний герой" - ладно. А 12 часов из Мадрида в Аргентину, в Буэнос-Айрес? Двенадцать часов!

СТАХОВСКИЙ: Ух ты! Александр Пашутин в "Школьной анкете", советский и российский актер театра и кино. Мы заговорили о путешествиях каких-то. А есть места, куда хочется возвращаться?

ПАШУТИН: Ну да, есть, конечно.

СТАХОВСКИЙ: Что это, например?

ПАШУТИН: Вообще есть одно место, куда меня тянет, как преступника, это Антверпен. Мы там были со спектаклем.

СТАХОВСКИЙ: Антверпен - это что, Бельгия?

ПАШУТИН: Да. И там я купил одну потрясающую картину за очень недорого. Как мне один антиквар сказал: "Александр Сергеевич, хорошую картину за большие деньги купить не проблема. Проблема - купить хорошую картину за маленькие деньги. Вот вы это сделали".