Собрание слов Большое интервью Алексея Веселкина

СТИЛЛАВИН:  Сегодня гость нашей студии, не гость, а хозяин фактически, человек, который может претендовать на звание учителя, педагога, отца. Сегодня Алексей Алексеевич Веселкин у нас в гостях. И, в частности, как-то так вышло, что у меня, но я очень обрадовался, когда узнал, что меня ожидает эта встреча, пускай даже в студии, а не где-то в жизни, хотя обычно с Алексеем Алексеевичем мы встречались по его контрамарке в закрытых литературных ресторациях.

ВЕСЕЛКИН:   Вы столько уже лжи сказали. Вот начали сразу, разве так можно? Вот такую преамбулу и все ложь. Кроме отца, про отца только правду сказали.

СТИЛЛАВИН:  А про это мы отдельно поговорим. С Алексеем Алексеевичем я лично вот в миру…

ВЕСЕЛКИН:   Не знаком.

СТИЛЛАВИН:  В миру не виделся два года. И, вы знаете, этот срок как раз позволяет многим из нас с вами, кто редко звонит родителям, видит школьных товарищей, тем более учителей и коллег по работе бывших, с  кем развела судьба,  позволяет более трезво и нагляднее оценить, что сделало время. И, глядя в лучистые из-за густых ресниц глаза Алексея Алексеевича, а он соответственно возвращает мне взгляд в прославленную терричеллиеву  пустоту.

ВЕСЕЛКИН:   А, вы помните это, да?

СТИЛЛАВИН:  Конечно, я помню  каждый  день.

ВЕСЕЛКИН:   А как могло это остаться у вас,  если в пустоте,  там все же рассасывается.

СТИЛЛАВИН:  Я все помню.  И вот, глядя в лучистые глаза Алексея Алексеевича, я могу сказать только одно: он к моему удовольствию перестал, наконец, коротко стричься, за эти два года отпустил седую растительность, приобрел шарм, я бы сказал так, парижского бюргера, надев небрежно шарф достаточно теплый.

ВЕСЕЛКИН:   Парижский буржуа, это немецкий бюргер, вы путаетесь в показаниях.

СТИЛЛАВИН:  Вы знаете, мне как-то образ ваш настолько он эклектичен.

ВЕСЕЛКИН:   А, вы знаете, вам скажу, а вот в вас ничего не изменилось. Вот, как 2,5 года назад с кружкой в руках, бумажным стаканчиком я вас видел, очки, правда, новые.

СТИЛЛАВИН:  Ну, и слава тебе, господи. Алексей Алексеевич, очень рад, на самом деле, тебя видеть, говорю искренне, хотя это и запись, и люди могут подумать, что запись производилась отдельно, вы у себя в студии, а я у себя, так иногда артисты пишут альбомы, находясь по разные стороны океана. Но, Леш, хотел с тобой поговорить сегодня о вечном, на самом деле. Не о биографии, не о том, как  ты вырос в одном дворе с будущим предателем, не о том, как ты…

ВЕСЕЛКИН:   Сидел за одной партой с будущим предателем.

СТИЛЛАВИН:  Да, и сидел за одним радийным столом с  будущими предателями. Мы могли бы далеко уйти в дебри вот такого вселенского предательства и заговора, но поскольку я в жизни тоже знаю, что такое кидалово и пренебрежение моими интересами в угоду чьей-то личной выгоде, корысти, то, в принципе, пережевывать эту тему считаю лишним. Все-таки, мне кажется, вот для себя лично я выбрал в такой ситуации вариант прощения. Простить человека за слабость, скорее всего, за слабость.

ВЕСЕЛКИН:   Я сейчас  только не понял, вы сейчас меня прощаете, вот этот весь монолог? Или это я должен сейчас  сделать во время беседы?

СТИЛЛАВИН:  Я вам делаю подсказку.

ВЕСЕЛКИН:   Подсказку, я вам  скажу сразу, вы могли бы догадаться, для вас это, как вы сказали, что это было, вы и не знали, что мы с вами встретимся здесь у микрофонов. А подсказка вам была дана такая, вот я пришел к вам в эфир.

СТИЛЛАВИН:  Спасибо.

ВЕСЕЛКИН:   Готов поговорить.

СТИЛЛАВИН:  Спасибо, вот и встретились, и очень хорошо, Алексей.  Даже то, что вы согласились встретиться со мной, а я выразил горячее желание встретиться с вами, уже говорит о том, что, вы знаете, Алексей, в жизни все можно исправить кроме одного печального обстоятельства, когда уже не с кем исправлять. Я рад, что мы при вашей жизни встретились в этой студии.

ВЕСЕЛКИН:   У меня такое впечатление, что мы в церкви сейчас с вами разговариваем. Эхо такое наложить сюда еще, чтобы такое было.

СТИЛЛАВИН:  Радио  это храм культуры.

ВЕСЕЛКИН:   Храм культуры, да.

СТИЛЛАВИН:  Поэтому представляйте себе, что вы в храме.

ВЕСЕЛКИН:   Слава богу, что не отпеваете сейчас, как два года назад.

СТИЛЛАВИН:  Ну, это делали другие люди.

ВЕСЕЛКИН:   Я песню помню… Нет, нет, это вы делали.

СТИЛЛАВИН:  В отмщение вам мы потом отпевали тех, кто, в принципе, накладывал на вас простыню.

ВЕСЕЛКИН:   Вы напитком отпивали. Ну,  давайте, хорошо.

СТИЛЛАВИН:   Алексей Алексеевич, хотел вас вот, о чем спросить. В Instagram, есть такая программа, я не знаю, установлена она у вас на телефоне или нет.

ВЕСЕЛКИН:   У меня нет.

СТИЛЛАВИН:  Сегодня в Instagram подписался на ленту, которую публикует ваш сын, тоже Алексей Веселкин. И я, честно говоря, рад за его карьеру, потому что, мне кажется, с тех пор, как я позволил себе критиковать ваше спонсирование уже взрослого такого молодого человека, помните, у нас с вами вышел один раз в эфире разговор на эту тему.

ВЕСЕЛКИН:   Он в коридоре продолжился, по-моему, тогда.

СТИЛЛАВИН:  Алексей, ваш сын, он встал тверже на ноги, у него есть успехи в серьезных  спектаклях, серьезных лентах. Но меня вот, что расстроило в этом Instagram, где есть его друзья, очень много обработанных фотографий, очень много его самого, ну, для артиста это нормально любование собою. Мне показалось очень странным, что в Instagram вашего сына нет вас. Там я реально перерыл все фотографии, их там несколько сотен, и я не нашел тебя, Леш.

ВЕСЕЛКИН:   А в каком качестве-то вы должны были меня найти?

СТИЛЛАВИН:  Там есть чайники, галоши, куртки.

ВЕСЕЛКИН:   Да, ну, как обычно.

СТИЛЛАВИН:  Грязь под ногами в лесу, если, там есть девушки.

ВЕСЕЛКИН:   Автомобили там должны быть какие-то.

СТИЛЛАВИН:  Автомобилей не видел. Там есть соучастники по театральным постановкам.

ВЕСЕЛКИН:   А мы видимся редко,  Сереж. Ну, вот когда фотографировать? Неужели в тот момент ночью, когда я прихожу после спектакля, я буду будить сына, предположим, который прилетел…

СТИЛЛАВИН:  Нет, вы не оправдывайтесь. Я понимаю, что вам сейчас больно то, что я вам говорю. Я сам не люблю этих пресловутых вопросов. Но вопрос очень важный.

ВЕСЕЛКИН:   Мне не больно, потому что я, во-первых, инъекцию сделал, я уже готов был  к встрече с вами.

СТИЛЛАВИН:  Это я вам кофе принес.

ВЕСЕЛКИН:   А, в этом смысле, вы расслабили меня, понятно. Так вот, слушайте, поэтому…

СТИЛЛАВИН:  Это философский разговор. Леше сколько сейчас? 23?

ВЕСЕЛКИН:   Да.

СТИЛЛАВИН:  23 года. Это философский разговор о том, что, может быть, молодой человек, я не беру твою личность, вот именно личность, а беру твой образ, имидж, опыт и в кино, и на телеке, в том смысле, что, обладая теми же самыми именем и фамилией, он хочет абстрагироваться, не отождествляться с тем опытом, который есть у тебя.

ВЕСЕЛКИН:   Ну, это нормально.

СТИЛЛАВИН:  Потому что ты наградил его, ну, точно таким же именем.

ВЕСЕЛКИН:   Это очень хорошо, что он пытается, может быть, это неосознанно происходит, вполне возможно, неосознанно.  Во-первых, надо учитывать помимо того, что он перманентно живет дома, иногда проводит время в каких-то других местах, мы в одной гримерной еще с ним сидим, то есть мы работаем в одном театре, и в расписаниях еще написано «Алексей Веселкин», это я, и «Алексей        Веселкин мл.», младший, это он. То есть настолько много всего вместе, поэтому волей, не волей ему приходится дистанцироваться. Потом я, как понимаю, я с ним не разговаривал на эту тему, но я понимаю, что над ним висит…

СТИЛЛАВИН:  Но сейчас-то ты поговоришь? У тебя есть ремень в брюках?

ВЕСЕЛКИН:   У меня есть ремень в брюках.

СТИЛЛАВИН:  Пора пришла доставать его.

ВЕСЕЛКИН:   Я его заготовил, во-первых, для вас, но использую, так сказать, в воспитании сына.

СТИЛЛАВИН:  Ну, давайте мне кожаный конец, а ему с пряжкой.

ВЕСЕЛКИН:   Это я без комментариев, потому что у меня сразу несколько шуток было, одна очень такая серьезная про кожаный и про все остальное.

СТИЛЛАВИН:  Хорошо. Леш, но, в целом, ты скажи…

ВЕСЕЛКИН:   Вот и все, вот она дистанция, у него больше связь с мамой.

СТИЛЛАВИН:  Нет, ну, это внутрисемейное дело, я говорю о более широкой истории, когда детям в возрасте 20 с небольшим лет, они уже получили образование, у них уже есть работа, и просто перед нами, перед глазами история, как, например,  тот же Ваня  Ургант предстает совершенно отдельно от своего отца, и по успеху, и по коммерческому успеху, и по жизненному, может быть, успеху.

ВЕСЕЛКИН:   Он должен от меня дистанцироваться, на мой взгляд, это очень хорошо. Я был на его премьерах, предположим, для меня это очень важно. Я был при том, как он приезжал на пробы, как он показывался в театр. Для меня это действительно важно. С одной стороны, это сын, с другой стороны, я понимаю,  что мне вот, честно говоря, мне бы очень хотелось, чтобы он был абсолютно  самостоятелен, и я на него смотрел бы снизу вверх.

Полностью интервью с гостем слушайте в аудиофайле.