Собрание слов Большое интервью Игната Солженицына

МАКСИМОВ: У нас по-разному появляются гости, и я всех всегда рад видеть, но увидев этого человека в качестве члена жюри «Щелкунчика», я немедленно позвонил нашему редактору и сказал: пожалуйста, ищите, потому что, во-первых, человек замечательный, во-первых, и в главных, а, кроме того, очень редко бывает, не так часто бывает у нас, скажем так, и надо было его схватить. Игнат Солженицын у нас в гостях. Здравствуйте.

СОЛЖЕНИЦЫН: Здравствуйте.

МАКСИМОВ: С одной стороны, известный пианист, известный музыкант, с другой стороны, сын великого русского писателя Александра Солженицына. А вам интереснее, когда с вами, как с кем разговаривают, как с пианистом или как с сыном Солженицына?

СОЛЖЕНИЦЫН: Как с человеком, я бы сказал.

МАКСИМОВ: Так, попробуем тогда с вами говорить, как с человеком. Я бы хотел сразу, чтобы вы рассказали историю, которую вы мне уже рассказывали, но ее могут не слышать, про то, как ваш папа наказывал, когда вы что-то сделали с подушками в гостинице. Потому что это, по-моему, был единственный случай, когда вас наказывал ваш отец.

СОЛЖЕНИЦЫН: Вы знаете, почему-то эта история потом стала очень до непонятной степени интересна людям. А просто мы распороли подушки, он рассердился и выпорол нас ремнем, вот и все.

МАКСИМОВ: А как, он просто вас прямо порол?

СОЛЖЕНИЦЫН: Ну, понимаете, это без сенсаций, если без сенсаций, да, прямо порол. Ну, два раза ударил, потом мама вмешалась, сказала, что все, больше нельзя.

МАКСИМОВ: А потом папа очень переживал за вас? Ему, наверное, было хуже, чем вам? Потому что я так, как себе его представляю…

СОЛЖЕНИЦЫН: Ну, откуда я знаю, мне было 2 года, 3 года.

МАКСИМОВ: Но запомнили.

СОЛЖЕНИЦЫН: Запомнил, да. Но уже, какие у него были эмоции на этот счет, я, конечно, не знаю.

МАКСИМОВ: Мы совсем не представляем себе Александра Исаевича вот в такой бытовой жизни. Он был строгий отец?

СОЛЖЕНИЦЫН: Ну, наверное, по сегодняшним меркам, наверное, можно сказать, что строгий. Но мы этого не ощущали, как строгость, мы это ощущали, скорее, я думаю, как некий вызов со стороны именно взрослости, серьезности жизни, которая неизбежно должна открыться детям в итоге. И я не думаю, что нас торопили ее осознать, но и не прятали. Часто же бывает, что родители пытаются сберечь своих детей от всего того действительно ужасного, действительно страшного, извращенного, что в нашем мире на каждом шагу. Я думаю, что папа и мама, у них был подход более такой, может быть, даже очень современный в том смысле, что надо это понимать, надо с этим бороться. Вот я бы так описал наше становление.

МАКСИМОВ: А вам объясняли, что происходит в Советском Союзе, почему вы вынуждены оттуда уехать?

СОЛЖЕНИЦЫН: Ну, это была, конечно, безусловно, главная тема, если говорить шире, сугубо семейных тем, личных тем, то главная тема разговора была, конечно, именно эта. Что случилось с Россией, что случилось с нами, почему это произошло, что будет дальше, что может быть дальше.

МАКСИМОВ: А вот вы, ребенок, вы чувствовали, что у отца есть обида?

СОЛЖЕНИЦЫН: Никогда этого не чувствовал, да ее и не было. Вы знаете, он писал об этом не раз и в интервью, наверное, рассказывал, и тоже, наверное, удивлял людей, тут я не к тому, чтобы сравнивать, но сравнение, я думаю, мне слушатели ваши простят по данному поводу. У него не было обиды на немцев, с которыми он воевал, то есть…

МАКСИМОВ: Как?

СОЛЖЕНИЦЫН: Не было. Ну, то есть он понимал, что он офицер, и что у него свое дело, и у его солдат свое дело, а с той стороны тоже у них свое дело. Я не говорю сейчас о глобальных принципах, я сейчас не говорю о всем том понятном, о тех больших вопросах, о которых шла речь.

МАКСИМОВ: У него не было обиды и зла на немцев?

СОЛЖЕНИЦЫН: Не было. Ну, вот я оговорюсь, я хочу подчеркнуть, в практическом смысле, в ежедневном смысле, в бытовом отношении вот к тем солдатам, в которых они стреляли.

МАКСИМОВ: Я знаю фронтовиков, которые не могли разговаривать, не могли слышать немецкую речь.

СОЛЖЕНИЦЫН: Понимаю. Здесь могут быть очень разные…

МАКСИМОВ: А он был другой человек.

СОЛЖЕНИЦЫН: Ну, он по складу своему, очевидно, был другой. Я еще раз подчеркиваю, что сравнения тут просто к слову, но вот обиды на, я не знаю, ну, уж точно на свою страну у него не было обиды никакой.

МАКСИМОВ: А на писателей отдельных, которые его, ну, как бы помягче сказать, ну, плохо себя вели? Или это не обсуждалось дома?

СОЛЖЕНИЦЫН: Иногда обсуждалось, скорее, это обижались мы, дети и мама. Понимаете, папа был настолько посвящен своему делу, настолько глубоко в него погружен, и ему посчастливилось вообще иметь эту абсолютную хрустальную ясность, для чего он живет и для чего он пишет. И поэтому, я думаю, что ему, честно говоря, легче было жить, чем многим остальным людям, которые все время действительно обеспокоены тем, что же обо мне думают.

МАКСИМОВ: А у вас лично такое ощущение есть по своей жизни, для чего вы живете, вы понимаете вот так же четко, как он?

СОЛЖЕНИЦЫН: Ну, не знаю.

МАКСИМОВ: Ну, тут, наверное, не надо сравнивать.

СОЛЖЕНИЦЫН: Да, не знаешь, сколько людей способны понять так же четко, как он это понимал, но, да, в общем, такая общая ясность для меня существует.

МАКСИМОВ: А скажите, пожалуйста, вот я хочу сказать нашим слушателям, что когда человек пианист, то это не выбор профессии, это выбор совсем другой жизни, это выбор жизни, это какая-то, как мне кажется, совсем другая жизнь, где совершенно по-другому живут. Вот как этот выбор жизни происходил? Это было ваше решение, вы пришли к родителям и сказали: я хочу быть… ну, вряд ли, что это с детства начинается, или вас заставляли этим заниматься? Как это происходило?

СОЛЖЕНИЦЫН: Ну, это произошло в моем случае самым натуральным образом, потому что я стал заниматься, и когда занятия пошли хорошо, а они сразу пошли хорошо и быстро, начиная с того времени, как мне определили педагога, и мне сразу стало понятно, то есть в течение первого же года, полутора лет.

МАКСИМОВ: Я, когда на своих лекциях, я читаю лекции про воспитание, я рассказываю, что дети должны делать то, что им хочется, мне всегда в качестве спора говорят: а музыканты? Ребенка надо обязательно заставлять, иначе он никогда не будет пианистом. Вы выросли в пианиста с мировым именем, вас заставляли?

СОЛЖЕНИЦЫН: Нет, не заставляли.

МАКСИМОВ: Вам самому гаммы играть нравилось?

СОЛЖЕНИЦЫН: Вы знаете, одно время и нравилось играть, во-первых, это важно подчеркнуть, потому что без того, чтобы был подлинный интерес к собственному делу, не только к общей теме, а именно к делу, именно к мастерству, именно ко всем деталям того, как это производится, в том числе, музыка, музыка же имеет то, о чем вы говорите, атлетический элемент, она имеет элемент физических очень серьезных трудностей, которые, как и в фигурном катании, как и в гимнастике, которые преодолеваются лишь многими часами.

МАКСИМОВ: И вас кто заставлял сидеть и играть гаммы?

СОЛЖЕНИЦЫН: Никто не заставлял.

МАКСИМОВ: Вы сами маленький мальчик садился…

СОЛЖЕНИЦЫН: Нет, понимаете, но я знал, что я должен был готовиться к уроку, что мне заданы такие-то задания, такие-то гаммы я должен выучить.

МАКСИМОВ: И никто не контролировал?

СОЛЖЕНИЦЫН: Ну, мама, наверное, в какой-то степени проверяла, но я не помню, чтобы меня заставляли. Иногда я, нет, я помню, что иногда она мне говорила: «Ты достаточно занимаешься?», «По-моему, сегодня ты занимался мало». Ну, может быть, так и было, но это не часто было.

МАКСИМОВ: А папа не участвует вообще?

СОЛЖЕНИЦЫН: Папа не участвовал, вот в таком ежедневном контроле не участвовал.

МАКСИМОВ: А папа вообще вас контролировал в чем-то? Папа вам делал замечания, смотрел дневник, я не знаю, ругал вас за то, что вы деретесь на улице с мальчиками, условно говоря, или нет?

СОЛЖЕНИЦЫН: Ну, изредка, наверное, были какие-то действительно моменты. Но, наверное, вернее всего сказать, что мама нас воспитывала тоже очень, я бы сказал, очень четко и совершенно было ясно, что делать можно, что нельзя. Это не значит, что мы всегда слушались, но я думаю, она очень эффективно защищала папу от возможных всяких детских проказ и фокусов. Так что, в общем, мы знали, что одно дело нашуметь и чего-то сделать не так, и помешать маме или бабушке, которая тоже была задействована в нашей семейной работе, но другое дело помешать папе, и мы все-таки старались этого не делать.

Полностью интервью с гостем слушайте в аудиофайле.