Собрание слов Большое интервью Виктора Ерофеева

ХОЛИНА:  Сегодня у нас в гостях гениальный русский писатель Виктор Ерофеев.

ЕРОФЕЕВ:  Здравствуйте, здравствуйте. Ну, не знаю, как гениальный, но писатель точно.

ХОЛИНА:  Ну, по крайней мере, для меня это так, и я вот вспоминала сегодня, что когда я прочитала, мне было лет 14 или 15, вашу «Русскую красавицу», это для меня, конечно, было потрясением, потому что и возраст такой трепетный, и, конечно, я больше обращала внимание на сексуальность этой книги. И вот я сегодня смотрела «Википедию», и там какое-то невероятно смешное описание «Русской красавицы». Про героиню: «Ирина Тараканова, бисексуалка и проститутка, многократно изнасилованная в детстве отцом-инвалидом. Большая любительница всевозможных видов интимной близости, включая извращенные». Это звучит, мне кажется, немножко, как какой-то милицейский протокол. На самом деле, если кто-то вдруг не читал «Русскую красавицу», то все это совершенно не так, это потрясающая книга, безумно интересная и очень-очень, еще раз, сексуальная. Поэтому у меня вот такой вопрос: ваша книга была, наверное, первой книгой о какой-то чувственности, о физической близости в русской, как мне кажется, литературе. Почему так, почему в русской литературе так мало секса?

ЕРОФЕЕВ:  Да, вопрос правильный. Я бы сказал вот как, во-первых, это первая книга о женской чувственности, которая написана от лица женщины. То есть женщина в этой книге стала не только героиней, она стала автором, по сути дела. Отсюда новизна. Она таким стала новым автором, что мужчины там превратились именно в героев и в антигероев. И этот перевернутый взгляд дал возможность увидеть мир не таким, как мы обычно его видим, а увидеть мир не только глазами женщины, но и глазами женских страстей и чувств. Вот это, наверное, самое сильное. Естественно, какая женщина в своих страстях не сексуальна, какая женщина в своих страстях не хочет всех видов любви. С другой стороны, можно сказать, что русская литература побаивалась этих чувств, потому что она вся была выстроена в сторону освобождения народа сначала от пут царизма, потом от пут коммунизма и так далее, и так далее, и все остальные беспокойства человека, все остальные сложности, они оказывались на заднем плане. А Ирина Тараканова, можно сказать, она бежала впереди прогресса, она была свободной девушкой уже тогда, когда, собственно, свобода еще не была объявлена. То есть она, наверное, самая свободная женщина 80-х годов получилась. И отсюда этот взрыв и интереса, и споров, и вот то, что, Арина, вы прочитали, это поразительно, это взгляды, которые критика и, условно говоря, такая полицейская критика выдвигала в момент публикации книги. Потом прошло много времени, теперь эта книга считается такой как бы современной классикой и к ней такое сдержанно доброе отношение, и мне взрослые девушки в провинции говорят: «Дала книгу  подруге, если не понравится, дружить с ней перестану».

ХОЛИНА:  Хороший отзыв. Да, действительно, так получается, что эта книга очень-очень женская, и одна из редчайших книг, которые написаны мужчиной для женщины, действительно с женской точки зрения. Да, вы сказали, что русская литература, она была, в основном,  о каких-то социальных проблемах, но при этом…

ЕРОФЕЕВ:  Постоянно, всегда в социальных проблемах, всегда.

ХОЛИНА:  Да, и, мне кажется, сейчас это продолжается, казалось бы, сейчас такие открытые времена, свободные в смысле морали и нравственности, и все равно никто не пишет о каких-то чувственных вещах, наоборот, это считается каким-то низким жанром, например, ну, я имею в виду в современной русской литературе.

ЕРОФЕЕВ:  Не знаю, я думаю, что мы прошли через такую эпоху чувственной литературы, она не очень получилась у нас, кстати говоря.

ХОЛИНА:  А что еще кроме вас?

ЕРОФЕЕВ:  Да мало, что, вот в том-то и беда. Дело в том, что у нас о сексе  в русской традиции, если мы берем такую маргинальную традицию, это некоторые произведения Пушкина, включая «Гавриилиаду», немножко Лермонтова, письма Чехова и так далее, ну, естественно, Барков и вокруг него, эта традиция вся построена на юморе. И в «Русской красавице» секс тоже выстроен в таком искрящемся свете юмора и иронии. А наши, ну, я бы сказал так, чувственные писатели 90-х годов к этому подошли серьезно и провалились, потому что мы не освоили возможности литературы говорить о сексе серьезно и нахмуренно. Просто у нас нет этой традиции. И потом, когда люди увидели, что-то не получается, они  просто  этим перестали заниматься. Это раз. Во-вторых, в отличие от вас, которая замечательно пишет о сексе…

ХОЛИНА:  Спасибо.

ЕРОФЕЕВ:  Я люблю вас читать  на «Снобе», в смысле, на сайте в вашей колонке, вообще мало людей, которые умеют весело и точно писать о сексе. Секс – дело сложное, может быть, только сложнее еще писать о родителях своих. Вот о родителях еще труднее. А про секс у нас не получается писать, потому что, во-первых, не такой большой запас слов, можно сказать, слова у нас сексуального характера либо слишком крепкие, либо  какой-то латинский эвфемизм типа пениса, и, в общем, конечно, все это разлетается в пух и прах, становится смешным. Поэтому, можно сказать, что при огромной литературной традиции, которая у нас есть, при великой литературе, очень мало людей, ну, вот Пушкин, да, ну, Пушкин умел писать обо всем, Розанов, безусловно, замечательно писал о сексе, но это, скорее, в рамках эссе, не художественно, почти художественно, но это эссе, а так почти немножко Алексей Толстой, когда ему удавалось похулиганить на страницах, у него это тоже получалось, прямо скажу, неплохо. А так я не могу сказать, что даже наши большие писатели умели. Посмотрите у Солженицына про этого Володина, который в «Круге первом», там чего-то такое: «и за ним запахнулось», это когда он в кровать залезал. «Запахнулось», боже мой.

ХОЛИНА:  А запахнулось, это обозначает, что?

ЕРОФЕЕВ:  Я не знаю, что, что-то такое запахнулось, наверное, одеяло. Но как-то это оторопь берет.

ХОЛИНА:  Берет.

ЕРОФЕЕВ:  Да. В общем, наши классики слабо справлялись с сексуальной темой. И поэтому «Русская красавица», да и вообще не только это, там есть и несколько рассказов тоже об этом у меня, и в других романах, это сначала стопор такой, шок такой читательский, а потом они понимают, что это сделано, ну, как и вы поняли, что это не сделано, для того чтобы кого-то по голове бутылкой бить, а это сделано для того, чтобы через секс открыть новые горизонты человеческой природы и понимания. И вот этот момент у нас еще находится в каком-то состоянии зародыша.

Полностью интервью с гостем слушайте в аудиофайле.