Собрание слов Большое интервью Андрея Плахова

ДОЛИН:  Сегодня мы будем говорить о кино, и о кино не абы каком, а о кино фестивальном. Ну, конечно, есть такое мнение, что фестивальное кино это что-то для специальных высоколобых эстетов, снобское зрелище, что-то очень умное, специальное, специфическое. Мне кажется, что после последнего Каннского фестиваля, где были показаны вне конкурса, но в основной программе такие фильмы, как «Безумный Макс-4» и «Головоломка»,  новый мультфильм от студии Pixar, уже всем ясно, что фестивальное кино это просто хорошее кино. Хотя чаще всего оно не только хорошее, но еще и необычное. И вот о том, что это за необычное кино и  с чем оно связано, мы и будем говорить с нашим сегодняшним гостем. К нам пришел в гости мой коллега кинокритик и глава отборочных комиссий,  руководитель сразу нескольких фестивалей, в частности, Московского  кинофестиваля, который нам всем еще предстоит, и фестиваля Тарковского «Зеркало» в Иваново и Плёсе, это Андрей Плахов. Андрей, привет.

ПЛАХОВ:  Здравствуйте.

ДОЛИН:  У нас действительно, сейчас  какое-то кольцо фестивалей нас окружило. С одной стороны, у нас закончившиеся только что Канны, которые все еще продолжают возбужденно обсуждать все те, кто там был, и ожидать  этих фильмов те, кто там не был,  фильмы только начинают выходить по всему миру очень медленно. И впереди у нас действительно Московский фестиваль, который, как ни крути, главный фестиваль из тех, которые происходят в России, из международных, во всяком случае, и одновременно идут в Сочи «Кинотавр», это фестиваль исключительно российского кино нового, и в Иваново и Плёсе международный тоже фестиваль Тарковского. Со всех сторон все. Но я предлагаю с Тарковского начать, потому что Андрей имеет непосредственное отношение к организации этого фестиваля, к формированию его программы. И программа, как я понимаю, состоит не только из показа фильмов, но и огромного количества всего вокруг, что как связано напрямую с именем Тарковского, так и не связано вообще, но почему оно там, этого я не знаю, и сейчас Андрей нам расскажет.

ПЛАХОВ:  Да, действительно, в этом году идея фестиваля состоит в том, чтобы  не только показать хорошие фильмы, конечно, к этому каждый фестиваль стремится, и мы не исключение, но также и обсудить те процессы, которые происходят в сегодняшнем кинематографе, и попытаться понять, почему имя Тарковского, этот, ну, с позволения сказать, бренд, он уже действительно превратился в некий художественный бренд, оно по-прежнему привлекательно и притягательно для очень многих кинематографистов, которые родились уже тогда, когда Тарковский умер. И есть такая формула «смерть автора»,  она была очень популярна в конце прошлого века, принято было говорить, что в искусстве и в кинематографе, в частности, авторское начало вымирает, если не вымерло вообще, что все коммерциализировалось, кинематограф, тем более,  превращается в массовый продукт для потребления широкой аудитории, прежде всего, молодежной, даже, прямо скажем, подростковой, а это, конечно, накладывало определенный отпечаток  на характер тех фильмов, которые производились даже крупными режиссерами. И как бы вот это авторское начало, оно  стало уходить в тень,  «смерть автора». Нам кажется, что, если это и происходило, то сейчас процесс пошел в несколько иную сторону, в противоположную. Может быть, это связано еще  с тем, что также не совсем сложилось так, как предполагалось, с таким понятием, как «конец истории», потому что эти два понятия – «смерть автора» и «конец истории», они как-то укладывались в одну формулу, в формулу постмодернизма. Оказалось, что история не только не кончилась,  но она, может быть, именно сейчас начинается, и мы наблюдаем это по очень многим симптомам. Соответственно мы наблюдаем, как мне кажется, возрождение авторского начала в кино или, во всяком случае, может быть, это еще не выглядит так явно, но стремление к этому очевидно. Вот я приведу только один пример. Когда мы отбирали фильмы, появился такой фильм, мы на него как-то случайно  наткнулись, под названием «Почему я не Тарковский». Это турецкая картина, снятая молодым режиссером. Рассказывает она как раз о том, что переживает молодой режиссер, он и есть герой фильма, который пытается делать что-то очень возвышенное, а, на самом деле, ему приходится заниматься поденщиной или производством сериалов, условно говоря. То есть вот эта проблема, почему я не Тарковский, этот вопрос, и вопрос вообще может ли существовать Тарковский в современном мире, в мире современной культуры, он, мне кажется, очень интересным, и именно он стал центральным для нашего фестиваля.

ДОЛИН:  Ну, ты знаешь, ты сказал о турецком фильме, я его не видел, но я вспомнил другой турецкий фильм, который мы с тобой оба смотрели, и многие наши слушатели, думаю, тоже смотрели, фильм «Отчуждение»  Нури Бильге Джейлана, замечательного турецкого, наверное, самого известного сейчас турецкого режиссера и явного наследника как раз Тарковского. В прошлом году он получил  в Каннах «Золотую пальмовую ветвь». Так вот в фильме «Отчуждение», там была очень забавная сцена, наверное, единственная там смешная сцена, как и Тарковский, он не радует проявлениями чувства юмора, но там было очень забавно. Там два брата, друг с другом совершенно не близкие, живут в одной квартире, и один из них включает себе посмотреть какой-то, не помню даже, по видео или по одному из кабельных каналов, какую-то эротику, ну, довольно мягкую, безобидную. Но он не хочет, конечно, чтобы другой застал его за этим зрелищем. Поэтому, когда тот входит в дверь, тот быстро, немедленно переключает канал, а на том канале идет как раз «Сталкер», и там герои едут…

ПЛАХОВ:  По-моему,  «Зеркало».

ДОЛИН:  «Зеркало», да? А мне почему-то запомнилось, что это был «Сталкер», бесконечная поездка на дрезине.

ПЛАХОВ:  Ну, не важно, в общем, фильм Тарковского.

ДОЛИН:  Ну, так или иначе, это Тарковский. Мне кажется, это такое забавное заявление в форме фильма о том, что Тарковский очень часто это ширма, он прикрывает какие-то наши низменные, простодушные, прагматичные планы, действия и даже кинопроизведения, ну, не конкретно именно сам Андрей Арсеньевич обязательно, а вот Тарковский, пусть это будет Феллини, пусть это будет Бергман,  Куросава, какие-то великие имена, какие-то, как ты сказал, бренды. И очень часто это делается не с такой любопытной самоиронией, как у Джейлана, а делается, ну, действительно для обмана почтеннейшей аудитории, которой выдается какая-то видимость глубокомыслия за настоящее авторство и за глубинный смысл к разговору о постмодернизме. А зрители, им только кинь эту кость, они сразу начнут эти смыслы отсутствующие высасывать из пальца и там искать. Эта ведь проблема существует. И мне кажется, она сегодня гораздо более остро существует, чем во времена самого Тарковского, когда люди или интуитивно, или как-то еще, ну, им проще было отделять действительно масштабное искусство от его имитации. Может быть, потому что многие режиссеры, которые сейчас умерли, были живы.

ПЛАХОВ:  Ну, я могу рассказать историю своих взаимоотношений с Тарковским, потому что через нее можно понять некоторые вещи, мне кажется. Дело в том, что я с ним столкнулся еще совсем в молодости и был потрясен фильмами «Андрей Рублев» и «Зеркало», и другими его картинами. Я жил тогда во Львове, еще там увидел  некоторые картины Тарковского, а потом оказался в Москве. Мне пришлось работать некоторое время в такой социологической лаборатории «Кино и зритель», которая изучала пристрастия молодежной аудитории, студенческой, прежде всего. Мы ездили по вузам Москвы, и студенты заполняли анкеты, где писали те фильмы и тех режиссеров, и  те явления кинематографа, которые они знали, которые им нравились. Так вот выяснилось, что Тарковский занимал в этом рейтинге чрезвычайно высокое место уже  тогда, а это была вторая половина 1970-х годов. То есть у него уже был какой-то такой высокий престиж интеллектуальный, что студенты,  наиболее продвинутая часть молодежи, они стремились его фильмы смотреть. Фактически после Бондарчука, который, конечно, был номер один, поскольку у него были кассовые, большие фильмы, а Тарковский шел вторым экраном, очень мало и, тем не менее, его знали прекрасно. То есть уже тогда был некий его культ. Потом, как известно, Тарковский уехал на Запад и даже некоторые лидеры перестройки говорили: да, это прекрасный режиссер, но он же предал нашу родину.

ДОЛИН:  Не наш уже, не наш.

ПЛАХОВ:  Да, он не наш. В общем, как-то так. Потом Тарковский умер, конечно, его сразу простили и тут же…

ДОЛИН:  Сразу стал нашим опять.

ПЛАХОВ:  Сразу стал нашим, сразу стал божеством. Его обожествили, возник невероятный культ. Но этот культ, как любые культы, начал вызывать и некое отторжение. С одной стороны, волну плагиата и эпигонства, а, с другой стороны,  некое раздражение. И действительно, в какой-то момент вот появилось у нас несколько таких как бы маленьких Тарковских, не буду сейчас перечислять эти имена. Но в подражании Тарковскому упрекали очень многих режиссеров, даже Сокурова, который, конечно, режиссер очень большого масштаба и, в общем, на мой взгляд, абсолютно другой, чем Тарковский.

Полностью интервью с гостем слушайте в аудиофайле.