Собрание слов Большое интервью Андрея Кончаловского

ДОЛИН:  Сегодня у нас дорогой гость Андрей Сергеевич Кончаловский. Здравствуйте, Андрей Сергеевич.

КОНЧАЛОВСКИЙ:  Приветствую.

ДОЛИН:  Повод для нашей встречи это юбилей скорый Никиты Михалкова, вашего брата младшего и всеми нами любимого актера и режиссера, и дальше можно перечислять его регалии долго, сейчас мы этого делать не будем. В общем, я предлагаю поговорить не только о нем самом, как вообще, как говорил Лев Николаевич, о мысли семейной, и о вашем огромном семействе и о генезисе вас обоих, и вас, и Никиты Сергеевича, как режиссеров. Откуда все это началось, откуда вообще кинематограф, скажем так, в вашу общую семейную жизнь вошел? Ну, давайте с этого вопроса и начнем, если не чересчур общий для вас. Как и когда в вашем семействе началась эта любовь  с кино, которая все никак не остановится?

КОНЧАЛОВСКИЙ:  Это я не могу отвечать за все семейство, я могу только отвечать за себя.

ДОЛИН:  Давайте с этого и начнем.

КОНЧАЛОВСКИЙ:  Это как-то неведомая сила вела меня, потому что я учился в консерватории,  меня тяготило желание быть не хуже других, я понимал, что я точно  хуже других. Но другие, когда я говорю «другие», мы учились все-таки у Льва Оборина, замечательного педагога и гениального музыканта, там Володя Ашкенази был,  Митя Сахаров, великие музыканты, Воскресенский, Наум Штаркман. Там было такое собрание, что было легко быть хуже них. Но это меня  очень, я бы сказал, угнетало, ну, наверное, как-то подсознательно. Вернее,  так, находясь в зале кино, я испытывал гораздо больше энергии, мне казалось, что я могу лучше. Но это все ведь относится к области иллюзий определенных юности, но, тем не менее, в результате какого-то толчка я решил, что я пойду учиться во ВГИК и брошу консерваторию к разочарованию моей мамы, которая очень хотела, чтобы был я музыкант. Я вообще хотел, чтобы в доме звучал рояль и кто-нибудь играл на рояле, гаммы даже. Ну, вот, собственно, я этим и занимался. Я думаю, что маме очень хотелось иметь музыканта в семье, первый муж ее был пианистом, она очень ценила то, что он музыкант. Когда он не оправдал ее надежд, то она развелась с ним. Как музыкант не оправдал надежд.

ДОЛИН:  А когда вы не оправдали, как музыкант, из Никиты она не пыталась музыканта тоже сделать?

КОНЧАЛОВСКИЙ:  Нет, это было уже поздно. Никита очень быстро взбрыкнул и очень быстро слинял из-за рояля, его заставлять было невозможно. А я как-то втянулся уже к тому времени и довольно много проводил время за роялем, действительно много, надо было играть сначала по три, потом по четыре, потом уже в консерватории где-то шесть часов в день. Ну, это был такой нормальный способ времяпрепровождения. Тем более что мои коллеги тоже занимались вовсю, и у нас был дома в одной комнате рояль и еще в другой, и в двух, в общем, мама наслаждалась, была консерватория  - в одной игралось одно, в другой другое. У нас занимался Коля Капустин, Овчинников Слава. То есть музыка звучала всегда, и ей казалось, что она добилась своего. Ну, а потом…

ДОЛИН:  Слушайте, а когда вы в кино-то пошли, у вас не было таких же вопросов, как в смысле консерватории. Ну, я просто думаю, вот мастерская Роома в те годы, какие-то 1960-е, потому что колоссальное количество талантливых людей вокруг, огромное, там все ваши эти комплексы, о которых вы говорите применительно к музыке, совершенно исчезли, вы существовали там и чувствовали себя как-то естественно и на равных с другими? Как это вообще было?

КОНЧАЛОВСКИЙ:  Что такое чувствовать себя хуже других вообще? Чувствовать себя хуже других это значит не быть способным повторить, что они делают. Ну, если говорить грубо. Ведь любая профессия художественная, она связана с талантом и с техникой, это две разные вещи. Я, как музыкант, технически не был приспособлен. Вы знаете, вот певец может быть очень красивым и стройным, но если он не берет верхнюю ля-бемоль, бесполезно. В этом смысле исполнительские дарования всегда связаны с физическими способностями, как у спортсменов -  кто-то бегает быстрей, а кто-то медленней. Так же в балете – кто-то выше поднимает ногу, а кто-то ниже. Так же и в музыке, кто-то играет, запоминает быстрей,  мышцы у него, импульс есть, работают, что он легко запоминает, у него мышечная память, слух и так далее. Все эти данные были у меня посредственными, я всегда нервничал, я чувствовал, что я не могу прыгнуть 2.20 или не могу взять ля-бемоль, мне нужен был тяжелый труд, когда другим  это доставалось легко. Отсюда возникает масса комплексов и страх забыть. Ну, там много чего. То есть, то, что у другого исполнителя не вызывает никаких напряжений, а у меня требовало это определенное усилие. Когда заниматься стал кино, вообще я могу сказать, что у меня зрительная память гораздо лучше абстрактной. Зрительная память у меня и зрительное воображение у меня. Так же, как есть у людей абсолютный слух, они слышат симфонию, так же я могу увидеть картину целиком в кино.  То есть кинокартину я могу увидеть целиком всю от начала до конца за три секунды, а потом нужно два года, чтобы ее снять. В этом смысле я могу сказать, что мои зрительные способности в определенном смысле, как и абсолютный слух у музыканта. Это физиологическая способность.

ДОЛИН:  Ну, да, это, наверное, природное. А то, что Никита пошел в кино, это было связано в большой степени с вами, с вашим, ну, просто и примером и тем, что вы делали профессионально?

КОНЧАЛОВСКИЙ:  Ну, мы же толкались все вместе, сидели дома, ну, все сидели дома, приходили к нам, сидели  до ночи, до утра Шпаликов, Тарковский, кто только ни был, и Бондарчук, и Смоктуновский, и Женя Урбанский, только если назвать, так сказать, с кем мы дружили, и сестры Вертинские, и Гурченко. То есть была богема кинематографическая, она очень, терка шла все время, каждый вечер практически. Мы и работали, и работа потихоньку переходила в выпивку, в общем, такой это был такой определенный балаган обязательный студенческий. Слава богу, что у меня была своя комната, поэтому Тарковский  часто оставался ночевать, очень часто, и когда мы писали «Рублева» практически все время, потом мы на даче сидели,  и тоже, опять то же самое, там было еще свободнее, больше места. Никита и Володя Грамматиков, которые, они дружили, они все время терлись там, ну, им было интересно, так и пошло. Потом Грамматиков  начал заниматься в школе Румнева, там в Доме Киноактера были курсы пластики, он там какую-то пластику изобретал в спектакле.  Ну, а Никита вот, видите, пошел «Я шагаю по Москве», по-моему.

ДОЛИН:  Скажите, а у вас какая была первая реакция на его актерский пока еще опыт, вот до режиссуры? Вы были молодой режиссер сами тогда.

КОНЧАЛОВСКИЙ:  Ну, по-моему, хорошо сыграл там. Да он просто сам себя играл. Нет, он вообще свободно себя чувствует перед камерой, и всегда чувствовал, наверное, всегда свободно, я так думаю. Всегда себя чувствовал свободно, так и было. Ну, он себя свободно чувствовал.

ДОЛИН:  Вы когда впервые подумали о том, что хотели бы сделать фильм, чтобы он там сыграл? Или у вас не было таких мыслей и это пришло просто в какой-то момент естественным образом в процессе, я не знаю, кастинга?

КОНЧАЛОВСКИЙ:  Ну, нет, я думаю, что «Дворянское гнездо», когда мы снимали, то я вот там подумал, что там ему самое место быть, молодого играть гусара.

Полностью интервью с гостем слушайте в аудиофайле.