Собрание слов Большое интервью Тамары Синявской

И.РУЖЕЙНИКОВ:  С большим удовольствием представляю Тамару Ильиничну Синявскую у нас в гостях. Здравствуйте, Тамара Ильинична.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Здравствуйте.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Как хорошо, когда не надо длинных представлений. Вы же их наверняка не любите?

Т.СИНЯВСКАЯ:  Нет, не люблю.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  И, слава богу, мы и, прошу прощения за пафос, я говорю от всей страны, мы знаем, кто такая Тамара Синявская.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Не смущайте.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Тамара Ильинична, я не могу сказать, что очень, ну, как, радостный повод, по которому мы собираемся. Завтра у нас день памяти, но день светлой памяти и, в общем, с улыбкой на лице великого человека Муслима Магомаева. Давайте мы сегодня поговорим о Муслиме Магометовиче Магомаеве, и давайте мы поговорим о фонде, с вашего позволения, если вы не против.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Давайте.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Тамара Ильинична, а боль сразу проходит или нет?

Т.СИНЯВСКАЯ:  А вам кто-нибудь говорил о том, что она проходит?

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Я думаю, что она не проходит никогда, я так думаю.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Никогда. Она просто видоизменяется немножко, она немножечко, так сказать, закругляется, можно сказать, даже немножко тупеет, если можно отнести это слово к боли. Да, притупляется.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Если бы мне было 20 лет, это было очень давно, 2008 год, а так это было вчера, удивительная вещь по нынешним быстрым временам, довольно задолго до своего ухода Муслим Магометович сказал: «Все, я больше не пою». Тогда для людей, кто интересовался творчеством и любил многие десятилетия творчество Муслима Магомаева, это, в общем, был шок. Семнадцать миллионов раз вам задавали подобный вопрос, а я не задавал ни разу. А поскольку я принадлежу к людям, которые, ну, наверное, не просто творчество, а даже его самого, хотя я не был с ним знаком, любят, я вам его задам.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Задавайте, мне приятно, что вы такое предисловие озвучили. И когда задает вопрос человек, который знает хотя бы это имя и немножко слышал, это одно, а когда человек просто встречается и начинает задавать вопросы, я знаю, что этот человек не знает, о ком он спрашивает, мне уже становится неинтересно, а даже и больно, если честно. Так что задавайте.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Почему ушел со сцены?

Т.СИНЯВСКАЯ:  Рано, да?

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Ну, не то, что рано, а в расцвете, на взлете.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Вы знаете, он человек с обостренным чувством собственного достоинства, и он не хотел к себе терять уважение. А тогда, когда он почувствовал, что он уже не может находиться на сцене и дарить людям то, что ему подарил господь в полной мере, на двести процентов, он стал это первый замечать, и поэтому решил, что надо уйти немножко раньше, чуть-чуть, на пять минут, не задержавшись даже на три минуты после барьера. Я считаю, что он поступил абсолютно правильно, он поступил, как, не даже как певец, певцам это редко удается.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Почти никогда.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Да, очень редко удается, чтобы себя оценить со стороны. Он очень был щепетилен, очень. Он мне иногда говорил, что, ты представляешь, мне иногда снится, что у меня ползала зрителей, и я просыпаюсь в холодном поту. Я говорю: «А чего это у тебя такие мысли вдруг?» Он говорит: «Не знаю, но это самое страшное. Если я, - говорит, - увижу хотя бы два свободных места в зале, я на следующий день закончу свое выступление». Слава богу, он не увидел, он ушел раньше.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Ну, скажем так, для наших молодых слушателей, совсем молодых, которые или мало слышали Муслима Магомаева или вообще не слушали, может сложиться впечатление такое, ну, вот он был старый такой, дряхлый, голос у него не работал. На самом деле, мы таких певцов видим на сцене, и которые не собираются уходить или уходят по миллион раз сколь угодно, и поэтому говорит: все, я ухожу.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Для тех, кто его не слышал, кто немножечко слышал от своих родителей, говорю: Муслим никогда не был старым до самого последнего своего дня. Он всегда оставался подтянутым, молодым, с голосом, с энергией и мужской, и певческой. Единственное, что ему, так сказать, не хватило, это здоровья, которое его вырубило в очень, на мой взгляд, раннем возрасте для мужчины. Это не возраст, для того чтобы уходить.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Абсолютно.

Т.СИНЯВСКАЯ:  А ушел он немножко раньше, видимо, были сигналы того, что он плохо себя чувствует. Он не хотел, чтобы это видели. Лучше пускай, говорит, меня запомнят молодым и красивым, нежели будут говорить: «Что, он еще поет?» Понимаете, да?

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Ну, к сожалению, понимаю. 2008 год это было не самое веселое время вообще для нашей сцены. Многие те, кто мог петь, они на сцену не выходили по разным причинам, не было востребованности, на корпоративах они работать не хотели, упаси, господь, чтобы Муслим Магомаев работал на корпоративах, это сейчас смешно звучит, с одной стороны. С другой стороны, все чаще и чаще стали звучать попадя и не попадя слова: «Ну, что…» Я не про Муслима Магометовича. «Ну, что он там еще может, этот старик?» Причем это говорили и про 50-летних, то есть которые в полной силе. Тогда сетевое сообщество было все поражено, что вот он, человек ушел со сцены и жил, не то, что жил, он продолжил жить супер активной жизнью в интернете. Кстати, никто больше этим у нас практически не занимается.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Нет, он был один, первый, из первых.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Да нет, и последний. Я вам объясню, почему.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Точно?

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Потому, как наши звезды живут в интернете с помощью специальных людей, понимаете, пиар-директоров. А он там жил, и я постоянно заходил, я постоянно следил за его жизнью в интернете, на сайте. А с чего это он заболел этим? Это же при вас все было.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Да, конечно, конечно, я была страдалицей, потому что я в этом деле ничего не понимало, мне казалось, что сайт забирает у него здоровье. С одной стороны, это было так, потому что он очень много сидел, ему нужно было больше двигаться. 

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Но это был его выбор.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Вы знаете, у него миссия ведь была на земле, и он свою миссию продолжил. Он на своем сайте, чем занимался, если вы помните, он ставил музыкальные фильмы, а потом устраивал такие, знаете, разборки того, что они видели. Поэтому у него огромное количество было посетителей, любителей, поклонников сайта, и они делились, так сказать, своими впечатлениями. Я к этому делу не имела никакого отношения, честно говорю, потому что я очень боялась техники. А он с техникой дружил с детства, она ему очень нравилась. И я думаю, что если бы он сейчас был здесь, на земле, то я думаю, что он бы освоил и новые, как вы теперь говорите, гаджеты и всякие там приспособления, то есть он в этом разбирался очень здорово. И в технике, и в художественном смысле, рисование портретов, как некоторые раньше говорили, пионэр, портрэт.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Нет, нормально, это норма Малого театра.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Да, да. Он, так сказать, как раз и продлевал себе, мне кажется, активную жизнь. Ну, плюс ко всему он все-таки музыку писал, понимаете. Ну, и последнюю вещь, которую он написал, которая называлась «Прощай, Баку» на стихи Сергея Есенина, это тоже был аккорд заключительный, понимаете. Поэтому он не просто, конечно, несмотря на то, что, в общем-то, возраст довольно приличный, он выглядел нормально, физическая форма у него была очень хорошая, поэтому я не могу сказать, что, как если кто-то представляет, что старик, нет, он выходил на сцену и зал знал, кто это выходил на сцену, что выходила любовь на сцену.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Вот есть такие слова, они абсолютно ничего не значат – у него был стержень. Я не знаю, что у него было, но для меня это был волшебник всегда. Причем я первый раз его увидел в детстве. Вот теперь давайте о детстве. Вот, смотрите, меня, знаете, всегда что интересовало, ну, может быть, не всегда, может быть, в двадцать лет не интересовало, вот в последние лет 10-15 интересовало. Вопрос очень личный, Тамара Ильинична, предупреждаю.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Не пугайте.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Да ладно. Знаете, когда заходишь в интернет, вот они встретились, познакомились в Баку. Вы же должны были быть из абсолютно разных миров. Вот он бакинец-бакинец-бакинец, вы москвичка-москвичка-москвичка. Хотя мы знаем, что Баку в то время это, наверное, один из самых многонациональных городов Советского Союза.

Т.СИНЯВСКАЯ:  И не только, извините, но еще и музыкальных, потому что очень высоко стояло оперное искусство. Оперный театр там приглашал различных мировых певцов. Кстати, дирижером оперного театра был его знаменитый дед Муслим Магометович Магомаев, то есть полный тезка. Поэтому у них была высочайшая культура.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Вы знаете, а это так часто случается в городах, где замес такой идет. Я, кстати, вспоминаю, что очень многие музыканты в советское время, вот в Тбилиси они приезжали, в Баку они приезжали, причем музыканты, как эстрадные, джазовые, так и оперные. А вот до Москвы… Это свои миры были такие. Мы разговариваем в 2016 году, объясните, что было тогда? Вот он бакинец, он певец, вы певица, но москвичка. Вроде, казалось бы, из разных миров.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Нет, мир у нас один – певческий мир. Мы все друг друга знали. Если вы помните, были такие правительственные так называемые концерты. Откуда я узнала бы Виргилиуса Норейку, Ермека Серкебаева, Марию Биешу, Дмитрия Гнатюка, естественно, Муслима Магомаева, это все было.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Москва.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Все собирались в Москве, все следили друг за другом.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Кремлевский Дворец, Колонный зал.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Совершенно верно. Это называлось правительственный концерт, может быть, так сказать, не очень ласкает слух, а тогда это был парад, самый настоящий парад. И каждая республика привозили свое самое-самое. И вот мы тогда все и знакомились. Как появился в Москве Муслим. На декаде азербайджанского искусства, когда ему было всего лишь 19 лет.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Это вообще ничто.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Он заявил о себе в этом же самом Кремлевском Дворце Съездов и спел не что-нибудь, а Каватина Фигаро в 19 лет. Можете себе представить, как это было почти совершенно. Почему я говорю «почти», потому что после этого он уехал на стажировку в Италию.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Азербайджан это другая страна, да, а мы говорим соотечественники, потому что мы всегда жили вместе. Я, почему спросил про москвичку и бакинца? Вы были с одной планеты, певческой планеты, как вы сказали, я с вами соглашусь. А не было вот такого, вот мы здесь москвичи, вот мы вот такие, а это пусть дорогая, красивая, хорошая, но провинция? Было или нет? Ну, я про вас только, я не про ваших коллег, про вас.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Вы знаете, я про себя могу сказать, тех певцов, которых я перечислила, я извиняюсь, там провинции как-то даже и не витало в воздухе, они были все самодостаточные, они все были, как бриллианты.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Высочайшего класса.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Да, да. Прекрасно пели, молодые, звонкоголосые, улыбчивые. Мы все любили друг друга, на самом деле. Может быть, где-то было такое, знаете: «Ну, как здорово. Ну, сейчас я тоже выдам».

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Я тоже хочу так.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Да.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Не то, что ты откуда-то приехал, выскочка. Нет, я хочу еще лучше.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Да, с огромным пиететом. Я лично от себя говорю. До сих пор у меня все это в душе осталось, я все это вижу. Вот я сейчас с вами говорю, я эти картинки перед глазами вижу, и мне безумно горько, что действительно, если ехать в какую-то страну бывшего Советского Союза, надо оформлять визу, вот, что меня убивает.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Это горько, да. Иногда это даже унижает. Причем, ладно я, понимаете, а вот, допустим, для вас это…

Т.СИНЯВСКАЯ:  Причем до сих пор зовут во все места.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Разумеется, о чем вы говорите, я прекрасно понимаю. Я бы сказал, что оформление виз унижает, но дело все в том, что здесь нет ни у кого злого умысла, так получилось. Это горько. Это вот, знаете, это такой наказ нашим детям и внукам – ребята, не делайте хуже хотя бы. А желательно, чтобы, когда вы вырастите, внуки наши, чтобы виз не было, чтобы вы опять общались, дружили.

Т.СИНЯВСКАЯ:  О, боже, дай, бог.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Ну, хотелось бы. Так, теперь подходим к Милану. После того, когда Муслим Магометович вернулся из Милана, бытовало мнение среди людей, которые не сведущи в искусстве, которые сведущи только в просмотре телевизора, ну, а нас таких было 90 процентов. Я сам это слышал, я еще был ребенком, подростком: «А его выгнали за плохой голос».

Т.СИНЯВСКАЯ:  Откуда выгнали-то?

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Из Милана. Его, говорят, выгнали за плохой голос. Вот сейчас я смеюсь вместе с вами.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Я первый раз это слышу.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Мы с вами в разных средах жили, понимаете. Вы жили в среде действительно искусства, вы жили в среде, где можно оценить профессионализм оперного певца.

Т.СИНЯВСКАЯ:  А как ему удалось после этого сорок лет пробыть у всех на виду, оставшись с плохим голосом?

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Нет, вы меня-то не спрашивайте, потому что, я говорю, сейчас я готов смеяться так же, как и вы.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Вы меня рассмешили, честное слово, такого я еще не слышала. Ну, многое я слышала, но это…

И.РУЖЕЙНИКОВ:  А сам вопрос, не выгнали ли его из Милана, упаси, господь.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Его не выгнали, наоборот…

И.РУЖЕЙНИКОВ:  У меня вопрос, почему он быстро вернулся или рано вернулся? Он все взял в Милане?

Т.СИНЯВСКАЯ:  Конечно. Он стажировался два года в отличие от меня. Нам посчастливилось, а, может быть, не посчастливилось уже моей группе, которая ездила туда через десять лет, мы стажировались только один год. Ну, это тоже какие-то, видимо, правительственные обмены были, это совершенно нас не касалось. Ну, что вы, он получил все, что он мог. На него делал огромную ставку, был такой маэстро Барра, который занимался со всеми нашими, особенно с мужчинами, с мужскими голосами. Он на него делал огромную ставку. Что вы, он приехал, он после Италии где-то года два или три ездил по всем городам бывшего Советского Союза и пел «Севильского» и «Тоску» на итальянском языке. Тогда у нас не полагалось петь на иностранном языке.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Почему-то у нас очень не любили это, в смысле наверху.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Нет, не любили, у нас не было такой традиции, потом она появилась, слава богу. Но он был, опять же, первым, и он пел с этими двумя спектаклями он проехал действительно весь Советский Союз. Не только, он ездил и за рубеж петь. Но у нас это считалось как-то так. Потому что очень смешно было, он что-то такое поет-поет по-итальянски, и вдруг ему отвечает Сполетта, Скарпия ему приказывает, то туда-то, заряди не холостыми, как прежний раз, чтобы Каварадосси убить. Он говорит: «Я понял», вот таким голосом. Зал хохотал, потому что к итальянскому языку, конечно, наш народ не был готов, но Муслим очень красиво на нем пел, и у него очень акценты были расставлены интонационно. Поэтому можно было посмотреть, о чем он поет.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Это чутье языка от бога.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Чутье у него, да, это правда. И поэтому, когда раздавалась русская знакомая речь: «Я понял», хохот был в зале дикий. Именно «я понял». Так что нет, вот этого у меня, конечно, такого у меня еще не было.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Повеселил я вас?

Т.СИНЯВСКАЯ:  Повеселили, да.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Вот эти легенды, которые рождались, ну, скажем так, в обществе о той звезде, об этой. Наверное, все-таки Муслим Магометович по своему взлету был самой молодой звездой – в 31 год получить Заслуженного.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Но он еще дожил до 31 года в этом звездном состоянии. Понимаете, не просто он получил, он же действительно ворвался.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Да нет, он получил по заслугам. Знаете, потому что в 1990-е годы кто только ни получал. А тогда-то, в общем, действительно давали, я прошу прощения, за народную любовь. Очень трудно было получить Заслуженного, если у тебя были не полные залы, если тебе не рукоплескал весь Советский Союз. Дорогие друзья, это не история, честное слово, это наша жизнь практически сегодняшняя. Если вы считаете, то, что было 30 лет назад или 7 лет назад, это давно ушло, ничего подобного. Я, кстати, с большим трудом сегодня, Тамара Ильинична, готовясь к эфиру, заставлял про себя говорить «Муслим Магометович, Муслим Магометович», потому что в Советском Союзе, когда говорили: «Муслим», вот просто «Муслим», ясно было, о ком идет речь. Может быть, конечно, какие-то Муслимы были еще, я просто не помню, честно говоря.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Я тоже.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  У меня был разговор с моим другом, я ходил на один рок-концерт: «А куда идешь?» Я не знаю, почему, откуда мне это стукнуло: «В Муслимовский зал». Он говорит: «В какой?» Я говорю: «В Крокус Сити Холл». «А, понятно». То есть у меня, наверное, в силу, может быть, моего возраста, слово «Муслим» ассоциируется исключительно с Муслимом Магомаевым. Это сейчас, понимаете, у нас 50 лет перешагнул, все, уже по имени и отчеству уже.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Вы знаете, что касается Муслима, действительно он был один-единственный. Но я думаю, до сих пор в этой среде музыкальной Муслима второго не появилось.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Да и не появится.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Нет, я не имею в виду дарование, а по имени. Но раньше же так и было, и, по-моему, до сих пор на афишах пишут. Ведь не писали «Сергей Яковлевич Лемешев», писали «Сергей Лемешев». «Ирина Константиновна Архипова» не писали.- «Ирина Архипова», «Мстислав Ростропович», «Галина Вишневская», «Елена Образцова». Видите, вот у меня целый поток моих дорогих мне людей, которых, к сожалению, уже нет с нами, но они все равно находятся, вот, если я их сейчас вспомнила, значит, они сейчас все здесь присутствуют.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Да, и потом есть интернет, есть компакт-диски. Вообще музыкант умирает тогда, и вообще человек искусства, когда перестают его слушать, перестают смотреть его картины, вот тогда он умирает, на самом деле. А так они с нами живут, конечно.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Да, да.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  А он разрывался между академической музыкой и эстрадой? Это как? Вообще случай-то довольно редкий. Знаете, в последние годы есть такое понятие, как кроссовер.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Кроссовер, да.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  В общем, я не слышал, чтобы Сара Брайтман сложилась, как оперная певица, несмотря на весь свой диапазон голоса. Ну, вот я пою, и дай, бог, и, слава богу, очень хорошо. Многие знакомятся с ариями из известных опер благодаря Андреа Бочелли.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Да, да. А Муслим был первый кроссовер. Потому что он позволял себе в концерте спеть куплеты Мефистофеля и «Королеву красоты», понимаете. Вот и все.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Вот объясните мне, пожалуйста, вот как это у него?

Т.СИНЯВСКАЯ:  Потому что он очень одаренный человек был, очень. Он одаренный не только был исполнительски и голосом, он музыкантски одаренный был очень, понимаете, как музыкант. Я не знаю, можно ли такое слово употреблять – музыкантски, но думаю, что можно. Потому что ему было тесновато. Он говорит: «Как ты поешь одно и то же десятилетиями в театре?»

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Скандалили, нет, по этому поводу? Я шучу.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Нет, мы с ним вообще не скандалили. Мы очень, как сказать вам, кипели, как все кипят. Ну, у нас тема для кипения была, как верхнюю ноту взял, нет, это не так надо, это надо прикрыть, закрыть и так далее. И начиналось, вы знаете, на два поставленных голоса квартиры маловато было, понимаете. Но потом все это, подходил к роялю и все.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Все расставлял на свои места.

Т.СИНЯВСКАЯ:  И все, да. Поэтому мне казалось, что ему тесновато. Но в душе он любил только оперу. 

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Все-таки?

Т.СИНЯВСКАЯ:  Да. Потому что он же никогда на сцене не шептал, он пел полным голосом. Но пел, на мой взгляд, очень разумно, он показывал тот самый момент эстрадного исполнительства, о котором мы тогда в то время не знали. По крайней мере, оперные артисты. Так называемый субтон.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  А что это такое? Я не знаю, что такое субтон.

Т.СИНЯВСКАЯ:  (Напевает) А потом включался голос, причем его голос. Вот это производило колоссальное впечатление, понимаете.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Нет, эстрадники этим пользуются, если голос есть.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Если есть голос, тогда честь им и хвала. Но он один себе это… И то же самое, вот, например, его знаменитая песня «Синяя вечность» - «Море вернулось говором чаек», так тихо-тихо, вот как будто мы с вами вдвоем. А потом начинается, и сразу включается весь организм. Я сразу вижу море, я сразу его слышу. Понимаете, вот этим он владел, на мой взгляд, в совершенстве. Очень благородно, очень у него все было, знаете, вот не было, а чуть-чуть в этом никогда. Он не выходил на сцену, пока он не сделает эту вещь так, чтобы после нее уже можно было, так сказать, над ней работать не надо было. Поэтому очень трудно после него петь, очень трудно.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Ну, есть, вы знаете, что касается эстрадных вещей, есть вещи, на которые, в общем, никто больше не замахивался, а если замахивался после Муслима Магометовича, ну, как-то слушаешь, не надо вот этого, это все один раз было уже. Хотя я за каверы, я всегда за.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Я тоже.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Ну, он иногда из вещи по-хорошему выжимал все, и больше ничего уже не сделаешь.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Ну, он плохих вещей, честно говоря, и не брал.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  А, кстати, как он их отбирал? Я говорю и о вещах советских композиторов, разумеется, и о так называемой буржуйской классике.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Буржуйская классика, ну, во-первых, у него были пристрастия, он очень любил Фрэнка Синатру, у нас очень много его записей. Конечно, он…

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Поэтому вы и запели.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Да, почему я сейчас вспомнила. Потом в какой-то части ему очень нравился Том Джонс, Хампердинк. Вот это все поколение.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Красивых эстрадных певцов.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Очень красивых, но Фрэнк, конечно, там царствовал, потому что у него шло отсюда, он не просто, знаете, вокализировал, потому что он актер все-таки был Фрэнк Синатра.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Подождите, но, прежде всего, он все-таки был актер.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Актер, актер, то же самое, как у нас актер, прежде всего, был Марк Бернес.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Бернес, вот сорвали с языка.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Но, понимаете, Муслим долго-долго не приступал к «Темной ночи», потому что здесь уже есть клише. И ассоциация шла всегда и идет до сих пор с Марком Бернесом. Но я должна вам сказать, что он взялся за две вещи, которые шикарно спел Марк Бернес, если можно так сказать, царствие ему небесное, это «Темная ночь» и «Журавли». И он спел так по-своему.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Это вызов был?

Т.СИНЯВСКАЯ:  Нет, ни в коем случае.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Нет, себе?

Т.СИНЯВСКАЯ:  Нет. Понимаете, он никогда не брал вещи те, которые кто-то уже сделал и очень хорошо, потому что он понимал, что будут сравнивать. Он не боялся сравнения. Но всегда в каждом произведении должен сквозить сам человек, чтобы тебя прочитали. И, если тебя не видят на экране, чтобы тебя услышали, чтобы услышали то, о чем ты думаешь, когда ты поешь. Это довольно редкое явление. У него это тоже получалось. Поэтому его и слушают до сих пор, мне кажется, те, кто слушает, они его понимают. Почему раньше во всех этих статьях писали: «Каждая женщина в зале сидела и думала, что он к ней обращается». Это, на самом деле, так было. Потому что он выстраивал вот этот путь голосом, сердцем, умом, своим существованием на этой земле, именно как тоннель к женским… Я сейчас вот придумала это, я вижу эту картинку.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  А скажите, на ваш взгляд, он выстраивал, вот вы сказали «умом». Про человека с таким даром нельзя говорить, что это был холодный расчет.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Нет, выстраивал, как музыкант. Вы знаете, он, мне кажется, к каждой песне, так как он музыкант и образованный музыкант, прекрасно роялем владел, он на все это смотрел, когда он брал песню, как на партитуру. Не просто, как на строчку, как многие певцы-вокалисты смотрят только свою строчку. А он смотрел это все в гармонии. Вот это я называю выстраивать. Поэтому все в гармонии и лилось туда, в зал. Так я его воспринимала и воспринимаю и до сих пор. И я вам должна сказать, что я очень многие вещи только сейчас стала слушать. Я почти восемь лет не могла, трудно, мне очень трудно на этих конкурсах было, особенно первое время. А сейчас я переслушивала многие вещи, я думаю, как это я раньше этого не слышала.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  А потому что, Тамара Ильинична, раньше не слышали по одной простой причине – вот я сегодня не послушаю, завтра послушаю. Торопиться надо.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Нет. Не услышала. Это, знаете, это Сергей Александрович Есенин: «Лицом к лицу лица не увидать».

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Почему Есенин? Он очень любил его? Почему последняя песня?

Т.СИНЯВСКАЯ:  Ну, потому что, во-первых, Есенин был в Баку и писал много.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Мало ли, кто в Баку был.

Т.СИНЯВСКАЯ:  А вот так вот дошло. Я сама не знаю, почему он его позвал. Его и Пушкин звал, и Есенин звал. Он, в общем-то, несмотря на то, что он был азербайджанец, он, почему и жил так, вы правильно сказали в начале, наш соотечественник, потому что он все-таки считал, что…

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Да он вообще человек мира. Несмотря на то, что он всю жизнь прожил за исключением двух миланских лет в Италии, ну, это человек мира.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Он прожил всю жизнь в Москве. После 19 лет, он, извините, до 66 прожил в Москве.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Ну, он был человеком мира. У меня есть такое подозрение, что человеком мира он себя и чувствовал. А ему хватало зарубежных гастролей или не хватало? Или нельзя так говорить – хватало, не хватало?

Т.СИНЯВСКАЯ:  В каком смысле хватало?

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Многие хотели ездить часто.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Он один из тех, который не любил ездить часто.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Вот я, поэтому и спрашиваю. То есть он такой был, скажем так, домашний работяга, да? Или как?

Т.СИНЯВСКАЯ:  Домашний. Насчет работяга это не к нему.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Работяга, это я об искусстве.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Да, он домашний, абсолютно домашний. Он был создан, для того чтобы петь, не важно, где, на какой сцене, не важно. Если бы его позвали в клуб, допустим, завода «Красный пролетарий» или на сцену «Ла Скала», для него это не имело значения, он везде отдавался.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Главное – глаза, которые на него смотрят, и уши, которые его слушают. Главное тот самый, как вы сказали, тоннель, который образуется между ним и человеком, который сидит в зале.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Да, да, совершенно верно.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  А у вас есть любимые его арии, любимые его песни? Это не очень мудрый вопрос у меня, я прошу прощения, но просто интересно. Потому что передо мной сидит Тамара Синявская, и этот вопрос нельзя не задать.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Вы знаете, что, любимая песня… Вы любите шоколад?

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Я же сказал, что глупый вопрос.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Нет, нет, мне очень хочется…

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Да, люблю.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Любите. И чтобы вы его ели целыми днями?

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Возненавижу.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Вам после этого хочется селедки.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Конечно.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Правильно? Значит, песню с этим сравнивать, конечно, ни в коем случае нельзя. Но, если у меня душа запросит, я найду обязательно эту песню и эту арию.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Да, то, что нужно сегодня.

Т.СИНЯВСКАЯ:  И они мне и попадаются. Я не знаю, кто мне подсказывает, может быть, он сам. Почему я вам говорю, что я недавно послушала несколько, ну, того же самого Яго, от которого побежали мурашки вдруг. Я ведь его слышала много раз. Вдруг мне попался на глаза Онегин, Князь Игорь, Фигаро, конечно, от которого «бриллианте». И потом вдруг мне встретилась мелодия из кинофильма «Семнадцать мгновений весны», понимаете.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Нельзя сравнивать, это лучше, это хуже, нет, это сегодня это, завтра это.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Это все он. Вот мне сегодня что-то такое приснилось во сне или что-то на меня снизошло, я найду эту вещь, потому что записей у меня много, естественно. Я сажусь в уголочек и встречаюсь. Слава богу, что я могу себе сейчас это позволить. Вот все эти годы это довольно трудно было мне, даже включить запись или увидеть его лицо на экране, я переключала.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Я мог бы сказать, что я вас понимаю, но понять, когда вы это говорите, по-моему, понять вас может только Тамара Синявская. Это очень личное. Тамара Ильинична, а фонд зачем нужен? Чем он занимается вы, конечно, можете сказать, но интересующиеся люди могут в интернет зайти. Зачем он нужен?

Т.СИНЯВСКАЯ:  Зачем он нужен. Фонд для меня это такое, знаете, место, где можно обсудить все то, что нам предстоит делать под шапкой, под именем Муслима Магомаева. Во-первых, конечно, проведение конкурсов. Во-вторых, стипендии имени Муслима Магомаева. В-третьих, продолжать, так сказать, помогать тем самым певцам, которые уже успели поучаствовать в конкурсе Муслима, завоевать первые места.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  То есть, а вы продолжаете их вести?

Т.СИНЯВСКАЯ:  Нет, нет, я за ними наблюдаю.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Присматриваю, хорошее слово.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Да, потому что это очень хорошие певцы, как правило, они все разные, все неординарные, их даже сравнивать нельзя. Просто, вы знаете, для меня это откровение. Потому что я уже сейчас немножечко научилась в этом смысле разбираться, постольку, поскольку у меня уже 12 лет опыта работы заведующей кафедрой в ГИТИСе, вокальной кафедрой, мне приходится слушать очень много студентов начинающих, заканчивающих, продолжающих свою жизнь в театрах, и за ними тоже, если можно слово такое сказать, наблюдаю.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Ну, присматриваю, хорошее слово.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Да. Я их, короче говоря, я их не выпускаю из поля зрения, вот это ближе будет сравнение. Поэтому с некоторыми бывшими участниками конкурса продолжаются связи и некоторым мы даже помогаем отправиться на повышение квалификации в славную страну Италию.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  На родину оперного искусства.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Совершенно верно. Это родина всех певцов. Поэтому, если Муслим говорил, что у меня Азербайджан - отец, Россия - мать, так у него еще была мать Италия.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Нет, у него было много матерей. Но это такая серьезная мама Муслима Магометовича это Италия, разумеется.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Да, да.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  У любого певца от бога, оперного певца, разумеется, мама Италия. Если посмотреть на небо, я, кстати, не знаю, есть ли астероид Муслима Магометовича, вот Тамары Синявской астероид, я знаю, есть.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Ну, мы вместе получали и Муслим Магометович, и я. Мы были две звезды.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Один из лучших залов в Москве концертных, на мой взгляд, это зал, который носит его имя.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Согласна.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  А самая главная память, какая должна? Нет, дежурные слова - слушайте музыку, слушайте песни. Но все-таки самая главная память? Я очень не хочу, чтобы этого певца забыли в нашей, я очень этого не хочу. Вот какая должна быть память? Чтобы его не забыли, чтобы к нему возвращались, чтобы на нем учились и чтобы он продолжал дарить нам радость, что он и делает до сих пор?

Т.СИНЯВСКАЯ:  Вы знаете, я никогда на эту тему не думала, но сейчас, разговаривая с вами, поняли, эта память должна быть ментальная. Вам что-то рассказывали ваши родители, ваши старшие друзья, вы можете рассказывать своим младшим коллегам, своим детям. Вот она и есть эта память. Мне рассказывали один такой момент… Рассказывали один момент, некрасиво, не литературно.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Мы переживем, вы знаете, нормально.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Переживете, Да? Значит, один наш приятель общий с Муслимом задал вопрос своей юной знакомой: «А ты знаешь такого певца Муслим Магомаев?» Она говорит: «Нет, а кто это?» Он говорит: «Странно. Ну, ладно». Они ехали в машине. А у него с собой был этот самый диск. Так они разговаривали, вдруг он поставил этот диск. Она замолчала и говорит: «А кто это поет?» - «Вот это поет Муслим Магомаев» - «Да?» И все, и попала в плен, и стала из него выуживать. Но этот человек, видимо, по натуре был музыкальный, может быть, одаренный музыкально, а бывает так, что…

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Ну, мы все разные, конечно.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Да, все разные.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Дорогие друзья, возьмите, поставьте, послушайте. Если нет времени сейчас, не надо торопыжничать, не надо между магазином и мытьем посуды. Выберите время, послушайте. Я прошу прощения, может быть, это неуклюжий комплимент - после того, как наслушаетесь Муслима Магометовича, напоминаю, завтра день очень светлой, ласковой и доброй памяти, послушайте еще Тамару Синявскую. Спасибо большое за то, что вы пришли к нам, спасибо за то, что вы делаете.

Т.СИНЯВСКАЯ:  Спасибо большое.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Всего доброго.