Собрание слов Большое интервью Геннадия Хазанова

И.РУЖЕЙНИКОВ:  У нас сегодня в гостях Геннадий Хазанов. Здравствуйте, Геннадий Викторович.

Г.ХАЗАНОВ:  Здравствуйте.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  У меня, когда спрашивали вчера, позавчера, говорили: «А ты, говорят, Хазанова пишешь?» Я говорю: «Да, Геннадия Викторовича пишу, Хазанова». И мне так как-то, вот Геннадий Викторович Хазанов. Всю жизнь с 1970-х годов Геннадий Хазанов или просто Хазанов. А когда у человека отчество появляется?

Г.ХАЗАНОВ:  Вообще вроде как неловко, кокетливо даже говорить, что я не очень хорошо переношу, когда ко мне обращаются по имени и отчеству. Но вроде так получается, когда человек перевалил уже за восьмой десяток, вроде к нему обращаться по имени нехорошо. Но, когда я вспоминаю, что Миронова Мария Владимировна требовала, чтобы ее на сцене объявляли и в афише писали «Мария Владимировна Миронова и Александр Семенович Менакер», почему-то у меня было впечатление, что они заполняют в милиции какую-то анкету. Ну, не принято это. «Мария Миронова, Александр Менакер».

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Хотел сказать, в театральной среде, ну, среда это плохое слово, просто не принято это у вас было.

Г.ХАЗАНОВ:  Вообще как-то, ну, Геннадий и Геннадий, и все. У меня есть знакомая очень близкая, мы дружим около 50 лет, своеобразная такая женщина, такая очень большая любительница театра и советского, и постсоветского. Мы однажды с ней сидели в кафе, и она обращается к официанту, говорит: «Эдик, подойди к нам». Он подходит и говорит: «А я не Эдик». Она говорит: «Ну, будешь отзываться на Эдик».

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Нормально абсолютно.

Г.ХАЗАНОВ:  Поэтому я буду отзываться на Геннадий.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Хорошо, если вдруг случайно в нашей беседе я вас назову Геннадием, это ни в коей мере не фамильярность.

Г.ХАЗАНОВ:  Нет, нет, нормально, что называется, согласие достигнуто.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Хорошо. А вот, крути, не крути, все равно о возрасте придется говорить, потому как пьеса, которая поставлена, спектакль премьерный, с января, она, в общем, о людях не очень молодых. Это «Спасатель» канадского драматурга. Поправьте меня.

Г.ХАЗАНОВ:  Да, абсолютно.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Норм Фостер. Не путать с архитектором Норманом Фостером. Канадский драматург.

Г.ХАЗАНОВ:  Норм Фостер, совершенно верно, да.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Я выучил, я причем даже пытался выучить, как было первое название пьесы, оно такое игривое было.

Г.ХАЗАНОВ:  Она называлась, нет, натуральное название пьесы «Джонни и Барри». У автора так. Первоначальное название было, причем я сразу высказывал свои сомнения, мне не очень нравилось название - «Ничего не бойся, Барри». Трушкин, постановщик этого спектакля…

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Леонид Трушкин, да.

Г.ХАЗАНОВ:  Настаивал, что вот это хорошее название «Ничего не бойся, Барри». Когда он придумал сценографию спектакля, будку спасательную, которая, с моей точки зрения, во многом решила архитектуру спектакля, я сказал: «Так это же вообще «Спасатель» должно называться». И была такая секунда, потому что до этого хотели просто назвать «Смертельная комедия» и все, и больше ничего, потом «Смертельная комедия» отпала, осталось вот «Ни чего не бойся, Барри». А потом появилась вот эта вышка спасательная.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  То есть она автор названия.

Г.ХАЗАНОВ:  Вышка, конечно. И, главное, что, с моей точки зрения, название должно быть коротким, запоминающимся, ну, кто-то говорил, что аналогичные названия где-то встречались.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Ну, и что?

Г.ХАЗАНОВ:  Ну, я не вижу здесь никакого криминала.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  «Василий Теркин» был два раза написан. Один «Василий Теркин» в XIX веке, другой в XX, и ничего, и то читали, и это читают. Абсолютно нормально.

Г.ХАЗАНОВ:  Конечно.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Когда читаешь аннотацию или зазывалку на спектакль: «Приходите, вот такой спектакль, главный герой живет в доме престарелых». А я читаю на русском, я в нашей стране вырос, разумеется, 50 лет здесь прожил. И когда говорят «дом престарелых», то есть у меня вполне определенная мысль возникает. Там не про дом престарелых, там про дом пожилого человека, в котором живут пожилые американцы. Отец Майкла Дугласа тоже живет в доме престарелых, миллионер Кирк Дуглас.

Г.ХАЗАНОВ:  Ну, у нас другого перевода нет. Наш дом престарелых это…

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Это тюрьма для старых.

Г.ХАЗАНОВ:  Это почти хоспис, понимаете, какой-то.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Это в лучшем случае хоспис. В хосписе помогают дожить, а иногда у нас не помогают, а, наоборот, скидывают.

Г.ХАЗАНОВ:  Ну, да. Нет, тоже помогают. Знаете, как один мудрец сказал, что в России после 75 человек не живет, а мстит правительству.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Очень хорошо. Ну, видите, как хорошо, после 75, прошу прощения, значит, вы об этом можете говорить абсолютно свободно, вы до этого еще не дожили. А зачем вам тема старого человека? Или это совсем глупый вопрос?

Г.ХАЗАНОВ:  Вы знаете, нет. К своему огорчению, принося или рассматривая пьесы, где, ну, не прописан старик, я говорю: «Вот смотрите, смотри, какая пьеса». Там написано: 50 лет действующему лицу. Режиссер мне говорит: «Ну, как ты будешь это играть?» Я говорю: «Ну, так и буду играть, 50 лет, а что?» - «Нет, ну, как-то уже, понимаешь, я тебе объясню, а у него дочь, которой 25, понимаешь?» Я говорю: «Ну, и что?» - «Ну не годится это тебе».

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Говорит вежливо режиссер.

Г.ХАЗАНОВ:  Да, потому что я даже хорошо помню, я принес пьесу одну, американскую пьесу, она называлась «Сова…» или «Сыч и Киска». Но там, видимо, все-таки режиссер был прав, там человек женоненавистник, к нему врывается в квартиру проститутка, потому что он жалобу написал на нее, а живет она в таком удалении, что рассмотреть, чем она занимается, можно только в бинокль. По пьесе мне Трушкин говорит: «Слушай, ну, ты понимаешь, какая штука, что, когда молодой человек, ну, 30 лет ему, ну 30 с маленьким хвостиком, и он женоненавистник, это одна судьба. Но в твоем виде женоненавистник и еще подсматривающий в бинокль, это уже какая-то клиника». И вот это мне очень запало в душу, вот эта клиника. И вот я с тех пор думаю - ну, ладно, раз клиника, тогда буду играть по возрастному принципу. Ну, конечно, не в этом дело, а очень зацепила, ну, сама история зацепила. Когда один человек ценой собственной жизни спасает второго.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Это трагедия. Я не смотрел спектакль.

Г.ХАЗАНОВ:  Нет, это все-таки трагикомедия. Потому что, что значит он ценой собственной жизни? Он попадает в этот дом, этот Джонни, которого блистательно играет Добронравов, он ведет себя, как абсолютно здоровый человек. И только он один знает, что у него неизлечимая болезнь, которая скрыта стопроцентно до почти финала спектакля. Когда вдруг герой Федин проговаривается, он говорит: «Я не хочу расставаться ни с этим солнцем, ни с этим морем, ни даже с тобой, придурком, не хочу расставаться». И мой персонаж задает вопрос: «А почему надо расставаться?» Он говорит: «Потому что я умираю» - «От чего?» Он говорит: «От болезни, мой дорогой, понимаешь? От болезни». И дальше выясняется, что он смертельно болен, этот человек. В голову не придет в процессе спектакля, что у него что-то может произойти.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Подождите, а вас вот это волнует - болен, умру, уйду? У меня такое ощущение, что, когда человека называют патриархом, и, слава богу, что вас патриархом не называют, и, я надеюсь, никогда не назовут, вот когда называют патриархом, все, он превращается в Державина, когда, в гроб сходя, благословляет молодое дарование. А вот вас это волнует или нет?

Г.ХАЗАНОВ:  Знаете, так, чтобы не кокетничать.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Нет, можете и кокетничать, в этом ничего такого нет.

Г.ХАЗАНОВ:  Нет, нет. Сказать, что меня это волнует, уже я не могу.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Отволновались по поводу этому.

Г.ХАЗАНОВ:  Вы, когда начали говорить, что на волнах «Маяка», я вспомнил, как 54 года назад я, ухаживая за одной девушкой, приезжал в один дом, он стоит недалеко от метро «Динамо», дом стоит и по сей день. И «Маяк» заканчивал свою работу и пел песню Трошин. Вот вы слышали когда-нибудь песню, которую он пел?

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Ну, если вы говорите про «Подмосковные вечера»?

Г.ХАЗАНОВ:  Нет, нет.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  А какую, вы помните?

Г.ХАЗАНОВ:  Заканчивался, «Маяк» заканчивал работу, и он пел: «До завтра, до завтра, и нету песне конца». Вот выговорите про то, что мы на волнах «Маяка», а я слышу этот звук. А, если я слышу этот звук трошинскитй и звук человека, который прощается с радиослушателями, я не могу не погружаться в собственную прожитую жизнь, в возраст. А, погружаясь в возраст, ты понимаешь, что эта история конечная, и в этом нет ничего трагичного, потому что, если бы ты был один, тебе было бы обидно. Или, наоборот, была бы возможность каким-то образом где-нибудь выкрасть лицензию или выкупить лицензию на бессмертие, спонсоров найти на это дело, нет таких, ни у кого не было, нет, и не будет.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Ну, и к счастью, наверное.

Г.ХАЗАНОВ:  Конечно. Ну, говорить, что особо радоваться по поводу того, что я не увижу больше здания никогда, которое стоит рядом с тем помещением, где мы с вами находимся, оно через дорогу, это маленькое эстрадно-цирковое училище, куда я в 1965 году поступил. Я москвич, всю жизнь прожил здесь, и для меня многое здесь так же близко, как пальцы на моей руке.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Нет, радоваться глупо, это естественно.

Г.ХАЗАНОВ:  Радоваться глупо. Но что делать? Я это воспринимаю, как данность.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Хорошо, что мы вот на этой ноте эфир не заканчиваем, а то как-то мы на глиссаде. У нас в гостях Геннадий Хазанов. Геннадий Викторович Хазанов. Это я себя обезопасил, потому что мне кто-то скажет: «Что ты, Игорь, панибратство какое-то развел». Я не хочу. Тема человека, который много знает, спектакль о людях, которые много знают, спектакль «Спасатель». Или немного знают? Самая большая болезнь человека, который давно живет. Ну, не болезнь, я не знаю.

Г.ХАЗАНОВ:  Ну, я не могу согласиться. Вы знаете…

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Не соглашайтесь.

Г.ХАЗАНОВ:  Я видел людей, которые давно живут, но при этом груза прожитых лет совсем не испытывают.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Это у Аверченко было, «он белый, как лунь и глупый, как колода». Ну, есть такое у Аверченко.

Г.ХАЗАНОВ:  Знаете, как хорошо говорят, что мудрость приходит с годами, но иногда возраст приходит один. Поэтому вот так пришел этот возраст у человека, и он себя не обременяет, и он живет. Я не знаю, главное, кто правильнее живет, потому что в конечном итоге, грустно произносить такие слова, но подавляющее большинство все равно к концу жизни превращается в растение. А, если превращаться в растение это закономерный путь, а чего не стать растением раньше? Вот они и живут, как растения, что ему 35, он уже растение.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Ну, все-таки, как мне кажется, когда тебе 35, ты больше принадлежишь себе, а когда тебе 60-70, и даже уже 50, когда у тебя дети, может быть, внуки начинаются, ты уже себе-то сильно не принадлежишь, уже нельзя думать о том: «Это моя жизнь, я сейчас стану растением, вы за мной ухаживайте». Не важно, растением физически или не физически.

Г.ХАЗАНОВ:  А, в этом. Нет, не потому что надо ухаживать, поливать.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Нет, растение другое, да. 

Г.ХАЗАНОВ:  Больше того, с моей точки зрения, чем старше человек, тем больше он себе принадлежит.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Себе все-таки.

Г.ХАЗАНОВ:  Да. Потому что, когда тебе 30, когда у тебя строится семья, когда на тебе висят эти вериги благоустройства, жизнеустройства и так далее, когда у тебя у самого еще довольно длинный прейскурант желаний. Потом эти желания начинают сокращаться, потому что в беготне, в погоне за реализацией этих желаний проносится вообще вся жизнь, тогда надо понимать, что есть эти желания. Желание купить другой автомобиль или что-то такое успеть сделать другое. Я в определенный момент жизни четко для себя сформулировал, для чего нужен остаток жизни мне? Успеть все раздать. Вот все, что я получил в этой жизни, раздать.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  А вы знаете, кому?

Г.ХАЗАНОВ:  Что-то раздать зрителю, что-то раздать близким, что-то раздать знакомым. Но раздать, не присваивать. Меня жизнь не обидела, ко мне жизнь отнеслась с определенного момента, а это, кстати говоря, точно совпадает с поступлением вот в это учебное заведение и с моей встречей с незабвенным педагогом Надеждой Ивановной Слоновой, царствие ей небесное, уникальная женщина, прожившая до 96 лет. И вот, сколько буду жить, столько буду ее благодарить. Она меня так строила, как говорят, и так она меня ругала, и так она меня шпыняла.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  А вы же не хотели в эстрадно-цирковое сначала идти, да?

Г.ХАЗАНОВ:  А куда же мне осталось идти? Меня же никуда не принимали.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Завернули.

Г.ХАЗАНОВ:  Если бы не Ширвиндт, я бы и сюда не пришел, я вообще не знал о существовании такого. Я вообще математическая лингвистика, думал, мне остается, только вот этим заниматься, потому что я хорошо математикой занимался. Кстати, очень пригодилась математика для занятий актерством, очень.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Просто для запоминания? Зачем?

Г.ХАЗАНОВ:  Нет.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Расскажите.

Г.ХАЗАНОВ:  Я очень любил такой предмет, это уже было в инженерно-строительном институте, назывался этот предмет математический анализ, сокращенно матанализ.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Первый курс.

Г.ХАЗАНОВ:  Совершенно верно, да. И аналитическая геометрия очень мне нравилась и даже, я прошу прощение за бахвальство, я помню фамилию автора учебника, то есть задачника – Ольга Николаевна Цубербиллер.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Значит, точно, раз помните автора учебника, значит, точно не врете.

Г.ХАЗАНОВ:  Нет, не вру. Ну, тут с фамилиями у меня вообще отдельная история. Хотите, могу рассказать.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Я все хочу.

Г.ХАЗАНОВ:  Потому что больше оказий не будет. Так вот, увлечение математикой и развитие логического мышления очень помогли в жизни моей сценической, очень. Умение находить не первые, а третьи производные от функции. Ну, например, скажем, вот я просто приведу пример, поскольку с этого начиналось все. Было это в 2008 году, мне позвонили ребята из «Квартета И», у них намечалось 15-летие. И вот они мне сказали, что у нас будет в Театре Эстрады вечер, и они хотели бы, чтобы я, как вроде посаженный отец, присутствовавший при родах этого коллектива, чтобы я принял участие. Ну, я сказал: «Хорошо». «Квартет И» способные ребята, такие непохожие.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Новые.

Г.ХАЗАНОВ:  Да, непохожие на все остальное пространство так называемого разговорного жанра, от одной формулировки просто изжога. Ну, я подумал, ну, интересно, а что можно сделать? Ну, наверное, «Квартет И», наверное, басню «Квартет». Нужен какой-то ремейк басни Крылова. Если ремейк басни Крылова, почему не попробовать сделать грим Крылова. С этого все началось. Прошло. Успех, я не очень люблю заниматься саморекламой, но там действительно был необыкновенный успех, может быть, даже незаслуженный мною.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Был успех, все.

Г.ХАЗАНОВ:  Да. Звонок. Андрей Дементьев просит выступить на его юбилее. Ну, хорошо.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Дорогие друзья, Геннадий Хазанов у нас в гостях. Мы запнулись перед новостями о подготовке номера поздравления Андрею Дементьеву к 75-летию. Слышали?

Г.ХАЗАНОВ:  Совершенно верно. Итак, думаю, Дементьев, наверное, нужно что-нибудь написать, послание Пушкина.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Дементьеву?

Г.ХАЗАНОВ:  Да. Поэт поэту. Все, мы с Сережей Плотовым, талантливейший человек, замечательный человек, прежде всего, прекрасный поэт, образованный, вообще счастье, что он встретился мне в жизни, Сергей Плотов. Я говорю: «Сережка, давай попробуем от Пушкина написать стихотворение Дементьеву».

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Страшно не хочется вас прерывать, прерву ненадолго. Предстоит юбилей, если не ошибаюсь, ну, если примерно в то же самое время, 70 лет. 70 лет Дементьеву, да? 70 лет ему было тогда?

Г.ХАЗАНОВ:  Нет.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Ну, как нет, если недавно.

Г.ХАЗАНОВ:  Андрею?

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Андрею, конечно. Или 75. Не важно.

Г.ХАЗАНОВ:  75.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  75, конечно. Дай, бог, ему здоровья, я его часто здесь в здании вижу. Ждем новой репризы.

Г.ХАЗАНОВ:  Итак, решили написать посвящение стихотворное от Александра Сергеевича Пушкина Андрею Дементьеву. Сделали. Причем у нас абсолютно паритетное творчество, никто ни у кого не вырывает пальму первенства и вообще это наш совместный продукт в прямом смысле этого слова. И счастье, что у меня нет в этом смысле никаких нездоровых реакций, и мне не хочется сказать: «Это я написал, это я написал». Нет, это мы, это делаем мы. Вообще все, что видит зритель в этих поздравлениях, если это стихотворная форма, это все совместно с Сергеем Плотовым. И, если кто-то вам будет говорить, что Хазанов молодец какой, он написал, говорите: «Это написал Плотов и ему помогал Хазанов». Вот так. Итак, была написана первая версия от Александра Сергеевича Пушкина. Все годилось, все, Пушкин. Я представил себе, что мне нужно сесть к гримеру и делать грим Александра Сергеевича. И мне вдруг расхотелось.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Как подумали про бакенбарды, уже все.

Г.ХАЗАНОВ:  Нет, я не про бакенбарды, я подумал, что-то в этом есть такое истоптанное. Такое впечатление, что этот шашлык ели уже.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Да, любимый поэт – Пушкин, любимое дерево – береза.

Г.ХАЗАНОВ:  Совершенно верно. Я стал думать, так, ведь это уже вторая производная.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Да, это уже производная.

Г.ХАЗАНОВ:  Да, вторая.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  То есть копировать вы не хотели.

Г.ХАЗАНОВ:  Первая производная были стихи от Пушкина Дементьеву, вторая производна это был грим Пушкина, который я отверг, и тогда я решил выйти в гриме Александра Христофоровича Бенкендорфа. Вот это угадать было, предугадать невозможно было. Вот самое ценное, что в том, что мне дала математика. Я пришел на юбилей Юры Куклачева, который тоже учился в этом училище. Я подумал, а интересно, вот в Театр Кошек кто может прийти поздравлять Куклачева? Ну, я могу серьезно заключать пари, если бы это было…

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Если бы игра стоила свеч.

Г.ХАЗАНОВ:  Нет, в будущем. Я нарядился лисой Алисой, которая пришла искать кота Базилио, который убежал от свободной либеральной жизни в Театр Куклачева, где за кошками хорошо…

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Ухаживают.

Г.ХАЗАНОВ:  Это называется неожиданный, совершенно непредсказуемый ход. Вот, что подарила мне математика.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  То есть, подождите, вы, значит, не боитесь того, что вас не поймут, потому как, когда иногда мы включаем телевизор, многие из нас часто, кто-то вообще никогда, мы смотрим на артистов разговорного жанра, мы смотрим, публика пришла кто-то посмеяться, кто-то поржать, они уже готовы, и шутки, то есть то, что я уже хочу услышать. И нет шуток, которые неожиданные, а если есть, то, что это такое? И пол-зала не понимает. И вы никогда не боитесь и не боялись этого никогда?

Г.ХАЗАНОВ:  Вы знаете, ну, это одна из серьезных причин, почему я расстался с жанром.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Да, вы расстались с жанром.

Г.ХАЗАНОВ:  Потому что я понял, я не могу отвечать чаянию тех, кто на этот жанр приходит.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Вот скажите, вот когда вы говорите «не могу», это ирония? Я не хочу?

Г.ХАЗАНОВ:  Нет, не могу.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Не могу именно?

Г.ХАЗАНОВ:  Вот абсолютно, потому что у меня существует уже некий рефлекс в прочтении материала. Например, был замечательный человек такой, талантливый парень, жил он в Томске. Когда я получил первые миниатюры этого парня, я подумал, боже мой, в русской глубинке с таким парадоксальным взглядом интересным. Я не хочу называть его фамилию, потому что финал будет грустный.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Не надо, зачем.

Г.ХАЗАНОВ:  Он дико хотел переехать в Москву, дико, ему хотелось столичной шумихи.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Декабристы тоже хотели.

Г.ХАЗАНОВ:  Успеха, всего этого.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Это нормально.

Г.ХАЗАНОВ:  Нет, это не нормально для художника. Я ему сказал: «Не уезжайте оттуда» - «Нет, я хочу, я не буду здесь жить, в этом Томске». Я помог ему перебраться, я помог ему даже временно устроить жилье.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Потому что вы понимали, у него большой потенциал, да?

Г.ХАЗАНОВ:  Ну, мне хотелось ему помочь. Прошло полгода, и он приносит мне какой-то материал.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  То, что уже написано в Москве.

Г.ХАЗАНОВ:  Да. Я прочел, он сидел рядом, я посмотрел на него и сказал: «Я вас поздравляю, вы умерли». Он говорит: «Как?» Я говорю: «Если бы там не стояла ваша фамилия, я бы никогда не поверил, что это вы написали». А я понимаю, почему. Он хочет продаваться, он хочет исполняться, он хочет тусоваться, он хочет, хочет, хочет жизнь превратить в пургу. То есть для него творчество не есть, как писал Борис Леонидович, «самоотдача – цель творчества», нет, это средство для достижения чего-то такого, и это путь 99 процентов всех.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Не будем обвинять, так и есть.

Г.ХАЗАНОВ:  А я никого не собираюсь обвинять. Я просто счастливый человек, потому что я вдруг дошел до состояния в этом смысле, ну, определенной фазы мудрости, когда я понял всю тщету. Когда я, отдавший свою жизнь этим десяткам тысяч людей на стадионе, выхожу на сцену, и мне зал кричит: «Уходи со сцены» или не дает мне дочитать миниатюру.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Это у вас такое тоже было?

Г.ХАЗАНОВ:  Да, да, и начинают топать ногами. И я им так благодарен за это, потому что это, как холодный душ, меня опустили на землю, и я понял: «Ты чего себе строишь? Какие замки?» Поэтому для меня театр и, в первую голову, сам режиссер Трушкин, сам – это мой спасатель. У нас с ним очень тесная сообщающимися сосудами жизнь выстроена.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  То есть вам повезло в очередной раз.

Г.ХАЗАНОВ:  Очень. Это мне господь послал человека, который спас, 20 лет, почти 20 будет в ноябре 2017 года, 19 лет спектаклю «Ужин с дураком», который по сей день собирает полный зал. 19 лет. Но, самое главное, даже не сколько народу приходит, потому что это проблема хозяина не государственного театра Антона Чехова Леонида Трушкина, это его доходы и его потери.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Это другое, да.

Г.ХАЗАНОВ:  А у меня там другой результат, я выхожу за другим совершенно. И через 19 лет понимать, что ты не только не умер, а что ты движешься. И когда попала в руки эта пьеса, и мы ее, очень смешно, мы ее каждый прочли все почти в одно время. Я позвонил ему по телефону, и он сказал: «Только что я ее закончил читать». Представляете?

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Ну, это магия какая-то, фантастика, магия, такого не бывает.

Г.ХАЗАНОВ:  Бывает.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Ну, вот, оказывается, бывает.

Г.ХАЗАНОВ:  Бывает, потому что в 2000-м году я пришел на 85-летие Владимира Михайловича Зельдина, и у меня ничего не было, я пришел с пустыми руками.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  А не прийти не могли, разумеется.

Г.ХАЗАНОВ:  Да. И я ходил за кулисами, ходил, ходил, я не знал, что мне делать. А там глубокая сцена в Театре Российской Армии очень. Я, как сейчас помню, я сделал несколько шагов вглубь и так поднял голову куда-то наверх и вслух тихо сказал: «А зачем тебе нужно, чтобы я провалился?» Я отвечаю вам за свои слова. Через две секунды в голову пришел сигнал, я успел крикнуть водителю своему, который находился за кулисами, чтобы он принес из гримерки мою папку, с которой я выходил тогда на сольные вечера, потому что я понял, как трансформировать…

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Куски.

Г.ХАЗАНОВ:  Там один материал прямо сейчас. И когда меня стал спрашивать потом Горин покойный: «А кто тебе придумал это?» Я говорю: «Гриша, ты не поверишь, после того, как я тебя попросил вспомнить какой-нибудь анекдот про склероз и ты сказал, что ты ничего вспомнить сейчас просто перед выходом не можешь, и я отошел, и мне это пришло в голову». Он говорит: «Ну, ладно, не может этого быть».

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Вот так получается, что есть очень мало людей, у которых жизнь складывается так, что этого просто не может быть. Почему-то именно у этих людей обычно берут интервью, их очень мало. Позвольте, я задам два довольно личных вопроса. Я их нес очень долго, один я нес вообще несколько десятилетий. Вообще, глядя на многих ваших коллег, нет, вообще на наш мир я-то со стороны смотрю, я не имею отношения, слово «цех» я не люблю, я не имею отношения к вашему, прошу прощения, цеху, ну, слово такое. Вы должны были спиться лет 20 назад еще.

Г.ХАЗАНОВ:  Почему не спился?

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Да. Нет, я даже не знаю, пьете вы или нет, я понятия не имею.

Г.ХАЗАНОВ:  Я могу выпить, могу выпить. Не далее, как днями я разговаривал с одним из самых старых, живущих сегодня артистов советской эстрады, в абсолютно ясном рассудке, абсолютно, он был советский конферансье, известный был Лев Шимелов. И вот я с Левой говорю по телефону. И он мне говорит: «Ну, ты совсем не пьешь? Потому что я каждый…» Ему 87 лет. Он говорит: «Я каждый день выпиваю две-три 30-граммовые рюмки водки на ночь». Я говорю: «Ну, и я могу. Я могу выпить, могу не пить». Теперь насчет того, что спиться.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Не сейчас, а вот именно лет 20-30 назад.

Г.ХАЗАНОВ:  Да, понимаю, понимаю. Спиться я могу уже в 17-летнем возрасте, потому что я в 16 лет пошел слесарем на завод.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  На Большую Татарскую?

Г.ХАЗАНОВ:  Да, на Большую Татарскую пошел.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Нет, там учителя были, это понятно.

Г.ХАЗАНОВ:  И там, когда я видел, что алкоголь делает с людьми, это первая причина.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Прививка.

Г.ХАЗАНОВ:  Да, это первая причина. А вторая причина, у меня, видимо, плохая переносимость алкоголя. Потому что, если бы я хорошо его переносил…

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Ну, не беседовали мы бы сейчас.

Г.ХАЗАНОВ:  Я очень быстро хмелею, видимо, это с сосудами связано. Нет, бывает, я могу выпить. У меня была история одна, это был 1982 год, я попал в Астрахань и на путину, и я съел две глубоких тарелки черной икры «пятиминутки». А меня предупреждали, что надо ее есть с водкой.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Да, по-другому никак.

Г.ХАЗАНОВ:  Я не хотел водку пить, и у меня было отравление.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  В медицинских целях.

Г.ХАЗАНОВ:  И этим же вечером у меня был белковый удар, причем очень серьезный. Я летел в Москву, двое суток я ничего не мог есть вообще, я не выходил, пардон, из…

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Ну, естественно, да.

Г.ХАЗАНОВ:  И ко мне пришел сосед, спросил: «Нет ли чего-нибудь выпить?» Ну, я так вяло открыл холодильник, говорю: «Вот, бутылка водки есть». Поставили бутылку водки, он говорит: «Дай чем-нибудь закусить».

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Икра.

Г.ХАЗАНОВ:  Нет, нет, я икру не привез, я там ее ел. Я с ним без закуски вместе выпил, ну, мы вдвоем эту бутылку водки уговорили. Он лыка не вязал, а я как будто вообще, абсолютно вообще, как не пил, потому что, видимо, все стенки были смазаны этой икрой.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Еще одна случайность. Ради бога, извините, время не остается, вопрос без подтекста только, радио бога, поймите меня правильно. Ваше отношение сейчас к двум персонажам, не к конкретным людям. Поскольку обмусолили, я прошу прощения, и вас, и всю эту ситуацию два года назад со страшной силой, мне это не интересно. Художник и власть. Что такое для вас художник и власть? Это, конечно, не на две минуты вопрос.

Г.ХАЗАНОВ:  Да, это не на две минуты.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  А вы скажите: «Я не хочу отвечать», и все.

Г.ХАЗАНОВ:  Нет, я хочу отвечать. Для настоящего художника власти не существует. У настоящего художника власть только бог.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  А я, вы знаете, я человек не верующий, но я с вами соглашусь.

Г.ХАЗАНОВ:  А я верующий, но не религиозный, но верующий, потому что я точно понимаю, что этим всем какой-то космический разум управляет. В этом у меня были возможности в жизни убедиться. Не может быть столько случайностей. Вот в это я точно не верю. Поэтому никакая власть не может справиться с художником, если художник занимается жизнью, смертью, любовью, а не сведением социальных счетов с обидчиками.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Геннадий Викторович, хорошо, что мы живем в одно время, простите за пафос, с таким художником, как вы.

Г.ХАЗАНОВ:  Спасибо вам большое. И хочу сделать ответный комплимент, я все время смотрю на часы и понимаю, что этот флажок сейчас упадет на этих шахматных часах.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  А вы пригласите всех на спектакль.

Г.ХАЗАНОВ:  И хочу вам сказать… Что вы говорите?

И.РУЖЕЙНИКОВ:  А вы пригласите всех на спектакль, пока флажок не упал.

Г.ХАЗАНОВ:  Вы знаете, я рад бы пригласить всех на спектакль.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Все продано.

Г.ХАЗАНОВ:  Нет, я говорю абсолютно, я не вру, но 23 февраля практически ничего не осталось, а пока не продано 12 марта, я советую, я просто…

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Торопитесь.

Г.ХАЗАНОВ:  Я никогда не рекламирую спектакли, в которых играю.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Это мы рекламируем.

Г.ХАЗАНОВ:  Но это, мне кажется, что это стоит посмотреть.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Спасибо вам большое. Спасибо за то, что уделили время радиослушателям радиостанции «Маяк».

Г.ХАЗАНОВ:  Спасибо вам, спасибо.

И.РУЖЕЙНИКОВ:  Всего доброго.