Профитроли Евгений Цыганов

СТАХОВСКИЙ:  Друзья, всем доброго дня. Вера Кузьмина и Евгений Стаховский в студии, начинается «Школьная анкета». Припозднился наш сегодняшний гость, но главное, что все живы, здоровы и все в конце концов на месте, как и обещали. Евгений Цыганов, приветик.

КУЗЬМИНА:  Как будто что-то предвещало какую-то беду.

СТАХОВСКИЙ:  Нет, слава богу, ничего не предвещало.

КУЗЬМИНА:  Ты же вышел, сказал: красные машины направо, зеленые - налево, дайте кораблю пройти к нашему офису.

ЦЫГАНОВ:  Здравствуйте.

КУЗЬМИНА:  Доброе утро.

ЦЫГАНОВ:  Да, простите, что так получилось.

КУЗЬМИНА:  Вставай уже с колен, садись просто на стул.

СТАХОВСКИЙ:  У нас какая-то, чего уж тут греха таить, несостыковка у помощников произошла, немножко перепутали время, но ничего, главное, что все здесь. У нас всего 25 минут, но я думаю, что мы успеем.

ЦЫГАНОВ:  Классное время.

СТАХОВСКИЙ:  Значит, традиционно: Евгений Эдуардович Цыганов, день рождения - 15 марта 1979 года, место рождения - город-герой Москва, российский актер кино, театра, режиссер еще по профессии. Да, ты же окончил режиссерский?

ЦЫГАНОВ:  Ну, я окончил режиссерский факультет, да, закончил, но мы как актеры заканчивали, поэтому это всё такая случайность.

СТАХОВСКИЙ:  Понятно. 15 марта - это Рыбы. Ты веришь в гороскопы?

ЦЫГАНОВ:  Да, как-то да, но не очень этим увлекаюсь.

СТАХОВСКИЙ:  Но есть какие-то моменты, может быть, встречаешь человека и думаешь…

ЦЫГАНОВ:  Нет, нет, я в этом вообще не плаваю прямо вот так, чтобы ориентироваться в этом, нет. Был такой художник Дали, который говорил, что, когда меня спрашивают, кто вы по гороскопу, я перестаю общаться с этим человеком.

СТАХОВСКИЙ:  Сразу.

ЦЫГАНОВ:  Я не перестаю общаться, но не очень интересуюсь.

СТАХОВСКИЙ:  А вообще какие-нибудь такие странные материи: гадания, колдуны?

ЦЫГАНОВ:  Пожалуй, что нет.

КУЗЬМИНА:  Черные кошки, бабы с ведрами?

СТАХОВСКИЙ:  Приметы?

ЦЫГАНОВ:  Пожалуй, что наоборот, пытаюсь от этого как-то отучать, от всего этого мусора.

СТАХОВСКИЙ:  Да? Но актеры же ведь как раз очень попадаются суеверные ребята, бывает.

ЦЫГАНОВ:  Суеверные, да, люди, не любят майки менять, вот я как бы люблю наизнанку надеть и походить, такое бывает.

СТАХОВСКИЙ:  То есть выбивать прямо вот эту историю.

ЦЫГАНОВ:  Дурь вот эту, прямо каленым железом, да.

СТАХОВСКИЙ:  Помогает? Ты чувствуешь, какой-то процесс происходит, что-то меняется действительно, или ничего не происходит?

ЦЫГАНОВ:  Ну да, думаешь, что-то это все-таки у тебя в голове не так.

КУЗЬМИНА:  Бог с ними со всеми.

СТАХОВСКИЙ:  Да, действительно. В каком районе ты родился?

ЦЫГАНОВ:  На Таганке, Воронцовская.

СТАХОВСКИЙ:  На Таганке, прямо родина?

КУЗЬМИНА:  Центровые.

ЦЫГАНОВ:  Ну да, я там прожил всю жизнь.

СТАХОВСКИЙ:  Центровой парнишка, да.

ЦЫГАНОВ:  Такое пролетарское, хулиганское вот это всё…

СТАХОВСКИЙ:  Хулиганил в детстве?

ЦЫГАНОВ:  Нет, не очень.

КУЗЬМИНА:  Песню «Таганка» никто же не отменял.

ЦЫГАНОВ:  Нет, никто. Полная огня, да.

СТАХОВСКИЙ:  То есть ты был приличный ребенок, без хулиганства?

ЦЫГАНОВ:  Ну, мне было лень, видимо, или что-то такое. Нет, мы там с кем-то дрались, куда-то ходили, всё это было. Но сказать, что я прямо такой страшный, такой хулиган из детства, нет.

КУЗЬМИНА:  А ты помнишь вообще первое свое впечатление о себе?

СТАХОВСКИЙ:  Первое воспоминание?

ЦЫГАНОВ:  Вот этот манежик, я его грызу.

СТАХОВСКИЙ:  Да ладно. Правда?

ЦЫГАНОВ:  Знаете, мне сказали такую странную штуку, что человек не помнит, когда последний раз грыз ножку стула, но очень хорошо знает этот вкус, поэтому воспоминания, они в каких-то таких вещах остаются.

СТАХОВСКИЙ:  В чувственных прямо, да, не в сознании, а где-то здесь на языке?

ЦЫГАНОВ:  Да, да, в восприятии, что-то такое с тобой происходило, да. Память.

КУЗЬМИНА:  В основном, да, это какие-то яркие вспышки и моменты, что-то эмоциональное.

СТАХОВСКИЙ:  Кем хотелось быть в детстве?

ЦЫГАНОВ:  Краснодеревщик это называется. Мне хотелось вырезать всякие красивые штуки.

СТАХОВСКИЙ:  Мы от ножки стула недалеко ушли.

ЦЫГАНОВ:  Да, да, почему нет.

СТАХОВСКИЙ:  А с чего вдруг такое желание?

ЦЫГАНОВ:  Ну, как-то случайно, мне почему-то нравилось, когда вот это происходит, когда из дерева вдруг происходят какие-то штуки.

КУЗЬМИНА:  Но в одном из интервью ты сказал, что тебе не нравилось название «краснодеревщик», ты подумал: фу какое…

ЦЫГАНОВ:  Ну, типа того, да, я думал, что у этого всего должно быть какое-то тоже красивое название, как и то, что делают люди.

КУЗЬМИНА:  Резчик по дереву.

ЦЫГАНОВ:  Наверное, это бы меня более убедило, да. Резчик - красивое слово, резчик.

КУЗЬМИНА:  Слушай, а действительно потом слово «менеджер» тебя вдохновляло в какой-то момент?

ЦЫГАНОВ:  Ну, «менеджер» - звучит более красиво, согласитесь, чем «резчик».

КУЗЬМИНА:  Конечно, портфель, пиджак…

ЦЫГАНОВ:  Ну а потом, это же только появлялось, не было вот этого менеджера среднего звена. Это было здорово: люди ходят какие-то с чистыми волосами, в выглаженных рубашках. Это же всё, мне кажется, для Советского Союза было новизной. У них были не пластмассовые эти дипломаты, а они были какие-то…

СТАХОВСКИЙ:  Нормальные, кожаные.

ЦЫГАНОВ:  Из кожи, да.

СТАХОВСКИЙ:  С кодовым замочком. Правда, и первая же настольная игра экономическая, коммерческая…

ЦЫГАНОВ: «Менеджер», так и называлась, да.

СТАХОВСКИЙ: …«Менеджер», и мы же все в нее рубились вообще с утра до ночи.

КУЗЬМИНА:  Привоз одесский то туда продавали, то выкупали.

ЦЫГАНОВ:  Кто мог подумать, что это вдруг станет занятием всех.

СТАХОВСКИЙ:  Так вот кто страну-то поставил на ноги, игра «Менеджер», оказывается, дала нам жизнь. Но тем не менее, у тебя и актерство же довольно рано сложилось, нет?

ЦЫГАНОВ:  Ну да, так получилось… честно говоря, мне надоело это всё рассказывать.

КУЗЬМИНА:  А давай мы очень коротко расскажем сами.

ЦЫГАНОВ:  Давайте, конечно, я «за».

КУЗЬМИНА:  Ребята, Таганка, Театр на Таганке. Шел мимо мальчик маленький, он был худенький, его сквозняком занесло внутрь, и он играл в детских спектаклях. Правильно?

ЦЫГАНОВ:  Выходил на сцену, да. Выходил на сцену ребенком.

СТАХОВСКИЙ:  И всё, а потом вырос и стал приличным человеком.

КУЗЬМИНА:  И помнит мэтров, но в основном помнит всякие скандалы, интриги, расследования вокруг этого театра, потому что это тоже было эмоционально.

СТАХОВСКИЙ:  Давайте тогда про что-нибудь совершенно другое поговорим.

ЦЫГАНОВ:  Нет, мне нравится, в принципе, можем так продолжать, у вас же всё написано, всё расскажете.

СТАХОВСКИЙ:  Всё, давай в другую сторону вообще пойдем. Если бы была машина времени и была возможность смотаться в какую-нибудь эпоху на две недели в отпуск, посмотреть, как это было на самом деле, куда бы ты поехал?

ЦЫГАНОВ:  Ничего себе вопросик! Ну, я думаю, что я доверился бы машине времени все-таки.

СТАХОВСКИЙ:  Случайность? То есть неважно куда.

ЦЫГАНОВ:  Я думаю, да, не так важно.

СТАХОВСКИЙ:  В любой эпохе можно найти что-то, что…

ЦЫГАНОВ:  Я думаю, даже в сегодняшней эпохе можно найти что-то, что для тебя будет являться открытием. То есть, так и есть.

СТАХОВСКИЙ:  А если бы речь шла о конкретных исторических персонажах, с кем бы хотелось поговорить? Не знаю, задать вопрос всей жизни?

ЦЫГАНОВ:  Вот мне не очень нравится постановка «если бы». Об этом можно очень много рассуждать: исторические персонажи, если бы…

СТАХОВСКИЙ:  Ну, понятно, что это невозможно.

ЦЫГАНОВ:  Ну да, я потом так мало знаю языков, что…

СТАХОВСКИЙ:  То есть, речь бы шла о каких-то не иностранных товарищах? Ну ладно, бог с ним, с «если бы». А если, извините за латынь, вернуться в современность, были люди в твоей жизни, скажем, встреча с которыми произвела на тебя какое-то неожиданное впечатление? Ну, знаешь, бывает, особенно в юношеском возрасте, встречаешь человека и думаешь: мама дорогая, да если бы мне хотя бы два года назад кто-нибудь сказал, что я буду стоять с ним рядом…

ЦЫГАНОВ:  Вот я вчера познакомился с таким музыкантом, которого зовут Дельфин, Андрей, для меня это было… то есть это же очень рядом, близко, вот я там наблюдал все эти переходы от «Мальчишника» к прочему, но со стороны. Не то что прямо «я вырос на ваших песнях», но что-то в таком духе. И вот, да, рядом стоит человек, мы разговариваем, у нас там какой-то общий интерес по поводу мероприятия. Да, такое происходит. Для меня, в общем, это впечатление.

СТАХОВСКИЙ:  От Дельфина впечатление осталось хорошее, предсказуемое? То есть ты предполагал, что он такой?

ЦЫГАНОВ:  Ну, он крутой, да. Он крутой, то есть человек проделал будь здоров путь.

СТАХОВСКИЙ:  И сохранил при этом вполне себе приличное состояние.

ЦЫГАНОВ:  В общем, можно сказать, да, что там единицы, по пальцам нескольких рук можно перечислить людей, которые, в общем, действительно продолжают куда-то двигаться, развиваться, оставаться при этом на каком-то плаву и двигаться куда-то дальше. Не пережевывать всё то, уже пережеванное лет 15 назад, а куда-то дальше развиваться.

СТАХОВСКИЙ:  А ты сам склонен к рефлексии?

ЦЫГАНОВ:  Ну, почему нет.

СТАХОВСКИЙ:  К самокопанию прямо совсем глубокому?

ЦЫГАНОВ:  Да, склонен. Ну, я уж не знаю, как определяется степень глубины, в метрах, километрах?

СТАХОВСКИЙ:  Нет, по твоим собственным ощущениям.

ЦЫГАНОВ:  Ну, я так закапливаю, да. Могу себе позволить.

КУЗЬМИНА:  Опять же в одном из интервью ты сказал, что наши артисты зажаты и что пуританская мораль и в Советском Союзе, и, может быть, сейчас, в наше время несколько ограничивает наших артистов от собственно творческого полета мысли.

ЦЫГАНОВ:  Я не думаю, что это имеет отношение исключительно к артистам. Я думаю, что вообще у нас суровое… как у Оли Мухиной в пьесе «Летит» было сказано, и люди у нас суровые, и климат у нас суровый. Не то что это какое-то обвинение, что мы такие все плохие, нет, но просто действительно, если бы все города были одинаковые и все люди везде, немцы не отличались бы от испанцев или там бразильеров, то, наверное, не имело бы смысла вообще передвигаться куда бы то ни было. Да, это наша особенность, мы такие вот суровые, такие мрачные типы достаточно.

СТАХОВСКИЙ:  Это нам помогает в чем-то? Хоть в чем-то?

ЦЫГАНОВ:  Я думаю, болеть нам это помогает. Я думаю, таким образом развиваются болезни, а еще у нас медицина так себе. Ну, в общем, жалко нас, но ничего, живем как-то надеждой, да, и ничего, ничего, живем.

СТАХОВСКИЙ:  А ты любишь путешествовать?

ЦЫГАНОВ:  Да.

СТАХОВСКИЙ:  В человеческом таком смысле.

ЦЫГАНОВ:  Ну да, люблю, да.

СТАХОВСКИЙ:  Не все же любят. А есть места, куда хочется возвращаться?

ЦЫГАНОВ:  Были такие места, в которые я попадал и понимал, что я не хочу оттуда уезжать.

СТАХОВСКИЙ:  Это, например, что?

ЦЫГАНОВ:  Ну, в какой-то момент это был город Санкт-Петербург, то есть совсем в каком-то юношеском возрасте, потом это был город Богота, потом это был город Сидней. Ну, то есть были разные места, где я понимал, что мне очень комфортно. Вот когда ты на улице чувствуешь, что это твой дом. Вдруг в Боготе на этой лавочке почувствуешь, что да, родина. Так светит солнце, такая вот именно лавка, как тебе надо.

СТАХОВСКИЙ:  И внутреннее ощущение как раз такое, которое…

ЦЫГАНОВ:  И ощущение от людей, которые ходят, они там улыбаются друг другу: «Ola!», туда-сюда какое-то движение, вдруг приезжает машинка - продавец мороженого, он уезжает куда-то среди этих белых колониальных кварталов, и ты сидишь и говоришь: да, я попал! Как-то так я себе это и представлял, когда рождался.

КУЗЬМИНА:  Это какое-то созерцательное ощущение.

ЦЫГАНОВ:  Ну а почему нет? Да, это какое-то восприятие. Там помимо созерцания есть еще запахи какие-то, много всего. Слух.

СТАХОВСКИЙ:  И тут как раз всё складывается. А люди вообще - вот ты сейчас заговорил о том, что по ощущениям и люди твои ходят по улицам, - вообще люди для тебя важны, серьезное место занимают? Люди как не просто друзья, не просто родные (понятно, что есть люди, которые всегда рядом), а человечество в целом для тебя важно?

ЦЫГАНОВ:  Было бы странно, если бы они не занимали место, тем более что все-таки моей профессией является как-то этих людей из себя доставать, как-то их оправдывать, как-то их любить, осуждать даже в чем-то.

СТАХОВСКИЙ:  Одно дело интересоваться их природой и вскрывать какие-то, может быть, червоточины…

ЦЫГАНОВ:  Нет, интересно, иначе этим не надо заниматься, грубо говоря, не надо идти в актерские или режиссерские дела, не надо, наверное, даже вообще заниматься каким-то творчеством, если тебе неинтересно, если тебе неинтересен человек, если тебе неинтересно путешествовать.

КУЗЬМИНА:  Про творчество. Тебя как-то спросили, что является высшей оценкой твоего творчества. Цитирую тебя: «Я считаю, когда тебе звонят и говорят, что «мы ваше творчество оцениваем во столько-то», и эта сумма больше, чем ты предполагал, то это, в общем, хорошая оценка твоего творчества»…

ЦЫГАНОВ:  Думаю, я пошутил, думаю, что это все-таки оценка моего какого-то времени и моего какого-то участия. Что касается творчества, не знаю, у нас были два дня такие рабочие прогоны спектакля «Олимпия», который мы в Театре Фоменко ставим, вот в сентябре должна быть премьера...

КУЗЬМИНА:  Это твоя первая режиссерская работа?

ЦЫГАНОВ:  Да, можно это назвать дебют, еще не было премьеры, она должна состояться в сентябре, но приходили к нам фокус-группы, приходил зал. И когда ты видишь, что люди реагируют там, где хотелось бы, чтобы это происходило, и не реагируют там, где тебе бы этого, например, не хотелось, то ты понимаешь, что вроде как ты в каком-то адеквате, то есть ты действительно каким-то образом общаешься. Ну, это я так по ходу дела немножечко рассказал про спектакль. Не стал отвечать на вопрос, но как на него, с другой стороны, ответить?

КУЗЬМИНА:  Ты мечтаешь когда-нибудь отделаться навсегда от работы, которую делать ты не хочешь? Потому что артистам иногда приходится принимать участие, сейчас я очень дипломатично скажу, в проектах, в которых бы не хотелось, наверное, в идеале.

ЦЫГАНОВ:  Ну, все-таки стараюсь какой-то интерес находить, потому что человек я впечатлительный, наверное, и если уж я понимаю, что меня это парит, то, значит, зачем мне это нужно? Но я хочу все-таки просыпаться с каким-то стимулом, с каким-то желанием идти туда, где меня ждут, вот так вот.

СТАХОВСКИЙ:  Разозлить тебя легко?

ЦЫГАНОВ:  Наверное, я все-таки достаточно терпеливый человек, но, в принципе, меня можно вывести из себя.

СТАХОВСКИЙ:  То есть это скорее редкость?

ЦЫГАНОВ:  Чтобы я укусил кого-нибудь?

СТАХОВСКИЙ:  Да, да.

ЦЫГАНОВ:  Могу, в принципе, да.

СТАХОВСКИЙ:  То есть это возможно.

ЦЫГАНОВ:  В принципе возможно.

СТАХОВСКИЙ:  Но не в крайности?

ЦЫГАНОВ:  В смысле, убивал ли я когда-нибудь, вы про это спрашиваете? Я не могу в прямом эфире это рассказать.

КУЗЬМИНА:  «Есть ощущение, что произнесенная вслух вещь иногда теряет свою ценность…» Это опять же в одном из твоих интервью.

ЦЫГАНОВ:  Это фраза Петра Наумовича Фоменко, который говорил, что есть слово «любовь», которое от произнесения только блекнет и в какой-то момент улетает в гудок паровоза, или что-то такое он говорил. Просто, да, слова теряют свою ценность от количества.

КУЗЬМИНА:  Это к тому, что ты чаще немногословен в интервью, то есть тебе приходится их давать, но ты не растекаешься мыслью по древу?

ЦЫГАНОВ:  Были бы мысли, а так…

СТАХОВСКИЙ:  Ты считаешь себя успешным человеком? У тебя есть какое-то собственное представление, собственное понятие успеха?

ЦЫГАНОВ:  Я считаю себя счастливым человеком, мне кажется, это интереснее.

СТАХОВСКИЙ:  Из чего складывается это счастье? Дети, семья, работа?

ЦЫГАНОВ:  Дети, семья, работа, друзья, что еще… Руки, ноги.

СТАХОВСКИЙ:  Всё на месте, слава богу.

ЦЫГАНОВ:  Да, возможности… и невозможности тоже.

СТАХОВСКИЙ:  Что самое главное в воспитании детей? Тем более у тебя их вон как много…

ЦЫГАНОВ:  Терпение, наверное, в том числе.

СТАХОВСКИЙ:  Шестеро же сегодня уже, да, на сегодняшний день?

ЦЫГАНОВ:  Да до фига.

КУЗЬМИНА:  «Это дети воспитывают меня» - не раз говорил Евгений в своих интервью. Я сегодня докладчик из народа.

ЦЫГАНОВ:  Не без этого, да. Вы просто здорово подготовились.

СТАХОВСКИЙ:  Вера Николаевна способна и не на такое.

КУЗЬМИНА:  Я смотрела все ваши картины, тут должна сказать я, конечно.

СТАХОВСКИЙ:  А, кстати, если про фильмы поговорить, есть от каких-то работ у тебя то самое ощущение – «Ай да Пушкин! ай да сукин сын»?

ЦЫГАНОВ:  Вот сейчас выходил фильм «Диалоги», который сняла Ира Волкова. У меня там был один съемочный день. Один съемочный день это практически один кадр, который идет минут 15, я уже не помню, как мы это снимали, потому что это действительно одна сопливая морозная московская ночь, действительно было очень холодно, некомфортно, ужасно. Но я помню ощущение, когда она сказала: «Всё, мы сняли», а веры в это вообще никакой уже не было, что это всё произойдет, я подумал: вот как-то здорово. То есть было ощущение, как будто какое-то чуть-чуть чудо.

КУЗЬМИНА:  А это та самая малобюджетная картина?

ЦЫГАНОВ:  Да, она вообще безбюджетная практически.

КУЗЬМИНА:  В которой снялись прекрасные артисты.

ЦЫГАНОВ:  Да, там Меньшов, Сутулова, Стычкин, Яценко, Шалаева, Юдников. Там много действительно артистов, которые прочитали этот текст, который действительно был хорош, и согласились в этой истории участвовать. И я посмотрел эту картину, и она на меня произвела какое-то хорошее впечатление, хотя многие говорили, что это не кино, это какой-то эскиз к кино. Но по мне, не знаю, по каким законам это судить, по мне это смотрится, это вызывает какие-то эмоции, так значит - кино.

КУЗЬМИНА:  Слушай, но многим, возможно, твой взгляд близок. Как называется картина, может быть, кто-то где-то найдет, когда-нибудь кто-нибудь выложит куда-нибудь.

СТАХОВСКИЙ:  «Диалоги»?

ЦЫГАНОВ:  «Диалоги», да.

СТАХОВСКИЙ:  Это что-то прямо совсем новое. В кинотеатрах же не показывали? Или показывали?

КУЗЬМИНА:  Это должно было быть на фестивалях.

ЦЫГАНОВ:  Это прошло, это ездит по фестивалям, это получает какие-то призы, это показывали даже в кинотеатрах. Но так неактивно. Да, это не то кино, которое бы…

СТАХОВСКИЙ:  В общем, можно найти при желании.

ЦЫГАНОВ:  Там нет эффектов, но вот я сейчас посмотрел этот фильм, который называется… «Лок», фильм «Лок».

СТАХОВСКИЙ:  А, вот эти полтора часа?

ЦЫГАНОВ:  Да, один артист полтора часа в машине. Это есть, это здорово, в этом есть режиссерское решение, там придумана дорога, это притча, там есть образ этой трассы, где человек несется, и все время так ненавязчиво, но мы понимаем, что он в любой момент может попасть под какую-то фуру, там эти огни, и все время решает какие-то свои… История про мужчину, история про судьбу.

СТАХОВСКИЙ:  Это интересный эксперимент.

ЦЫГАНОВ:  Эксперимент, не эксперимент, но сказать, что это не кино, нельзя. Это такой фильм, моно, наверное, да, но это фильм.

КУЗЬМИНА:  Для тех, кто, может быть, видел не все твои картины, скажи, есть картины, может быть, ты произнесешь их названия, где ты не играешь мерзавцев?

ЦЫГАНОВ:  Да пожалуй, что нет.

КУЗЬМИНА:  Всё, спасибо. Короткий вопрос, короткий ответ.

ЦЫГАНОВ:  Смешной вопрос.

СТАХОВСКИЙ:  А почему мерзавцев?

ЦЫГАНОВ:  Мне кажется, мне так и не дали сыграть ни одного мерзавца, если честно, потому что, мне кажется, во мне еще есть какой-то потенциал мерзости.

КУЗЬМИНА:  Вы еще не упали настолько, насколько вы можете упасть.

СТАХОВСКИЙ:  А где мерзавцы? Вот в «Детях Арбата» ну какой мерзавец? Почему Саша Панкратов мерзавец?

ЦЫГАНОВ:  Немножко негодяй.

СТАХОВСКИЙ:  Он просто очень честный человек.

ЦЫГАНОВ:  Там просто не всё попадает в кадр.

КУЗЬМИНА:  Слушай, в каждой картине, и в «Оттепели», и везде, можно выступить адвокатом героя Жениного.

ЦЫГАНОВ:  Им выступаю я, в общем, если честно.

СТАХОВСКИЙ:  Слушай, ну а Петя в «Прогулке» негодяй, что ли? Нет.

КУЗЬМИНА:  Я сказала нежное слово: мерзавец.

ЦЫГАНОВ:  А вы знаете, что такое мерзавец?

КУЗЬМИНА:  От слова мерзость?

ЦЫГАНОВ:  Нет, это людей обливали холодной водой на морозе, когда они провинились, и они замерзали. Вот он был мерзавец, а тот, кто подливал, он был подлец. Такая история.

СТАХОВСКИЙ:  Видишь, Кузьмина, не зря пришла на работу, столько нового узнала.

КУЗЬМИНА:  Значит, все-таки вы подлец в большей степени.

ЦЫГАНОВ:  Мерзавец это тот человек, который провинился, и его водой на морозе обливают, он мерзавец немножко.

СТАХОВСКИЙ:  Что самое сложное в твоей работе?

ЦЫГАНОВ:  Проснуться, наверное, как и в любой другой работе.

СТАХОВСКИЙ:  Просто взять себя в руки и сказать: так, надо это сделать.

ЦЫГАНОВ:  Да, все артисты практически, ну, во всяком случае русские артисты, приходя в театр или в кино, всегда говорят: «Я сегодня просто вообще ничего не могу. У меня просто нет сил, я хочу спать, неужели сегодня будет этот спектакль...» Это говорят абсолютно все. Ну, мэтры немножечко еще, у них школа, они собираются, а вот молодежь страшно страдает.

КУЗЬМИНА:  А есть, кто выпендриваются, приезжают за час, такие, знаешь, комсомолки, хорошо учились девочки? Наверняка же есть.

ЦЫГАНОВ:  Вы так смешно посмеялись над комсомолками.

СТАХОВСКИЙ:  У каждого своя ассоциация с девочками-комсомолками…

ЦЫГАНОВ:  Тетрадки пишут, да, тетрадки пишут, актерские тетради - это есть, но это же здорово, почему нет. Даже в них рисуют цветочки.

КУЗЬМИНА:  Хочется бытовухи, конечно, в нашем разговоре.

СТАХОВСКИЙ:  Что всегда есть в твоем холодильнике?

КУЗЬМИНА:  Молодец, Женя.

СТАХОВСКИЙ:  Это вопрос.

КУЗЬМИНА:  Что ты любишь, чтобы всегда было дома в холодильнике?

ЦЫГАНОВ:  Яйца, наверное, я не знаю что.

КУЗЬМИНА:  Вот, спасибо.

СТАХОВСКИЙ:  Отлично, принимается.

ЦЫГАНОВ:  Видимо, я мог не говорить, вы и так знаете, да?

СТАХОВСКИЙ:  У Веры там где-то записано всё. Она вообще просто сверяет сейчас твои ответы с собственными впечатлениями.

КУЗЬМИНА:  Конечно, да или нет, нет или да.

ЦЫГАНОВ:  Изменилось ли что-то в холодильнике с того интервью на «Маяке», когда не пришел Долин, да?

КУЗЬМИНА:  Конечно. А есть что-то, что ты уже не успеешь сделать?

ЦЫГАНОВ:  Наверняка, да.

СТАХОВСКИЙ:  Что бы это могло быть?

ЦЫГАНОВ:  Не успею сделать здесь?

СТАХОВСКИЙ:  Нет, вообще, в жизни своей.

КУЗЬМИНА:  Окончить школу с золотой медалью?

ЦЫГАНОВ:  А, в смысле то, что я уже пропустил?

СТАХОВСКИЙ:  Профукал, да.

КУЗЬМИНА:  Хорошее слово подобрал. Значит, еще не расслабился до конца.

ЦЫГАНОВ:  Ну да, с золотой медалью прекрасный пример.

СТАХОВСКИЙ:  А хотелось бы?

ЦЫГАНОВ:  Вообще закончить школу.

СТАХОВСКИЙ:  В принципе, в целом.

КУЗЬМИНА:  Кстати говоря.

СТАХОВСКИЙ:  А хотелось бы?

ЦЫГАНОВ:  Закончить школу?

СТАХОВСКИЙ:  Да. Вот сейчас уже.

ЦЫГАНОВ:  Я думаю, что я еще закончу несколько раз, поэтому у меня еще есть такая возможность.

КУЗЬМИНА:  Есть профессии других людей, которые тебя очаровывают?

ЦЫГАНОВ:  Ну, маляры, не знаю. Очаровывают?

КУЗЬМИНА:  Настолько, что ты считаешь этих людей практически героями, которые владеют этой профессией?

ЦЫГАНОВ:  Комбайнеры. Ну, как в песне поется.

КУЗЬМИНА:  Да, в одной из последних.

ЦЫГАНОВ:  В той самой, да. Да нет, ну мало ли, все работы хороши.

КУЗЬМИНА:  Выбирай на вкус.

ЦЫГАНОВ:  Знаете, у меня был такой момент, я помню, когда я увидел, как человек, который как раз маляр в городе-герое Амстердаме, пакует свой грузовичок в этой своей малярной робе, в каких-то дредах, в каких-то наушниках, он запаковывает свои кисти. Часов, наверное, шесть утра, и я вижу, как человек в прекрасном настроении едет на свою прекрасную работу, которую он делает хорошо. И, видимо, получает за нее даже адекватные какие-то деньги. У нас это же, как правило, во-первых, вредно, потому что вредные краски и прочее, во-вторых, это как-то унизительно: кто ты такой - маляр. Но если человек это делает хорошо, получает удовольствие и так далее, почему бы нет. Но, к сожалению, у нас так устроено, что мы, как правило, работаем в ожидании Турции, каких-то отпусков. То есть вот так вот, чтобы мы прямо бежали: наконец-то работа, люблю это дело! - это редкость, редкость.

СТАХОВСКИЙ:  Но у тебя такое случается.

КУЗЬМИНА:  Редкость, и это счастье, конечно.

ЦЫГАНОВ:  Случается, я счастливый человек, я уже говорил.

КУЗЬМИНА:  Евгений, спасибо.

СТАХОВСКИЙ:  Слава богу, счастливый человек Евгений Цыганов. Спасибо большое.

ЦЫГАНОВ:  Спасибо вам.