Шоу Комолова и Шелест Актриса Алиса Хазанова в гостях у Антона Комолова и Ольги Шелест

ШЕЛЕСТ: В нашей студии гостья Алиса Хазанова – актриса, балерина. Какие еще эпитеты?

ХАЗАНОВА: Хореограф. Здравствуй.

ШЕЛЕСТ: Хореограф еще?

ХАЗАНОВА: Здравствуйте. Очень приятно находиться в вашей студии. Вы оба прекрасны, сплошное удовольствие.

ШЕЛЕСТ: Видишь, из-за того, что мы так прекрасны, у нас такие прекрасные гости.

КОМОЛОВ: Наконец-то, и мне досталось. Обычно приходят мужчины, садятся напротив Ольги и начинают елей в ее сторону.

ХАЗАНОВА: Ну что вы! Розовая рубашка! Я же не могу удержаться.

КОМОЛОВ: Это цвет фуксия.

ХАЗАНОВА: Извините, пардон.

ШЕЛЕСТ: Фуксия так выглядит?

КОМОЛОВ: Не знаю. Мне кто-то сказал.

ШЕЛЕСТ: Тебя обманули.

КОМОЛОВ: Когда я сказал: ╚Фу, розовая, я не буду носить!╩ – ╚Это цвет фуксии╩. А еще я слышал, что это лосось.

ХАЗАНОВА: В общем мнения разделились.

ШЕЛЕСТ: Алис, на самом деле я несколько лет назад прочитала в каком-то очень модном журнале респектабельном твое интервью, что ты жила в Париже долгое время вместе с детьми, с мужем. И ты возвращаешься в Россию. И для меня это было таким откровением: как человек, проживший так долго за границей, вдруг вернется, и будет здесь заново строить свою карьеру? Вот что это был за шаг? Каким образом ты так раз, и решилась на это?

ХАЗАНОВА: Я жила-жила, поживала в Париже в течение 4 лет. Это на самом деле было в тот момент, когда я с балетом завязала, у меня была травма серьезная, и я с танцами как бы закончила. И вышла замуж, уехала жить в Европу, в общем такая сказка, все прекрасно. Но мне просто понадобилось время на то, чтобы понять, куда же мне дальше двигаться. Потому что я с 5 лет работаю. И я не работать не могу. Поэтому Париж, не Париж – все прекрасно. Но мне надо было вернуться и начать, собственно, включаться в работу. И поскольку танцевать я уже не могла, это то, чем я всю жизнь до этого занималась, то я решила: хорошо, танцевать я не могу, я хореограф. Но я хочу чего-то еще в жизни другого. Мне нравится самой играть, самой доносить до людей правду жизни, что называется. И поэтому в какой-то момент я поняла, что все-таки мне в России лучше, комфортнее, мне интереснее.

КОМОЛОВ: Люди понятнее, наверное?

ХАЗАНОВА: И люди понятнее. И на самом деле происходит очень много всего. Все же мы знаем, что приехать за границу и начать там работать это не совсем просто. Но здесь я в своей тарелке, поэтому я так собрала всех своих родственников ближайших в кулак, сказала: все, мы едем в Москву.

КОМОЛОВ: Как родня?

ХАЗАНОВА: Ну, ничего, потом отнеслись с пониманием. Потом было так, что я вернулась сюда и начала здесь активно работать, и масса всего интересного стало происходить. И потом, раз, обнаружилось, что скоро будет второй ребенок. И мы опять, по традиции, собрав чемодан, уехали этого ребенка рожать в Париж. И родили своего второго ребенка, полгода там просидели. И вот сейчас уже с двумя детьми вернулись обратно в Москву.

ШЕЛЕСТ: Окончательно или нет – пока не известно. И не будем гадать.

КОМОЛОВ: Вдруг еще чего-нибудь выясним.

ХАЗАНОВ: А у нас это, правда, невозможно. Мы постоянно куда-то переезжаем. Мы уже оба смирились с мужем, что это так. Ну у нас такая жизнь.

ШЕЛЕСТ: А родители довольны этой жизнью? Им нравится, что дочь туда-сюда мотается?

ЗАХАНОВ: Я не знаю, насколько они довольны. Вообще не знаю, слово ╚довольны╩ подходит сюда или нет. Если мне хорошо, то и им хорошо. Вот так наверное. Они уже привыкли. Первое время они как-то удивлялись сильно, а сейчас они уже привыкли, что в самолете живем.

ШЕЛЕСТ: А что касается актерской карьеры. Понятно, что хореографом ты имеешь право работать, потому что ты занималась долгое время.

ХАЗАНОВА: Ну, да, диплом хореографа, высшее образование. Все дела.

ШЕЛЕСТ: А что касается актерской карьеры? Ты заканчивала что-то?

ХАЗАНОВА: Я училась в Париже. Я пошла все-таки на актерские курсы там. Потому что я считаю, что надо приобщиться. После чего поняла, что балетное образование на самом деле очень хорошее и очень разностороннее. То есть практически, кроме речи в балете учат всему. Если правильно это использовать и достать из глубин своей головы, то, в общем, в актерском плане, в плане энергетики и в плане поведения, естественно, очень многому балет учит. Поэтому я совместила все свои знания в итоге.

КОМОЛОВ: А курсы актерские, это какая-то французская актерская школа?

ХАЗАНОВА: Да, курсы Флоран. Такие достаточно известные курсы.

КОМОЛОВ: Они отличаются? Говорят, что наша, российская актерская школа! Все время говорят: фу, Голливуд!

ХАЗАНОВА: Извините, у нас Станиславский, понятно. У нас все в порядке, у нас все хорошо. У нас одна проблема, что, простите меня, люди, которые имеют к этому отношение, у нас естественному поведению, у нас часть актеры переигрывают, особенно в кадре, особенно это когда кино касается. То есть нет какого-то, видимо, навыка разделять, что все-таки это не сцена и должен быть другой посыл и совершенно другая какая-то в кадре жизнь.

КОМОЛОВ: То есть французская актерская школа больше заточена под кино?

ХАЗАНОВА: Знаете, она не столько французская. Потому что там тоже всего намешано. Я в театральной французской школе не училась. То есть это курсы, которые нацелены именно на камеру. Поэтому я думаю, что, конечно, у них там на самом деле много всего и американского привнесено. И просто учат тебя в основном по системе Станиславского, ты должен внести свои какие-то личные переживания в роль, чтобы ее прожить. А тут они пытаются еще твою сиюминутную жизнь как-то использовать так, чтобы все твои болячки и ссадины тебе помогали в работе над конкретной ролью здесь и сейчас. Вот.

КОМОЛОВ: Алиса, такой вопрос, неожиданный достаточно от Михаила. ╚Есть такой человек Валерий Хазанов, достаточно известный в театральной среде. Является ли он вашим родственником?╩

ХАЗАНОВА: Нет, совершенно не является. Нет.

ШЕЛЕСТ: Родственником Алисы Хазановой является Геннадий Хазанов.

ХАЗАНОВ: Я боюсь, что он даже родственником моего папы не является.

ШЕЛЕСТ: Всемирно известный Геннадий Хазанов. И вот такой вопрос: ╚Легко ли работать с отцом? Насколько я знаю, вы служите в его театре╩.

ХАЗАНОВА: Нет, не служу.

ШЕЛЕСТ: А хореографом не в Театре эстрады?

ХАЗАНОВА: Я в какой-то момент работала хореографом в спектаклях, которые ставились в Театре эстрады. Но как бы он же художественное руководство папа осуществляет. А, собственно, я-то работала с режиссерами и с артистами. Мне было как-то интересно, я старалась максимум того, что я могу, максимум моих знаний внести в спектакль. И я не могу сказать, что мне было с ним тяжело работать. Честно. То есть какие-то, если вопросы надо было решать, он очень всегда старался нам помочь. Он такой, знаете, идейный, поэтому он всегда старается помочь, чтобы людям было лучше, лучше. Вот.

КОМОЛОВ: Ты говорила, что из балета пришлось уйти из-за травмы. Ты танцевала, служила в Большом театре.

ХАЗАНОВА: Да.

КОМОЛОВ: Наверняка ведь это было не столько подспорьем, сколько, наоборот, дополнительным аргументом, скажем, против тебя фамилия известная?

ХАЗАНОВА: Но я же, понимаете, родилась с этим и выросла и живу с этим давно. И поэтому, конечно, фамилия, она вносит определенные обстоятельства в твою жизнь. И это даже нельзя рассматривать как плохо или хорошо. Это иногда хорошо, а иногда плохо. Это вообще в принципе данность. И просто надо учиться с ней жить. Конечно, это требует внутреннего стержня, силу характера.

КОМОЛОВ: Наверное, да, добиваешься чего-то самостоятельно, а за спиной говорят: ╚А, ну все понятно, ну, господи!╩

ХАЗАНОВА: Ну это классика жанра, тут с этим ничего поделать нельзя. Но, понимаете, ведь в том же Большом театре, когда на сцену ты выходишь, ты один на сцене. У тебя нет ни папы, ни мамы, никого рядом, то есть, в принципе, все зависит только от тебя. И зритель тебя либо принимает, либо нет. И, причем, не только у нас в стране, но и за рубежом. Поэтому когда ты выходишь, а тебе аплодируют, наверное, это, скорее, зависит от того, что ты как-то может быть удачно сегодня исполнил свою партию. Скажем вот так.

КОМОЛОВ: А правду рассказывают жуткие истории, что там такая атмосфера такая прям, группировки?

ШЕЛЕСТ: Алиса, как вы вырвались из этого логова интриг. Скажите правду, что там битое стекло в пуанты подсыпают и иголки в костюмы подкалывают.

ХАЗАНОВА: Мне кажется, насчет стекла и иголок, это такие больше легенды, которые, мне кажется, они даже добавляют как-то интереса к балетному миру и, в частности, к Большому театру. Но потом, знаете, Большой театр – это такая огромная организация, очень хорошо отлаженная машина. И она, в принципе, достаточно часто отражает все, что у нас в государстве происходит. То есть все какие-то явления, стабильность, нестабильность – они все проходят через театр. И, конечно, много есть конкуренции. И, конечно, это достаточно жесткий мир. Но все равно в этом очень много прекрасного. И просто я в какой-то момент для себя поняла, что я хочу еще самостоятельно что-то делать, потому что Большой театр он прекрасен, он стоял много лет до меня, он будет стоять и после меня. А я хочу как творческая прежде всего личность ┘.

КОМОЛОВ: Поглощает целиком.

ХАЗАНОВА: Да, да. Как бы за тебя решают все практически, у тебя решено твое расписание жизни, тебе думать ни о чем не надо. Ты просто приходишь и ты много-много работаешь.

КОМОЛОВ: После ухода из Большого, я так понимаю, реализации стало больше личностной?

ХАЗАНОВА: Конечно. Мне вообще больше подходит сам принцип независимости ни от кого, скажем. То есть, ну, актерская работа она, конечно, очень несложная в какие-то моменты, потому ты можешь полгода сидеть и ждать, пока тебя кто-нибудь позовет. Вот это такие сложные моменты. Но, с другой стороны, ты всегда можешь сказать, соглашаешься ты или не соглашаешься на роль. И плюс, когда ты проявляешь сам еще инициативу и ты как-то изначально творческий человек, то все равно какой-то результат появляется.