Трахты-Барахты Светлана Хоркина в гостях у Романа Трахтенберга и Елены Батиновой

ТРАХТЕНБЕРГ: Рядом с нами сидит Светлана Хоркина, замечательная наша спортсменка, просто красавица, депутат Госдумы. Мы будем сейчас записывать ее биографию в прямом эфире. Мы выясним, как же она стала такой, какой она стала, что же толкнуло ее на этот скользкий спортивный путь тернистый. Светлана, где ты родилась, в каком городе?

ХОРКИНА: Я родилась 19 января 1979 года в городе Белгороде, чуть южнее Москвы.

ТРАХТЕНБЕРГ: За кольцом где-то.

ХОРКИНА: За кольцом, конечно. В сторону Симферопольского шоссе. Белгород – это таможня, конечный город России. Потом дальше идет Украина. Харьков там недалеко и так далее.

ТРАХТЕНБЕРГ: А Брянск еще есть. Там тоже украинская таможня.

ХОРКИНА: Я говорю о нашем южном направлении, я говорю – южнее Москвы.

ТРАХТЕНБЕРГ: И вот там ты родилась.

ХОРКИНА: Ребята, но я хочу заметить, 19 января – какой праздник?

БАТИНОВА: Крещение.

ХОРКИНА: 19 января – Крещение, такой великий праздник, были крещенские морозы, дикий мороз был – мне мама рассказывает. И так как это светлый праздник, плюс я еще родилась такая светленькая, меня назвали Светлана. Девочка родилась худенькая, 2800.

ТРАХТЕНБЕРГ: У тебя родилась еще девочка?

ХОРКИНА: Да нет! Дай бог! Слушай, сказал, наверное, напророчит. Ну, точно будет девочка вторая.

ТРАХТЕНБЕРГ: Худенькая девочка, 2800. Недоношенная, что ли, или что?

ХОРКИНА: Нет, доношенная.

ТРАХТЕНБЕРГ: А почему 2800? Такая маленькая?

ХОРКИНА: Ну ты посмотри на меня, я сейчас что, большая, что ли?

ТРАХТЕНБЕРГ: Стройная, да.

ХОРКИНА: Я стройная родилась уже. Уже тогда я была красавица.

ТРАХТЕНБЕРГ: И что-то предвещало в тебе будущую олимпийскую чемпионку?

ХОРКИНА: Да нет, конечно. Я росла-росла, бегала по двору с мальчишками, играла в пистолетики, в войнушку.

ТРАХТЕНБЕРГ: Как это, в пистолетики играть?

ХОРКИНА: Ну войнушка называется. С пистолетами прячешься по кустам, находят тебя, стреляют, типа умираешь. Сегодняшний пейнтбол.

ТРАХТЕНБЕРГ: А ты не хотела быть санитаркой какой-то?

ХОРКИНА: Нет.

ТРАХТЕНБЕРГ: Мальчишки стреляют, а ты санитарка.

ХОРКИНА: Да какое! Я, наоборот, кого-нибудь забацать.

ТРАХТЕНБЕРГ: Вот какая ты!

ХОРКИНА: В общем, бегала я, бегала, такая энергичная, худенькая, родители работают┘

ТРАХТЕНБЕРГ: Чем занимались твои родители?

ХОРКИНА: Моя мама на сегодняшний момент помогает мне в воспитании сына. Она ушла с работы.

ТРАХТЕНБЕРГ: Понятно, зачем уж ей работать. А тогда?

ХОРКИНА: А тогда она работала в детском саду старшей медсестрой. То есть у меня простая рабочая семья. И папа работает по сей день на предприятии, я даже не знаю, как это назвать.

ТРАХТЕНБЕРГ: Ликеро-водочный завод.

ХОРКИНА: Нет, если бы там работал, как бы жили? Там какие-то трубы, калибровщик.

ТРАХТЕНБЕРГ: И вот тебя воспитывали дома или в детский садик отдали?

ХОРКИНА: Конечно, моя мама работала в детском саду медсестрой. Естественно, чтобы я была хотя бы немножко под присмотром, я была в детском саду, где работала мама. Хороший, замечательный детский сад, прекрасная команда была, растила меня. Но девочка все равно, придя из садика, бегала до ночи во дворах. Где найти-то? Мама пока занимается┘

ТРАХТЕНБЕРГ: С мальчишками бегала по подворотням?

ХОРКИНА: Да, бегала, бегала. И одна знакомая моей мамы говорит: ╚Слушай, такая девчонка, бегает, такая энергичная. У меня, говорит, дочка пошла в секцию спортивной гимнастики. И занимается, и кушает хорошо╩. А у меня проблема была – еда. Сейчас, конечно, не скажешь. Рядом со мной лежит салат и несколько котлеток. Но тогда была проблема. Я ела исключительно только, знаете, противопожарные вот эти шкафы с рукавами пожарными? Знаете, такие ящики стоят? Вот я только там ела.

ТРАХТЕНБЕРГ: А почему там?

ХОРКИНА: А вот только там ела.

ТРАХТЕНБЕРГ: Из шланга?

ХОРКИНА: Нет, из руки вообще маминой подруги. Потому что я вообще ничего не могла есть, я не хотела. Меня трудно было накормить. Поэтому сказала подруга мамина: ╚Слушай, будет бегать, энергию тратить, будет лучше есть╩.

ТРАХТЕНБЕРГ: И спать спокойнее будет.

ХОРКИНА: И меня отвела мама. И спать спокойнее, да. Не будет дергаться. В конце концов мама меня отвела в секцию спортивной гимнастики, был набор девочек.

ТРАХТЕНБЕРГ: Такая дворовая или нет?

ХОРКИНА: Нет, нормальная секция спортивной гимнастики. Спортивная школа. Я была маленькая. Там набирали с 5 лет. Мне было 4 года, но меня взяли. Я там бегала, мне разрешалось все. В общем, меня взяли. И я бегала по залу, прыгала на батуте, это сетка такая натянутая. До одурения. Мне так нравилось. А потом уже, спустя некоторое время, я понимала, что помимо батута есть бревно, можно ходить по нему, болтая руками.

ТРАХТЕНБЕРГ: Можно же упасть с этого бревна, между прочим.

ХОРКИНА: Но я была смелой. Я говорю, что настолько смелости было, что я ничего не боялась.

БАТИНОВА: А вы помните, кто был первый тренер?

ХОРКИНА: Конечно, Тутушкина Елена Андреевна. Сегодня фамилия у нее Ткачева. И я занималась определенное время в ее группе, но потом она вслед за своим мужем должна была уехать. Нашу группу расформировывают.

ТРАХТЕНБЕРГ: Куда уехала?

ХОРКИНА: Ну, я не знаю. Но из Белгорода куда-то. И получилось так, что действительно надо было куда-то всем определяться, всей группе. И тренер, который довел меня до трех Олимпиад, до нескольких десятков чемпионатов мира, он смотрел детей. И его жена говорит: ╚Слушай, возьми вот эту девчоночку╩. А я была рослая. Выше всех.

ТРАХТЕНБЕРГ: Ты говорила, маленькая была.

ХОРКИНА: По годам. А я была рослая и худенькая. Но мне было уже тогда не 4 года, мне уже к 7-ми подходило.

ТРАХТЕНБЕРГ: Ох, старенькая уже была!

ХОРКИНА: Вот. Она говорит: ╚Возьми ее. Смотри, она такая трудолюбивая╩. А мне, правда, тренер скажет: ╚Делай столько раз╩, я и буду делать, пока не получится. То есть действительно любила трудиться. Но он, посмотрев на меня, сказал: ╚Куда же мне такая коломенская-то верста, дылда?╩ Она говорит: ╚Ну, она такая трудолюбивая╩. – ╚Нет, ну что я буду с ней делать?╩ Но тем не менее она как-то уломала его, и он меня взял. Я тренировалась, тренировалась, я его слушалась. Я его подкупила тем, что я слушала, очень так кропотливо все делала, что он мне говорил, трудилась.

ТРАХТЕНБЕРГ: Делала вид, что понимала, что он говорит.

ХОРКИНА: Естественно. Что не понимала, надо было спросить. Потому что думала – выгонят. Я знала, что меня не особенно там держат.

БАТИНОВА: Исполнительная.

ХОРКИНА: А потом случилась такая ситуация. Я в школе переходила на вторую смену учиться┘

ТРАХТЕНБЕРГ: Почему?

ХОРКИНА: Ну, блин! Я не знаю. Потому что. Ну, такая была судьба.

БАТИНОВА: Сказали детям: переходишь во вторую смену. И все.

ТРАХТЕНБЕРГ: Нас пугали всегда. Кто, говорили, плохо будет учиться, тот пойдет учиться во вторую смену.

ХОРКИНА: Ну вот. А проблема состоит в том, что у него после обеда была тренировка, за которую он получал деньги. То есть у него официальная тренировка после обеда. А как я могла ходить на тренировки, если я школу посещаю после обеда? У меня истерика дикая была. Потому что я уже любила гимнастику безумно. И когда я пришла к нему и рассказала, он говорит: ╚Ну, что же, надо принимать решение╩. И он действительно принял такое соломоновское решение. С одной со мной он занимался, представляете, сколько лет, и все идеи, все какие-то новшества, все-все-все он мне давал одной. Я утром приходила заниматься, он со мной занимался с одной. И потом я шла в школу. После школы √ а иногда сбегала, бывало, с уроков – опять неслась в зал доделать то, что, может, утром у меня не получилось.

БАТИНОВА: А он когда-нибудь хвалил?

ХОРКИНА: У него очень трудно было получить похвалу. Но если он сказал: ╚Хорошо сделала╩, все, ты можешь этим гордиться до пенсии. Потому что действительно он был таким очень мудрым, тонким.

ТРАХТЕНБЕРГ: А сколько лет ему тогда было?

ХОРКИНА: Я не могу вспомнить. Но он на 50 лет меня старше. Сегодня мне 29, ему 79. И он по сей день тренирует девчонок, потому что это его жизнь.

БАТИНОВА: Мы все время говорим: он, он. Как его зовут-то?

ХОРКИНА: Его зовут Пилкин Борис Васильевич. Я написала книгу, выпустила, ребята, на всякий случай.

ТРАХТЕНБЕРГ: А где? А принесла книжку, надо же подарить-то с автографом.

ХОРКИНА: В чемодане. Потому что я от вас еду в аэропорт.

ТРАХТЕНБЕРГ: Но потом хоть передашь?

ХОРКИНА: Хорошо.

ТРАХТЕНБЕРГ: Я стал очень сентиментальным к старости. И мне очень нравится, что у меня целая библиотека подписанных книг. Внукам буду читать.

ХОРКИНА: Хорошо. С удовольствием.