Трахты-Барахты Елена Драпеко в гостях у Романа Трахтенберга и Елены Батиновой

ТРАХТЕНБЕРГ: У нас в гостях замечательная актриса и депутат Елена Драпеко.

ДРАПЕКО: Здравствуйте.

ТРАХТЕНБЕРГ: Мы во втором часе нашего шоу, не побоюсь так назвать нашу передачу, всегда записываем в прямом эфире биографию людей, которые нам интересны. Нам всегда интересно узнать, как же человек дошел до того состояния, в котором находится сейчас, как он достиг этого всего. Причем интересует самый начальный период, до того момента, когда он уже стал известен. Детство, отрочество, юность.

ДРАПЕКО: Ой, это было так давно. Я не знаю, вспомню ли я все.

ТРАХТЕНБЕРГ: Вы родились, Елена, где?

ДРАПЕКО: Самое начало было в городе Уральске. Я прожила там ровно два месяца. А потом меня завернули в кулечек и повезли в Башкирию к бабушке. Уральск – это теперь Казахстан. А тогда была Западно-Казахстанская область на берегу реки Урал. И мама всегда говорила, что я родилась там, где утонул Чапаев.

ТРАХТЕНБЕРГ: Он там?

ДРАПЕКО: Ну, в Урале он утонул-то! Я фильм помню, он плыл-плыл и не выплыл. Должна сказать, что я была недавно на родине Чапаева, там совершенно замечательный музей, домик такой хорошенький, экскурсии водят. И очень его там любят.

ТРАХТЕНБЕРГ: У меня с вами как-то расходятся кардинальным образом впечатления об этом музее. Потому что я там тоже был, и не так давно. Не увидел ни одного экспоната, ни одного артефакта, только перепечатки из газет какие-то. О чем я и не преминул им сказать. За это они меня обкакали во всех своих газетах. Хотя я посидел на тачанке на этой, из пулемета пострелял. Но это тоже, кстати, новодел какой-то. Ну ладно. Вот вы хороший человек, вам все нравится. А я от слова ╚кретин╩ и все критикую.

БАТИНОВА: А в Башкирии где вы жили, в каком городе?

ДРАПЕКО: А в Башкирии в городе Уфе, на улице Достоевского, стоял маленький домик моей бабушки в три окошка и с насыпным, как это называется, вот вокруг когда землю насыпают? Завалинкой. Вот там до трех лет я жила с бабушкой и дедушкой, потому что папа служил в Германии, а мы с мамой жили там. А потом папа получил направление в Ленинградский военный округ.

БАТИНОВА: То есть папа был военным?

ДРАПЕКО: Папа у меня был военный, офицер, он окончил Высшую академию имени Ленина, военно-политическую академию, комиссаром был.

ТРАХТЕНБЕРГ: Это уже не ниже полковника. Генералом был?

ДРАПЕКО: Нет. Тогда это еще не было так. Он получил майора. И был направлен в Германию, а потом оттуда уже подполковником приехал в Ленинградский военный округ. И мы жили в совершенно сказочном месте. Это город Павловск, где Павловский дворец, где павловские парки. Я выросла там, в этих прекрасных кущах.

ТРАХТЕНБЕРГ: Там и впитали в себя искусство и культуру?

ДРАПЕКО: Да. И впитала. Там я тоже немножко прожила.

ТРАХТЕНБЕРГ: А мама чем занималась?

ДРАПЕКО: А мама у меня была учительницей истории и литературы. А мама рассказывала мне про русских царей, про то, какая была у нас история, какие были у нас великие герои. И рассказывала так интересно, что мне потом даже учебники не приходилось читать.

ТРАХТЕНБЕРГ: То есть все с детства помнили?

ДРАПЕКО: Да, такие байки про русскую историю в совершенно доступном виде в раннем детстве очень хорошо усваиваются.

ТРАХТЕНБЕРГ: До трех лет вы жили в Башкирии. Помимо того, что там хороший мед, чего там еще было хорошего? Помните?

ДРАПЕКО: Ну, там очень хороший климат. Мама всегда говорила, что там пахнут травы. Она говорит: ╚Вот здесь, на севере – в Ленинграде – травы не пахнут. А у нас в лесах пахнут травы╩. Там же совершенно замечательные березовые рощи, река Белая. Бурная, красивая, через нее мост большой, через эту реку. И вообще городок был очень славный, очень культурный. Там был театр оперы и балета, в Уфе, и первое мое культурное потрясение – это я смотрела там какой-то балет, на сцене этого театра оперы и балета. Я не знаю, что это было. Сейчас мне уже сложно сказать. Но помню, что это было безумно красиво, переливалось.

БАТИНОВА: А вы ходили там в детский сад или мама воспитывала?

ДРАПЕКО: Меня бабушка воспитывала. Бабушка, дедушка дома были. Так что, в общем, такая домашняя.

ТРАХТЕНБЕРГ: А потом, когда вы переехали из Башкирии, куда поехали? В Ленинград, да?

ДРАПЕКО: Да. Вот в городе Павловске, там я пошла в первый класс школы. Недавно я навестила свою школу.

ТРАХТЕНБЕРГ: А там бабушки с дедушкой уже не было?

ДРАПЕКО: Там уже не было бабушки и дедушки.

ТРАХТЕНБЕРГ: И там чего? Детский садик или нет?

ДРАПЕКО: Да, там детский садик.

ТРАХТЕНБЕРГ: Обыкновенный? Без какого-то уклона?

ТРАХТЕНБЕРГ: Обыкновенный детский садик. Нормальный. В общем, мне там не понравилось. Я недолго туда ходила. А потом, слава богу, наступил самый интересный момент, когда меня отдали в школу.

БАТИНОВА: А вы были до школы каким ребенком? Послушным?

ДРАПЕКО: Вы знаете, я была очень живая девочка. Я была послушная такая, меня можно было уговорить. Но у меня все время всякие бредовые идеи в голове были, безумные.

ТРАХТЕНБЕРГ: Например?

ДРАПЕКО: Я, например, любила путешествовать. Я могла взять и куда-нибудь упутешествовать от дома подальше. Потом меня долго искали, возвращали. А мне было интересно: а что там?

ТРАХТЕНБЕРГ: И без родителей, чтобы посмотреть. Чтобы за руку не держали.

ДРАПЕКО: Да, да, увлекалась. Вот, говорят, там есть то-то. И вот я топаю туда смотреть. Потом я хочу сказать, что я же послевоенный ребенок. Поэтому у нас очень много было оружия. Город-то был в оккупации, там все взрывалось бесконечно. Поэтому родители очень за нас боялись. А летом нас вывозили в лагеря военные, на Карельский перешеек. Я помню озеро Красавец, совершенно необыкновенное. Рыба, грибы, ягоды. В общем, совершенно счастливое такое, лесное детство у меня было.

ТРАХТЕНБЕРГ: И вот школа. Совершенно обыкновенная. И вот первый раз в первый класс. Как, боялись этого, нет?

ДРАПЕКО: Нет. Я уже умела читать, писать и считать.

ТРАХТЕНБЕРГ: И про царей уже знали.

ДРАПЕКО: И про царей я уже знала, поэтому мне было тоскливо сначала, потому что все крючочки писали. А я – левша, должна вам сказать. Причем не переучивали сначала-то меня. Я левой рукой все писала быстренько в тетрадке, а потом √ цап! – ручку в правую руку и делаю вид, что я пишу правой. Потом мне стали левую руку привязывать к животу для того, чтобы у меня развивалась правая рука.

БАТИНОВА: Ужас!

ТРАХТЕНБЕРГ: Обыкновенный фашизм.

ДРАПЕКО: Ничего подобного! У меня на этот счет есть своя теория. Потом меня отдали играть на пианино для того, чтобы у меня развивалась правая рука. Но в результате я стала двурукая. И сейчас я умею писать двумя руками. И если бы я была маляром, я, наверное, выполняла по три нормы. Потому что когда у меня устает правая рука, я перекладываю просто в левую и продолжаю с этой же скоростью левой.

БАТИНОВА: Сейчас вы тоже можете писать и левой и правой?

ДРАПЕКО: Да. Но левой у меня получается хуже, потому что не так красиво. Но могу. Рисую левой и правой.

ТРАХТЕНБЕРГ: А ногами не пробовали?

ДРАПЕКО: Не пробовала.

ТРАХТЕНБЕРГ: Попробуйте, Елена. Тогда можно в четыре.

ДРАПЕКО: А есть международный праздник двуруких людей. Я об этом узнала, только вот забыла, когда он.

БАТИНОВА: Это значит, что вам развили в результате оба полушария.

ДРАПЕКО: Да. Мне в результате развили оба полушария. И я думаю, может быть, я такая сообразительная в силу того, что меня в детстве так жестко тренировали, обе половины мозга.

ТРАХТЕНБЕРГ: А может, если бы не пытались переучить, за это время вы чего-то другое придумали? Достигли бы, может быть, левой рукой чего-нибудь?

ДРАПЕКО: Может быть. Не знаю. Но, как известно, история не знает сослагательного наклонения.

ТРАХТЕНБЕРГ: Да. И так у вас все хорошо получилось, безусловно. И на фортепьяно. Вот интересно, меня затронула эта тема. Вас отдали играть на фортепьяно.

ДРАПЕКО: Сначала на фортепьяно. Мало того, мои родители, когда мы переехали в город Пушкин уже, в Царское Село, тоже хотели меня отдать в музыкальную школу, а там не было мест на фортепьяно. И меня заставили учиться играть на скрипке. И я, значит, сжав зубы, – посмотрите на мои руки, у меня толстые пальцы, крестьянская рука накрывает весь гриф скрипки, – вцепившись в скрипку, пилила нервы моим соседям. Я должна поблагодарить мою любимую соседку Анну Федоровну Кашуба, которая выдерживала часами вот это пиление. Стены тонкие, дом новый. Представляете? Она завязывала голову полотенцем, она уходила гулять на несколько часов, бедная женщина. Но не ругалась, а терпела. Потому что Ленка будет артисткой.

БАТИНОВА: Правда?

ДРАПЕКО: Да. Вот решила, что буду.

ТРАХТЕНБЕРГ: Это был анекдот на эту тему хороший. ╚Если вы не прекратите пилить на скрипке, я буду вынужден вызвать психиатрическую помощь, так как я сойду с ума╩. – ╚Вызывайте. Я уже три часа как не играю╩. Жуткая вещь. Я просто тоже на скрипке играл.

ДРАПЕКО: Вы понимаете, что это такое.

ТРАХТЕНБЕРГ: Хуже скрипки может быть только труба, наверное.

ДРАПЕКО: Лучше скрипки не бывает ничего на свете.

ТРАХТЕНБЕРГ: Когда научишься.

ДРАПЕКО: Когда скрипка звучит, я млею. Я до сих пор обожаю скрипичные концерты, хожу и слушаю. Обожаю скрипку. Но я получила диплом об окончании школы музыкальной, дала маме диплом, дала маме скрипку и сказала: ╚Больше чтобы я ее никогда не видела╩. И никогда потом я не брала скрипку в руки. Именно потому, что я извлекала из нее, конечно, на мой взгляд, чудовищные звуки. Скрипка требует всей жизни. Чтобы служить скрипке, нужно положить жизнь. А я мечтала быть артисткой.

БАТИНОВА: А кем вы себя представляли?

ТРАХТЕНБЕРГ: Сразу хотели быть актрисой?

ДРАПЕКО: Я никогда живого театра не видела. Мы же жили в пригороде, и в большой театр меня не возили. А вот кино у нас было. На сцене нашего офицерского клуба, кинотеатр у нас был замечательный. И там я видела и трофейные фильмы, много шло. Красивые женщины в красивых платьях, переливающиеся, поющие. Я мамины туфельки цап-царап, на восемь размеров больше, занавесочку, накидочку с кровати кружевную, тогда у нас кружевные были накидки, и к трюмо.