Трахты-Барахты Лариса Рубальская в гостях у Романа Трахтенберга

ТРАХТЕНБЕРГ: Добрый вечер. У меня в гостях Лариса Алексеевна Рубальская, замечательная поэтесса. Правильно?

РУБАЛЬСКАЯ: Нет, я себя называю автором.

ТРАХТЕНБЕРГ: Автор поэтических каких-то творений или как?

РУБАЛЬСКАЯ: Автор песенных стихов. Хорошее название.

ТРАХТЕНБЕРГ: Ну, красиво так, мудрено.

РУБАЛЬСКАЯ: Нет, ну это лучше, чем поэтесса. Это не про меня.

ТРАХТЕНБЕРГ: Ну, знаете, хуже поэтессы может быть клоунесса, например.

РУБАЛЬСКАЯ: А клоунесса мне больше нравится, чем поэтесса.

ТРАХТЕНБЕРГ: Сколько людей, столько и мнений.

РУБАЛЬСКАЯ: Роман, если вы меня все время будете называть Лариса Алексеевна, отчество у нас будет съедать эфирное время. Поэтому можно по имени?

ТРАХТЕНБЕРГ: Да мне как угодно, хоть Лора.

РУБАЛЬСКАЯ: Я Лариса.

ТРАХТЕНБЕРГ: Хорошо. Я все называл Винокура Владимир Натанович, пока он мне кулак под нос не сунул┘

РУБАЛЬСКАЯ: А я ведь вам культурно сказала┘

ТРАХТЕНБЕРГ: А он сказал: ты, сволочь, еще раз меня Натанычем назовешь┘ Я говорю: как это Володя? Неудобно, со столпами общаемся.

РУБАЛЬСКАЯ: Да, одна очень умная артистка, такая не очень молодая, сказала, что мы священные коровы.

ТРАХТЕНБЕРГ: Почему?

РУБАЛЬСКАЯ: Вы столпами называете, а мы священные коровы. Вроде как уже и тронуть нельзя, по имени-отчеству надо и на ╚вы╩. Ну, на ╚вы╩-то да┘

ТРАХТЕНБЕРГ: Ну хорошо, Лариса так Лариса. Итак, где вы родились-то все-таки, в каком городе?

РУБАЛЬСКАЯ: Я родилась в Москве, это моя национальность – москвичка.

ТРАХТЕНБЕРГ: Москвичка. То есть вы и родились, и гордитесь этим, да?

РУБАЛЬСКАЯ: Горжусь, люблю и себя чувствую хорошо только здесь.

ТРАХТЕНБЕРГ: Вот сразу такой вопрос. Вам не кажется, что Москва как-то меняется по интеллектуальной составляющей, люди становятся немножко другие?

РУБАЛЬСКАЯ: Она, может быть, и меняется в последнее время, но я стала очень мало меняться. Я живу в мире, который уже меня давно окружает, люди одни и те же, поэтому я таких перемен не чувствую. А то, что я вижу глазами перемены, мне очень нравится. А в остальном у меня как было, так и есть.

ТРАХТЕНБЕРГ: Нет, просто я перебрался в Москву из Петербурга пять лет назад. И Петербург был такой какой-то интеллектуальной столицей, и то, что здесь происходило в Москве, меня лично ужаснуло. То есть когда я, например, иду по Тверской, идет бабушка с клюкой, такая старенькая-старенькая, сто процентов москвичка, ну не перебираются в таком возрасте в другие города. Я говорю: извините, а вы не подскажете, как мне добраться до Чистых Прудов? Бабушка мне такую тираду выдала, что даже у меня, видавшего виды матершинника и похабника, уши завернулись в трубочку┘

РУБАЛЬСКАЯ: Ну, это такая странная, такая эксклюзивная бабушка вам попалась.

ТРАХТЕНБЕРГ: Но в Петербурге таких не было. Потому что в Петербурге обычно, если ты спрашиваешь, как куда пройти, и он не знает, он говорит: постойте здесь, сейчас я вам помогу.

РУБАЛЬСКАЯ: Ну, конечно. Вы просто любите свой город и правильно делаете. Я тут недавно была в Петербурге и хотела выйти из подземного перехода в сторону ╚Европейской╩. Чего-то я так покрутилась около театральной кассы и забыла, мне направо или налево. Я стала спрашивать, и мне тоже человек не ответил, причем был недоволен вопросом.

ТРАХТЕНБЕРГ: Все изменилось, Лариса. Я приезжаю частенько в Петербург и вижу, что люди стали совершенно другими, то есть им уже перестало быть стыдно быть необразованными, то есть это стало нормой вещей. А раньше было стыдно. Раньше человек, когда мы разговаривали и кто-то чего-то не знал, он говорил: как-то я не знаю, мне нужно срочно пойти прочитать эту книжку┘

РУБАЛЬСКАЯ: А сейчас перестало быть стыдно?

ТРАХТЕНБЕРГ: А сейчас перестало.

РУБАЛЬСКАЯ: А, это ужасно.

ТРАХТЕНБЕРГ: Да, конечно. Перестало быть стыдно. Сейчас интересуют людей только деньги. Если у тебя много денег, значит, ты уважаемый человек. А если ты дурак, вот как пень┘ И в Питере такая вещь происходит, и если раньше останавливал машину и говорил: на Фонтанку (или любой адрес называл), все знали, ни в одной машине не было карты, неприлично было иметь карту в машине, все и так свой город родной любили. А сейчас спрашивают: ╚Дарогу покажишь?..╩ И я чувствую влияние тлетворное Москвы.

РУБАЛЬСКАЯ: Ну, конечно, такой синдром есть. Но ничего страшного.

ТРАХТЕНБЕРГ: Мы переживем это, да? Лично наше окружение нам приятно.

РУБАЛЬСКАЯ: И наша жизнь не зависит от того, кто с каким акцентом спросит, как проехать.

ТРАХТЕНБЕРГ: Ну, я не про акцент говорю┘

РУБАЛЬСКАЯ: Ну и вообще не зависит.

ТРАХТЕНБЕРГ: Итак, Лариса, вот вы родились в Москве. А чем занимались ваши родители?

РУБАЛЬСКАЯ: Отец мой родился на Украине, у него прошло там детство, юность и война его застала. Потом он в Москве был, учился в академии Жуковского, по национальному признаку был оттуда изгнан. И потом всю свою жизнь он работал в школе, преподавал такие предметы, как военное дело, труд. Ну, в общем, у него не было никакой такой послевоенной специальности в руках. Мама тоже, ее юность застала война, она москвичка. И тоже у нее не было такой специальности, она тоже работала там, где можно было работать, чтобы наша семья могла пить, есть и нормально жить. Поэтому кто мои родители были? Только обозначение их то, что они были очень хорошие люди.

ТРАХТЕНБЕРГ: А вот когда вы родились, они работали, и, естественно, воспитывать вас дома, наверное, не могли. Вы в детский садик ходили?

РУБАЛЬСКАЯ: Нет, у меня была бабушка, мамина мама, она в свое время училась в каких-то гимназиях, была очень образованной. И меня, и моего брата воспитывали бабушка, двор и Дом пионеров.

ТРАХТЕНБЕРГ: А брат старший, младший?

РУБАЛЬСКАЯ: Младший. Его уже нет, к сожалению.

ТРАХТЕНБЕРГ: На сколько лет младше был?

РУБАЛЬСКАЯ: На четыре года.

ТРАХТЕНБЕРГ: Вы дрались с ним, нет?

РУБАЛЬСКАЯ: Нет, это мой был самый любимый человек.

ТРАХТЕНБЕРГ: И что, с любимым человеком драться нельзя, что ли?

РУБАЛЬСКАЯ: Я вообще не драчливая, я вообще ни с кем не дерусь.

ТРАХТЕНБЕРГ: А он, может, с вами дрался?

РУБАЛЬСКАЯ: Нет, не было повода. Я была ему готова все отдать, все сделать, что он захочет.

ТРАХТЕНБЕРГ: А вот до вас тут приходила Илзе Лиепа, так она со своим братом дралась до крови.

РУБАЛЬСКАЯ: Я – нет.

ТРАХТЕНБЕРГ: Мне просто интересно. Мне мама тоже рассказывала, что живут два брата в соседнем дворе, которые никогда не дерутся. Я думал, что это вымысел, но сейчас я общаюсь с людьми и понимаю, что все-таки такое встречается. Редко, но бывает.