Трахты-Барахты Сергей Андрияка в гостях у Романа Трахтенберга и Елены Батиновой

ТРАХТЕНБЕРГ: К нам уже пришел в студию гость – художник Сергей Андрияка.

БАТИНОВА: Член Российской Академии художеств, руководитель школы акварели Сергей Николаевич Андрияка входит в двадцатку художников мира.

ТРАХТЕНБЕРГ: Не просто в двадцатку художников – лучших художников.

БАТИНОВА: А вообще Андрияка – чья это фамилия?

АНДРИЯКА: Вообще это греческое происхождение фамилии.

ТРАХТЕНБЕРГ: Тогда должно быть – Андрияки.

АНДРИЯКА: Но в греческом нет буквы ╚я╩. И, оказывается, по отцу дед – грек. И была фамилия до последней Отечественной войны – Андриака. А ╚я╩ появилась тогда, когда он ушел добровольцем на фронт, но и, собственно, он тоже художник, и как-то он работал в газетах и на украинском языке были газеты, поэтому там им было проще трансформировать в ╚я╩. И появилось это ╚я╩.

БАТИНОВА: Да, русский язык вообще он беспощадный к таким вещам.

АНДРИЯКА: А я случайно совершенно, подруга жены приехала из Турции, там греческая провинция, и она говорит: ╚Вы знаете, где я была? Это провинция Андриака╩.

ТРАХТЕНБЕРГ: Может, это ваша?

АНДРИЯКА: Может быть. Вполне возможно, что какая-то связь есть. Даже не вполне возможно, а наверняка какая-то связь есть. Но она не такая частая, достаточно редкая. И она для доказательства, для памяти: ╚Вот, пожалуйста, отель╩, и написано ╚Андриака╩.

БАТИНОВА: Правда? Слушайте, сейчас слухи поползут, что вы отель открыли.

АНДРИЯКА: Но это сейчас территория турецкая, но на самом деле это была греческая.

ТРАХТЕНБЕРГ: А мы чего открывать-то отель? Нарисуем дом и будем жить. Художник. Так, Сергей, давайте начнем с самого начала. Вы родились в Москве?

АНДРИЯКА: В Москве. Мама у меня преподаватель иностранного языка, немецкого. Но у нее так получилось, что она работала – это высшие курсы работников ╚Интуриста╩. И там она была завкафедрой, писала как раз учебные пособия для того, чтобы обучать оптимально, быстро, эффективно, чтобы люди говорили без отрыва от их основной работы.

ТРАХТЕНБЕРГ: То есть школьные учебники не она писала?

АНДРИЯКА: Наоборот. Это как раз было именно эффективное обучение, которое было построено на том, чтобы человек через год, взрослый человек, может быть даже в достаточном возрасте, мог говорить и общаться. Отец – художник. Но он так по возрасту его уже, к сожалению, нет в живых, потому что он 905-го года рождения. Мы 100-летие его отмечали недавно, в 2005 году. Он заслуженный художник России, учился в Санкт-Петербурге, тогда в Ленинграде, это конец 20-х – 30-е годы, попал в период пролиткульта, попал в такой период очень сложный, тяжелый. Потом этот период оборвался в 32-ом году, он доучивался уже в другой период. Работал. После этого в качестве реставратора в Троице-Сергиевой Лавре, потом в 39-ом году пришел в школу юных дарований, которая сейчас является художественным лицеем, на Крымской, вот там. А вообще-то эта школа была, когда я в ней учился, она была в Лаврушинском переулке, напротив Третьяковской галереи. И вот проработал он до 77-го года в этой школе. Естественно, ушел добровольцем на фронт, в период войны.

ТРАХТЕНБЕРГ: Понятно, художник, реставратор. И вы родились в такой интеллигентной семье. Мама владеет немецким языком, учит даже.

АНДРИЯКА: Более того, она со мной в детстве разговаривала на иностранном языке, это было очень здорово. На немецком. Это было прекрасно. Потому что в 5 лет мне как-то было, по крайней мере, на бытовые темы, которые мне были близки, и эта тема и звучала в основном, вот вся эта лексика, мне было все равно, что на русском, что на немецком.

ТРАХТЕНБЕРГ: А сейчас?

АНДРИЯКА: Безусловно, язык забывается, практики когда нет. Конечно.

ТРАХТЕНБЕРГ: Но мы можем по-немецки говорить, если вам удобно.

АНДРИЯКА: Разговорный, конечно, язык, он сохраняется, он существует. Конструкции все.

ТРАХТЕНБЕРГ: А вас воспитывали дома или отдали в детский садик?

АНДРИЯКА: Я был и в детском садике, хотя я его ненавидел вообще ужасно, потому что как только я шел в детский садик, буквально наверное половина на половину. Половину времени я в детском саду, потом я болел, опять находился дома. Вот.

ТРАХТЕНБЕРГ: А детский садик был обыкновенный?

АНДРИЯКА: Обыкновенный, во дворе. Причем, я родился – это Новопесчаная улица. Там сталинские дома такие стоят.

ТРАХТЕНБЕРГ: А где это √ Новопесчаная?

АНДРИЯКА: Это кинотеатр ╚Ленинград╩.

БАТИНОВА: "Сокол", да?

АНДРИЯКА: "Сокол", "Сокол", да. И единственная, совершенно неосознанная тяга к изобразительному искусству – это лепка, наверное, первый учитель была мама. Потому что отца я практически не видел. Он уходил, когда я еще спал, а приходил, когда я уже спал. Вот была такая ситуация. А маме надо было меня чем-то занять. И она мне давала какие-то ситуации игровые, которыми я уже сам себя развлекал.

ТРАХТЕНБЕРГ: Из пластилина?

АНДРИЯКА: Из пластилина. Из пластилина я лепил какую-то семью медведей, они должны были переезжать куда-то на дачу. Но что нужно было для этого? Она говорит: ╚Ну, что нужно для этого?╩ Значит, я начинал лепить все то, что нужно было для этого.

ТРАХТЕНБЕРГ: Хитрая какая мама.

АНДРИЯКА: Да. И я был приучен играть и развлекать сам себя.

БАТИНОВА: А вы один ребенок в семье?

АНДРИЯКА: Я один. Но у отца еще был сын. Но я, к сожалению, своего брата узнал после отцовой смерти. К сожалению. У нас большой очень разрыв. Возрастной разрыв. Он пенсионер уже, ему больше 70-ти. Почему-то скрывал он. Он не хотел, чтобы я знал, что у меня есть брат. Вот это, мне кажется, очень напрасно.

ТРАХТЕНБЕРГ: А законный был?

АНДРИЯКА: Да. От первого брака. Вот такая вот была ситуация.

ТРАХТЕНБЕРГ: А мама знала?

АНДРИЯКА: Мама знала, все знали. Но я ничего не знал.

ТРАХТЕНБЕРГ: Потому что молодой еще, не время еще.