Трахты-Барахты Левон Оганезов в гостях у Романа Трахтенберга и Лены Батиновой

ТРАХТЕНБЕРГ: У нас в гостях Левон Оганезов. Здравствуйте, Левон.

ОГАНЕЗОВ: Здравствуйте. Добрый вечер, если можно так выразиться. Например, где говорят по-испански, если пять минут 7-го ты скажешь ╚добрый день╩, посмотрят как на сумасшедшего. День у них начинается в 12, а кончается в 6.

ТРАХТЕНБЕРГ: Так вы испанец, Левон. Кто бы мог подумать?

ОГАНЕЗОВ: Я говорю, что мы по-разному относимся.

ТРАХТЕНБЕРГ: Левон, что-то вас давно не было видно на экране. Почему?

ОГАНЕЗОВ: Вот эта программа, в которой я сижу за роялем, ╚Жизнь прекрасна╩, она идет теперь на другом канале в другое время. Вы знаете, Рома, я уже думаю, что уже даже дети, которые меня узнают на улице, они меня уже не забудут. Я уже стал китом таким. Мне не обязательно светиться – надоедать только. Вот, например, Зельдина долго не показывают, но все равно его узнаешь, хотя ему 96. Тут еще более старый Ефимов, которому исполнилось 108 лет┘

ТРАХТЕНБЕРГ: Уже нет его, к сожалению.

ОГАНЕЗОВ: Как нету?

ТРАХТЕНБЕРГ: Вчера умер.

ОГАНЕЗОВ: Не может быть!

ТРАХТЕНБЕРГ: 28-го сентября у нас с ним в один день – день рождения, 26-го числа у него взяли последнее интервью, а 30-го он умер.

ОГАНЕЗОВ: Слушай, он хорошо пожил. Он три месяца назад встретил Арканова и говорит: ╚Аркаша, приходи, у меня будет 108 лет. Приходи, если доживешь┘╩

ТРАХТЕНБЕРГ: Вот хотелось бы и мне так шутить в 108 лет!

ОГАНЕЗОВ: А знаешь, у евреев считается 120 – нормальный возраст, потому что Моисей в 80 лет стал водить евреев по Синайской пустыне 40 лет. Он их привел в Израиль и помер. И считается нормальный возраст 120 лет. А один говорит: А я хочу прожить 119. – Почему? – Чтобы сказали: безвременно ушел.

ТРАХТЕНБЕРГ: Моисей-то 40 лет водил и спрашивал: так кто все-таки украл у меня 12 шекелей? Ну, так, Левон, вы сейчас чем-то еще занимаетесь? Я всем рассказываю, у меня есть знакомые музыканты, целая куча просто, я рассказываю им историю. Как-то в ресторане в каком-то что-то праздновали, не помню, мы накидались очень так. И говорят: Рома, спой чего-нибудь. Я говорю: сделаем сейчас, почему бы и нет? Подхожу к музыкантам и говорю: сыграй, например: ╚Когда простым и нежным взором┘╩ Они говорят: ага, Роман, вот вы поете в ╚ре╩, а давайте мы вам сыграем в ╚до╩. Я говорю: почему? – Нам в ╚ре╩ неудобно. Это кабацкие музыканты, которые там играют. А знакомые говорят: не может быть, расскажи нам на бис эту историю.

ОГАНЕЗОВ: А знаете, почему неудобно? Потому что у них забивка.

ТРАХТЕНБЕРГ: Нет, там живые музыканты, у них две гитары, клавиши, барабан, то есть там забивка-то забивкой, но это настоящие такие музыканты. И как-то один раз на передаче ╚Жизнь прекрасна╩ мне сказали: надо обязательно прорепетировать. Я говорю: да чего прорепетировать, мы все старые профессионалы, так споем. Нет, говорят, надо приехать. Мы очень быстро, правда, отрепетировали с Левоном и с его музыкантами песню. Левон сказал: вот здесь только, Рома, надо остановиться┘ Я говорю: да-да, мы профессионалы, мы не забудем. На сцену вышли, и дальше как обычно. Левон только криво усмехнулся. Я спел, как и на репетиции, то есть я ничего не запоминаю, потому что я тупой. Но профессионала нельзя никак испугать, он всегда найдет выход из создавшейся ситуации и сделает вид, что так и должно быть.

ОГАНЕЗОВ: Более того, бывает, что певец взял дыхание, и у него где-то кончается. Короче говоря, он пропускает одну четверть и начинает новую фразу. По нотам я играю или без нот, я обязан сделать так, чтобы никто не заметил, что я пропустил эту четверть.

БАТИНОВА: Это как, с опытом приходит или этому нужно учиться?

ОГАНЕЗОВ: В смысле?

БАТИНОВА: Что касается музыкантов и что касается певцов, это опыт?

ТРАХТЕНБЕРГ: Это должно быть чувство.

ОГАНЕЗОВ: Знаешь что, вот те, кто не имеет опыта, они тоже хорошие музыканты, но у них нет главного. Главное – охватить форму. Например, ученик 5-го класса школы тоже может сыграть сонату Бетховена формально. Но для того, чтобы сыграть развитие, нужно охватить форму. Некоторые дети обладают этим природным качеством, некоторые воспитывают в себе, это не имеет значения, все равно приходит рано или поздно. Но когда ты аккомпанируешь, ты должен держать в голове форму, вот и все.

ТРАХТЕНБЕРГ: Понимаешь, аккомпаниатор – это чувство, это призвание, то есть человек, который умеет жить в коллективе, и понимает, что есть певец, и он с ним единый организм. И он не может играть сам, по-своему.

ОГАНЕЗОВ: Самое смешное, что я не имею права тянуть на себя одеяло, но своего кусочка одеяла я тоже не отпущу, прикроюсь полностью.

ТРАХТЕНБЕРГ: Итак, Левон, переходим к вашей биографии замечательной. Во-первых, где вы родились, в каком городе?

ОГАНЕЗОВ: Родился в городе Москве.

ТРАХТЕНБЕРГ: Странно для испанского парня.

ОГАНЕЗОВ: В Перово.

ТРАХТЕНБЕРГ: А, Перу практически.

ОГАНЕЗОВ: Как сказал один юморист, ╚мы ребята из Перово, и живется нам┘ отлично!╩

ТРАХТЕНБЕРГ: И вот еще: ╚без бемолей и диезов вам сыграет Оганезов╩.

ОГАНЕЗОВ: Это придумал Арканов в свое время на мой юбилей, Аркадий Михайлович.

ТРАХТЕНБЕРГ: Итак, вы родились в Перово, и там вам жилось хорошо, как мы выяснили.

ОГАНЕЗОВ: Жилось хорошо. Знаешь, момент рождения я не помню, потому что он наступил на два месяца раньше, чем я предполагал. Чувство юмора у меня возникло буквально с первого дня, как меня привезли домой.

ТРАХТЕНБЕРГ: Куда мы едем? В Перово?

ОГАНЕЗОВ: Меня относили два месяца в Грауэрмана, там отлежали под колпаком. И мама с гордостью дает папе из машины. Снег, я родился 25 декабря, прибавь два месяца. Снег глубочайший, еле-еле машина проехала, но папа с цветами. Принял сверток со мной из рук мамы. Видимо, давно у него не было маленьких детей, и из этого свертка я выпал в снег. И они радостно пришли в дом, положили одеяло на сундук, он помог маме раздеться (представь, это я тебе по времени говорю). Потом раскрывают одеяло, мама говорит: вай бэ, где ребенок? Не сразу сообразили, думали, что, может быть, таксист увез. В общем, минут пять, точно, я лежал в снегу и совсем не замерз, настроение было замечательное, я улыбался.

ТРАХТЕНБЕРГ: С тех пор и поседели, мне кажется.

ОГАНЕЗОВ: С тех пор я понял, что ни на кого надеяться нельзя, только на себя.