Трахты-Барахты Лев Лещенко о жизни в военные годы, о своей семье

ТРАХТЕНБЕРГ: У нас в гостях Лев Валерьянович Лещенко. Здравствуйте, Лев Валерьянович.

ЛЕЩЕНКО: Здравствуйте, здравствуйте. Рад снова очутиться на самой популярной в мире радиостанции "Маяк". Ну, я-то знаю ее, я-то вообще здесь провел не один час и не один день, понимаете? Все начиналось практически у меня с "Маяка". Так что я очень рад снова побывать.

ТРАХТЕНБЕРГ: А мы с Батиновой только часы сверяли по "Маяку". Итак, пишем биографию. Начнем с самого начала. Родились вы в Москве?

ЛЕЩЕНКО: В Москве, в Москве.

ТРАХТЕНБЕРГ: Родители ваши чем занимались?

ЛЕЩЕНКО: Папа служил у меня в органах госбезопасности, тогда это называлось НКВД. Мама была бухгалтером. Папа тоже в прошлом бухгалтер. И когда он приехал в 29-м году в Москву с Украины, он как раз поступил на витаминный завод, где был бухгалтером. Это в Сокольниках было все. И вот время войны, когда немец стоял под Москвой, я сподобился появиться на свет. Причем, родильные дома были закрыты, принимала меня соседка-бабушка. Тут же позвонили отцу, который курсировал с фронта в органы свои и прочее, ну они чего-то там ловили, каких-то шпионов. Мне рассказывали (я, конечно, не помню этого), рассказывали, что батя привез четвертинку и буханку хлеба. Они ее разбавили, меня протерли как следует спиртом, а остальное выпили-закусили за мое удачное рождение. И вот так зимой 42-го года, это самое-самое вообще такое сложное было для Москвы и для нашего Отечества время, потому что немец стоял под Москвой.

ТРАХТЕНБЕРГ: А с хлебом что сделали? Вот четвертинкой протерли, а хлеб съели?

ЛЕЩЕНКО: Хлеб они съели, конечно, разделили. Но, во всяком случае, батя паек получал, поэтому так не очень голодно было. Москва же была эвакуирована вся: кто в Самару, кто в Сибирь уехал. И вот остались только те, кто не мог уехать. И, в общем, так я и остался в Москве, и всю войну я был защитником Отечества, за что и получил медаль "За оборону Москвы", когда-то лет 50 назад уже.

БАТИНОВА: И там же вы и жили в Сокольниках потом?

ЛЕЩЕНКО: Нет. Дело в том, что когда я родился, потом мы переехали поближе к отцу. Почему? Потому что отец не мог все время мотаться из Богородского. Это сейчас Богородское рядом, а тогда вообще... Трамваи не ходили или ходили очень редко, и поэтому надо было какими-то попутными средствами добираться до Сокольников из Богородского, хотя это одно направление. Ну и я переехал уже в полк к отцу. Там были такие двухэтажные домики деревянные, типа бараков, где жили все военнослужащие этого полка НКВД. И я в этой комнатке 15-метровой жил с мамой и с отцом, и со своей старшей сестренкой.

ТРАХТЕНБЕРГ: На сколько она старше была?

ЛЕЩЕНКО: Она была на три года старше. Она уже кое-что помнила, конечно. Но случилось так, что в 43-м году, когда отца как раз не было в Москве, он был где-то на фронте, мама заболела очень сильно и ушла из жизни, когда мне было 1 год и 8 месяцев. На смену уже приехала бабка из Рязани, богомольная, которая привезла с собой иконы. Начались противоречия, потому что отец был служащим такой организации, а тут...

ТРАХТЕНБЕРГ: Глубоко партийным.

ЛЕЩЕНКО: Он не был партийным, он в партию вступил где-то в 49-м году.

ТРАХТЕНБЕРГ: А что так можно было?

ЛЕЩЕНКО: Тогда не так просто было вступить в партию, это был отбор очень серьезный, люди проходили массу тестов всяких.

ТРАХТЕНБЕРГ: Нет, я просто думал: в НКВД, а как он мог?

ЛЕЩЕНКО: Нет, несмотря на то, что он был замначальника штаба полка, молодой мужик такой, капитан тогда он был. Но, во всяком случае, приехала моя бабка, год мы с ней пообщались, потом на почве религиозных убеждений у них с отцом возник конфликт.

ТРАХТЕНБЕРГ: А это его мама?

ЛЕЩЕНКО: Нет, это мама мамы.

ТРАХТЕНБЕРГ: Теща приехала! Вы так и говорите, что приехала теща. А я думаю: какие могут быть разногласия с мамой?

ЛЕЩЕНКО: Ну, в общем, такая грустная история, конечно. Но бабка-то была замечательная. Я помню, как мы с ней на огород куда-то ходили летом, она там морковку высаживала, капустку. Тогда все москвичи во время войны и после войны что-то сажали, чтобы был подножный корм, иначе было прожить просто невозможно.

ТРАХТЕНБЕРГ: Так Москва была меньше. Вот здесь, где мы сейчас работаем, 40 лет назад здесь гуляли коровы. Это мне Леша рассказал, он здесь живет 40 лет. И они не паслись, это не были пастбища, но коровы были.

ЛЕЩЕНКО: Ну, сто процентов. У Марьиной Рощи там немножко было. А здесь, Белорусская, кроме яра здесь ничего не было. Я, скажем, помню, что у "Сокола" там заканчивалась Москва, и метро появилось, "Войковская" и дальше, только в 60-х годах. А так ездили, добирались на трамвайчике, еще трамвайчики были с подножечками и с буферами, на которых мы висели, ездили на Оленьи пруды, когда я жил в Сокольниках, сбивали там плоты, катались по весне. В 3-м классе уже начали курить потихонечку, в 4-м уже распили первую четвертинку на девятерых, причем, все вусмерть перепились, потому что четвероклассники, 11 лет. Залезли где-то в Сокольниках под вагон, точно помню, под вагоном где-то пили.

ТРАХТЕНБЕРГ: А где четвертинку-то взяли? Купили или утащили?

ЛЕЩЕНКО: Нет, купили, скинулись.

ТРАХТЕНБЕРГ: А продавали маленьким?

ЛЕЩЕНКО: Тогда маленьким продавали, конечно. И сигареты.

ТРАХТЕНБЕРГ: Батя, батя прислал.

ЛЕЩЕНКО: Батя, прислал, да. А сигареты были "Спорт", "Гвоздики", 8 копеек стоили. И вот мы уезжали весной на Оленьи пруды, это под Сокольниками, ложились на травку, солнышко пригревало, брали с собой сигареточку и накуривались до одури. Потом садились на трамвай, приезжали, брали буханку черного хлеба где-нибудь, больше денег не было, и шли по улице и ели этот теплый хлеб, посыпали его солью. А радости было просто потрясающе! Но дружба была закадычная. Причем, и взрослые, и дети жили в одном пространстве житейском, поэтому за стол садились все и говорили ребенку налить. Ну, чего там, это считалось нормой, семикласснику, шестикласснику. "Лишняя рюмка ребенку не повредит".

БАТИНОВА: Кстати, да, я тоже слышала, что в этом что-то есть, что дети послевоенные, они такие крепкие из-за этого. Из-за того, что давали ложку вина или у кого чего было. Я не знаю, есть такая версия.

ЛЕЩЕНКО: Вы знаете, я вам должен сказать, что нравы-то совершенно другие были. Потому что, скажем, какой-то праздник, все выходили во двор. У нас на 2-й Сокольнической, где я родился, я потом опять переехал в Сокольники, когда пошел в школу, в 49-м году мы переехали, и вот там уже началось такое братство, когда все знали друг друга, каждый сосед. Я мог придти после школы, когда не было моей приемной матушки, она в 49-м году появилась у меня, я мог придти к тете Лиде или к бабе Жене, тарелочку супа перехватить, без проблем!

Подробности беседы слушайте в аудиофайле.