Центральный комитет Светлана Тома в гостях у Тутты Ларсен и Владимира Аверина
12 апреля 2010, 15:05
Персоны
АВЕРИН: У нас в гостях невероятно красивая женщина, потрясающая актриса, которая стала любимицей всех поколений отечественных телезрителей очень давно и продолжает ею оставаться, Светлана Тома. Здравствуйте, Светлана.
ТОМА: Здравствуйте, Владимир. Здравствуйте.
АВЕРИН: Я очень-очень надеюсь на то, что нам сегодня не придется говорить только о прошлом. Хотя прошлое такое красивое, и роли замечательные, и режиссеры роскошные. Но все равно ведь чертовски хочется еще и того, чтобы в этом году мы вас увидели, и еще увидели, и вас вот тут рвут на части┘ Рвут?
ТОМА: Ну, я не могу сказать, что меня рвут на части. Во-первых, я хочу поблагодарить вас за приглашение на вашу радиостанцию, потому что для меня ваша радиостанция - такая знаковая в моей жизни. Потому что когда-то кроме ╚Маяка╩, где можно было услышать новости последние, где можно было музыку услышать... И поскольку я жила в свое время в деревне, а потом в небольшом провинциальном городе, то, конечно, ╚Маяк╩ - это было что-то запредельное. Поэтому спасибо большое, спасибо за комплименты. Хотя когда мне говорят что-то в подобном роде, я, честно говоря, даже не знаю, как и реагировать.
АВЕРИН: А что, вы все еще не привыкли, что ли? Все еще не верите?
ТОМА: Я не то что не верю, но я теряюсь.
АВЕРИН: А это журналистский прием: сначала надо, чтобы человек немножко растерялся, а потом можно спрашивать о чем угодно.
ТОМА: Да. А что касается прошлого, я думаю, что у нас такая вот ментальность. Не знаю, хорошо это или плохо, но прошлое нас как-то к себе тянет, именно прошлое. Хотя я воспитана, знаете, есть такая фраза: ╚меня воспитала советская власть╩┘ При советской власти в школе и в институте нам внушали, что, в общем, жить надо будущим. Даже не настоящим, а будущим.
ЛАРСЕН: Светлым, причем, обязательно.
ТОМА: Обязательно светлым, прекрасным будущим. Я не знаю, что нас всех ждет, и меня в частности, но надо жить, наверное, настоящим - вот тем, что происходит сегодня, сейчас. Вот в данную минуту - все замечательно.
АВЕРИН: В данную минуту эфир, в котором, помимо нас, принимают участие и наши слушатели, как правило.
ЛАРСЕН: Вы родились в Кишиневе. Мне посчастливилось не так давно впервые там побывать. И для меня, конечно, было достаточно четко понятно, что это уже совсем не тот Кишинев, который видели вы. У меня, во-первых, есть молдавская кровь - моя бабка наполовину молдаванка. И для меня Молдова - это все-таки какие-то волшебные сказки о Фэт-Фрумосе, это удивительные песни, это какая-то необыкновенной красоты природа, это аисты, это виноград, это речки, это зелень. Хотя я этого всего не видела, но для меня это совершенно какая-то сказочная страна, райские кущи. А расскажите, каким было ваше детство?
ТОМА: Вот видите, все равно мы возвращаемся в прошлое. Детство у меня было прекрасное. Молдавская деревня, все красоты, о которых вы говорите, - это было моей жизнью. И это совершенно замечательная энергия, которой обладает молдавская земля.
ЛАРСЕН: Нельзя не петь и не танцевать, мне кажется.
ТОМА: Ну, я не помню, чтобы я все время пела или танцевала. Была художественная самодеятельность, в которой я участвовала. Но то, что это прекрасный край, светлый, добрый┘ Молдаване - очень доброжелательный народ, и особенно что касается деревенских жителей. И поэтому вся та прекрасная энергия, если она во мне осталась, это оттуда. И мне приятно туда приезжать. Я, к сожалению, не часто туда возвращаюсь в последнее время, потому что там у меня никого не осталось. Но, приезжая туда, я энергию эту пытаюсь впитать в себя.
АВЕРИН: А вот согласитесь (опять немножко о прошлом), что при советской власти, когда разговор заходил про искусство, то у всех национальностей, у каждой республики была своя такая ниша. Вот, скажем, Украина отвечала за, что называется, такое спокойное, раздумчивое, чуть велеречивое - вот такой образ был. У молдаван - это такой темперамент.
ТОМА: Да, это был ансамбль ╚Жок╩.
АВЕРИН: ╚Жок╩. И вот они жгли.
ТОМА: Да-да-да. А ╚Жок╩ - это в переводе ╚танец╩.
АВЕРИН: У Кавказа тоже была своя ниша. Сейчас, поскольку и страна подсократилась, что называется, если мы берем Российскую Федерацию, по-моему, вот уже такого откровенного деления не осталось совершенно.
ЛАРСЕН: Слушай, но ╚Жок╩ я видела в Кишиневе, когда я там была, и это по-прежнему так же.
АВЕРИН: Нет ли теперь у нас (если мы берем кинематограф, например), нет ли дефицита того, что раньше давали национальные как раз культуры, скажем, такого темперамента, которые приносили из Молдавии или с Кавказа?
ТОМА: Вы знаете, этот темперамент, он ведь просто так не возникает. Это были определенные личности, которые генерировали совершенно невероятную энергию каждый в своей нише. Если говорить, скажем, о кинематографе, это был Лотяну, были свои художники, писатели, которые и придавали вот этот колорит, который был присущ только Молдавии. К сожалению, сегодня (я не хочу сказать, что нынешнее племя не то, что когда-то было, но тем не менее), сегодня, к сожалению, молдавского кинематографа не существует, на сегодняшний день его просто нет.
АВЕРИН: Вообще нет, никак?
ЛАРСЕН: Хотя ╚Молдовафильм╩ - это был один из столпов советского кинематографа.
ТОМА: Когда там работал Лотяну, тогда фильмы, которые он делал, получали международные призы, и он представлял кинематографию молдавскую на международный экран, скажем так. Сегодня, к сожалению, этого нет, там нет людей. И вообще у меня такое впечатление, что в Молдавии сегодня никому не нужно ни кино, ни живопись, ни литература.
ЛАРСЕН: Мне кажется, просто денег на это нет. Судя по тому, как освещаются ночью улицы в Кишиневе, в главном городе страны, все очень как бы нехорошо именно с экономической точки зрения, небогато.
ТОМА: Вы знаете, может быть, и можно бы все это по поводу экономики каким-то образом объяснять, но мне кажется, что и личностей нету, которые бы┘ Понимаете, во время советской власти тоже Лотяну не просто так было снимать фильмы. Для того чтобы он получил фильм, он слишком много сил должен был приложить для этого. Но тем не менее он снимал, и он снимал то кино, которое он хотел, а не то, которое ему навязывали.
АВЕРИН: Но с другой стороны, все равно, когда нация поставлена на грань выживания, - а если мы берем экономическое положение нынешней Молдовы, то лучшие, самые деятельные, самые молодые, самые энергичные, они уехали на заработки кто куда - кто в Португалию, кто в Румынию, кто в Россию, - то, в общем, да, это та история, про которую мне мои друзья с болью рассказывают, когда, собственно, в стране почти никого не остается, кто в принципе наделен энергией какой-то. Тот, кто наделен, они вынужденно уезжают зарабатывать для того, чтобы кормить свои семьи и присылать какие-то деньги, как-то выживать. Вот это черта выживания просто.
ТОМА: Да, абсолютно верно, что все оголено в этом смысле. Даже не только творческие люди уезжают, а просто обычные люди, скажем, педагоги и люди каких-то профессий технических. Например, в Москве, там, где я недавно жила, в ларьке работает совершенно замечательная женщина, педагог, которая уехала и сейчас продает картошку и огурцы. Понимаете, это же ужасно! Но, к сожалению, такова реальность. Может быть, что-то изменится. Но мне кажется, что со стороны правительства должны быть какие-то в этом смысле подвижки.
ЛАРСЕН: До недавнего времени, к сожалению, в Молдавии и правительство-то никак не могло определиться с самим собой, поэтому до сих пор ничего не ясно.
ТОМА: Никак не выберут президента.
АВЕРИН: Да, кто за что отвечает. Но согласитесь, что тогда гораздо больше ответственность, скажем, каждого живущего в стране. У нас, в России, вот эта грань выживания, слава богу, пройдена давно уже, уже и почти забыли.
ЛАРСЕН: Ну, как минимум, на государственном уровне. Мы не опускаем того, что в деревнях российских и в маленьких городах люди по-прежнему выживают.
АВЕРИН: Да, и в каждой конкретной семье есть проблемы. Но вот на уровне государства уже эта проблема снята. И тогда тем более ответственно и правительство страны, и граждане этой страны за то, чтобы сохранить, приумножить ту славу, которая была, правда была.
ТОМА: Безусловно, она была. Но, поскольку говорят, что история развивается по спирали, может быть, и все вернется. Но 60-е годы - это был такой золотой век Молдовы. Тогда это была Молдавия, сегодня это Молдова, хотя от этого ничего меняется, от того, как называть эту замечательную землю, эту страну. Мне больно об этом говорить, поверьте мне, хотя я много лет живу в Москве, много лет. Но вот эта земля, она слишком много для меня значит. И видеть то, что там происходит, безусловно┘
АВЕРИН: Жаль.
ТОМА: Очень!
АВЕРИН: А в Москве, скажем, вот в том, что сейчас появляется в кино, вас что-то за последние годы обрадовало безусловно, когда вы поняли: а вот это - настоящее?
ТОМА: Нет, вы знаете, честно вам скажу, что мне даже нечему позавидовать по большому счету. Чтобы я хотела, скажем, сыграть какую-то роль, которую я увидела на экране в каком-то фильме, и вот я хотела бы там сняться и сыграть именно вот эту роль.
ЛАРСЕН: Но все-таки если вам предлагают роли, то вы же какими-то критериями руководствуетесь, выбирая?
ТОМА: Я не могу сказать, что мне прямо предлагают просто каждый день какие-то роли. С одной стороны, я понимаю, потому что просто нет материала. Вот таких, скажем, героинь моего возраста, их практически нет. Я понимаю, что все ориентировано на молодых или ориентировано на женскую аудиторию. И, конечно, мужчина моего возраста - да, пожалуйста, ролей сколько угодно, потому что аудитория женская. А женских ролей... Хотя, скажем, американское кино┘
АВЕРИН: Там как раз волна пошла вот эта.
ТОМА: Там как раз мой возраст, он интересен сценаристам, и он интересен режиссерам и продюсерам. А у нас┘ Не знаю, может быть, хорошо будет, только нас не будет.
АВЕРИН: Нет, но, с другой стороны, это же тоже такая, наверное, проблема отчасти философская, когда просто страна, народ, нация осознают себя как беззаботную такую: мы не хотим задумываться┘ Тогда показывайте нам исключительно молодых, с их такими непритязательными молодежными историями. Потому что как только появляется проблемная молодежная история, скажем, тот же сериал Гай Германики, так сразу мы в штыки, мы этого видеть не хотим, мы думать про это не хотим.
ЛАРСЕН: Или фильмы Паши Бардина.
АВЕРИН: Либо все-таки нация о себе размышляет в разных планах, и тогда радуется не только победам паралимпийцев, но еще и думает про то, как сделать жизнь обычного инвалида на улице любого российского города более-менее комфортной, чтобы пандусы были, и замечает людей старшего поколения не только под 9 Мая (условно я говорю), а на протяжении всего года. Вот вообще уровень осознания себя очень проявляется и в том, какие роли, какие персонажи выводятся на экран.
ТОМА: Да, я понимаю. Я абсолютно согласна. Уже кто только не говорит о телевидении, и тем не менее, понимаете, телевидение задает тон. И что мы видим? В течение дня - сериалы, один на другой похожие, к сожалению. А вечером развлекательные программы, тоже не лучшего пошиба. И вот это, мягко говоря, грустно. Потому что это формирует некое отношение к жизни. Жить надо легко, жизнь - это┘ А жизнь на самом деле - это такая серьезная штука, и за тобой твои дети, твои внуки. И как ты проживаешь эту жизнь, они, в общем-то, и следом идут.
АВЕРИН: И видят все.
ТОМА: И видят все. Но, скажем, у меня такое впечатление, что мое поколение - это последнее поколение, которое уйдет (или, может быть, еще одно поколение), а дальше - поколение, которое выросло уже на совершенно другом┘
ЛАРСЕН: На фастфуде.
ТОМА: На фастфуде. И вот этот фастфуд как образ, он ведь присутствует всюду. Это такой собирательный образ - фастфуд, можно так сказать. Мы можем об этом говорить и печалиться, но, к сожалению, ничего не меняется.
АВЕРИН: А может быть, что-то можно и делать?
ЛАРСЕН: А может быть, да: ╚делай, что можешь, и будь что будет╩. Я, кстати, хотела заглянуть, если вы позволите, в еще более глубокое прошлое. Правда, что ваша бабушка была французского происхождения?
АВЕРИН: И поэтому - Тома?
ТОМА: Да, это верно. Это действительно так - Том'а. Но в нашей стране произнести Том'а сложнее, нежели Т'ома, то есть, Т'ома - привычнее. Даже одно время меня называли Томочка, Тамарочка. Но это верно. И вообще по поводу крови - во мне течет очень много разной крови со стороны мамы. А вот со стороны папы я русский человек. Папа у меня из Воронежской губернии. А мама, она европейка. И жила в свое время в Бухаресте, в Бельгии и в Париже. Вот, видите, как жизнь интересна. И мама после такой вот замечательной жизни насыщенной уехала с папой в деревню молдавскую. Помогала ему, вырастили двух девочек. А папа поднимал сельское хозяйство в Молдавии. Если пунктиром.
ЛАРСЕН: Яркая все-таки история семейная. И мама, наверное, занималась воспитанием?
ТОМА: Мама занималась воспитанием.
ЛАРСЕН: И учила девочек и петь, и танцевать, и правильно себя вести, одеваться?
ТОМА: Мама учила всему. И мама учила собой. Вообще воспитывать нужно собой, а не говорить и менторским тоном рассказывать детям, что такое хорошо и что такое плохо.
АВЕРИН: Правила, пока не видишь, как они исполняются, не работают совершенно.
ТОМА: Вот каков ты, такие и дети у тебя.
ЛАРСЕН: У меня такое ощущение, что у вас вообще в семье (может быть, я ошибаюсь) в некоторой степени все-таки царит такое женское начало и что семья ваша с харизмой все-таки женской. У вас и дочь, и внучка.
АВЕРИН: И дочь про вас говорила в восторженных совершенно выражениях у нас в эфире.
ЛАРСЕН: Да. И, наверное, в этом тоже есть какой-то божий промысел, потому что сохранять женственность и передавать ее из поколения в поколение, во всех смыслах этого слова, и в том смысле, чтобы воспитывать собой, безусловно, девочек как девочек, - это тоже большое искусство. И, наверное, кроме какой-то, грубо говоря, породы, какой-то генетики, которая это закладывает, никак этого и не приобретешь со стороны.
ТОМА: Да, действительно. У мамы было пять сестер. То есть, их было шесть девочек и ни одного мальчика. И я, и моя сестра - у нас девочки. И у моей дочери тоже девочка. Ну, так господь распорядился. Конечно, извне мужчины как-то, которые попадали в нашу семью, то ли они не выдерживали такого давления, матриархата, непонятно почему. Но это не значит, что┘
ЛАРСЕН: Что их не было.
ТОМА: Но как-то с этим делом было не очень. Не очень. Все какие-то были сложности. Но, боже мой, у кого их нет!
ЛАРСЕН: Это правда. Но, может быть, дело в профессии. Потому что, как говорила у нас в студии... не помню кто, но какая-то наша очень уважаемая гостья: ╚Женщина-актриса - это больше, чем просто женщина╩.
ТОМА: Да.
АВЕРИН: А мужчина-актер?
ТОМА: А мужчина меньше, чем┘ Нет, я думаю, что когда любят, тогда и уважительно относятся к той профессии, которой занимается твоя половина, и все может быть хорошо. А если этого нет, то все начинает раздражать, находятся причины и так далее. А женщина-актриса┘ Ну да, конечно, есть какие-то издержки профессии. Но это в любой профессии, и в вашей профессии...
ЛАРСЕН: Ну, мы тоже, в общем, где-то┘
АВЕРИН: А жена - главный бухгалтер? Вы можете себе представить, что это - с квартальными отчетами?
ТОМА: Вот именно. Когда работает дома с папками.
ЛАРСЕН: То есть, когда Ира Лачина решила стать актрисой, пришла и сказала: ╚Мама, я хочу пойти по твоим стопам╩, у вас возражений не было? Или это не было таким снегом на голову и как-то планомерно готовили вы ее к профессии?
ТОМА: Я никого не готовила. Я считаю, что в возрасте 18-19 лет, когда ребенок решает и выбирает свой путь, можно беседовать на эту тему с ребенком. Но мне кажется, что давить нельзя. Потому что каждый человек живет еще какой-то интуицией и чувствует время лучше, чем, скажем, родители. Чувствует лучше то, что сегодня происходит, что ближе. Поэтому родительскую власть, мне кажется, в разумных дозах нужно употреблять. Я вообще демократ. Я считаю, что дети мудры. Мудры. Они даже порой мудрее нас. Я, например, очень многому учусь у своей внучки. Она, правда, взрослая, она второкурсница. Но даже когда она была маленькая... Когда ты внимателен к детям, когда ты к ним присматриваешься, когда ты не говоришь им ╚отстань╩, а когда ты с ними и когда ты оказываешься с ними на одной волне, ты очень многое про них понимаешь и сама меняешься в лучшую сторону. Это правда, это я на себе прошла.
АВЕРИН: Я хотел бы вернуться к разговору, может быть, опасному с женщиной, но тем не менее. Проживание возраста. И с вами, по-моему, можно об этом говорить, потому что у вас это происходит красиво. Так со стороны.
ТОМА: Если это может красиво происходить.
АВЕРИН: Может. На самом деле может.
ТОМА: Вообще возраста нет.
АВЕРИН: Я еще раз процитирую свою приятельницу, которая, посмотрев последний фильм с Мерил Стрип, позвонила мне и сказала: ╚Вова, наконец-то, наконец-то появилась надежда, что можно не делать себе уколы и операции! Вот на экране женщина в возрасте, и в естестве, и в красоте этого возраста присутствует. И Голливуд уже нам это, слава богу, показал╩. У нас здесь на форуме есть вопрос: ╚Что вы делаете? Ну, не книжки же читаете?╩ Вот так вот сформулировано.
ТОМА: В смысле?
АВЕРИН: Вот что делать, когда уже - вы сказали об этом - не валятся каждый день сценарии? Не книжки же читать? А я все думаю: почему не книжки?
ТОМА: Понимаете, если я не снимаюсь, это не значит, что я не занимаюсь профессией. У меня есть спектакли, в которых я работаю.
АВЕРИН: И согласитесь, что театр пришел уже тоже на определенном этапе жизни.
ТОМА: Нет, я закончила театральный институт. Вообще я поступала на юрфак. Потом был, совершенно неожиданно для меня, первый фильм мой, Лотяну, где просто на улице меня остановили, и я была утверждена на главную роль. Потом я поступала в театральный. Я закончила театральный институт. Дальше был театр, параллельно - кино.
АВЕРИН: А мне всегда казалось, что кино было гораздо больше просто в жизни.
ТОМА: Кино было очень много. И у меня на сегодняшний день очень много картин. Я снялась, скажем, и в 2009 году, и до этого я снималась. И в 2008-м снималась, и в 2007-м. Но, понимаете, эти роли, они в моей биографии ничего не изменили. Скажем, на какие-то роли я соглашалась, потому что снимал кто-то из близких мне людей, из приятелей моих. И потом, я люблю атмосферу съемочного павильона, и запах, и вообще все, что там происходит. И эту энергию. Поэтому, конечно, я не жду сегодня принца на белом коне, и если мне предлагают что-то, что не действует разрушающе на зрителей, а все-таки созидающе┘ Потому что есть энергия, которая, скажем, с моей точки зрения, разрушающая, я очень не люблю такое кино, я сама его стараюсь не смотреть. Но когда есть что-то более-менее, я соглашаюсь, я снимаюсь. Но, повторяю, в моей биографии ничего не меняется. Так что я работаю. У меня концертная программа большая, с которой я работаю, где поэзия Серебряного века вместе с песнями, с романсами, которые приходили ко мне в течение жизни. И я сделала такую программу, она не возникла вдруг. Она даже сегодня видоизменяется, потому что мне что-то сегодня хочется сказать. Я нахожу это в определенных стихах или в определенной песне или романсе. Поэтому я работаю. И потом, я в доме все делаю сама.
АВЕРИН: Никто не сомневается в том, что вы работаете.
ТОМА: Поэтому книжки... книжки читать надо. Обязательно.
ЛАРСЕН: Но по-прежнему некогда.
ТОМА: Вы знаете, нет, я стараюсь читать. Я телевизор стараюсь не смотреть. Потому что мне кажется, что оттуда идет не всегда хорошая энергия. Я очень люблю радио, кстати. Мне кажется вообще, что сегодня скорее время радио, чем телевидения. Потому что из радио, во-первых, больше информации. Во всяком случае, я получаю от радио больше информации, чем от телевидения. И я люблю читать. Я читала всегда и читаю сегодня. И даже я не понимаю, когда говорят, что вот ╚я не читаю╩ или ╚мне некогда╩. Нет, если ты любишь читать, то ты всегда читаешь.
ЛАРСЕН: Сегодня не самый светлый и радостный день. Но тем не менее слоган ╚Маяка╩: ╚Жизнь продолжается!╩ И мы его так часто в последнее время именно в этом контексте читаем и трактуем, так часто переходим через какие-то трагедии в нашем эфире, что уже боимся к этому привыкнуть. Но не получается.
ТОМА: Конечно, сегодня траур и печальный очень день. Но, с другой стороны, сегодня День космонавтики, который для нас - праздник. Так устроена жизнь, к сожалению, что все переплетено в этой жизни: страдания, радости, печали, откровения и потрясения. И от этого никуда не деться. На самом деле мы в течение дня нашего переживаем, даже если нет никаких потрясений, но есть какие-то микропотрясения.
АВЕРИН: Не обязательно, чтобы это было мирового масштаба.
ТОМА: Конечно, безусловно. И это, кажется, какие-то мелочи. Но для конкретного человека какая-то ситуация, которая касается лично его, она для него является потрясением. И мне кажется, что в этой жизни минуты счастья┘ Вот мы говорим: ╚счастье╩. Что такое счастье - даже трудно сформулировать. И его не так много, потому что жизнь - это испытания на самом деле.
ЛАРСЕН: Один очень мудрый священник мне говорил: ╚Что такое счастье? Это здесь и сейчас╩. От слова ╚сейчас╩.
ТОМА: Здесь и сейчас. Но это еще, с моей точки зрения, такое очень непродолжительное ощущение гармонии. Вот когда ты ощущаешь внутри гармонию, гармонию с окружающим. И это не так долго длится. Но главное - это осознать вот этот момент. И когда мы слушаем совершенно невероятную музыку, скажем, музыку сфер, а музыка сфер - это Моцарт, это, безусловно, Бах - великий математик в музыке... Если Моцарт, скажем, это действительно божественный какой-то такой рожок невероятный, то Бах - это абсолютная математика. Вот когда ты слушаешь, скажем, в течение нескольких дней только Баха...
АВЕРИН: Или когда ты слушаешь, например, довольно долго "Хорошо темперированный клавир", а потом Моцарта, и вдруг понимаешь, что при всей разности как много общего!
ТОМА: Открываются в буквальном смысле слова небеса. Открываются небеса. Это не мистика, это действительно с тобой происходит. И ты вдруг начинаешь еще что-то чуть-чуть понимать - что такое вообще эта жизнь, и что такое ты в этом мире, и вообще что такое этот мир.
АВЕРИН: Может быть, как раз все, что происходит, происходит для того, чтобы у человека случилось это состояние подумать о том, что такое этот мир, что такое ╚я╩ в этом мире, кто люди, которые рядом со мной, мне. И в этом, увы, при всей жестокости этого мира, все-таки есть высшая справедливость. Потому что это всегда для нас, если человек хочет думать о мире, о себе, о своем месте в мире, - это всегда такой еще один толчок, еще один повод, еще, может быть, одна дорога, которая открывается, для того чтобы ты понял, что ты не один, что ты не гад, что есть, действительно, светлые вещи в жизни.
ТОМА: Дорога к добру. Вот мы говорим: добро, добро. На самом деле мы перестали чувствовать это слово и вообще смысл этого слова, потому что, к сожалению... Разлита по отношению друг к другу какая-то недоброжелательность. Вот я пользуюсь метро. Я езжу в метро. И, вы знаете, в последнее время я вдруг стала ощущать все больше и больше такую напряженность и такое неприятие друг друга, и как толкаются! Просто как будто бы выбрасывают энергию. Локтем тебя могут┘ Причем специально. Не потому что: ╚Простите меня, я вас задела, простите бога ради╩. Нет, просто вот с каким-то посылом нехорошим. Я сейчас Алексиевич перечитываю - ╚У войны не женское лицо╩. Почему нам нужны какие-то потрясения страшные, не приведи господи, война...
ЛАРСЕН: Чтобы мы возвращали себе человеческий облик?
ТОМА: Да. Когда люди вдруг┘ У Горького есть такое выражение: ╚Сколько в человеке человека?╩ Вот я - человек. А сколько во мне этого человека на самом деле?
АВЕРИН: Может быть, это как раз самый главный вопрос, над которым и сегодняшний день особенно дает повод задуматься.
ЛАРСЕН: И самое печальное, что, как говорят и православные, в любом случае человек и человечество спасаются скорбями. И пока нас вот так не тукнет по темечку, мы как-то все под себя, под себя. А потом, когда мы оказываемся в состоянии какого-то катарсиса, очень не хочется в него погружаться на самом деле, но просто непонятно, как еще иначе пробуждать в себе эту совесть, эту человечность, это сострадание.
АВЕРИН: Спасибо вам за разговор.
ТОМА: Спасибо вам.
Слушайте в аудиофайле.
