Картинка

Центральный комитет Телеведущий Леонид Якубович в гостях у Тутты Ларсен и Владимира Аверина

26 апреля 2010, 14:05

Персоны

 
 
ЛАРСЕН: У нас в студии Леонид  Аркадьевич Якубович. Здравствуйте.
 
ЯКУБОВИЧ: Здравствуйте.
 
ЛАРСЕН: И знаете прямо я,  как женщина, которая всегда обращает внимание на внешнее в первую очередь, просто сражена. Потому что вы настолько элегантны в середине дня и не на работе, в шикарном смокинге, с запонками, в просто ослепительно белой рубашке. Вы вот всегда так?
 
ЯКУБОВИЧ: Это моя пижама домашняя.
 
АВЕРИН: Я думал, вы скажете: это специально на встречу с вами только┘
 
ЯКУБОВИЧ: Нет, я в этом хожу дома.
 
АВЕРИН: Серьезно? Вы живете в смокинге?
 
ЯКУБОВИЧ: Да ладно, у меня через час эфир.
 
ЛАРСЕН: А, отпустило┘ Нет, ну я думала: наконец-то я увижу Якубовича в каком-нибудь жизнерадостном бирюзовом свитерке, расслабленным.
 
ЯКУБОВИЧ: У меня нет бирюзового свитерка.
 
АВЕРИН: А ковбойки?
 
ЯКУБОВИЧ: И ковбоек нет.
 
АВЕРИН: А тогда что вот такое - одежда Леонида Якубовича  за кадром?
 
ЯКУБОВИЧ: Джемпер есть. Но либо бордовый, либо черный.
 
ЛАРСЕН: Как-то строго все равно.
 
ЯКУБОВИЧ: Нет. И рубашка - чтобы воротник торчал наружу. Я костюмы очень не люблю.
 
АВЕРИН: Как я вас понимаю!
 
ЛАРСЕН: В этом смысле тебе повезло, что ты работаешь на радио, и не обязательно в эфир в пиджаке.
 
АВЕРИН: Ой, и не говори! Тем более смокинг - это другой жанр. И все-таки мы с вами сегодня встречаемся как с человеком разносторонним, что называется. И в первую очередь книжка. Книжка ╚По чуть-чуть╩ - вот таким вот образом она у вас названа. И сразу много ассоциаций, знаете, рождается.
 
ЛАРСЕН: Да? А у меня почему-то алкогольная только.
 
АВЕРИН: Налить и выпить?
 
ЯКУБОВИЧ: А удивительным образом, я, кстати, и не мечтал об этом, даже и не думал. Просто название рассказа, где, кстати, об этом речь и есть. Без этого я бы никогда не вылетел из Одессы в том году, когда у нас сделался переворот, я бы никогда в жизни оттуда не улетел, если бы не по чуть-чуть┘ Но книжка удивительным образом совпала с названием, название этого рассказа совпало с названием книжки. Потому что там действительно по чуть-чуть, это такая россыпь. И особенно никто в ╚Агриусе╩ даже не пытался по моей просьбе систематизировать это. Это несколько рассказов о людях, с которыми я встречался. И это полкнижки стихов, они просто грудой туда свалились. Есть там смешные стихи, иронические такие, а есть лирика. Они так разделены. Может, это хорошо, а может, и не очень. Просто это первая книжка в моей жизни, я никогда в жизни ничего не публиковал.
 
ЛАРСЕН: Ну, мне кажется, вам как никому это дозволено, наконец-то выпустить книжку, потому что жизнь-то у вас очень интересная.
 
ЯКУБОВИЧ: Ну и неправда. Дозволено это только тому, кто┘
 
ЛАРСЕН: Ну как неправда? Сейчас только ленивый не пишет книжки, а про что только не пишут┘
 
ЯКУБОВИЧ: Это не пример.
 
ЛАРСЕН: А по настоящему интересные люди не так часто рассказывают о своей жизни и о себе, и уж тем более не так часто открываются, например, поэтическим даром.
 
ЯКУБОВИЧ: Рассказывать можно что угодно, а книжки писать может только тот, кто умеет. Так не бывает. Иначе это макулатура. И очень жалко, что┘ мы-то ладно, переживем. А то, что это дети читают, это не есть хорошо. Поэтому я сам себя измучил окончательно и всех окружающих. Когда милый человек мне сказал, что мы буквально поссоримся, если я не отнесу это в издательство┘ Но я всех измучил: надо нести, не надо. Я такой самоед. И все читали кругом. У меня есть несколько близких людей, с десяток, которым я всегда, всю жизнь это отправлял, в том числе и Сергей Сергеевич Архипов, которому в книжке посвящено целое такое стихотворение большое. И очень правильно.
 
АВЕРИН: Секундочку, для тех, кто не знает, это руководитель радиовещания ВГТРК.
 
ЛАРСЕН: Это наш главный босс.
 
ЯКУБОВИЧ: Да. И нашелся такой милый человек Андрей Иванович Галушко, который мне сказал: или ты это отнесешь, или мы поссоримся. Я отнес в издательство. Тоже, кстати, попал на добрых людей в ╚Агриусе╩, которые все это посмотрели и даже сделали вид, что им нравится.
 
АВЕРИН: А скажите, вот это писалось все равно же, наверное, не в одночасье? Не то чтобы: я решил написать книгу, сел за стол и столько-то месяцев или лет работал над книгой. У вас такое количество текстов за жизнь, что, в принципе, можно было бы просто по сусекам поскрести и собрать.
 
ЯКУБОВИЧ: Там в книжке есть даты, но они обозначают скорее время, к которому относится рассказ, в некотором смысле. А в некотором смысле - это время написания. Вся книжка, то есть то, что в этой книжке, написана примерно года за полтора.
 
АВЕРИН: А, то есть все-таки это из-под пера вышло, что называется.
 
ЯКУБОВИЧ: Нет, это невозможно объяснить, и об этом тоже там есть стихи. Это вывалилось на меня откуда-то с неба. Это совершенно необъяснимый факт, и это удивительно. И я думаю, что я в ближайшее время с кем-нибудь из каких-нибудь психоневрологов буду разговаривать. Это поразительная история. Такое ощущение, что я что-то ретранслировал, кто-то водил моей рукой. Я это много раз замечал, но, наверное, другие тоже. И я, когда перечитываю написанное, у меня большое изумление: кто это написал? То есть я несколько раз пытался повторить, я так и пишу, я так и слагаю теми же неправильными авторскими знаками, которые никакого отношения к синтаксису не имеют во многом. Но, тем не менее, я совершенно отчетливо понимаю, что кто-то водил рукой, так не бывает. Вот тому был второй пример. Геннадий Викторович Хазанов придумал совершенно потрясающую историю. Он придумал УК ПДК для ГХ. Это - уголовный кодекс по басням дедушки Крылова для Геннадия Хазанова. Каждая статья уголовного кодекса - это басня. За 5,5 суток я написал 22 басни. Практически я не спал совершенно. Причем, со мной сделался потом ╚стоп╩, мы обхохотали уже все, что могли, и он даже читал это где-то на публике, потом мы решили это публиковать. И я не знаю, что он с ней будет делать, теперь это его прерогатива. Но совершенно точно: я практически неделю не спал, причем в удовольствие. И потом сделался ╚стоп╩, и для того, чтобы обратно в это состояние вернуться, опять нужно что-то, какой-то толчок┘
 
АВЕРИН: Вот какой-то спусковой крючок должен быть, да?
 
ЯКУБОВИЧ: Необъяснимо совершенно.
 
ЛАРСЕН: Но послушайте, вы вообще настолько заполнили свою жизнь такими удивительными и разными занятиями, там я не знаю, полеты на самолетах и бильярд - казалось бы, что может быть вообще более┘
 
АВЕРИН: Точность приземления.
 
ЛАРСЕН: Кроме только точности. Бильярд, мне кажется, такая медленная, такая задумчивая, такая, в общем, нетрезвая в итоге, мне кажется, игра. Потому что в процессе обязательно коньяк и сигары. А полеты на самолетах - это наоборот такой в чистом виде адреналин. И мне как раз и кажется, что вы постоянно раскачиваете все свои шесть чувств какими-то вот этими разносторонними занятиями, нет?
 
ЯКУБОВИЧ: Не-а. Это вы как раз с точностью до наоборот все сказали.
 
ЛАРСЕН: Серьезно?
 
ЯКУБОВИЧ: Я - Обломов, я - бесконечно ленивое существо. И все, чем я занимаюсь, и предполагает некую лень. Никакого экстрима в поднятии, а особенно в воздухе вообще нет, этого не может быть. Полеты не допускают экстремальных обстоятельств, это просто совпадение невероятное. Вообще это человеческий фактор, конечно, во многом, примерно процентов 85 на самолете и процентов 95, если вертолет. В основном это человеческий фактор. Но в принципе это совершенно спокойное существование рядом с богом. Потому что когда ты летишь - это так много раз было √ и, если из кабины смотреть вниз, маленькие машинки, люди-муравейчики, потом ты понимаешь, что и все проблемы, от которых ты так бесишься, они такие же. И ты возвращаешься, как будто в тебя адреналин впрыснули. Ну, то есть, что-то невозможное - как будто зимой на снег из бани. И ты возвращаешься совершенно чистый абсолютно в душе и идешь себе, и уже по-другому относишься к людям. Надо просто в воздух подняться самому, когда-то попробовать. Бильярд? Ну, только есть два вида бильярда, то есть даже три: есть любительский, есть коммерческий, а есть турнирный. Но это совершенно разная психология абсолютно. Поскольку я люблю любительский бильярд, то это общение с приятелями. С неприятным мне человеком я второй раз за стол не встану, как и не сяду, кстати, выпить рюмку водки. Один раз я потерплю, и больше я к нему не сяду, даже если он мне очень нужен, но я найду какой-то способ с ним общаться, но не┘
 
АВЕРИН: Не так близко.
 
ЯКУБОВИЧ: Ну, конечно. Я к себе его не подпущу. Так что все это абсолютно в удовольствие. Другое дело, что, конечно, я богов видел, просто земных богов, что за бильярдным столом, что в небе, что в боевых условиях. Ну просто боги какие-то!
 
АВЕРИН: Вы практически сняли с языка вопрос. Потому что среди множества людей, с которыми вам по жизни доводилось встречаться, действительно были какие-то необыкновенные такие столпы - каждый в своем деле. И наверняка, когда мы говорим про учителей вообще в жизни - а это мои учителя, мы даже, может быть, в меньшей степени, особенно с возрастом, имеем в виду тех людей, которые обучали непосредственно профессии. А скорее вот такими учителями становятся люди из самых разных областей, которые, может быть, просто открыли что-то самое важное в жизни. Вот кто для вас?
 
ЯКУБОВИЧ: Надо вам сказать, что в сущности это одно и то же. Я много раз это говорил. Мы всегда остаемся только в том деле, где нам есть приятный человек, особенно это детей касается. Почему ты оставался в этой секции или в той секции, почему-то там оставался, а не уходил никуда. Просто там какой-то симпатичный человек, который привлек его внимание. И это хорошо. И своих учителей я помню очень хорошо. Кстати, удивительное совпадение совершенно. В ╚Агриусе╩ работает Глеб Успенский, который несколько лет тому назад вдруг подошел ко мне, наклонился (поскольку он очень высокого роста, а я маленький) и сказал: ╚Между прочим, моя мама Римма Николаевна вам преподавала русский язык╩. Я ахнул, это моя любимая учительница, это она меня научила говорить по-русски. Она была от бога училка, по-настоящему, мы ее боготворили. Это дело не в том, что только она была в школе, она с нами ездила всюду. И постулат о том, что  если мы хотим ехать, например, куда-нибудь на экскурсию на неделю, то категорический запрет брать деньги у родителей. И мы с ней неделю чистили перроны зимой ото льда, вместе с ней. Зарабатывали и на эти деньги поехали, я не помню куда.
 
АВЕРИН: Гениально!
 
ЯКУБОВИЧ: Абсолютно гениальная была тетка. Второй был учитель, у него в детстве был полиомиелит, очень хорошо помню, он на костылях ходил, у него ноги не двигались. Такой был человек, он нам историю преподавал - Анатолий Николаевич, в вечерней школе, кстати. Но надо сказать, что я не помню такого случая, чтобы школьники сбегали с других уроков, чтобы второй раз придти к нему на историю. Единственное, он нас просил - это было давным-давно - не очень распространяться о том, что мы здесь говорим, потому что он нам докладывал то, как есть. И то, что разрешено писать сегодня везде, он нам (уже 9-10-й класс), вполне толково докладывал, как взрослым людям. Это было что-то потрясающее! Я вообще не предполагал, что я когда-нибудь встану к бильярдному столу. Это было в маленькой бильярдной рядом с метро ╚Динамо╩,  русская пирамида называлась. Я пришел туда, у меня, конечно, ничего не получалось. Мы пришли втроем, кстати: Леня Ярмольник, Влад Листьев и я. Влад был человек, который мог заниматься только тем, что вполне очевидно вело векторально к главенству, то есть не то что к главенству, а то, что он должен быть там лучшим. Поскольку у него сразу не получилось, он понял, что лучшим не будет, и ушел. Мы с Ленькой поиграли там немножко, Ленька малый цепкий, и это потрясающе совершенно, меня это приводит в восторг, поскольку я ничего этого делать не умею. Вот он первый раз бильярдный стол увидел и тут же пошел договариваться, где такой можно купить. А я остался там, попытался научиться. И я очень хорошо помню: у меня ничего не получалось. Удивительная история: в бильярдной ко мне подошел какой-то человек, предложил сыграть. Он даже договорить не успел, как его взяли за ухо и оттащили от стола. Я очень хорошо это помню.
 
ЛАРСЕН: Почему?
 
ЯКУБОВИЧ: Потому что отойди отсюда, человек учится, не лезь.
 
АВЕРИН: А, то есть он пришел вас стопроцентно обыгрывать?
 
ЯКУБОВИЧ: Точно, совершенно точно. И был и есть такой Метасов (ну он бог бильярдный, просто бог), вот они с Володей Никифоровым, который сейчас президент Всероссийской ассоциации, вот такие люди. Из-за этого я остался.
 
АВЕРИН: И там есть кодекс чести?
 
ЯКУБОВИЧ: Там не просто есть кодекс чести. Для тех настоящих игроков есть абсолютно канонизированный свод правил. Их не очень много, но это┘ Вы посмотрите на соревнованиях: жилетки, бабочки. Вы никогда не увидите, чтобы кто-то курил за бильярдным столом. И уверяю вас: в бильярдной матом ругаться не принято. Это очень странно. Насчет выпить по чуть-чуть - они там стол ставят, можешь выпить, потом вернешься к столу. На столе никто ничего не разложит. Как-то все это, видимо, от ╚красиво╩ идет: красивый стол, красивое сукно. Все знают, что такое кий. Это момент общения. То же самое было, когда я начинал учиться летать. Нашелся человек, поразительный совершенно, спокойный. Вот есть такое упражнение, ╚конвейер╩ называется. Летаешь по кругу, подлетаешь к полосе, садишься, бежишь по полосе и тут же взлетаешь. И так тренировка: взлет - посадка, взлет - посадка. Вокруг, конвейер называется. Ну вот на каком-нибудь очередном конвейере посадка - он сидит молчит, взлет, мы взлетаем - он молчит. Такой Дима. Потом мы заходим, садимся, заруливаем, уходим в коптерку. И он начинает говорить начальнику: ╚Я тебя прошу, отдай мне Аркадьевича. Слушай, у меня такого ученика в жизни никогда не было, ну ему богом дано летать, я серьезно говорю, я откажусь от всех, дай я с ним позанимаюсь╩. Потом поворачивается ко мне и говорит: ╚Слушай, Аркадьевич, у меня к тебе просьба, несколько билетов надо врачам, жене моей, пойдем на секунду,  давай выйдем╩. Мы выходим в поле, он говорит: ╚Чтоб ты сгорел, чтобы у тебя руки-ноги отсохли, чего ты пришел сюда, мы чуть не угрохались вместе с тобой╩. Это там, в поле.
 
ЛАРСЕН: Ничего себе!
 
ЯКУБОВИЧ: Но это там. А при всех - я лучший. И это до такой степени меня поражало! Ну, от бога летчик и от бога инструктор. И я остался. Все от того, что находится человек, на которого ты хочешь быть похожим, так всегда. И из-за этого столько раз я ездил в какую-нибудь горячую точку и с Сережей Архиповым мы в Косово были, и еще там куда-то. Просто потому, что  еще раз увидеть этих людей, это какое-то прямо А) наслаждение, Б) изумление. Они, кстати, молчуны такие. Да, конечно, хихикнуть могут, и все остальное прочее, но в общем что говорить-то? Делают дело люди и делают. Хочешь - пойди, попробуй. И это настолько поражает. Вдруг неожиданно делаются черно-белыми все Стивены Сигалы, все Шварценеггеры, все это вдруг как-то делается плоским и киношным, ни на что не похожим. Разные, они не очень все так, чтобы┘ Телосложение у них было огромное. Я видел, запомнил очень хорошо. Мы летели, по-моему, из Чечни или в Чечню, сейчас я не помню. Маленький такой капитан, сухонький, в такой размахайке (она как тренировочная, только защитного цвета), с такими глазками нехорошими, такой тихенький человечек. Вот мы сидели, трепались, и вдруг я понял, кто передо мной. На самом деле ничего не надо в армии больше, вот несколько человек таких, и все. И никто сюда не придет никогда.
 
ЛАРСЕН: И победа за нами.
 
АВЕРИН: Такой толстовский персонаж совершенно получается.
 
ЛАРСЕН: У нас в студии Леонид Аркадьевич Якубович. И мы продолжаем задавать ему и ваши вопросы в том числе.
 
АВЕРИН:  Знаешь, я боюсь, что мы сейчас с тобой лукавим. Мы так как-то заслушались┘ Но если вопросы есть у наших слушателей, то, конечно же┘
 
ЛАРСЕН: А вот вы сказали, что когда стихи пишутся, то как будто бы кто-то руками вашими водит.
 
ЯКУБОВИЧ:  И не только стихи.
 
ЛАРСЕН: И проза тоже.  Но ведь и когда с людьми встречаешься, вот это ощущение, оно, наверное, присутствует, что вот этот человек теплый, он близкий, и от него есть чему научиться.
 
АВЕРИН: Ну и послан. Вот это ощущение, что не случайно.
 
ЯКУБОВИЧ: Много раз причем.
 
АВЕРИН: Нет-нет, я серьезно, не случайно именно в этот момент жизни вдруг действительно появляются какие-то люди, которые оказываются необходимы жизненно именно сейчас.
 
ЯКУБОВИЧ: Во-первых, я думаю, что каждому человеку дается случай всегда, надо быть просто к нему готовым. А, во-вторых, конечно, этот случай - божеское провидение. Могли на секунду опоздать и разминулись бы с хорошим человеком. В предисловии к книжке, кстати, сказано: я обожаю людей, которые вкусно смеются. Можете посмотреть: если человек вкусно смеется, он не может быть плохим. Плохие люди не могут вкусно смеяться, что-то не так, что-то в них получается в этом натянутое.
 
АВЕРИН: Если вы только что включились, мы имеем в виду книжку Леонида Аркадьевича под названием ╚По чуть-чуть╩, которая уже появилась везде┘
 
ЯКУБОВИЧ: Кстати, вопросы мне можно будет задать не только на радио ╚Маяк╩, а завтра у меня будет презентация книжки в ╚Глобусе╩ на Мясницкой.
 
ЛАРСЕН: ╚Библио Глобус╩. Вы говорите, что очень важно, когда человек вкусно смеется. А важно, чтобы у человека было чувство юмора? Вот вы можете общаться с человеком, у которого оно отсутствует?
 
ЯКУБОВИЧ: Нет, общаться я, конечно, могу. Недолго. Чувство юмора - это одно из проявлений доброжелательства, одно из проявлений добра.
 
ЛАРСЕН: Позитива.
 
АВЕРИН: Знаете, я прошу прощения, я вас перебью. В вашей биографии есть такая специальность - кондиционирование воздуха, высшее образование по специальности ╚кондиционирование воздуха╩. Я вдруг подумал, что это удивительным образом совпадает. Потому что когда-то была последняя полоса ╚Литературки╩, и в принципе юмор был таким действительно кондиционером, во многом очищающим воздух. И, наверное, во все времена, во все эпохи, вне зависимости от того, что там за окном творится, какая политическая погода, вот эта необходимость очищения воздуха с помощью юмора, атмосферы, в которой мы живем, оно присутствует. Но только в какие-то моменты люди отчетливо понимают эту функцию, а в какие-то моменты, может быть, слава богу, что эта функция уходит на второй план, потому что и так неплохо дышится. Или привыкают.
 
ЯКУБОВИЧ: Как говорил один мудрый человек, ╚все самые ужасные вещи в мире делаются с серьезным выражением лица╩.
 
ЛАРСЕН: Это точно.
 
ЯКУБОВИЧ: А юмор, в отличие от сарказма и сатиры, юмор вообще замешан на добре. И высшее проявление этого юмора - это ирония, особенно самоирония, без этого жить нельзя. И я с течением прошедших лет, так оглядываясь, полагаю, что именно это меня вытаскивало из разных ситуаций. Просто ко всему надо относиться чуть иронично. Кстати, всегда надо знать, что бы ни произошло, даже если ты сто раз прав, все равно часть на тебе лежит, это ты где-то дурака свалял. И это ощущение, что я свалял дурака, вдруг как-то заставляет усмехнуться, снять трубку и позвонить первым, если вы, например, поссорились. Чего вдруг? Что тратить время на эти долгие рассуждения - звонить, не звонить. Над всем можно шутить, если по-доброму. Вообще нет темы, над которой нельзя шутить, это точно.
 
АВЕРИН: А вот тогда возникает вопрос такой вполне серьезный и политический, который в последнее время активно обсуждается. Вот вспомните карикатурный скандал, есть еще там аналогичные какие-то вещи, когда отрицается сама возможность шутить над какими-то вещами.
 
ЯКУБОВИЧ: Это длинный разговор. Видите ли, всякие религиозные столкновения в 21-м веке чудовищные, особенно религиозные войны. А это одно из проявлений таких острых столкновений. Между прочим, карикатуры на бога никто так остро не осуждает. Если вы помните Хэрлуфа Бидструпа, ничего особенного не было. И здесь это шутка такая. Но то, что это так яростно принимается в штыки, вероятно, говорит о том, что там очень много подводных камней, которые лежат за пределами этого видимого скандала.  А это совсем худо, потому что так можно доиграться до чего угодно. Никто не оскорбляет веру, и никто, не дай бог, не унижает верующих. Но полагаю я, что это относится к фанатикам, а это совсем худая история. В вере в истиной фанатиков нет. И более мягкой и доброй религии вообще не существует никакой. Всякая религия изначально добра, это же свод правил, по которым надо жить. И если вы прочтете что угодно - коран┘ Вы читали коран?
 
АВЕРИН:  Читал.
 
ЯКУБОВИЧ: Свод правил. Кочевники жили в тяжелых условиях, они должны  были себя так вести, чтобы хотя бы выжить.
 
АВЕРИН: Выжить. Прежде всего.
 
ЯКУБОВИЧ: И Библия об этом. И все остальное, хоть читайте индийские длинные трактаты о чем угодно, там все написано - как жить, если в это углубиться. Но это абсолютное понимание взаимоотношения друг с другом, если ты не один живешь. Ну и живите себе по-доброму.
 
ЛАРСЕН: Но не всех устраивает такой образ жизни.
 
ЯКУБОВИЧ: А ╚про не всех╩ - тогда мне не интересно. Про ╚не всех╩ - это тогда КГБ, МВД, армия - это ╚про не всех╩. А я насчет ╚про всех╩. Уважения, как мне кажется, достоен любой верующий человек, без веры жить нельзя никому, вообще. Хоть во что хотите верьте! А если не будете верить - озлобитесь. Я не про бога говорю, я про вообще. Человек должен верить.
 
ЛАРСЕН: А вот вы когда сомневаетесь в чем-то - стоит это сделать или нет, стоит туда поехать или нет, стоит принять такое-то предложение профессиональное или встретиться с тем-то и тем-то человеком,  как вы находите для себя ответ: делать, не делать? Вот это на каких ощущениях?
 
ЯКУБОВИЧ: Я жду.
 
ЛАРСЕН: Пока мимо проплывет труп врага?
 
ЯКУБОВИЧ: Ну, формулируете так. Но я должен сказать, что я с большим изумлением наблюдаю за перемещением собственного тела в пространстве. Я никогда не знаю, где я окажусь. Я представить себе не могу, где я могу оказаться.
 
ЛАРСЕН: Но так может и занести куда-нибудь не туда?
 
ЯКУБОВИЧ: Может. И заносило. Куда угодно. Всякие ситуации были. Я могу оказаться во Владивостоке завтра по какой-то неизвестной для меня причине. И это, вообще говоря, замечательно. Просто жалко только, что вдруг обнаружил, что мне уже скоро 65 лет как-то, а я только что в детский сад ходил. Клянусь! И я помню как. Я помню сына в синей шапочке с помпончиком, и только что дочь родилась┘ И уже внучка.
 
АВЕРИН: Если только что дочь родилась, никому и не рассказывайте про 65. Это вы обнаружили, а все остальные видят в вас, может, молодого отца, и не более того.
 
ЛАРСЕН: Я хочу сказать, что это такое редкое качество на самом деле, когда человек способен помнить, каким он был, когда ходил в детский сад, это очень помогает воспитывать собственных детей.
 
ЯКУБОВИЧ: Я помню.
 
АВЕРИН: И жить помогает.
 
ЛАРСЕН: Не помогает? А мне помогает. Когда я вспоминаю, как меня пичкали кашей или заставляли что-то делать крайне неприятное, я понимаю, что не имею никакого права заставлять своего ребенка это делать, потому что я помню, как это было противно.
 
ЯКУБОВИЧ: Должен вам сказать, что, к сожалению, так очень часто бывает. На сына у меня просто не хватало времени, потому что я работал один, у нас были очень трудные роды, и жена не работала, а я был инженером, получал 100 рублей в месяц, с вычетами 93, по-моему. И мы жили втроем. Поэтому мне никак не хватало времени. А когда родилась дочь, тут я понял, что это бессмысленно совершенно, поскольку как только она приходит утром и говорит ╚доброе утро╩ или садится рядом, воспитание заканчивается. Я начинаю млеть┘ Все!
 
ЛАРСЕН: Холить и лелеять. Так это же и есть самое лучшее воспитание.
 
ЯКУБОВИЧ: Наверное.
 
АВЕРИН: Знаете, у меня все время вертелся вопрос: существует ли для Якубовича предложение, от которого нельзя отказаться? И сейчас так понимаю, что есть, если это предложение исходит от вашей дочери. Вот уж точно здесь предложение, от которого вы не можете оказаться.
 
ЯКУБОВИЧ: Это точно. Но я держу себя в руках, конечно.  Потому что какие-то детские просьбы - купить лошадь, например┘
 
ЛАРСЕН: Живую?
 
ЯКУБОВИЧ: Живую, живую. Поэтому┘
 
АВЕРИН: Поэтому ограничиваетесь самолетом.
 
ЯКУБОВИЧ: У меня нет самолета. Но даже если бы у меня была возможность, я бы, наверное, не купил себе самолет. Это очень муторная история, за ним следить надо.
 
АВЕРИН: Значит, вы начинаете уже отвечать на вопросы наших слушателей.
 
ЛАРСЕН: Павел из Челнов интересуется на нашем форуме: ╚Никогда вам не хотелось попробовать пилотировать наземный самолет под названием ╚КамАЗ-4326╩ команды ╚КамАЗ-Мастер╩?
 
ЯКУБОВИЧ: Во-первых, я водил ╚КамАЗ╩. Довольно странное ощущение. Я и танк водил, и БТР водил. Очень мне нравится, мощь огромная в руках. Преклоняюсь перед людьми, которые водят эти истории, особенно карьерные, большие. Просто замечательно!
 
ЛАРСЕН: ╚Знаете ли вы, что наравне со Штирлицем и Чапаевым вы уже, в общем, стали персонажем и героем анекдотов, которые ходят в народе по стране? Если знаете, то как вы к этому относитесь?╩ Я, честно говоря, не слышала ни одного анекдота про Якубовича.
 
ЯКУБОВИЧ: Я слышал три или даже четыре.
 
ЛАРСЕН: Смешные?
 
ЯКУБОВИЧ: Ну, не очень.
 
АВЕРИН: А вообще вот это появление анекдотов (помимо того, что это безусловное свидетельство популярности, известности человека, опять же возвращаясь к теме юмора, юмор как доброжелательство) - это показатель доброго отношения к человеку?
 
ЯКУБОВИЧ: Безусловно, совершенно точно. Кстати, анекдоты злые не бывают. Бывают черные, это совершенно отдельные.
 
АВЕРИН: Ну да, черный юмор.
 
ЯКУБОВИЧ: Анекдот, видите ли┘ Дело вот в чем. Во-первых, не говорите  слово ╚популярность╩, ко мне это отношение не имеет, это скорее известность. Популярность - это другая категория, гораздо глубже и выше. А анекдот - вообще это показатель настроения общества. Когда очень плохо или очень хорошо - анекдоты есть. А когда положение динамического равновесия, то есть вообще ничего не происходит и неизвестно чего ждать, анекдоты пропадают.
 
АВЕРИН: И это самое страшное.
 
ЯКУБОВИЧ: Вот это очень плохо. И правильно говорите, очень даже страшно.
 
АВЕРИН: Страшно. Потому что анекдот - всегда это такой вывод из рефлексии.
 
ЯКУБОВИЧ: Совершенно точно.
 
АВЕРИН: Люди оценивают себя, свое место в мире, и в ответ нарождается анекдот. Если человек перестает даже задумываться о том, что он и что происходит вокруг, вот это вот труба!
 
ЯКУБОВИЧ: Причем, я совершенно не понимаю механизма происхождения анекдотов. Лично я наблюдал один раз, как родился анекдот, это при мне. Родил его Вадик Жук, он писал такие капустники, были легендарные ленинградские капустники в ВТО.
 
АВЕРИН: ╚Четвертая стена╩ его, да.
 
ЯКУБОВИЧ: Это что-то поразительное было. Но я лично бил себе голову много раз о впереди стоящий стул, как и весь зал, это было гомерически смешно. И Вадик при мне написал фразу, которая потом ушла в анекдот: ╚Тук-тук-тук. - Кто там? - Это я, мать. - Нет, это я мать╩. Вот это при мне было написано, его совершенно невозможным почерком, который разобрать не может даже он сам. Но совершенно гениальный мальчик, просто поразительно гениальный мальчик!
 
АВЕРИН: У вас была когда-нибудь ревность к собратьям по цеху?
 
ЯКУБОВИЧ: Нет.
 
АВЕРИН: К тому же Жуку, например.
 
ЯКУБОВИЧ: Нет, это невозможно, это невозможно. В смысле, вы имеете в виду, зависть?
 
АВЕРИН: Ну, наверное, ревность и зависть тоже в себя включает.
 
ЯКУБОВИЧ: Слава богу, что так сложилась судьба, что я довольно быстро, то есть даже мгновенно отвергаю от себя то, чего я точно достичь не могу. Я, например, так всю жизнь хотел играть на чем-нибудь и петь, я очень люблю петь, особенно громко. Но это страшная история. Если я сейчас запою, здесь не останутся не только ведущие, но и все радиослушатели.
 
АВЕРИН: У нас-то просто - вывел ручку┘
 
ЯКУБОВИЧ: Нет, некому будет выводить ручку.
 
ЛАРСЕН:  Да вы что! Мы сами это безобразие практикуем в эфире.
 
ЯКУБОВИЧ: Нет, завидовать - невозможно. Просто, конечно, эта мечта останется навсегда, как мечта и должна быть невыполнима.  А как-то бог сложил, если у меня что-то не получается - все, это привет, я остался, я буду это колупать до тех пор, пока не добьюсь своего. Потом брошу. Это абсолютно точно. Если бы у меня сразу получилось летать, я бы ушел. У меня не получилось, совсем ничего. Как у меня не получилось на вертолете в Вязьме у замечательного┘ Есть такой Казимир Тихонович, у него замечательные ребята - летуны от бога. Я пришел, они меня попытались посадить на вертолет, меня раскачивало под винтом метров на 25, я озверел и укусил инструктора.
 
ЛАРСЕН: Да вы что?
 
ЯКУБОВИЧ: Я на него страшно закричал, что ты, сволочь, меня обманываешь, эта штука летать не может.
 
ЛАРСЕН: А это было уже после самолета?
 
ЯКУБОВИЧ: После гораздо, перед училищем. Это страшная история была. Но насчет богов, вот я хочу вам сказать, есть такой человек, герой России Николай Федорович Гаврилов, генерал-лейтенант. Он вертолетчик. И я вас уверяю, если кому-нибудь назвать это имя, просто ничего не говорить, те, кто в погонах и  понимают, о чем идет разговор, просто встанут. Не просто кивнут, просто встанут. То, что он делает с вертолетом, понять нельзя. Я имею представление, как управляют вертолетом. Но то, что он делает, как я полагаю, что, наверное, даже музыканты не очень понимают, как Моцарт в четыре года писал, и вообще это невозможно. Вот то, что он делает с вертолетом, невозможно. Смотреть - одно восхищение, никакой зависти быть не может, потому что достичь этого уровня нельзя.
 
ЛАРСЕН: Эту и многие другие истории из жизни и про жизнь, и про богов, которых Леонид Якубович встречал в своей интересной биографии, вы можете прочитать в новой книге, которая называется ╚По чуть-чуть╩ и которая завтра презентуется в ╚Библио Глобусе╩ на Мясницкой. Спасибо вам огромное.
 
АВЕРИН: У меня, знаете, был всегда один такой персонаж, с которого я хотел брать пример, и только за счет одной фразы. У деда Щукаря помните? ╚Я и в гробу ногу дрыгну╩. Вот теперь я в этот ряд могу смело поставить и вас.
 
ЯКУБОВИЧ: Дрыгну. Если не своей, то чьей-нибудь.
 
ЛАРСЕН: Но, пожалуйста, не скоро.
 
АВЕРИН: Не скоро. Спасибо вам огромное.
 
ЯКУБОВИЧ: И вам спасибо.
 
ЛАРСЕН: Всего доброго. Доброго здравия. Счастливо!
 
 
Слушайте в аудиофайле.

Центральный комитет. Все выпуски

Популярное аудио

Новые выпуски

Авто-геолокация