Центральный комитет Телеведущий Леонид Якубович в гостях у Тутты Ларсен и Владимира Аверина

 

 

ЛАРСЕН: У нас в студии Леонид  Аркадьевич Якубович. Здравствуйте.

 

ЯКУБОВИЧ: Здравствуйте.

 

ЛАРСЕН: И знаете прямо я,  как женщина, которая всегда обращает внимание на внешнее в первую очередь, просто сражена. Потому что вы настолько элегантны в середине дня и не на работе, в шикарном смокинге, с запонками, в просто ослепительно белой рубашке. Вы вот всегда так?

 

ЯКУБОВИЧ: Это моя пижама домашняя.

 

АВЕРИН: Я думал, вы скажете: это специально на встречу с вами только┘

 

ЯКУБОВИЧ: Нет, я в этом хожу дома.

 

АВЕРИН: Серьезно? Вы живете в смокинге?

 

ЯКУБОВИЧ: Да ладно, у меня через час эфир.

 

ЛАРСЕН: А, отпустило┘ Нет, ну я думала: наконец-то я увижу Якубовича в каком-нибудь жизнерадостном бирюзовом свитерке, расслабленным.

 

ЯКУБОВИЧ: У меня нет бирюзового свитерка.

 

АВЕРИН: А ковбойки?

 

ЯКУБОВИЧ: И ковбоек нет.

 

АВЕРИН: А тогда что вот такое - одежда Леонида Якубовича  за кадром?

 

ЯКУБОВИЧ: Джемпер есть. Но либо бордовый, либо черный.

 

ЛАРСЕН: Как-то строго все равно.

 

ЯКУБОВИЧ: Нет. И рубашка - чтобы воротник торчал наружу. Я костюмы очень не люблю.

 

АВЕРИН: Как я вас понимаю!

 

ЛАРСЕН: В этом смысле тебе повезло, что ты работаешь на радио, и не обязательно в эфир в пиджаке.

 

АВЕРИН: Ой, и не говори! Тем более смокинг - это другой жанр. И все-таки мы с вами сегодня встречаемся как с человеком разносторонним, что называется. И в первую очередь книжка. Книжка ╚По чуть-чуть╩ - вот таким вот образом она у вас названа. И сразу много ассоциаций, знаете, рождается.

 

ЛАРСЕН: Да? А у меня почему-то алкогольная только.

 

АВЕРИН: Налить и выпить?

 

ЯКУБОВИЧ: А удивительным образом, я, кстати, и не мечтал об этом, даже и не думал. Просто название рассказа, где, кстати, об этом речь и есть. Без этого я бы никогда не вылетел из Одессы в том году, когда у нас сделался переворот, я бы никогда в жизни оттуда не улетел, если бы не по чуть-чуть┘ Но книжка удивительным образом совпала с названием, название этого рассказа совпало с названием книжки. Потому что там действительно по чуть-чуть, это такая россыпь. И особенно никто в ╚Агриусе╩ даже не пытался по моей просьбе систематизировать это. Это несколько рассказов о людях, с которыми я встречался. И это полкнижки стихов, они просто грудой туда свалились. Есть там смешные стихи, иронические такие, а есть лирика. Они так разделены. Может, это хорошо, а может, и не очень. Просто это первая книжка в моей жизни, я никогда в жизни ничего не публиковал.

 

ЛАРСЕН: Ну, мне кажется, вам как никому это дозволено, наконец-то выпустить книжку, потому что жизнь-то у вас очень интересная.

 

ЯКУБОВИЧ: Ну и неправда. Дозволено это только тому, кто┘

 

ЛАРСЕН: Ну как неправда? Сейчас только ленивый не пишет книжки, а про что только не пишут┘

 

ЯКУБОВИЧ: Это не пример.

 

ЛАРСЕН: А по настоящему интересные люди не так часто рассказывают о своей жизни и о себе, и уж тем более не так часто открываются, например, поэтическим даром.

 

ЯКУБОВИЧ: Рассказывать можно что угодно, а книжки писать может только тот, кто умеет. Так не бывает. Иначе это макулатура. И очень жалко, что┘ мы-то ладно, переживем. А то, что это дети читают, это не есть хорошо. Поэтому я сам себя измучил окончательно и всех окружающих. Когда милый человек мне сказал, что мы буквально поссоримся, если я не отнесу это в издательство┘ Но я всех измучил: надо нести, не надо. Я такой самоед. И все читали кругом. У меня есть несколько близких людей, с десяток, которым я всегда, всю жизнь это отправлял, в том числе и Сергей Сергеевич Архипов, которому в книжке посвящено целое такое стихотворение большое. И очень правильно.

 

АВЕРИН: Секундочку, для тех, кто не знает, это руководитель радиовещания ВГТРК.

 

ЛАРСЕН: Это наш главный босс.

 

ЯКУБОВИЧ: Да. И нашелся такой милый человек Андрей Иванович Галушко, который мне сказал: или ты это отнесешь, или мы поссоримся. Я отнес в издательство. Тоже, кстати, попал на добрых людей в ╚Агриусе╩, которые все это посмотрели и даже сделали вид, что им нравится.

 

АВЕРИН: А скажите, вот это писалось все равно же, наверное, не в одночасье? Не то чтобы: я решил написать книгу, сел за стол и столько-то месяцев или лет работал над книгой. У вас такое количество текстов за жизнь, что, в принципе, можно было бы просто по сусекам поскрести и собрать.

 

ЯКУБОВИЧ: Там в книжке есть даты, но они обозначают скорее время, к которому относится рассказ, в некотором смысле. А в некотором смысле - это время написания. Вся книжка, то есть то, что в этой книжке, написана примерно года за полтора.

 

АВЕРИН: А, то есть все-таки это из-под пера вышло, что называется.

 

ЯКУБОВИЧ: Нет, это невозможно объяснить, и об этом тоже там есть стихи. Это вывалилось на меня откуда-то с неба. Это совершенно необъяснимый факт, и это удивительно. И я думаю, что я в ближайшее время с кем-нибудь из каких-нибудь психоневрологов буду разговаривать. Это поразительная история. Такое ощущение, что я что-то ретранслировал, кто-то водил моей рукой. Я это много раз замечал, но, наверное, другие тоже. И я, когда перечитываю написанное, у меня большое изумление: кто это написал? То есть я несколько раз пытался повторить, я так и пишу, я так и слагаю теми же неправильными авторскими знаками, которые никакого отношения к синтаксису не имеют во многом. Но, тем не менее, я совершенно отчетливо понимаю, что кто-то водил рукой, так не бывает. Вот тому был второй пример. Геннадий Викторович Хазанов придумал совершенно потрясающую историю. Он придумал УК ПДК для ГХ. Это - уголовный кодекс по басням дедушки Крылова для Геннадия Хазанова. Каждая статья уголовного кодекса - это басня. За 5,5 суток я написал 22 басни. Практически я не спал совершенно. Причем, со мной сделался потом ╚стоп╩, мы обхохотали уже все, что могли, и он даже читал это где-то на публике, потом мы решили это публиковать. И я не знаю, что он с ней будет делать, теперь это его прерогатива. Но совершенно точно: я практически неделю не спал, причем в удовольствие. И потом сделался ╚стоп╩, и для того, чтобы обратно в это состояние вернуться, опять нужно что-то, какой-то толчок┘

 

АВЕРИН: Вот какой-то спусковой крючок должен быть, да?

 

ЯКУБОВИЧ: Необъяснимо совершенно.

 

ЛАРСЕН: Но послушайте, вы вообще настолько заполнили свою жизнь такими удивительными и разными занятиями, там я не знаю, полеты на самолетах и бильярд - казалось бы, что может быть вообще более┘

 

АВЕРИН: Точность приземления.

 

ЛАРСЕН: Кроме только точности. Бильярд, мне кажется, такая медленная, такая задумчивая, такая, в общем, нетрезвая в итоге, мне кажется, игра. Потому что в процессе обязательно коньяк и сигары. А полеты на самолетах - это наоборот такой в чистом виде адреналин. И мне как раз и кажется, что вы постоянно раскачиваете все свои шесть чувств какими-то вот этими разносторонними занятиями, нет?

 

ЯКУБОВИЧ: Не-а. Это вы как раз с точностью до наоборот все сказали.

 

ЛАРСЕН: Серьезно?

 

ЯКУБОВИЧ: Я - Обломов, я - бесконечно ленивое существо. И все, чем я занимаюсь, и предполагает некую лень. Никакого экстрима в поднятии, а особенно в воздухе вообще нет, этого не может быть. Полеты не допускают экстремальных обстоятельств, это просто совпадение невероятное. Вообще это человеческий фактор, конечно, во многом, примерно процентов 85 на самолете и процентов 95, если вертолет. В основном это человеческий фактор. Но в принципе это совершенно спокойное существование рядом с богом. Потому что когда ты летишь - это так много раз было √ и, если из кабины смотреть вниз, маленькие машинки, люди-муравейчики, потом ты понимаешь, что и все проблемы, от которых ты так бесишься, они такие же. И ты возвращаешься, как будто в тебя адреналин впрыснули. Ну, то есть, что-то невозможное - как будто зимой на снег из бани. И ты возвращаешься совершенно чистый абсолютно в душе и идешь себе, и уже по-другому относишься к людям. Надо просто в воздух подняться самому, когда-то попробовать. Бильярд? Ну, только есть два вида бильярда, то есть даже три: есть любительский, есть коммерческий, а есть турнирный. Но это совершенно разная психология абсолютно. Поскольку я люблю любительский бильярд, то это общение с приятелями. С неприятным мне человеком я второй раз за стол не встану, как и не сяду, кстати, выпить рюмку водки. Один раз я потерплю, и больше я к нему не сяду, даже если он мне очень нужен, но я найду какой-то способ с ним общаться, но не┘

 

АВЕРИН: Не так близко.

 

ЯКУБОВИЧ: Ну, конечно. Я к себе его не подпущу. Так что все это абсолютно в удовольствие. Другое дело, что, конечно, я богов видел, просто земных богов, что за бильярдным столом, что в небе, что в боевых условиях. Ну просто боги какие-то!

 

АВЕРИН: Вы практически сняли с языка вопрос. Потому что среди множества людей, с которыми вам по жизни доводилось встречаться, действительно были какие-то необыкновенные такие столпы - каждый в своем деле. И наверняка, когда мы говорим про учителей вообще в жизни - а это мои учителя, мы даже, может быть, в меньшей степени, особенно с возрастом, имеем в виду тех людей, которые обучали непосредственно профессии. А скорее вот такими учителями становятся люди из самых разных областей, которые, может быть, просто открыли что-то самое важное в жизни. Вот кто для вас?

 

ЯКУБОВИЧ: Надо вам сказать, что в сущности это одно и то же. Я много раз это говорил. Мы всегда остаемся только в том деле, где нам есть приятный человек, особенно это детей касается. Почему ты оставался в этой секции или в той секции, почему-то там оставался, а не уходил никуда. Просто там какой-то симпатичный человек, который привлек его внимание. И это хорошо. И своих учителей я помню очень хорошо. Кстати, удивительное совпадение совершенно. В ╚Агриусе╩ работает Глеб Успенский, который несколько лет тому назад вдруг подошел ко мне, наклонился (поскольку он очень высокого роста, а я маленький) и сказал: ╚Между прочим, моя мама Римма Николаевна вам преподавала русский язык╩. Я ахнул, это моя любимая учительница, это она меня научила говорить по-русски. Она была от бога училка, по-настоящему, мы ее боготворили. Это дело не в том, что только она была в школе, она с нами ездила всюду. И постулат о том, что  если мы хотим ехать, например, куда-нибудь на экскурсию на неделю, то категорический запрет брать деньги у родителей. И мы с ней неделю чистили перроны зимой ото льда, вместе с ней. Зарабатывали и на эти деньги поехали, я не помню куда.

 

АВЕРИН: Гениально!

 

ЯКУБОВИЧ: Абсолютно гениальная была тетка. Второй был учитель, у него в детстве был полиомиелит, очень хорошо помню, он на костылях ходил, у него ноги не двигались. Такой был человек, он нам историю преподавал - Анатолий Николаевич, в вечерней школе, кстати. Но надо сказать, что я не помню такого случая, чтобы школьники сбегали с других уроков, чтобы второй раз придти к нему на историю. Единственное, он нас просил - это было давным-давно - не очень распространяться о том, что мы здесь говорим, потому что он нам докладывал то, как есть. И то, что разрешено писать сегодня везде, он нам (уже 9-10-й класс), вполне толково докладывал, как взрослым людям. Это было что-то потрясающее! Я вообще не предполагал, что я когда-нибудь встану к бильярдному столу. Это было в маленькой бильярдной рядом с метро ╚Динамо╩,  русская пирамида называлась. Я пришел туда, у меня, конечно, ничего не получалось. Мы пришли втроем, кстати: Леня Ярмольник, Влад Листьев и я. Влад был человек, который мог заниматься только тем, что вполне очевидно вело векторально к главенству, то есть не то что к главенству, а то, что он должен быть там лучшим. Поскольку у него сразу не получилось, он понял, что лучшим не будет, и ушел. Мы с Ленькой поиграли там немножко, Ленька малый цепкий, и это потрясающе совершенно, меня это приводит в восторг, поскольку я ничего этого делать не умею. Вот он первый раз бильярдный стол увидел и тут же пошел договариваться, где такой можно купить. А я остался там, попытался научиться. И я очень хорошо помню: у меня ничего не получалось. Удивительная история: в бильярдной ко мне подошел какой-то человек, предложил сыграть. Он даже договорить не успел, как его взяли за ухо и оттащили от стола. Я очень хорошо это помню.

 

ЛАРСЕН: Почему?

 

ЯКУБОВИЧ: Потому что отойди отсюда, человек учится, не лезь.

 

АВЕРИН: А, то есть он пришел вас стопроцентно обыгрывать?

 

ЯКУБОВИЧ: Точно, совершенно точно. И был и есть такой Метасов (ну он бог бильярдный, просто бог), вот они с Володей Никифоровым, который сейчас президент Всероссийской ассоциации, вот такие люди. Из-за этого я остался.

 

АВЕРИН: И там есть кодекс чести?

 

ЯКУБОВИЧ: Там не просто есть кодекс чести. Для тех настоящих игроков есть абсолютно канонизированный свод правил. Их не очень много, но это┘ Вы посмотрите на соревнованиях: жилетки, бабочки. Вы никогда не увидите, чтобы кто-то курил за бильярдным столом. И уверяю вас: в бильярдной матом ругаться не принято. Это очень странно. Насчет выпить по чуть-чуть - они там стол ставят, можешь выпить, потом вернешься к столу. На столе никто ничего не разложит. Как-то все это, видимо, от ╚красиво╩ идет: красивый стол, красивое сукно. Все знают, что такое кий. Это момент общения. То же самое было, когда я начинал учиться летать. Нашелся человек, поразительный совершенно, спокойный. Вот есть такое упражнение, ╚конвейер╩ называется. Летаешь по кругу, подлетаешь к полосе, садишься, бежишь по полосе и тут же взлетаешь. И так тренировка: взлет - посадка, взлет - посадка. Вокруг, конвейер называется. Ну вот на каком-нибудь очередном конвейере посадка - он сидит молчит, взлет, мы взлетаем - он молчит. Такой Дима. Потом мы заходим, садимся, заруливаем, уходим в коптерку. И он начинает говорить начальнику: ╚Я тебя прошу, отдай мне Аркадьевича. Слушай, у меня такого ученика в жизни никогда не было, ну ему богом дано летать, я серьезно говорю, я откажусь от всех, дай я с ним позанимаюсь╩. Потом поворачивается ко мне и говорит: ╚Слушай, Аркадьевич, у меня к тебе просьба, несколько билетов надо врачам, жене моей, пойдем на секунду,  давай выйдем╩. Мы выходим в поле, он говорит: ╚Чтоб ты сгорел, чтобы у тебя руки-ноги отсохли, чего ты пришел сюда, мы чуть не угрохались вместе с тобой╩. Это там, в поле.

 

ЛАРСЕН: Ничего себе!

 

ЯКУБОВИЧ: Но это там. А при всех - я лучший. И это до такой степени меня поражало! Ну, от бога летчик и от бога инструктор. И я остался. Все от того, что находится человек, на которого ты хочешь быть похожим, так всегда. И из-за этого столько раз я ездил в какую-нибудь горячую точку и с Сережей Архиповым мы в Косово были, и еще там куда-то. Просто потому, что  еще раз увидеть этих людей, это какое-то прямо А) наслаждение, Б) изумление. Они, кстати, молчуны такие. Да, конечно, хихикнуть могут, и все остальное прочее, но в общем что говорить-то? Делают дело люди и делают. Хочешь - пойди, попробуй. И это настолько поражает. Вдруг неожиданно делаются черно-белыми все Стивены Сигалы, все Шварценеггеры, все это вдруг как-то делается плоским и киношным, ни на что не похожим. Разные, они не очень все так, чтобы┘ Телосложение у них было огромное. Я видел, запомнил очень хорошо. Мы летели, по-моему, из Чечни или в Чечню, сейчас я не помню. Маленький такой капитан, сухонький, в такой размахайке (она как тренировочная, только защитного цвета), с такими глазками нехорошими, такой тихенький человечек. Вот мы сидели, трепались, и вдруг я понял, кто передо мной. На самом деле ничего не надо в армии больше, вот несколько человек таких, и все. И никто сюда не придет никогда.

 

ЛАРСЕН: И победа за нами.

 

АВЕРИН: Такой толстовский персонаж совершенно получается.