Центральный комитет Арина Шарапова в гостях у Тутты Ларсен и Владимира Аверина

 

ШАРАПОВА: Интересно, прямо так я вам все тайны наши и рассказала! Думайте, что хотите, это будет, господа слушатели, для вас интрига. Хотите - в джинсах, думайте, что мы в джинсах. А на самом деле, мы  в роскошных брюках или юбках. А туфельки на 20-сантиметровых каблучках.

 

ЛАРСЕН: И фижмы.

 

АВЕРИН: Фижмы это что?

 

ШАРАПОВА: Это не пижамы, нет, не пижмы. Это рюши.

 

ЛАРСЕН: Это непроизводное от ╚фигня╩ и ╚жмых╩, это что-то, какие-то украшения.

 

АВЕРИН: А какие-то сумочки еще были?

 

ЛАРСЕН: Клатчи. Он не смотрит ╚Модный приговор╩, поэтому ни во что не врубается.

 

ШАРАПОВА: А шлевки нравятся?

 

ЛАРСЕН: А еще кулиска, между прочим, есть.

 

ШАРАПОВА: Да, а еще таких терминов море. Ну, ладно, не будем засорять.

 

ЛАРСЕН: Смотрите, ведь на самом деле, приезжаешь куда-нибудь в большой город, вроде Новосибирска, огромное количество очень хорошо, красиво одетых девушек ходит по улицам, прямо с обложки глянцевого журнала. И рядом с ними такие мальчики с кепочками, в таких маечках и трениках, как правило, и как-то грустно это все.

 

ШАРАПОВА: А это, потому что мы меньше мужчин переодеваем, между прочим.

 

ЛАРСЕН: Девочек-то мы переодеваем и воспитываем, а мальчики как же, на произвол судьбы, он не знает, что такое фижмы.

 

ШАРАПОВА: А есть проблема, потому что, оказывается, девочки, которые смотрят ╚Модный приговор╩, а их миллионы, я даже не побоюсь этого слова, миллиарды, они с большим удовольствием смотрят про себя. А вот, когда про  мальчиков, они чего-то перестают смотреть. Как-то, если только мальчики возраста 18-20 лет, и вроде как их дети.

 

АВЕРИН: И лучше без одежды.

 

ШАРАПОВА: Это уже вторая история, мы такое не показываем, между прочим, это нравственная программа. И вот, когда доходит дело до мальчиков, как-то не очень девочки любят смотреть, как их переодевают, им важно узнать, куда кулиску и всякие штучки, фижмы, рюши, куда их надеть, вот так. Вот такая проблема, поэтому мы, в основном, только девочек и переодеваем. Вообще, конечно, я считаю, что это просто гениальный проект, извините, пожалуйста, я в нем работаю, сам себя не похвалишь, сами понимаете.

 

ЛАРСЕН: Но у вас такая роль доброго полицейского, можно сказать, вы всех защищаете.

 

ШАРАПОВА: Ну, полицейского, да, но иногда хочется кого-нибудь разорвать.

 

ЛАРСЕН: Пристукнуть.

 

ШАРАПОВА: Да, бывает и такое, скрыть не могу, особенно когда какой-нибудь очаровательный муж вдруг начинает прямо, знаете, входит в роль, в раж, в состояние какого-то анабиоза и начинает кромсать свою жену. Он не понимает, что его показывают в этот момент по телевизору, что миллионная аудитория понимает, что жена у него кошмарная, а он просто ее уничтожает. И вот в тот момент, когда он это делает, забываясь, он начинает получать тумаки. И уже не только от меня, а от всех троих. Мы ему объясняем, кто он есть на самом деле, и говорим, что, вообще, это не очень прилично. Ну, что делать, он уже все сказал.

 

ЛАРСЕН: Когда Александр Васильев у нас был последний раз в гостях, он говорил, что, вообще,  надо русскую женщину одеть в кокошник, вернуть всю эту прекрасную русскую традиционную моду.

 

ШАРАПОВА: Какой он умничка! Какой он правильный! Я думаю, что он просто устроит пошив одежды, поэтому он, наверное, намекал, что нужно всех одевать. У Юдашкина же шьют все для военных, вот он будет, наш Саша Васильев шить русские костюмы для всех. Но это уже пройденный этап.

 

АВЕРИН: И я себе представляю, как вы быстро все наряжаетесь в кокошники.

 

ШАРАПОВА: Да, просто будет отдельный бизнес.

 

ЛАРСЕН: А чего, фрейлины при дворе наряжались, а нам чего не нарядиться?

 

ШАРАПОВА: Ну, это было.

 

АВЕРИН: Один раз.

 

ШАРАПОВА: Ну, почему же один раз? Это была целая тенденция.

 

АВЕРИН: Один раз в год они наряжались в кокошники на специальный бал.

 

ШАРАПОВА: Не правда, они считали, что необходимо вот так красиво ходить еще, между прочим, и за кадром, не только на балу, и ходили, между прочим.

 

АВЕРИН: В кокошнике  диадема бриллиантовая.

 

ШАРАПОВА: Нет, они носили  тогда скифское золото, между прочим, вынутое из курганов крымских, когда Крым присоединили, а потом начали все  разрывать, а потом все это вместе с русскими сарафанчиками они и носили, между прочим.

 

ЛАРСЕН: Как у Пелевина, ╚опрощение╩ это называлось?

 

ШАРАПОВА: Творилось черт-те что. Поэтому не знаю, чего там любимый Саша Васильев предложил. Кстати, сегодня с утра мы с ним sms-ками переписывались, я уж ему написала: соскучилась,  Саша, как твои дела? Он мне отвечает: а я в Петербурге.

 

ЛАРСЕН: Что у них там вместо Рублевки в Петербурге?

 

ШАРАПОВА: У  них там Крестовский Мост, по-моему.

 

ЛАРСЕН: Да, учу девушек с Крестовского.

 

ШАРАПОВА: Учу девушек с┘

 

ЛАРСЕН: Дизайну и красоте.

 

АВЕРИН: Там же только московские девушки и члены Конституционного суда только живут, за специальным забором. Петербуржцам туда уже вход запрещен вообще.

 

ШАРАПОВА: Мы не будем раскрывать тайны Саши  Васильева, что  он там делает.

 

АВЕРИН: Нет, не тайны Саши Васильева, мы тайны Петербурга┘ если раньше еще я мог гулять по островам просто так, то теперь нельзя, потому что там живут члены Конституционного суда.

 

ШАРАПОВА: Ну, что же поделать, такая судьба. В общем, короче говоря, я тут  должна была на праздники полететь, между прочим, вместе с ним и его девушками в  Венецию, понимаете, и с удовольствием ходить по музеям и наслаждаться рассказами нашего потрясающего доктора лектора о том, что же такое Венеция из себя представляет. И не получилось, потому что надо было работать. В общем, плачу до сих пор, потому что,  конечно, получить знания от Саши Васильева это дорогого стоит.

 

ЛАРСЕН: А он не пытается вас как-то переделать, ваш стиль, например, и рассказать вам, как вы должны выглядеть и одеваться? Ведь он очень в этом смысле циничный товарищ, может быть, и жесткий?

 

ШАРАПОВА: Ему очень нравится все, что мы носим, даже, если не нравится, он говорит, что нравится.

 

ЛАРСЕН: А не то мы ему глазки-то повыцарапываем.

 

ШАРАПОВА: Да, он просто понимает, что с двумя валькириями лучше не связываться, - одна слева, другая справа, - мы же отомстить сможем. Но, на самом деле, я сижу сейчас, шучу. Мы с удовольствием всегда друг другу делаем всякие поправки в случае, если что-то не так, потому что, вот я, например, очень деликатно отношусь к картинке, она для меня важна, и часто и  Саше, и Эвелине могу сказать, что вот, ребята, обратите внимание на эту точку. То же самое говорят они и мне, и касательно костюма тоже. Если что-то им не нравится, я могу переодеться, и они сделают то же самое. Поэтому у нас какая-то такая, знаете, взаимная завязка. Все друг от друга зависят и очень хорошо друг к другу относятся, слава тебе, господи.

 

ЛАРСЕН: А неужели, действительно, так важно для женщины переодеться и сразу все проблемы решились? Просто нашел человек какой-то новый образ и как-то сразу жизнь наладилась?

 

ШАРАПОВА: У нас есть люди, которые в результате нашей программы, действительно, изменили свою жизнь. Есть люди, которые разводятся после нашей программы, есть люди, которые женятся после нашей программы, есть, которые действительно находят, у нас не ведется никакой статистики, но так просто мы наблюдаем за некоторыми персонажами, или они нам отзванивают, в конечном итоге, есть даже те, которые просто встречают свою любовь, потому что на нашей программе они получают какую-то бешеную встряску. Оказывается, телевидение производит какое-то фантастическое  впечатление на людей, особенно, если ты внутри Останкино, там какое-то поле магнитное сильное, и они меняют отношение очень сильно. Меня больше расстраивает, когда люди разводятся, потому что в результате выяснения отношений на нашей программе, вскрывается такое количество чудовищных историй друг про друга, которые они вдруг начинают вываливать. К сожалению, все это в эфир не входит, что им ничего не остается, как прошептать мне, какая-нибудь девушка, сидящая слева, говорит: все, я уйду от него, я никогда с ним больше жить не буду. Все это происходит либо за кадром, либо в момент, когда это показывают по телевизору, но такое тоже бывает. Очень интересно, то есть, такие судьбы. Поэтому, конечно, одежда это как выход. Например, в Америке существует в неврологических клиниках целые отделения, где лечат с помощью переодевания и изменения имиджа.

 

ЛАРСЕН: Там мужчин одевают в балетные пачки?

 

ШАРАПОВА: Я думаю, что  это тайны, может быть, такое тоже бывает, но имидж меняют очень сильно. И женщины, которые находятся, например, в какой-то долгой депрессии молчаливой, через время начинают говорить. Вот так вот бывает. Вот видите,  я все время тоже говорю и говорю.

 

ЛАРСЕН: Так вы же, собственно, профессиональный инструмент.

 

ШАРАПОВА: Не могу остановиться.

 

ЛАРСЕН: А вам пришлось как-то измениться за то время, что вы меняете  других? Может быть, вы что-то для себя открыли?

 

ШАРАПОВА: Я менялась раз 567 с половиной, но в результате вернулась к самой себе, потому что  все эти сумасшедшие образы, которые придумывались, и которые для меня делали мои же стилисты, я их просила об этом,  они как-то не приживаются, они все чужие. А в результате я, Арина Шарапова, такая, какая я пришла на телевидение, с хвостиком, в своих брючках, такая, какая я есть. И мне так комфортнее, и меня так зрители лучше понимают, мне так кажется. Но поменяться надо обязательно, перекраситься в черный, в желтый, в зеленый,  до этого я не доходила, но надо. Вот Володя сидит, меня не понимает, смотрит в ужасе просто. А вы перекрасьтесь хотя бы один раз, обрейтесь.

 

ЛАРСЕН: Он притворяется, он себе из Рима привез свитер и зеленый, и желтый, и розовый даже.

 

ШАРАПОВА: Вот они, тайны мужские!

 

ЛАРСЕН: И меняется периодически, фасон один, а цвета разные.

 

ШАРАПОВА: Приходите к нам, мы вас перекрасим, бороду сбреем.

 

ЛАРСЕН: Не надо, мы его любим с бородой.

 

АВЕРИН: Арина, а вы ревнивый человек?

 

ШАРАПОВА: Ну, в меру, я думаю, что это нормальное состояние человека иногда чуть-чуть поревновать. Конечно, да.

 

АВЕРИН: Я не имею в виду даже личные отношения. Все равно,  и в телевидении все понятно, есть прайм, есть не прайм.

 

ШАРАПОВА: А нет, я кайфую, мне нравится, когда есть конкуренция, мне нравится. Когда нет конкуренции, скучно. Когда есть конкуренция, ты растешь. А если ты такой весь, либо великий, либо ты просто брошенный, то чего же тут, какого тут, кайфа нет никакого. Поэтому ревность, если вы имеете в виду, сюда вкладываете это значение, то я думаю, что это другое совсем.

 

АВЕРИН: То есть, кто-то выходит в 19, в 20, в 21, а кто-то выходит утром.

 

 

ШАРАПОВА: Ну, это утренний прайм-тайм. Я смотрю на это разумно, я же все-таки еще и социолог, так случайно получилось. Я посчитала все цифры, поняла доли, поняла рейтинги, увидела, какое количество народа вечером, какое утром, ну, и, в общем,  поняла, что тоже хорошо, тоже огромная доля. У нас в ╚Утре╩ огромная доля населения, которое нас смотрит. Ну, конечно, хочется гордиться цифрами, я ими и горжусь. Я нас ╚Модный приговор╩ практически лидер на канале, фактически во всей стране. И ╚Утро╩ тоже номер один, поэтому я работаю в самых праймовых программах.

 

ЛАРСЕН: Ну, из-за этого у вас совсем не получается отдыхать, как я поняла, майские праздники вы тоже работали.

 

ШАРАПОВА: А я, вообще, не отдыхаю. Это, кстати говоря, такая история, которая чего-то перебор, я тут посчитала, у меня 200 съемочных часов в месяц. Это очень много, это чего-то совсем много, и 55 эфирных. Это какая-то внутренняя такая история сейчас выплеснулась. Ну, что делать, так получилось.

 

ЛАРСЕН: Я даже боюсь себе представить, 200 съемочных часов в месяц.

 

ШАРАПОВА: Это очень много.

 

АВЕРИН: Это страшное дело.

 

ЛАРСЕН: Это сколько в сутки?

 

ШАРАПОВА: Это значит, я не вижу, нет, семью я вижу, но больше я не вижу никого, друзья меня перестали понимать, ну, и так далее. Да нет, я не жалуюсь, я горжусь, все равно приятно. Такое бывает. Бывает и без работы, а бывает, ну, нет, я не жалуюсь, такое бывает, все равно приятно. Бывает и без работы, а бывает, видите, ее так много, всякое бывает.

 

ЛАРСЕН: В результате же можно купить, как Володя оговорился, загородный домик на Гавайях.

 

ШАРАПОВА: Белую панаму можно, да.

 

ЛАРСЕН: Вот парадокс.

 

ШАРАПОВА: И в ней пойти куда-нибудь по Гавайям.

 

АВЕРИН: Еще одна проблема, с которой сталкиваемся мы все. Когда к нам приходят гости, вы говорили, иногда муж какой-нибудь раздражает, иногда  вот эта, которая сидит рядом, бухтит что-то не то. Вы, так или иначе, в разных программах общались с очень большим количеством людей, и все равно приходилось, наверное, как нам всем, гасить свое отношение к человеку?

 

ШАРАПОВА: Ну, естественно.

 

АВЕРИН: Вот эта постоянная доброжелательность, это же состояние невозможное.

 

ЛАРСЕН: Тяжкий труд.

 

ШАРАПОВА: Да нет, вы что, ребята, я же в это не играю. Если бы я играла, я бы уже давным-давно раскололась. Но я же не колюсь, значит, я такая, понимаете, какая штука.

 

АВЕРИН: Априорная вера в доброту человеческую, в то, что человек хорош.

 

ШАРАПОВА: Я родилась такой. Хороший, разный, нормальный, человек имеет право на свои заморочки, свои какие-то отношения к жизни, ну, а чего же, человек, он и есть человек. Знаете, есть такой аптекарский  ящик с большим количеством ящичков крошечных, там лежит всякое свое лекарство. Ну, вот человек так для меня выглядит, сегодня хорош, завтра плохой, но, в конечном итоге, исправится.

 

АВЕРИН: А в таком случае, как вы тогда воспитывали сына?

 

ШАРАПОВА: Сына Данилу? С которым работала вместе Тутта?

 

АВЕРИН: Да. Потому что тогда можно, он сегодня такой - хорошо, завтра он плох и тоже хорошо, и вроде как бы не надо его и поправлять.

 

ШАРАПОВА: Тут, ну, скажи, ну, хороший же у меня сын,  ты же знаешь.

 

ЛАРСЕН: Хороший. Ну, ты знаешь, так не бывает, чтобы сын был плох.

 

ШАРАПОВА: Не бывает.

 

АВЕРИН: Я же знаю, что он хороший, поэтому я спрашиваю, может быть, рецепт какой-то есть, как надо сыновей воспитывать.

 

ШАРАПОВА: Я не знаю. Просто с ними надо наравне общаться и все. Я не играю... Маленький мальчик, а я мама, я всегда на равных, даже с малышами со своими, с его сыновьями двумя, батюшки, я же уже бабушка, я на равных, и нормально. Одному восемь месяцев, и я его уже понимаю, а он меня.

 

ЛАРСЕН: Мой рецепт то, что детей надо баловать, тогда из них вырастают настоящие разбойники, я другого способа не знаю.

 

ШАРАПОВА: Настоящий мужчина. Баловать надо.

 

ЛАРСЕН: Я никогда не забуду, я  не помню, просто все время шел разговор о воспитании, и один очень, по-моему, кто-то из наших мудрых слушателей позвонил и сказал: не надо мальчика воспитывать, его всю жизнь будут воспитывать бабы, начальство, коллеги по работе, сама жизнь, мальчика надо любить.

 

ШАРАПОВА: Ну, мальчика надо любить, еще мальчика надо заставлять работать. Единственное, чего надо заставлять с детства, ну, приучать, во всяком случае, к труду, я больше всего уверена. Лопахин,  Чернышевский, читайте. Как сейчас помню.

 

ЛАРСЕН: Ну, мне кажется, в вашем случае как раз мальчик приучен к труду просто на примере мамы, как минимум, потому что говорить ему: работай, дорогой,  и лежать на диване, покуривая кальян.

 

ШАРАПОВА: Смешно, правда?

 

ЛАРСЕН: Как-то неправдоподобно.

 

ШАРАПОВА: Ну, создавать условия для работы надо всегда, мне кажется, с самого детства, и поэтому вот такой совет.

 

ЛАРСЕН: Спасибо огромное.