Рейс 11-14 Художники Георгий и Константин Тотибадзе - гости ночного шоу Олега Битова и Екатерины Марковой

 

БИТОВ: Мы, естественно, не могли удержаться и сразу заговорили о еде-питье.

 

МАРКОВА: В общем-то, это не я виновата. Это виноваты как раз картины, на которые мы насмотрелись.

 

БИТОВ: Да. Это виноваты братья Тотибадзе, которые пожаловали к нам в гости. Константин и Георгий, здравствуйте. Вообще тема у нас сегодня заявлена, как роль традиций и вообще традиции в современном искусстве. Но, естественно, я думаю, что мы не ограничимся этим. Вот, например, начать мне хочется с ваших спортивных достижений, например. Ведь братья Тотибадзе не только художники, но и каратисты, как оказалось. Между прочим, неоднократные чемпионы России, по-моему.

 

ТОТИБАДЗЕ: Ну, да, России. Пятикратный. Я, например, пятикратный чемпион России. Двукратный призер мира. Один раз в Японии и второй раз в Мексике.

 

БИТОВ: В Японии? На родине, можно сказать?

 

ТОТИБАДЗЕ: Да. И вот я больше всего люблю серебряную медаль чемпионата Японии.

 

БИТОВ: И вот как истинные каратисты, настоящие каратисты, это очень добродушные такие, совершенно безобидные, казалось бы, люди.

 

МАРКОВА: Да. И так со стороны-то и не скажешь.

 

БИТОВ: А вот, кстати, каратэ - это искусство для вас?

 

ТОТИБАДЗЕ: Искусство. Это искусство, в принципе. Потому что это очень традиционная вещь. Фактически ритуальная. Поэтому очень много задач именно с точки зрения искусства. И поэтому, конечно, это искусство.

 

БИТОВ: Вот вы сами задали эту тему, что это традиционная вещь, ритуальная, древняя. Возьмем то же каратэ. Действительно, древнее боевое искусство. А насколько я знаю, мало оно с течением веков изменилось. Почему же тогда в живописи, в кино, в скульптуре вдруг в 20-ом веке возникло такое желание перевернуть все с ног на голову, изменить мир? Это нормально, это периодически в искусстве должно возникать? Или что случилось?

 

ТОТИБАДЗЕ: Должно, наверное, возникать. Это искусство - самоочищающийся организм, как море. И, видимо, эти вот кризисы разного рода, они очищают пространство искусства. В данный момент, я думаю, что период проходит изобразительского такого искусства.

 

БИТОВ: Я не понимаю, очищает от чего?

 

МАРКОВА: Да, каким образом?

 

ТОТИБАДЗЕ: От слабых веток, видимо. Вот этот кризис изобразительного искусства, который┘

 

ТОТИБАДЗЕ: На самом деле, может, его нет, кризиса?

 

БИТОВ: Может, и нет, да.

 

ТОТИБАДЗЕ: Я вот, например, что кризиса особого нет. То есть, есть огромное количество художников.

 

ТОТИБАДЗЕ: У нас кризиса нет.

 

ТОТИБАДЗЕ: Огромное количество художников, которые самодостаточны, счастливы и очень хорошие художники. Осознать это сложно, потому что мы почти ничего не видим, я думаю, и современного искусства. То, что сейчас, например, мы разговариваем, а потом художник сидит там и чего-то делает.

 

ТОТИБАДЗЕ: Или пишет, или рисует, или клеит, я не знаю, или надувает.

 

БИТОВ: Просто, смотрите, я почему решил на этом как-то акцентироваться? Потому что, в принципе, если брать историю вообще мирового искусства, допустим, изобразительного искусства, все практически на протяжении многих столетий все было достаточно традиционно. Да, случались какие-то всплески, случались какие-то отдельные рафаэли, микеланджелы и так далее. Но они все равно основывались на классике на какой-то, на каких-то традициях. И вдруг на протяжении достаточного короткого периода времени (короткого по сравнению с мировой историей). То есть, на протяжении конца, допустим, даже 19-го (расширим немножко рамки) - конец 19-го столетия и до сегодняшнего дня, произошло столько смен жанров. Даже не смен, а просто придумывалось.

 

МАРКОВА: Перемешивания еще, ко всему прочему, разных жанров.

 

БИТОВ: Новые возникали. Новые какие-то жанры, новые какие-то течения, художественные школы, и так далее и тому подобное. На коротком отрезке времени.

 

ТОТИБАДЗЕ: Ну, да. Ну, это, по-моему, не только в искусстве. Это в любой сфере человека произошло. Даже в боевых искусствах то же самое, на самом деле.

 

БИТОВ: Да?

 

ТОТИБАДЗЕ: Да, конечно. Есть традиционные школы какие-то, которые пытаются все это сохранить, передавать, сохранить.

 

ТОТИБАДЗЕ: Там есть традиции ради традиций. Тоже довольно опасная вещь.

 

БИТОВ: Поясните.

 

ТОТИБАДЗЕ: Ну, мне кажется, очень важно знать традиции для того, чтобы быть свободным в творчестве. И, зная традиции, ты можешь элегантно от них отказываться, остроумно. А если ты не знаешь их, то твоя революция, так сказать, будет такая немножко узковатая. Поэтому это вот такая история. То, что в каратэ.

 

БИТОВ: Давайте тогда обратимся непосредственно к вашему творчеству. От чего вы отказались в своем творчестве? От каких традиций? Или ни от чего не отказывались? Или как вообще идет развитие? Я понимаю, что трудно говорить за весь период вашей художественной жизни. Потому что, наверное, тоже человек меняется, художник меняется, его взгляд на мир меняется. Но, тем не менее, то, что я видел из ваших работ, я не могу назвать это, понимаете, хочу сказать, вот уже клише такое: современное искусство. Когда мы произносим "современное искусство", сразу представляется некое такое вот┘

 

МАРКОВА: Железяка.

 

БИТОВ: Что-то такое вот непонятное, такое вот, над которым нужно стоять и думать: "Ешкин кот! Что же это автор имел в виду? Да что же это такое?" А у вас, действительно, основано все на хороших таких художественных традициях. Мне, например, это близко, это нравится, это греет меня.

 

ТОТИБАДЗЕ: У меня есть надежда, что вроде при внешних таких традиционных формах нашей живописи, там есть какая-то скрытая провокация, наверное. Но она, я думаю, такого внутреннего свойства. Потому что мне, например, не очень интересно, вот еще раз скажу, скандал ради скандала или актуальное ради актуального. Потому что задачи у искусства вне временные такие немножко, ближе к вечному. Но, естественно, человек, если вот ныне здравствующий художник, если он пишет и честно работает и лепит, он современный художник, независимо от его стиля.

 

БИТОВ: Нет, ну, вы же тоже современный художник.

 

ТОТИБАДЗЕ: Мне тоже кажется, пока мы живы. Вот мы сейчас работаем┘

 

БИТОВ: Я просто, знаете, хотел узнать. От географического места рождения, места воспитания, места обучения художника что-то зависит или нет?

 

ТОТИБАДЗЕ: Наверняка, я думаю. Если анализировать, что повлияло на художника в какой момент.

 

БИТОВ: Я просто поясню свой вопрос. Я смотрю на ваши работы, да, я понимаю, что вы родились в Грузии, в Тбилиси, вы жили, вы учились там, в Тбилиси, по-моему, тоже, да?

 

ТОТИБАДЗЕ: Да, там тоже. И в Москве, и в Тбилиси.

 

ТОТИБАДЗЕ: На самом деле мы выросли в Москве.

 

БИТОВ: А учились?

 

ТОТИБАДЗЕ: И в Москве, и в Тбилиси.

 

ТОТИБАДЗЕ: Мы у ехали из Грузии, из Тбилиси, приехали в Москву, когда мне было 8 лет, что ли. А Косте - 6.

 

БИТОВ: То есть, достаточно давно.

 

ТОТИБАДЗЕ: Давно, да.

 

БИТОВ: Потому что я вот смотрю на ваши картины, и сразу понимаю, что вот она - Грузия. В какой-то дымке, которую там можно видеть по утрам в горах. Они какие-то такие же тягучие, как песни грузинские, да? Они какие-то такие же воздушные. Ну, может быть, не все, но то, что я видел там. И я понимаю, что, да, что национальное присутствует. И, видимо, это уже корни, это уже воспитание, это уже школа, да? Я пытаюсь вспомнить какого-нибудь грузинского, например, художника-концептуалиста, мне ничего не приходит на ум. Может быть, я, конечно, малообразован.

 

ТОТИБАДЗЕ: Нет, их много на самом деле тоже.

 

ТОТИБАДЗЕ: Ну, не много, но есть довольно-таки в этом смысле заслуженные люди. Но мне сложно, кстати, говорить, насколько мы в национальной традиции работаем. Потому что в Тбилиси нас считают русскими художниками, в Москве - грузинскими. А некоторые считают, что не понятно, что это за направление.

 

ТОТИБАДЗЕ: Я надеюсь, что мы просто принадлежим к какому-то такому мировому контексту. Потому что быть национальным художником - никогда не ставилось такой задачи. Это, по-моему, скучная история, в принципе.

 

БИТОВ: Юлия задает не менее традиционный вопрос: "Откуда вы черпаете вдохновение?"

 

ТОТИБАДЗЕ: Из космоса.

 

МАРКОВА: Вы были в космосе?

 

ТОТИБАДЗЕ: Мы были в гостинице "Космос" когда-то.

 

ТОТИБАДЗЕ: Я не знаю, откуда.

 

ТОТИБАДЗЕ: В гостинице "Космос" вообще, да.

 

МАРКОВА: Там можно! Вдохновения ого-го, сколько!

 

ТОТИБАДЗЕ: Там как заходишь как раз на ресепшн, сразу вдохновляешься.

 

ТОТИБАДЗЕ: Не знаю, откуда угодно может быть.

 

ТОТИБАДЗЕ: Просто глядя на какую-нибудь освещенную солнцем урну вдохновиться со страшной силой.

 

БИТОВ: Но вы как-то вынашиваете замыслы своих работ, своих картин?

 

ТОТИБАДЗЕ: Ну, бывает.

 

БИТОВ: Или это вот спонтанное какое-то вот! Идешь по улице, действительно, увидел урну ту же, или там красивую девушку или еще чего-то┘

 

ТОТИБАДЗЕ: В урне. Конечно, какие-то работы получаются, честно говоря, спонтанно.

 

ТОТИБАДЗЕ: Какие-то вымучиваешь в башке или потом на холсте мучаешь. Терзаешь холст. Это всегда очень по-разному.

 

МАРКОВА: А что, бывает так, что вы стоите перед пустым холстом и что-то рисуете, а потом оно во что-то выливается? Или все-таки это всегда идея какая-то изначально?

 

ТОТИБАДЗЕ: Нет, всегда идея!

 

ТОТИБАДЗЕ: Всегда идея. Хорошо бы, конечно, в голове иметь план. Но, бывает, он и меняется в процессе. Бывает. Задумка.

 

БИТОВ: План, вы имеете в виду┘

 

ТОТИБАДЗЕ: Ну, в смысле, задумка.

 

ТОТИБАДЗЕ: Представлять работу. Ты пишешь-пишешь, потом: закрашу-ка я эту девушку.

 

МАРКОВА: В этой урне!

 

ТОТИБАДЗЕ: Что-то урна без девушки как-то живописнее!

 

БИТОВ: Кстати, по поводу значения. Насколько для вас важно признание?

 

ТОТИБАДЗЕ: Приятная штука - признание.

 

ТОТИБАДЗЕ: Признание не только в бабловом эквиваленте.

 

ТОТИБАДЗЕ: Самое важное для художника это самому себе понравиться. А дальше, конечно, ты глазами мыркаешь: может, еще кому-то это приглянулось?

 

БИТОВ: Ой, да ладно! Мне кажется, это лукавство некое.

 

ТОТИБАДЗЕ: По поводу?

 

БИТОВ: По поводу того, что главное, чтобы мне нравилось.

 

ТОТИБАДЗЕ: 100 %.

 

БИТОВ: То есть, вы именно так мироощущаете?

 

ТОТИБАДЗЕ: Это главное. Но я говорю, что приятно, когда еще кому-то.

 

МАРКОВА: А имеет какое-то значение, может быть, мнение каких-то близких людей?

 

ТОТИБАДЗЕ: Ну, конечно, да.

 

БИТОВ: А вам важнее, чтобы вас признали кто? Действительно, близкие люди, друзья? Какие-то, может быть, ваши учителя или просто широкая общественность, что называется? Понятно, что, когда три все компонента - это прекрасно. Но вот все-таки ценнее что?

 

ТОТИБАДЗЕ: Ну, вообще ценнее, так сказать, если тебя оценивает человек, который немножко в курсе вообще по поводу искусства, чем нежели, наверное, человек, который совсем не интересуется этим делом. Ну, просто как для любого специалиста важно мнение специалиста.

 

БИТОВ: Коллег по цеху. Ну, а самая значимая оценка в вашей жизни от кого прозвучала?

 

ТОТИБАДЗЕ: Мне всегда было важно, что мне скажет наш учитель, который нам передал все это ремесло, Дмитрий Иванович Хамин, покойный. Прекрасный художник, наш учитель. Мне было очень важно его мнение. Мнение отца. Поскольку отец был художник, мне тоже очень важно было. Он про большие проблемы нам обычно говорил - художественные. А частностям нас учил в институте Хамин.

 

БИТОВ: Ради чего вы готовы были бы отказаться от живописи? Есть такое?

 

ТОТИБАДЗЕ: Не знаю.

 

ТОТИБАДЗЕ: Какой-то работы?

 

МАРКОВА: Вообще, в принципе?

 

БИТОВ: Не обязательно работы. Приходит к вам Мефистофель и говорит: "Знаешь, что? Продай душу. Будешь жить вечно, долго и счастливо, но откажись от живописи!"

 

ТОТИБАДЗЕ: Или пошлю тебе аллергию на краски! Не знаю.

 

БИТОВ: Или как Толстой писал: "Не могу не писать".

 

ТОТИБАДЗЕ: Похоже, что та же фигня.