Центральный комитет Екатерина Рождественская в гостях у Тутты Ларсен и Владимира Аверина

АВЕРИН: У нас в студии Екатерина Рождественская. Здравствуйте.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Добрый день.

АВЕРИН: У меня, знаете, в анонсе написано замечательно: "Автор и исполнитель 30 уникальных фотопроектов".

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Сейчас станцую, точно. Ну, это бардовское, наверное, меня спутали с кем-то из бардов.

АВЕРИН: Не в первый раз мы с вами встречаемся в этой студии. Всякий раз это очень увлекательный разговор. Последнее впечатление - вы меня выбили совершенно из колеи.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: То-то я смотрю, вы что-то выбитый такой, пришибленный немножко.

АВЕРИН: Да. Потому как я думал, что я Тутту Ларсен знаю уже. И видел ее в разных костюмах и в разных нарядах, и чуть ли не в маске на карнавале. И не было случая, чтобы я ее не узнал. Наконец она приносит мне иллюстрацию, фотографию, показывает. Я говорю: "О, какая хорошая работа, там свет, тень┘" А она так на меня выжидательно смотрит. Ну, монах на фото. И опять выжидательно смотрит. А я в абсолютном неведении, что же┘

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: А там много предметов всяких, там интересно, да.

АВЕРИН: Да-да-да. Совершенно замечательная картинка. Но что это Тутта Ларсен, мне просто не пришло в голову. Как вам это удалось? Изменить девушку с очень яркой и узнаваемой внешностью до такой степени? А во-вторых, что же это - она и монах - у меня в голове никогда такой образ не родился бы.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Надо иногда как-то прижать к ногтю. Тутта должна быть иногда и монахом. Нет, ну это весело, господи! Мы же играем. Люди ко мне приходят - начинаем играть во взрослые игры, иногда в детские. Поэтому это так здорово.

АВЕРИН: Это же я сейчас все от зависти говорю, от зависти к Тутте.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Понятно, сделаем из вас девушку. Но придется побриться.

АВЕРИН: "На это я пойтить не могу┘". Из меня можно, знаете, делать только восточную девушку. Паранджой все закрыть и глаза оставить. Опытная девушка такая будет, пожившая, пережившая много... И все-таки, последний ваш проект - это экспозиция, которая открылась в музее на Делегатской, в Музее декоративно-прикладного искусства. В общем, эта площадка для меня неожиданная. Когда в Манеже - понимаю. Какие-то центральные залы, раскрученные сами по себе залы - понимаю. Здесь это отчасти ваша помощь музею?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Отчасти - да. Потому что в музей пошли люди, они узнали, что таковой есть. Но это и в большой степени было интересно очень мне, потому что Манеж очень официальный, и там я могу давать что-то такое, очень привычное людям, то, что от меня ждут. А здесь я разошлась вовсю и сделала типа такой домашней экспозиции. У меня там очень много новых проектов, у меня там черно-белые фотографии, причем не людей, а города. У меня там большая часть моей винтажной коллекции одежды XX века, и у меня там моя фотоодежда. Это новый проект, который я придумала, я теперь стала шить одежду. Поэтому там, знаете, как Ноев ковчег, всего понемножку.

АВЕРИН: Они все вынесли оттуда? Все практически, чтобы освободить место, да?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Да.

АВЕРИН: Музей на Делегатской еще такой довольно сложный по пространству.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Нет, меня просто пленил абсолютно шикарный зал, и я купилась на него, потому что это старинные такие палаты. И настолько они хороши, что я просто вынесла оттуда все, что можно.

АВЕРИН: Само вписалось, да? Экспозицией тоже занимались вы?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Я сама все делала, конечно, естественно.

ЛАРСЕН: Катя, а почему вообще возникло желание выставиться отдельно? Ведь твои фотографии, твои работы огромными тиражами вся страна видит практически каждый месяц.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Все время хочу, у меня все время есть это желание, я ничего с собой не могу поделать. Ну, страна видит не то. Во-первых, не видит черно-белых фотографий, потому что журнал цветной, там и так много архивных фотографий во всяких материалах. И я должна делать только цветные фотографии, поэтому черно-белого не видит никто. Плюс я собираю винтажную моду и хочу похвастаться все время.

ЛАРСЕН: Это очень интересно. Винтажная мода началась┘

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Приходи ко мне на выставку. У меня каждое воскресенье там открытые фотосессии, фотосъемки, поэтому приходи. Я просто свой рабочий день переношу в воскресенье в музей, приходят люди, смотрят.

АВЕРИН: Секунду, подожди! Приходят люди, смотрят. Люди, которые пришли, могут стать героями фотографий?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Фигушки, нет. Они могут стать зрителями процесса. Как я снимаю, скажем, Садальского, Бледанс, Батрутдинова, Шакурова, Клару Новикову. Ну, это же тоже интересно посмотреть. Потому что можно пойти в салон и сняться, а все-таки посмотреть вживую, как┘ Пока такого нет.

АВЕРИН: Ну, знаете, пойти в салон к Екатерине Рождественской и сняться - непросто.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Пока такого нет. Как будет - пожалуйста.

ЛАРСЕН: Мне все-таки интересно про винтажную одежду. Ты начала одежду собирать, уже когда начала делать все свои проекты? Или это хобби?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Нет, это в помощь было проектам. Ну, я не могла проходить мимо, потому что мне казалось, что, если я не куплю эти сапоги или стоптанные туфли, их выкинут. И из жалости собрала довольно большую коллекцию уже всего.

ЛАРСЕН: Ты в России покупаешь эти вещи?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Нет, в любом месте - и за границей, и в России. Сейчас я стала ездить по русским городам. Первым делом спрашиваю, есть ли там антикварный магазинчик или блошиный развал. Прямо как на работу, причем на любимейшую.

АВЕРИН: А есть какие-то критерии отбора? Для меня винтажная одежда - это┘

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Старье.

АВЕРИН: Ну, в общем, да. И с секонд-хендом это близнецы-братья. Есть какие-то критерии отбора, когда вы выходите на блошиные рынки?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Естественно, конечно. Ну, одежда должна быть во времени. То есть, можно точно понять, что это платье 1960-х годов, что оно не на грани 1960-70-х, а это такая Твигги, скажем. Ну, мне это понятно.

ЛАРСЕН: Я так понимаю, что это вещи с характером.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Естественно. Самые уродские иногда бывают, прямо такие ядреные, от которых нельзя глаз отвести.

ЛАРСЕН: Как говорил кто-то из наших телеведущих - "аромат эпохи".

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Аромат, да. Причем вонь эпохи, не аромат.

ЛАРСЕН: Катя, скажи, как вообще ты придумываешь истории для своих фотоколлекций. То это женщины, перевоплощенные в мужчин. То это красивые женщины, которые корчат страшные рожи, и смотреть на это просто без содрогания невозможно. Теперь - фотоодежда. И, наверное, что-то еще в планах?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Ну, много всего в планах. В планах у меня, например, русский костюм. Проект называется "Хоровод".

ЛАРСЕН: Все в кокошниках?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Не в кокошниках, а в настоящих таких русских костюмах. Они настолько красивы оказались┘ Просто я решила показать, что это тоже у нас есть, и мы об этом совершенно забыли. Приходи ко мне, я тебя сниму в русском костюме.

АВЕРИН: А русские костюмы старые?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Старые, да. В том-то и дело, что это не хор Пятницкого.

АВЕРИН: Я совершенно случайно здесь увидел какую-то рязанскую современную, наверное, художницу тоже, такую мастерицу, которая делает ткани на тех станках.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Ну, понятно, делает то же самое, только сегодня.

АВЕРИН: Я бы даже это копией не назвал, потому что она берет, скажем, орнаменты вышивки известные и не копирует точно, а использует какие-то основные элементы, которые она сама переплетает. И это смотрится не хуже, чем костюмы XVII века, которые я тоже держал в руках.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Я понимаю. Нет, они очень плохо сохраняются, к сожалению. Но у меня все настоящее. Я пользуюсь как раз и Музеем декоративно-прикладного искусства. Это настолько красиво, настолько забыто, что я решила, что пора как-то хотя бы детям показать, как встарь-то ходили.

АВЕРИН: Я уже как-то вспоминал здесь историю. Я однажды видел преображение современной женщины в невозможную красавицу. Она пришла такая, в общем┘ Ну, тетка пришла. И ее на моих глазах стали переодевать.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Рядить.

АВЕРИН: Рядить, да, в какую-то длинную юбку и потом душегрейка сверху. И ее формы, которые в современной одежде смотрелись┘ Знаете, хотелось, чтобы она сходила в спортзал, села на диету и вообще как-то изменила себя. А вдруг в этом во всем она обрела стать, все это было там, где надо, подчеркнуто, там, где надо, убрано. И она, я видел ее лицо, когда она на себя в зеркало посмотрела. На глазах из затюканной с авоськами, забитой жизнью, работой и семьей она вдруг в такую боярыню просто превратилась, в королевишну.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Да, они удивительные, костюмы удивительные. Причем такие цвета, там нет ничего искусственного, там какие-то естественные красители, но потрясающей красоты, таких сейчас аналогов нет - то, что я видела. Поэтому все скоро будет.

АВЕРИН: Вернется?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Увидим.

ЛАРСЕН: А скажи, вы как-то коллегиально решаете с твоей командой, что делать дальше? Или ты ходишь-ходишь, вынашиваешь эти все┘

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Да я Салтычиха, какая коллегиальность?

ЛАРСЕН: Ну, есть же помощники какие-то?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Конечно. Нет, я их очень люблю, это как семья, но все-таки решаю и придумываю проекты все я. Куда деваться-то?

ЛАРСЕН: А расскажи тогда про проект "Портрет Дориана Грея".

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Он уже выходил, одна порция вышла. Это просто по роману: молодой повеса, фотография одного человека, и через┘

ЛАРСЕН: Это только для мальчиков история?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Ну, в принципе Дориан Грей мальчик. Я не знаю аналогов просто литературных. Потому что хотелось бы что-то придумать, но как-то я не знаю. Пока нет спроса.

АВЕРИН: Ну, если как Сара Бернар в "Гамлете", тогда, значит, молоденький Гамлет и Гамлет в старости - с лицом Сары Бернар в старости.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Нет, пока только для мальчиков. Но для девочек чего-нибудь придумаю. Но не каждая пойдет на это - себя увидеть старушкой.

ЛАРСЕН: А мальчик каждый┘

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Мальчики - с интересом, с большим интересом. Это такой вызов. И идут, причем разные идут, там и Сергей Лазарев, и Олешко.

АВЕРИН: А вы опираетесь только на интуицию? Грим - понятно, потом. Но сначала же надо это увидеть. Это ваша интуиция, как вы себе представляете этого человека спустя 20 лет?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Ну, естественно. Конечно, очень сильно преображенного, очень сильно. Если это портрет Дориана Грея, то это, конечно, как минимум порочное лицо. Порок на лице, не только в глазах...

ЛАРСЕН: А мальчишкам нравится!

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: А мальчишки в восторге.

ЛАРСЕН: Хороший вопрос, такой забавный от Владислава Доденкова на форуме: "Если есть фотохудожники, то, наверное, есть и фотокритики?" Не приходилось встречаться с такими?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Может быть. Нет, я не встречалась с таким дурацким названием и с такими дурацкими людьми. Ну, наверное, каждый - фотокритик.

ЛАРСЕН: Каждый зритель немножко фотокритик.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Каждый, не знаю, книгокритик или кинокритик, и так далее. Критиков-то больше, чем людей, которые чего-то делают.

АВЕРИН: Люди свято верят в вашу власть над умами. По этому поводу просьба такая: "Екатерина Робертовна, умоляю, скажите нашим городским властям, что не надо разгонять "блошиные рынки". А они это много лет делают". Валерия, Екатеринбург.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Дорогие власти, я вас очень┘ Нет, я вас не очень люблю. Но все-таки не надо разгонять "блошиные рынки", потому что мы помогаем тем самым нашим пенсионерам, как-то их бодрим немножечко и получаем большое удовольствие, когда там гуляем и приобщаем детей к истории нашей.

АВЕРИН: Более того, представители наших властей не упускают случая, прогуливаясь по Лондону, Парижу и Венеции, заходить на "блошиные рынки".

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Да, я встречаю их, между прочим. Да-да-да, если у нас был бы достойный "блошиный рынок", то они бы ходили и там, и цены были бы приемлемые. И вообще, получаешь большое удовольствие, вспоминая, что у мамы было такое же, и у бабушки было такое же. Не знаю, очень приятно.

АВЕРИН: А можно перекинуться от старых вещей к совсем новым вещам? Потому что на этой выставке показаны еще и платья, вами придуманные.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Я называю это - фотоодежда.

АВЕРИН: Фотоодежда - это что такое?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: У меня выставка - "Винтажная мода XX века". Я думаю: а чем представить моду XXI века? И решила никого не просить, а сделать сама такую коллекцию.

ЛАРСЕН: Нарисовать?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: И нарисовать. Я взяла фотографии городов, фотографии цветов, напечатала их на шелке и на трикотаже и сшила из этого одежду. И получилось очень интересно, с моей точки зрения. Во всяком случае, у меня уже заказы пошли. Это какая-то другая совершенно жизнь, чувствую себя Юдашкиным практически.

АВЕРИН: А крой? Фасон?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Фасон? Ну, фасон-то простой. Фасон нужен для того, чтобы видна была фотография. Причем, очень интересно: если у тебя плохое настроение - надеваешь кактус какой-нибудь, если хорошее - надеваешь фотографию меха, мягкого и пушистого, или снега, или еще чего-то такого. Одежда под настроение.

ЛАРСЕН: Ну, это вообще тот редкий случай, когда художник и технология очень креативно работают вместе. И ничто не перевешивает.

АВЕРИН: Ну, это как раз XXI век.

ЛАРСЕН: Большой же соблазн отдаться на откуп современным технологиям и штамповать на потребу публике забавные картинки, и не запариваться. А ты все время то какие-то темы придумываешь, то какие-то совершенно неожиданные повороты.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Мне самой это понравилось. Я сначала буду делать платки, потому что это намного проще. Но к лету я придумаю какую-нибудь летнюю коллекцию. У меня есть мужская рубашка пляжная с фотографией пляжа в Биаритце. Там, где много-много-много народу, волны, и ты идешь и смотришь этому человеку в спину. Было дефиле и никто не мог оторвать глаз. И видно, кто только что приехал - белые совершенно, кто уже мачо такой загорелый, и очень интересно рассматривать.

ЛАРСЕН: А появляются ли новые герои? И, как правило, что это за люди вообще? Есть ли какой-нибудь персонаж, которого даже несмотря на то, что он медийный, известный, ты бы не хотела снимать? Мы можем его не называть. Но бывает ли такое, что ты с этим человек не знаешь что делать?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Конечно, бывает такое, потому что мне не очень приятно, я не понимаю этого человека. Мне неприятно приглашать его в гости. А поскольку я практически живу на работе, это все равно что пригласить в дом кого-то. И я не стану его приглашать, хотя он медийный, известный. Бывает, что люди возвращаются очень часто, потому что их приятно видеть, с ними приятно общаться. То есть, по-всякому, как дома, как в семье.

ЛАРСЕН: То есть ты можешь ради работы, ради своего какого-то внутреннего ощущения даже отказаться от работы, если человек тебе не интересен?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Естественно. И я говорю, что больше этого человека мы никогда не зовем. Если кто-то приходит, но настолько тяжело с ним, просто хоть свечку ставь после него. Я говорю: все, никогда в жизни! Конечно, так бывает. И все совершенно нормально и закономерно.

АВЕРИН: А кто вам определяет план работы?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Я. Я сама себе начальник и очень такой суровый, потому что я работаю на два журнала: "Караван истории" и "Коллекция "Каравана истории". Они выходят ежемесячно. То есть я постоянно в работе и постоянно мне надо выдавать, как стахановцу, на-гора. Это не стало для меня каким-то производством, все равно это - творчество. Поэтому мне надо планку держать и наоборот повышать. А налево я могу сходить только ночами с черно-белым своим и с какими-то там натюрмортами.

ЛАРСЕН: То есть то, что происходит по воскресеньям, эти съемки в музее, это тоже все в рамках работы на два журнала?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Конечно, это все работа, естественно.

АВЕРИН: Должен быть процент отсева какой-то?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Я снимаю, скажем, Тутту Ларсен, - фотографий 100 или 200. Отсев, естественно, есть, потому что мне нужна одна фотография. Другое дело, я сниму Тутту Ларсен и ее не опубликую - такого быть не может, потому что если я ее не опубликую через месяц, я ее опубликую через год или два.

АВЕРИН: У меня такое ощущение, когда я смотрю на те же фотографии Тутты, что там композиционно и светово уже все заранее продумано, что достаточно сделать один снимок, и он будет напечатан.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Нет-нет-нет, это как мини-кино, в процессе съемки все это выставляется. Постоянно перед глазами мельтешит народ, там нет пафосной обстановки. Все время бегают люди, осветители. Художник по костюму что-то поправляет, потому что чего-то падает. Это все известно. И в конце, через полчаса уже съемки, когда уже вроде бы все стоит, в основном я просматриваю последние кадры - 200-300-е, и тогда я уже что-то нахожу.

ЛАРСЕН: На какую камеру ты снимаешь?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Только "Hasselblad". Черно-белые я снимаю на мыльницу "J10", "Лейку" хочу сейчас купить.

ЛАРСЕН: Из Ростова вопрос: "А что первично - сюжет или герой?"

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Герой первичен, конечно. Под любого героя можно подобрать сюжет. А под сюжет редко можно подобрать героя. Потому что герой может не согласиться, его может не быть, и вообще он может быть не герой.

ЛАРСЕН: "Спасибо за ваш труд, очень нравится. Я прямо обалдела", - это Альфия из города Казань. "Дорого ли стоят костюмы того времени?" - интересуется Максим. Ну, здесь, наверное, дело не в стоимости, а в труде, который ты вкладываешь, чтобы их найти.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Это точно. Но это труд и удовольствие, поэтому это практически бесплатно для меня, поскольку за удовольствие надо платить. Я же говорю, что я иногда не хочу общаться с людьми, которые ко мне приходят в следующий раз. Но это уже в следующий раз. А первый раз, когда они приходят, я же общаюсь и получаю удовольствие от того, что они такие ужасные.

АВЕРИН: Ваши герои, которых вы выбираете для своих работ, всегда еще как-то героизируются на самом деле? Всегда вы к своим героям присовокупляете некое положительное еще это дельта-начало.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Чтобы они по инерции дальше шли с этим плюсом.

АВЕРИН: "У вас никогда не возникало желания, - спрашивает наш слушатель Вторая Теща, - сделать политический шарж, например, уйти куда-нибудь в сторону сатирических работ?" Собственно, мировая живопись же дает примеры в этом направлении.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Вы знаете, у меня все сатира, все с юмором сделано. Я не понимаю людей, которые воспринимают все это очень серьезно, все то, что я делаю. Это все сатира, все должно быть смешно.

ЛАРСЕН: Буйнова сделать в образе Пушкина - это лестно ему в первую очередь, что вы его таким увидели.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Надо обладать чувством юмора, чтобы пойти. Может быть, сатира - это громкое слово, но это все с юмором, это все с таким мягким налетом улыбки.

ЛАРСЕН: А бывает такое, что вы выбираете образ, такой - с мягким налетом улыбки, а герой категорически на него не соглашается и хочет быть не пузатым монахом с винной бутылкой, а каким-нибудь Цезарем?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Да, конечно, было. На Цезаря спрос больше, чем на монаха с бутылкой. Мы начинаем всегда с интересного, мы начинаем всегда с монаха или с пьяницы, а потом уже, в зависимости от силы отказа, мы идем все выше, выше и выше - к Цезарю.

ЛАРСЕН: То есть все-таки принцесс у нас больше, чем шутов.

АВЕРИН: И даже среди актрис, которые изначально лицедейки?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Ну, смотря какие актрисы. Гурченко готова была на все и этим и интересна. Потому что если, скажем, человек хочет быть только Елизаветой Английской, Екатериной Второй, Анной Иоанновной и Александрой Федоровной, то это никому не интересно.

ЛАРСЕН: Но ведь ты же уже находишься в таком статусе, когда можешь себе позволить выбирать людей и образы в свое удовольствие. Ну, скучно пятнадцатую Анну Иоанновну-то делать из кого бы то ни было.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Я этим и занимаюсь. А еще никого не делала. Я еще с Анной Иоанновной не работала. Потому что таких пухленьких нету у нас среди┘ Но мало, но не хотят┘

ЛАРСЕН: Пегова? Или она уже не пухленькая?

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Я из нее сделала барышню Кустодиева, замечательно получилось. Мне же хочется, чтобы человеку было приятно. Поскольку я занимаюсь такой замечательной работой, мне хочется, чтобы те, кто приходит ко мне, тоже получали удовольствие. Как к врачу приходишь┘ Я отправила один раз Ярослава Малого из "Токио", потому что он захотел быть вдруг Наполеоном с его ростом. Я как-то растерялась, прямо как в первый раз. Я говорю: давайте, я вам что-то придумаю. Сказала я и густо покраснела почему-то. Но мы с ним так и не встречались с тех пор.

АВЕРИН: Смотрите, приходит человек в гости к нам и с порога практически заявляет, что "я √ Салтычиха", а к концу этого разговора столь же искренне говорит: "я же хочу сделать людям, чтобы им радостно было"┘

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Как Салтычиха я хочу сделать людям приятное. Плеть, розги┘ Надо быть разной.

ЛАРСЕН: Спасибо огромное Екатерине Рождественской за то, что при всяких прочих это, наверное, единственный фотохудожник в стране, благодаря которому мы действительно можем хоть иногда немножко побыть не только толстыми монахами, но и принцессами, и королевишнами, и Марфушеньками-душеньками. И действительно, себя как-то увидеть со стороны и над собой тоже так по-доброму посмеяться. Все на выставку!

АВЕРИН: В музей на Делегатской - это называлось всегда в просторечии. Музей декоративно-прикладного и народного искусства. В Москве, на Садовом кольце, удобно добираться. Идите и обрящете!

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ: Обрящете!