Праздник непослушания Владимир Пресняков - гость Гии Саралидзе и Кирилла Немоляева

САРАЛИДЗЕ: Итак, Владимир Петрович Пресняков у нас в гостях сегодня. Владимир Петрович, здравствуйте.

ПРЕСНЯКОВ: Здравствуйте

САРАЛИДЗЕ: Позвали мы вас не просто так, а в рубрику "Бешеные папки", а вы папка и дед уже.

ПРЕСНЯКОВ: И дедка, да, да.

НЕМОЛЯЕВ: Следующая наша программа √ это "Бешеные дедки".

САРАЛИДЗЕ: Сегодня вопрос, который поставили перед нами наши редакторы √ мы должны выяснить, как вырастить звезду? И надо ли ее растить? Вот изначально, когда появился младший в семье Пресняков, была какая-то задача √ вырастить его музыкантом, сделать известным? Или не было такой задачи?

ПРЕСНЯКОВ: Но просто все само собой получалось. Дело в том, что я √ потомственный музыкант. И мои родители, и дедушка, и прадедушка даже┘ Есть фотография такая, вся желтая, дореволюционная. Причем, революций сейчас полным-полно, как мы знаем, а это та еще революция, Великая Октябрьская. Вот, дореволюционная фотография, где мой прадедушка со скрипкой сидит. И у него волосы длиннее моих. Вот. Видно, тогда, не знаю, с Паганини, что ли, моду брали. Но я хотел, чтобы он был саксофонистом. И он мне это обещал лет в пять. Я дал ему сопрано-саксофончик. Я ему быстро показал, где какой пальчик нужно... И он сразу стал что-то выдувать. И уже: "Все, все, я все понял". И стал что-то выдувать. Это был для меня момент крупнейшего отрезвления, потому что я увлекался тогда авангардной музыкой.

НЕМОЛЯЕВ: А это у нас год какой, извиняюсь?

ПРЕСНЯКОВ: Это был год 1973, вот так. И я очень любил авангард. Вот. И тут вдруг меня озарило, что он играет, как лучшие авангардные музыканты мира. И я понял, что вот эта музыка, которая без критериев, кстати, можно там мяукать, хрюкать. Лаять.

НЕМОЛЯЕВ: Но на то он и авангард, чтобы не иметь границ.

ПРЕСНЯКОВ: И я сам перестал этим заниматься, мне стало стыдно. И я стал наверстывать то, что в нормальной хорошей музыке я еще упускал до того времени. А сам он подул-подул немножко и сказал, что нет, я на саксофоне играть не буду, потому что у него сварливый звук.

САРАЛИДЗЕ: Сварливый?

ПРЕСНЯКОВ: Да, сварливый. Он так и сказал, что звук сварливый. И я тогда: "Ну, занимайся, чем хочешь". Так что мы специально с моей женой ничего не делали.

НЕМОЛЯЕВ: Он не ходил в музыкальную с детства на сольфеджио, на пианино?

ПРЕСНЯКОВ: В семь лет он пошел в школу, он пошел в ту же школу, где учился и я. А я учился в военной школе музыкантских воспитанников. Вот. Но к тому времени она уже превратилась просто в интернат. И его туда взяли. Через какое-то время его наградили грамотой. Вот она до сих пор у меня лежит. И предмет моей гордости. Почетная грамота имени Муси Пинкензона √ вот что-то такое. Я спрашивал: "А кто это такой?" Оказалось, что это мальчик-скрипач, которого немцы заставляли играть какого-то┘

САРАЛИДЗЕ: Вагнера, жестко.

ПРЕСНЯКОВ: Да. А он взял и заиграл "Вставай, проклятьем заклейменный". Вот какой-то мальчик-герой. И вот его наградили этой грамотой. И я понял, что музыкант из него будет получаться. Тем более, он уже пел Рэя Чарльза, Стива Уандера и на фортепьянце уже сам подбирал.

САРАЛИДЗЕ: А голос высокий сразу был или нет?

ПРЕСНЯКОВ: Естественно, он не мог басом петь в пять лет.

НЕМОЛЯЕВ: Но вполне возможно, что вот этих нот-то┘ Там все ломается, меняется.

ПРЕСНЯКОВ: У него голос развивался нормально. Это потом, когда у него случилась ломка... А тут мой друг Чернавский попросил, чтобы он спел "Выше радуги", срочно требовался подросток такой. Он нормальным басом говорил, а фальцетом мог петь. И вот он спел, а потом так и стал петь.

НЕМОЛЯЕВ: Чернавский спродюсировал.

ПРЕСНЯКОВ: А сейчас он поет и так, и эдак, и еще там┘ И фальцет у него развился такой крепкий, никуда не пропал.

САРАЛИДЗЕ: А у вас воспитание вообще жесткое было с вашей стороны?

НЕМОЛЯЕВ: А вот мне интересно, интернат √ это отдали с концами? Он же там жил, что ли?

ПРЕСНЯКОВ: Да, конечно.

НЕМОЛЯЕВ: А это было сделано именно потому, что он должен там учиться, или потому, что вы на гастролях?

ПРЕСНЯКОВ: Да, да, потому что гастроли. И нам это было достаточно удобно. Это было в городе славном Свердловске, ныне Екатеринбурге. А потом, когда мы переехали сюда, то он тоже попал в интернат, это знаменитое училище Свешникова, где он жил. Но, естественно, когда мы были в Москве, то он был с нами

САРАЛИДЗЕ: Но это вообще тяжелая история? Так вот отдать ребенка. Вы переживали? Или вы сами прошли это, поэтому знали, что это правильно?

ПРЕСНЯКОВ: Мы скучали, и он по нам. Он считал все дни. И даже придумал какую-то песенку: "Я с дедушкой Петей сижу, в окошку смотрю постоянно, когда же тот поезд придет и маму и папу с собой привезет". Чего-то такое. В ритме вальса.

НЕМОЛЯЕВ: Недополучил тепла.

ПРЕСНЯКОВ: Но зато все потом восполняется. Он ответил благодарностью большой. Да. И он очень хороший и теплый сын. И даже иногда мне кажется, что у кого-нибудь из нас кто-нибудь был из грузин в роду, потому что там именно вот так любят своих родителей, уважают старших вообще. Вот это у него просто непоколебимо.

САРАЛИДЗЕ: Вот удивительная история.

НЕМОЛЯЕВ: Просто грузин здесь имеется в наличии.

САРАЛИДЗЕ: Мне очень приятно.

ПРЕСНЯКОВ: Кстати, я это сказал абсолютно┘

САРАЛИДЗЕ: Мне очень приятно.

ПРЕСНЯКОВ: Почему-то я это упустил даже, что рядом со мной грузин. Но на самом деле у меня там много друзей, и я видел вот это и всегда восхищался, как относятся.

САРАЛИДЗЕ: Удивительная история то, о чем вы сейчас говорите. Есть семьи вокруг меня, где детей с раннего детства бабушки, мамы, папы с рук на руки переносят, их за ручку везде водят, и в музыкальную школу, и в школу, и потом в институт, и так далее. И потом ужасное отношение к тем людям, которые столько дали и столько подарили. И с другой стороны, вот эта вот история, что ребенок┘ Понятно, что обусловлено какими-то жизненными ситуациями и так далее. В довольно жестких условиях. Маленький ребенок оторван от родителей, это всегда сложно. В коллективе надо утверждаться. И потом вот такое отношение с родителями близкое и в профессиональном смысле.

ПРЕСНЯКОВ: Очень близкое.

САРАЛИДЗЕ: Удивительно.

ПРЕСНЯКОВ: Дело в том, что я и моя жена, когда он был подростком и когда у него, вроде бы, получились проблемы с учителями, с неприходом на занятия или с убеганием с занятий, мы не читали ему нотаций. Я как-то думал:  надо с ним поговорить.

НЕМОЛЯЕВ: Он шалопай был?

ПРЕСНЯКОВ: Да. Надо поговорить сурово как-то. И вдруг я вспомнил себя и подумал: "Чья бы корова мычала, моя бы молчала". И как-то само получилось, что я просто стал ему другом.

НЕМОЛЯЕВ: Папа, ты сам был с таким √ как мы шутили.

ПРЕСНЯКОВ: Я стал ему просто другом. И как-то однажды мы с ним пошли на центральный стадион в "Лужники" на футбол. И было очень жаркое лето. Чуть-чуть помягче, чем прошедшее.

НЕМОЛЯЕВ: Водочки, водочки ему.

ПРЕСНЯКОВ: Нет, пивка. По пути из метро есть пивная, была, во всяком случае, в которой работал мой приятель.

НЕМОЛЯЕВ: Хорошего. Неразбавленного.

ПРЕСНЯКОВ: Я туда постучался. А там никакой воды другой не было. И так жарко! И я попросил, чтобы он и ему тоже стаканчик принес. И он посмотрел с удивлением, сделал один глоток, больше пить не стал. Но всю дорогу, на стадионе, на футболе, а потом назад мы ехали на троллейбусе, и он ко мне прижимался так, и в общем┘

НЕМОЛЯЕВ: Папа, спасибо за пивко! Спасибо, родной, так покатило.

ПРЕСНЯКОВ: Нет. Он это оценил, что я просто его друг. И я никогда его больше не ругал. А музыка┘ Да нет! Он сам просто ее обожал и сам всем занимался. Я только иногда там покрикивал: "Ну, хватит уже! Дай мне поспать!"

НЕМОЛЯЕВ: А что он слушал тогда?

ПРЕСНЯКОВ: Его излюбленные были Рэй Чарльз, Стив Уандер, чуть позже √ Стинг, когда появились "Police". Вот. 

НЕМОЛЯЕВ: А в интернате как у него складывались взаимоотношения?

ПРЕСНЯКОВ: Да его все любили.

САРАЛИДЗЕ: Он не жаловался никогда?

ПРЕСНЯКОВ: Нет. Он вообще никогда в жизни ни на что не жаловался. Он такой, быстро отходит от всяких неприятностей

САРАЛИДЗЕ: Помнит только хорошее

ПРЕСНЯКОВ: Весельчак такой приколистый, что ли. И его все любили. Даже педагоги.

НЕМОЛЯЕВ: Но, вроде, шалопай?

ПРЕСНЯКОВ: Да, да. Но вот как-то к нему относились всегда┘

НЕМОЛЯЕВ: Но беззлобный, видимо, беззлобный.

ПРЕСНЯКОВ: Да, да. Потому что, во-первых, он там кое-чем удивлял все же с музыкальной точки зрения. Ему легко это все давалось. Диктанты он писал по сольфеджио. Там образование-то хорошее, в Свешниковской школе. И там двух- и трехголосные диктанты, он легко, с одного прослушивания писал. Вот. Но я когда учился, у меня тоже это получалось. Вот. В общем, я не помню, когда я бы сказал: "Я в твои годы┘".

САРАЛИДЗЕ: С одной стороны, жесткое воспитание в том смысле, что отдан был в военное училище и так далее. Но оно было раньше военным, как я понимаю.

ПРЕСНЯКОВ: Да. А потом просто интернат.

САРАЛИДЗЕ: Да, интернат.

ПРЕСНЯКОВ: Но строгости остались. Педагоги-то те же были.

САРАЛИДЗЕ: Но с родителями отношения были мягкие. И мама, и папа, я так понимаю, не особо давили.

ПРЕСНЯКОВ: Да, абсолютно.

НЕМОЛЯЕВ: А как часто виделись, как часто это происходило?

ПРЕСНЯКОВ: С семи лет не очень часто. Потому что мы уезжали, и поездки бывали по три, по четыре┘

НЕМОЛЯЕВ: То есть он никуда не ездил? Вот бытует мнение, что он ездил, за кулисами сидел?

ПРЕСНЯКОВ: Обязательно. Это летом, когда нет учебы.

НЕМОЛЯЕВ: Когда чес.

ПРЕСНЯКОВ: Он все время был с нами, все три месяца. Вот. И каникулы тоже. Он приезжал в тот город, куда┘ И зачастую даже сам приезжал. То есть его сажали, а мы встречали.

НЕМОЛЯЕВ: Просто сам на поезде?

ПРЕСНЯКОВ: Да. Он очень самостоятельный. А позже он сам себе мог приготовить какое-нибудь экзотическое абсолютно блюдо. То, что найдет, он все смешивал. Кстати, "Последним героем" стал.

НЕМОЛЯЕВ: В 20 лет, если не ошибаюсь, Владимир Петрович Пресняков-старший стал папой.

САРАЛИДЗЕ: Стал старшим.

ПРЕСНЯКОВ: По-моему, да. Или в 21.

НЕМОЛЯЕВ: Был сознательный ход?

ПРЕСНЯКОВ: Как говорил Остап Бендер перед женитьбой на Грицацуевой, "как честный человек, я обязан жениться". Но я не пожалел, кстати, ни о чем. Вообще женитьба √ дело абсолютно безответственное, по идее. Абсолютно невозможно спрогнозировать, как будет протекать семейная жизнь.

НЕМОЛЯЕВ: Пять из 36, шесть из 49. Шесть номеров не угадал никто.

ПРЕСНЯКОВ: Да. Это как выбирать арбуз. Можешь знать все правила, потрещать около уха ┘

НЕМОЛЯЕВ: Да, открываешь √ зеленый.

ПРЕСНЯКОВ: А мне повезло.

САРАЛИДЗЕ: Помните, у Горина замечательно по поводу женитьбы: "Женитесь обязательно. Если повезет √ станешь счастливым. Если не повезет √ станешь философом".

НЕМОЛЯЕВ: Владимир Петрович, а вот воспитание ребенка, когда тебе только 20 лет? И вот если бы это было позже? Не рановато он родился, вот родился бы попозже, мог бы ему, может быть, больше дать?

ПРЕСНЯКОВ: У меня было обратное сожаление. Я думал: вот хорошо бы, мне было лет 16, чтобы он родился┘

НЕМОЛЯЕВ: Да, чтобы уже в 30 иметь просто┘

ПРЕСНЯКОВ: Во всяком случае, помогал бы папе познакомиться с кем-нибудь. Нет, у меня этого, к сожалению, не было. Мне было приятно, что у меня растет сын такой шустрый, такой хороший, рожденный в любви. Потому что бывает, вот смотришь иногда на человека, и я безошибочно фактически могу определить, что вот этот человек, даже если ему уже лет 50, он был рожден во взаимном отвращении. Или, в лучшем случае, в равнодушии. А на другого смотришь: вот этот в любви родился. Вот какие-то они угрюмцы такие, какая-то печать на лицах детей, рожденных вне любви.

НЕМОЛЯЕВ: Именно зачатых или воспитанных в нелюбви?

ПРЕСНЯКОВ: Зачатых, да. А там уже какое воспитание? Там ничего не поможет.

САРАЛИДЗЕ: То есть вы в воспитание не верите, Владимир Петрович? То есть что есть, то есть.

ПРЕСНЯКОВ: Нет, я не верю в воспитание.

НЕМОЛЯЕВ: Это очень важный момент в нашей программе.

ПРЕСНЯКОВ: Нет, мне очень трудно сказать: "Не верю в воспитание". Так тоже нельзя. Но вот он, вроде, у нас как трава в поле рос. Но как-то надо просто любить.

САРАЛИДЗЕ: Так, может, это и есть воспитание?

ПРЕСНЯКОВ: Ну, да.

САРАЛИДЗЕ: Если есть родители, которые занимаются любимым делом, которые любят друг друга, которые верят в то, что они делают, и так далее?

НЕМОЛЯЕВ: Дело-то хорошее, в общем.

ПРЕСНЯКОВ: Наверное, так. Но специально не задумывались о том: мы сейчас занимаемся воспитанием, будем воспитывать... Да нет, вот просто┘ Мне кажется, что родители должны не врать, что ли. Потому что маленький ребенок, наверное, смотрит на родителей и у них учится чему-то. Вот. Не говорить о ком-то плохо. А то он видит, что при встрече с этим человеком все друг другу ласково улыбаются, мило, а за спиной уже говорят... И как-то вот быть почестнее, что ли. И, конечно, надо любить своего ребенка, и тогда он вырастет вполне нормально.

САРАЛИДЗЕ: Скажите, Владимир Петрович, а для вас важно было, чтобы родился именно сын? Или вы готовы были как к сыну, так и к дочери?

ПРЕСНЯКОВ: Честно говоря, важно. Я хотел сына. А тогда не было никаких УЗИ.

САРАЛИДЗЕ: То есть была тайна. Аналоговая.

ПРЕСНЯКОВ: Правда, Ленина мать, моя теща Ксения Денисовна по признакам по каким-то месяцев в пять или шесть определила, что будет мальчик. Я даже не верил в эти народные средства. Но все равно как-то мне стало спокойнее.

НЕМОЛЯЕВ: Все-таки два варианта, не десять все-таки.

ПРЕСНЯКОВ: И родился мальчик. А потом и у него уже родился мальчик.

НЕМОЛЯЕВ: Но вот с пивком... Мне вот это понравилось.

ПРЕСНЯКОВ: Может, тебе пивка захотелось? Раздразнил!

НЕМОЛЯЕВ: Просто интересно, возраст 15-17 лет, начинается, ох, бунтарство, да еще увлечение музыкой... Не Стив Уандер уже, наверное, что-то было пожестче.

ПРЕСНЯКОВ: Да, он рок полюбил, конечно. Да.

НЕМОЛЯЕВ: Тогда это не приветствовалось в нашей стране, было запрещено. Надо было воспитывать┘

ПРЕСНЯКОВ: Но мной-то это приветствовалось. Поэтому для него это было достаточно.

НЕМОЛЯЕВ: Просто у меня отбирали магнитофон. Четко. У меня отбирали магнитофон, и это очень действовало. Потому что магнитофон отбирали, но я музыку любил еще больше. То есть было так четко: запретил √ еще больше.

ПРЕСНЯКОВ: Конечно, да. Все развивалось нормально, без всяких возражений, что ли. Мне нравилось, что он любит музыку. И знаменитые вещи он четко пел, даже эти.

НЕМОЛЯЕВ: Но отцу приятно, да?

ПРЕСНЯКОВ: Еще как! Конечно. Я гордился.

САРАЛИДЗЕ: Вот какая-то у нас очень малиновая, розовая история. Все-таки трудности-то какие-то были. А то все скажут: "А, все понятно! Не говорит правду!"

ПРЕСНЯКОВ: Ну, да. Для советского человека вообще трудности нужны, как мне говорил мой отец.

НЕМОЛЯЕВ: Для русского человека в целом.

ПРЕСНЯКОВ: Он мне выговаривал: "Надо преодолевать трудности". А я ему все время говорил: "Ну, и что? А если их нет, что, я выйду в чисто поле, приставлю руку, гей, трудности, где вы? Ну-ка, все сюда! Я буду преодолевать вас!" Вот. Но были, на самом деле. Вот когда он стал вдруг резко известным...

НЕМОЛЯЕВ: Нашим Майклом Джексоном.

ПРЕСНЯКОВ: Да. Короткий период был вот такой звездной... Не болезни, а заболевания.

НЕМОЛЯЕВ: Это даже не после "Выше радуги", а после "Утренней почты", виниловый альбом...

ПРЕСНЯКОВ: Да, да.

НЕМОЛЯЕВ: Соответственно, съемки в "Утренней почте", в гостях у "Лестницы Якоба". Там прям навалилось. Он же один из первых молодых артистов был, на которого вот так вот со всех сторон навалилось...

ПРЕСНЯКОВ: Но дело в том, что, конечно, очень хорошо, что он видел жизнь артистов, он этим переболел довольно быстро. У него был сольный концерт. Я вспоминаю, что однажды мне пришлось с ним резко поговорить и очень коротко. Вот.

НЕМОЛЯЕВ: Так. Насколько коротко?

ПРЕСНЯКОВ: Хотя у нас никогда не говорят: "Так, ты вот что...". У нас принято в семье немножко сбоку зайти. Дело было в Риге, по-моему. Он приехал, и там что-то было с аппаратурой. А он всегда к этому относился очень строго. И поэтому концерт в восемь вечера, а уже в два все на сцене, и начинается отстройка и так далее. И вот он вдруг резко сказал: "Я не буду выступать!" А там аншлаг, во Дворце спорта. Я говорю: "Во! Вот Маша Распутина!" И вдруг это сравнение его так ударило, что он, ни слова не говоря, посмотрел на меня немножко с горечью и пошел на сцену. А там по ходу дела, в зале народ, все наладилось, все было хорошо. Вот только один раз такой я помню. Мою некую строгость. Еще разок было. Но это гораздо раньше, когда я его обнаружил курящим. Из туалета дым повалил.

НЕМОЛЯЕВ: Но надо пройти через это как-то, наверное.

ПРЕСНЯКОВ: Он прятался. Тогда я ему такого щелобана дал, когда он вышел оттуда.

НЕМОЛЯЕВ: Гия, я понял, о чем надо поговорить. Группа "Круиз", песня "Красная книга". Вообще Владимир Петрович написал для ребят из "Круиза" несколько песен. А Володя там, по-моему, засветился и пел "Красную книгу" как раз.

ПРЕСНЯКОВ: "Старая сказка" там была у меня.

НЕМОЛЯЕВ: Они же, наверное, ух-ребята были!

ПРЕСНЯКОВ: Ребята тертые.

НЕМОЛЯЕВ: Я думаю, прошел школу там Володя нормальную. Он с ними ездил же, да, куда-то?

ПРЕСНЯКОВ: Да. Когда были каникулы у него, они меня упросили, чтобы я на юг его на гастроли отпустил с ними.

НЕМОЛЯЕВ: И ему было лет 15?

ПРЕСНЯКОВ: Ему было около 15 лет.

НЕМОЛЯЕВ: Хорошая история сейчас намечается! Интересная история! И мы переходим к самой, мне кажется, замечательной части нашей программы.

САРАЛИДЗЕ: Потому что последней.

НЕМОЛЯЕВ: Потому что последняя часть должна быть яркой, должна быть поставлена точка. Владимир Петрович, вот поездка на юг в музыкальной тусовке, исполняющей рок-н-ролл, во что это вылилось и как это было?

ПРЕСНЯКОВ: Слово "вылилось" где-то очень близко, да. Но там, действительно, отдыхает много красивых девушек и женщин. А музыканты, тем более такая знаменитая группа, как "Круиз", конечно, после концертов там ждала стайка приличная девушек. И  когда он вернулся оттуда, он вдруг подошел и говорит: "Папа, посмотри, вот что-то у меня такое...". Такое было, на самом деле. Сейчас приходится это признать.

САРАЛИДЗЕ: А вы, на самом деле, гордились тем, что именно к вам он пришел? Не побежал по друзьям?

ПРЕСНЯКОВ: Да, конечно. На самом деле, я понял, что мы друзья.

НЕМОЛЯЕВ: Как же важно не потерять в этом возрасте ребенка.

ПРЕСНЯКОВ: Я сказал: "Да, сынок, есть у меня знакомые дяди-доктора". Ну, и все. Слава богу, в то время о каких-то серьезных вещах мир еще не знал. Вот. Были обычные такие происшествия.

НЕМОЛЯЕВ: Все было локализовано.

ПРЕСНЯКОВ: Да. И все. И вот такое случилось. И, слава богу, все было. Но я, конечно, с ним поговорил, что надо очень аккуратно. Вот.

САРАЛИДЗЕ: Владимир Петрович, но все-таки эта среда, жизнь артиста, музыканта┘

ПРЕСНЯКОВ: Тяжела и неказиста.

САРАЛИДЗЕ: Да, тяжела и неказиста. Но всегда там есть проблемы с алкоголем, наркотики.

НЕМОЛЯЕВ: Излишества.

САРАЛИДЗЕ: Были ли по этому поводу переживания? Потому что сейчас у родителей по этому поводу переживаний масса, даже если они не касаются артистической среды.

НЕМОЛЯЕВ: Даже если ребенку три года, люди уже об этом начинают думать, бояться.

ПРЕСНЯКОВ: Нет, по поводу наркотиков, конечно, не было никаких переживаний вообще. Я никогда об этом не думал. Я понимаю, что сейчас приходится родителям думать.

САРАЛИДЗЕ: Но вы даже об этом не говорили?

ПРЕСНЯКОВ: Конечно, нет. А вот по поводу выпивки, то выпить он не дурак. Вот. Но Горький говорил, что "с подозрением к непьющим отношусь". Но он контролирует вот этот процесс до сих пор. Но маленькие какие-то у меня опасения были. Вот. Но потом они исчезли, потому что, опять же, я понял, что и я так мог.

САРАЛИДЗЕ: Но вмешательства никакого не было? Вы не говорили, что "сын, так нельзя". Никак не воспитывали?

ПРЕСНЯКОВ: В такой степени √ нет. Я просто иногда говорил, что надо, чтобы в норме все это было.

НЕМОЛЯЕВ: Но что такое "в норме"? Это же сложно понять. Рюмочку за обедом.

ПРЕСНЯКОВ: Да нет, не так. Но чтобы не мычать, слюни чтобы не текли. Вот.

САРАЛИДЗЕ: Помнишь? "Мужики, облика человеческого не теряйте!"

ПРЕСНЯКОВ: Конечно, да. И это он сам прекрасно понимал. Сейчас вообще у него это сократилось, как, впрочем, и у меня.

НЕМОЛЯЕВ: Но, может быть, сейчас он в какой-то гармонии находится?

ПРЕСНЯКОВ: Сейчас он в гармонии находится, на самом деле. Но он всегда в гармонии, собственно говоря. Но вот, мне кажется, он очень влюблен. И он хочет соответствовать, не огорчать любимую жену. Это тоже, кстати, редкая вещь.

САРАЛИДЗЕ: А вы вот в линию жизни его, в личные перипетии никогда не вмешивались?

ПРЕСНЯКОВ: Нет. Нет.

САРАЛИДЗЕ: Вообще никак?

ПРЕСНЯКОВ: Нет. Во-первых, у меня есть, что ли, привычка вообще не давать советов, особенно когда их не просят. А если попросят, то тогда, конечно, я могу... Вот он меня, допустим, спрашивает по части музыки. Иногда я у него спрашиваю. Тут, конечно, советы могут быть. А так - нет! Он взрослый человек.

НЕМОЛЯЕВ: Вот не надо давать советов излишних.

ПРЕСНЯКОВ: Давать человеку взрослому понять, что он еще не взрослый √ ну, это глупейшая, по-моему, вещь.

НЕМОЛЯЕВ: А вот советы по части музыки, Владимир Петрович! У вас же, по-моему, недавно вышла какая-то мудрая музыкальная работа, несвойственная, может быть...

ПРЕСНЯКОВ: Несвойственная, да. Много лет просто я занимаюсь джазом, занимаюсь сочинением песен и инструментальной музыки. Вот. А тут я написал фортепьянные ноктюрны. Они как бы классические. Вот. И издана такая пластинка. И я знаю, что в нескольких консерваториях их педагоги задают своим ученикам.

НЕМОЛЯЕВ:А сын что сказал по поводу работы?

ПРЕСНЯКОВ: Сын сказал, что "это самое лучшее, что ты в жизни сочинил".

НЕМОЛЯЕВ: Но сына тоже сочинил, между прочим.

ПРЕСНЯКОВ: Там-то что! Один сперматозоид оказался ловчее других, да и все! Легкое дело.

НЕМОЛЯЕВ: Вот, один ловчее и...

САРАЛИДЗЕ: На самом деле, если послушать Владимира Петровича, действительно, воспитание √ дело легкое. Не вмешиваться, любить.

ПРЕСНЯКОВ: Да. Ну, конечно.

НЕМОЛЯЕВ: Главное, чтобы сперматозоид оказался правильным.

ПРЕСНЯКОВ: Может быть, сейчас оно более сложное, я не знаю, как вот... Но сейчас детей привозят на машинах в школы. Около школ дяди какие-то их ждут со странными повадками, скажем так. Чересчур нежные.

САРАЛИДЗЕ: Да у нас вон на центральном телевидении странные дяди со странными повадками в прайм-тайме. Я просто был поражен, меня чуть ни убило... Это вообще станет обязательно обсуждением в нашей программе "Бешеные папки". Владимир Петрович, большое спасибо.

НЕМОЛЯЕВ: Огромное спасибо за то, что пришли.

ПРЕСНЯКОВ: Спасибо.
Слушайте аудиофайл.