Центральный комитет Актриса Ольга Тумайкина в гостях у Владимира Аверина
15 апреля 2011, 18:05
Персоны
АВЕРИН: У нас в студии Ольга Тумайкина. Здравствуйте, Ольга.
ТУМАЙКИНА: Здравствуйте, добрый вечер.
АВЕРИН: Ольга - актриса. И тут можно поставить точку. Потому что вот это как раз тот случай, когда, знаете, в рай не возьмут, Оля. Вспоминая этот старый театральный анекдот: "А почему же Верка-то в раю? - Да какая она актриса!", вот вас в рай не возьмут точно, исходя из этой логики. Потому что когда мы с вами встречались в прошлый раз, то я еще тут трепыхался по поводу "Женской лиги" в основном, и только после этого мне довелось посмотреть "Исчезнувшую империю". И я на вашей вот этой сцене центральной обрыдался, правда. И после этого всем своим знакомым говорю: что Федра? Вот готовая совершенно, готовая Федра у меня в студии сидит.
ТУМАЙКИНА: Спасибо большое.
АВЕРИН: Можно просто наслаждаться, купаться в разговоре с Ольгой Тумайкиной. Поэтому, если у вас есть что спросить или что сказать, можно слать свои послания. Можно кратенько, как это делает Игорь Романов: "Ольга супер!", а можно развернуто и действительно с какими-то вопросами. И вот, Оля, если позволите, уже оставим за скобками Федру, бог даст или не даст┘
ТУМАЙКИНА: Даст, даст.
АВЕРИН: Вы в одном интервью сказали, что вы прекрасная актриса, в том смысле, что не ждете никаких ролей, они сами приходят, "никогда ничего не просите┘"
ТУМАЙКИНА: Да.
АВЕРИН: Но я тут попытался проанализировать свои ощущения, прежде всего начнем действительно с этого телевизионного проекта, он у всех на виду просто, "Женская лига". Вот вроде бы независимые, самостоятельные, разной судьбы, очень ироничные по отношению к мужчинам, и тем не менее у меня остается после ряда программ впечатление, что все равно каждая из вас (и, может быть, ваши героини в особенности) - очень зависимая от мужчины женщина. Как в современном человеке, в современной женщине это совмещается? Вроде бы такая показная самостоятельность, и в то же время потаенная, может быть, спрятанная от самой себя, но такая вот зависимость или даже желание зависимости от мужчины.
ТУМАЙКИНА: Спасибо за вопрос ваш, Володя. Слушайте, но в ожидании прекрасной зависимости, которая наступит раз и навсегда, и я почувствую себя, возможно, в этой прекрасной ситуации опять же защищенной, счастливой, умиротворенной и, может быть, откажусь от каких-то смеховых движений на телевидении и где угодно еще, - я должна, я просто обязана выглядеть уверенной, не нуждающейся в том, чтобы все бросились на помощь и покрыли меня, чтобы я не замерзла, плащом (как поет Филипп Киркоров).
АВЕРИН: Господи, что вы слушаете? Не разрушайте образ-то┘
ТУМАЙКИНА: Извините, пожалуйста. Послушайте, ну просто это так часто и много звучало даже на улицах, поэтому не преминула я процитировать это. Это же относится к тем образам и персонажам, которые я исполняю или пытаюсь, по крайней мере. Потому что нет-нет в начале дня или под конец этого дня всегда присутствуют какие-то мелкие неприятные детальки, которые могут выбить почву из-под моих ног. И я должна быть - ушки на макушке. И повторю еще раз, когда эта зависимость наступит, совершенно официальная, совершенно золотая, совершенно полная любви, я скажу: ушки, расслабьтесь┘ Вот он, мужчина, который объявляет, что я зависимая, и я с наслаждением буду нести эту свою обрядовость, не знаю, стезю, карму - как угодно, и дарить от всего этого благополучие всем своим близким, которые рядом со мною - маленькие, очень маленькие, взрослые, пенсионного возраста, ну и я сама в первую очередь.
АВЕРИН: Вы знаете, 25 лет прошло, у меня есть за 25 лет две фразы. 25 лет назад я услышал от одной из своих коллег: "Господи, проснулась сегодня - как же жить не хочется, все плохо, замуж отчаянно хочется! На работу пришла, треху перехватила - отлично!"
ТУМАЙКИНА: Так.
АВЕРИН: Это было 25 лет назад. Буквально сегодня на второй своей работе столкнулся со своей коллегой, которая открытым текстом буквально говорила: "Господи, да я готова выйти замуж за кого угодно, только чтобы уже не работать на этой проклятой работе!" Там был скандал, она была красная, потому что она кричала, только что вышла из этого скандала, увидела меня и поделилась сокровенным - вышла бы замуж, только чтобы не работать. Вот скажите, пожалуйста, если наступит эта зависимость, вы действительно готовы отказаться от работы на сцене?
ТУМАЙКИНА: Да, я готова.
АВЕРИН: И все вот эти рассказы, что актриса не может жить без сцены, это все не про вас?
ТУМАЙКИНА: Нет, это не про меня.
АВЕРИН: А тогда (это касается, видимо, любой профессии, не только актерской), если нет вот такого абсолютного погружения, абсолютной веры в то, что вот это твоя дорога, можно ли на этой дороге тогда чего-нибудь добиваться?
ТУМАЙКИНА: Володя, ну почему же нет-то?
АВЕРИН: А как иначе?
ТУМАЙКИНА: И вера есть, и погружение есть. Просто, видимо, мой какой-то мозг, если он присутствует (буду надеяться, что да), он таким образом устроен, что у меня есть масса путей, дорог, ответвлений, карманов, которые могут в своих начинках иметь и веру, и погружение, и возвращаться домой из театра. Не из дома в дом, как говорят актеры, "мой дом - театр", я бы поспорила очень с этим утверждением. Не потому, что я где-то мало симпатизирую таким утверждениям, просто это не мое. Я люблю свой дом как дом, и я его с наслаждением строю, все еще пытаюсь. Я могу считать театр своей семьей в определенные какие-то периоды, особенно репетиционные или остро рабочие, потому что мы в одной связке. Безусловно, мы коллектив и друг друга поддерживаем. Но моя семья собственная, моя личная семья, которую я создала, в которой я родилась, она вне конкуренции.
АВЕРИН: Деточка┘ Вот последний раз года два, наверное, назад мы встречались, то есть совсем маленькая была тогда┘
ТУМАЙКИНА: Деточка маленькая была.
АВЕРИН: Сейчас же деточка подрастает.
ТУМАЙКИНА: Ей два года и три месяца.
АВЕРИН: Больше надо времени уделять?
ТУМАЙКИНА: Да.
АВЕРИН: Больше, чем даже когда была грудным ребенком?
ТУМАЙКИНА: Да, знаете, да.
АВЕРИН: А как тогда вот это - работа и ребенок?
ТУМАЙКИНА: А мы просто так концентрируем, если можно так выразиться, каждую секунду нашего совместного пребывания. И я была так мудра, что где-то наткнулась на какую-то книженцию, где было написано: "Пожалуйста, держите себя в руках, когда ребенок 2-3-летний все время пищит: мама, мама, мама┘ Это не потому, что он хочет вынести вам мозг и свести на нет вашу нервную систему, а потому что нужда так сильна и велика, и если проигнорировать это сейчас, вы в недалеком будущем услышите: мама, отстань┘" Или даже этого не услышите. Поэтому давайте будем заглядывать (пытаться, по крайней мере) вперед. Я не говорю о том, чтобы строить планы и смешить небеса, а просто вот так очень бережно и нежно к себе, во-первых, относиться. Это просто очень прямо действует на ребенка, в хорошем смысле. И поэтому мы обнимаемся, мы милуемся, мы разговариваем, я танцую с утра до вечера, а так благостно сложилось, что четыре утренних часа - с 7-ми до 10-ти или до 11-ти - мы проводим вместе, совершенно неразлепленные. Сейчас у нас есть новый фаворит - это керамический поросенок, которого почему-то она назвала Гена. Ой┘
АВЕРИН: Это что-то личное?
ТУМАЙКИНА: Нет, вы знаете, это, видимо, случайное, не было даже предпосылок, чтобы догадаться, кто виновен-то в этом, собственно, какой прекрасный Гена был у нас на пути давно или недавно, чтобы вот так его прославили. Поросенок, вы знаете, было увлечение, мини-пигов поселяли у себя в особняках┘
АВЕРИН: Было, было, да.
ТУМАЙКИНА: Может быть, оно до сих пор присутствует, я не знаю.
АВЕРИН: У меня во дворе присутствует.
ТУМАЙКИНА: Но он керамический, он очень удивленный, у него какие-то очень круглые шоколадные глаза, маленький пятачок. А с другой стороны, там, где хвост, тоже присутствуют┘ ну, как это?
АВЕРИН: Особенности.
ТУМАЙКИНА: Особенности, да. И все это рассматривается и исследуется. И вот он любимец. И он у нас живет и на столе, и на коврах, и подушка ему уже предназначена какая-то.
АВЕРИН: Но он мальчик, да? Вот такой мальчик Гена.
ТУМАЙКИНА: Он мальчик Гена, да. Он "пососенок". Ну, просто мы не выговариваем сейчас "р", видимо, и еще какие-то буквы.
АВЕРИН: Нет, я как раз к тому, что гендерное разделение есть.
ТУМАЙКИНА: Вы знаете, да.
АВЕРИН: Он мальчик, и с ним общаются как с мальчиком, его исследуют тоже как мальчика, как противоположный пол.
ТУМАЙКИНА: Да, да.
АВЕРИН: Вы знаток женской сути, как любая актриса, а как красавица - наверняка знаток мужской сути. Вот скажите, пожалуйста, это отношение к противоположному полу, к мальчику условному Гене, который появляется, скажем, в вашей жизни, оно изначально такое же? Меня всегда интересовало, как женщина изначально относится к мужчине? Она его изначально готова принять как вот такой объект, которым можно любоваться, исследовать и как-то использовать? Или он должен ей доказать, что он вправе на это?
ТУМАЙКИНА: Ну, первое, что я сказать должна, он будет, во-первых, в безопасности, я гарантирую. Нет камней за пазухой, нет возможности и желания их держать там, это бессмысленное занятие. Что касается принять такого, каков он есть, ну да, наверное, так оно и будет с самого начала. Другое дело, что за этим принятием последует пересечение моего порога и ввод как бы в семью, официальное, а потом неофициальное знакомство. Как один человек выразился, "я не создаю впечатление, я есть". Я была очень впечатлена в свою очередь этим выражением. Не буду продолжать, доказано ли это было или это было просто красное словцо. Так вот, желаю всем не производить впечатление, желаю всем быть.
АВЕРИН: А тогда давайте перекинемся в профессиональную сферу. Отношения актера (актрисы особенно) и режиссера, который ставит спектакль или фильм, - это отношения тоже мужчины и женщины в сути своей?
ТУМАЙКИНА: В лучшем случае - да.
АВЕРИН: С кем у вас получилось, вот лучший случай? И что вы подразумеваете все-таки в этом лучшем случае?
ТУМАЙКИНА: Это были разные отношения, но которые предполагают вашу формулу мужчины и женщины в первую очередь. Во-первых, это было связано с работой с Кареном Шахназаровым. Потом это была история, связанная с Тодоровским Петром Ефимовичем, старшим Тодоровским. А недавний опыт мой был связан с работой под руководством Тимура Бекмамбетова. Я не знаю, я вас разочарую, дорогие слушатели, или не разочарую, я не имею в виду какие-то очень романтические, личностные отношения.
АВЕРИН: Не-не-не, я же о профессии как раз спрашивал, о профессиональных отношениях, которые выстраиваются. Все равно вы там отдаете ему сразу пальму первенства.
ТУМАЙКИНА: Да, безусловно.
АВЕРИН: Вот он, рядом с которым вы можете почувствовать себя такой вот зависимой и, собственно, отдаться его воле.
ТУМАЙКИНА: Да, так. Мы когда говорим о зависимости, наверное, мы имеем в виду прекрасную зависимость, а не ту, которая рождает желание выйти и┘
АВЕРИН: Ну не надо так, конечно.
ТУМАЙКИНА: И Карен Георгиевич в силу своего образования, воспитания, своей семьи, откуда он вышел, и лет, которые он потратил на то, чтобы состояться в профессии, как я говорила всегда, "кричащий во гневе - смешон, молчащий - страшен". Вот это его история. Он был так доступен в своей в хорошем смысле многозначительности, потому что он много значит, он много знает и так далее. Это подавляло, опять же в хорошем смысле, и заставляло меня каким-то образом собираться лишний раз больше, чем, возможно, я на это способна, и медленно идти по той дорожке, которая приведет к исполнению задачи, которую ставил передо мной режиссер. Что касается Тодоровского старшего┘
АВЕРИН: Я прошу прощения, я уточню, это касается всех работ с Шахназаровым? Потому что я помню вас от "Всемирной истории отравлений", где вы скорее появляетесь, до "Исчезнувшей империи", когда действительно, по ощущению зрительскому, вы как камень какой-то, вокруг которого все и выстраивается на самом деле.
ТУМАЙКИНА: Спасибо, вы меня так хвалите, мне очень приятно. Хотя я думаю иначе.
АВЕРИН: А я вас люблю же, что же, не первый год говорю, да.
ТУМАЙКИНА: Да, так, это было в обе наши встречи, именно так. И все то, что я перечислила, имело место быть. И не открою Америки ни для кого, если скажу, что это приносит удовольствие колоссальное, чисто профессиональное и личное, наверное, в том числе, да, я этому придаю большое значение. А тем более что всегда есть с чем сравнить. К несчастью, к сожалению или┘ не знаю, какое еще слово подобрать, очень много паразитов, которые встречались на моем пути, называя себя режиссерами, садясь в кресло, покачивая ногами, куря сигарки, и совершенно не знали, что они хотят, не знали, что они должны будут делать. Я существовала автономно. И поэтому, вспоминая такие фамилии, как Шахназаров, Тодоровский, Бекмамбетов и много театральных режиссеров, с которыми я работала на площадках┘
АВЕРИН: Подожди, а вот при всей разнице, скажем, в фильмах Шахназарова и Бекмамбетова суть профессиональная все-таки похожа, да?
ТУМАЙКИНА: Мало, знаете. Она лежит просто в одной стороне, это то направление. Это те прекрасные издержки, которые я успеваю для себя оценить. И я никогда их не сравниваю, это невозможно. Это просто такая состоятельность, мужская в первую очередь, это такие доминирующие позиции режиссерские, личностные, профессиональные, которые нельзя не учитывать и которые тебя саму правят. Я, как в том стихотворении, чищу под этих людей самое себя.
АВЕРИН: И вы в этом смысле лишены творчества, или все-таки остается простор некий?
ТУМАЙКИНА: Простор бесконечный.
АВЕРИН: В зависимость?
ТУМАЙКИНА: Конечно же.
АВЕРИН: То есть, получается, чем больше вот эта правильная профессиональная зависимость, тем больше свободы?
ТУМАЙКИНА: Да, тем больше свободы.
АВЕРИН: То есть парадокс.
ТУМАЙКИНА: Да, так.
АВЕРИН: Пришла Ольга Тумайкина, говорит парадоксами. Я говорил, что она обязательно заставит меня задуматься, что, собственно, и сделала. И мы продолжим после того, как я подумаю.
Ольга Тумайкина у меня в студии - актриса Театра Вахтангова, актриса кино, актриса телевидения, актриса еще нескольких независимых театральных проектов время от времени. Оля, скажите честно, вы едете в машине, слушаете радио, а когда новости - вы переключаете?
ТУМАЙКИНА: Нет.
АВЕРИН: Нет? Слушаете?
ТУМАЙКИНА: Ну да.
АВЕРИН: Зачем?
ТУМАЙКИНА: Ну, во-первых, чтобы не попасть впросак, как это бывает иногда (не скажу часто, но бывает иногда). Потому что в театре, например, говорят: "А вы идите к Тумайкиной, она ничего не знает". Привыкли уже к тому, что я мало трачу времени своего и внимания на какие-то острые новости или не острые, и все наслаждаются моей реакцией. И поэтому, например, о том, что произошел взрыв в Минске, я узнала двумя днями позже. Я совершенно не слышала никаких информационных источников, я как-то углубилась совершенно в свои занятости, и получилось так, что я пропустила это событие, которое меня потрясло, и надо было догонять какими-то сведениями и какими-то мнениями то, что произошло, чтобы составить свое ощущение, для себя.
АВЕРИН: Ну, это трагедия. Давайте трагедии, может быть, оставим за скобками. В основном новости, которые выходят у нас, это так или иначе новости политического толка. Вот скажите, вам, человеку современному, который живет в Москве, в столице, человеку, который занят работой, насколько необходимо, внутренне необходимо все-таки знать, кто что сказал, какие политические деятели за что выступили, какие политические процессы идут в нашей стране? Или от этого можно, с вашей точки зрения, отрешиться совершенно, это не влияет на вашу жизнь? Или влияет?
ТУМАЙКИНА: Я думаю, что отрешиться от этого можно. Другое дело, что этот социум все равно однажды встретит тебя и скажет: ну-ка, милая, открой глаза и уши, давай-ка слушай. Потому что за всем за этим можно пропустить какую-то необходимую для тебя, важную весть, в виде законов, например. Так как я автомобилист, я обязана знать о каких-то нововведениях, которые часто меня потрясают своей глупостью.
АВЕРИН: Ну, штрафовать вас будут больше, чем в Воронеже. Вы в курсе? Чаще на гастроли придется ездить на автомобиле, чтобы там меньше штрафы платить.
ТУМАЙКИНА: Ну вот. Если вы спрашиваете мое мнение, честно сказать, я как барышня ориентируюсь еще на голосовую какую-то волну, которая сообщает мне новостной поток. И если он меня раздражает своей невероятной агрессией, я предпочту выключить этот голос, который мне не нравится. Или если я понимаю, что подача материала - политика это или социальные какие-то новшества, - как я уже сказала, засоряет мой ум, и я понимаю, что будут другие источники, из которых я узнаю об этих необходимостях, я тоже перейду на другую волну или вовсе ее выключу. Вот такая я вся из себя смелая.
АВЕРИН: А вот смотрите, традиция быть представителем в органах власти от актерского мира, она давняя. У нас в Советском Союзе в Верховном Совете обязательно присутствовали какие-то актрисы, "простая, мужем битая, врагами стреляная┘", вот из актерского мира. Сейчас практически каждая партия тоже имеет в своей обойме людей актерской профессии или режиссерской профессии, ну просто узнаваемые лица нужны. И многие действительно искренне туда идут и с высоких трибун рассказывают про то, как важно быть членом той или иной партии, какую политическую активность важно, в том числе и актрисе, проявлять. И некоторые просто ведь с пеной у рта, и доходят каждая до своего предела. Вот если бы вам предложили стать политическим деятелем в одной из партий, которые сегодня существуют, вы бы скорее сказали "да" или скорее сказали "нет"?
ТУМАЙКИНА: Я бы сказала: спасибо большое, но нет.
АВЕРИН: Почему?
ТУМАЙКИНА: Я, видите ли, не вижу для себя каких-то очень мощных подвижек от тех людей из актерского мира, творческой богемы, которые, присутствуя в какой-либо партии, предложили бы для людей, для собратьев по профессии или посторонних, незнакомых людей, какую-то помощь или конкретные дела. Я знаю, например, что Светлана Хоркина, прославленная гимнастка, она очень много делает, я об этом слышу, я это вижу. Я знаю, что Алина Кабаева очень активно себя проявляет на своем посту, так скажем. И за то, что их усилиями возрождается, скажем, юношеский спорт, и какие-то строятся площадки, и как-то ремонтируются спортивные залы, и какие-то еще происходят прекрасные вещи в этой связи, я скажу им большое спасибо. Я знаю, для чего они там сидят, ходят на эту работу. И я понимаю, почему в их молодом сейчас возрасте они так активны. Я вижу эти амбиции, которые вскорости претворятся в какую-то чудесную жизнь, для детей в первую очередь. Я помню также, как Элина Быстрицкая говорила, что она присутствовала в спортивном комитете. И когда она очень хотела и ратовала за то, чтобы были какие-то изменения, перемены, которые принесли бы плоды, в том числе те, которые можно потрогать руками, у нее не получалось, и поэтому она, сожалея, вышла оттуда. Вот эта печальная весть до меня дошла.
АВЕРИН: Но ведь, с другой стороны, вы прекрасно знаете (или не знаете, но поверьте мне как человеку гораздо более старшему, который застал Советский Союз), что если та или иная актриса, тот или иной актер были как раз представлены в Верховном Совете либо РСФСР, либо аж СССР, то это была гарантия фактически главных ролей в театре, это была гарантия занятости в кино, это была гарантия в те поры невозможных практически поездок за границу - представлять советское искусство в каких-то делегациях. Вот вы эту сторону - просто инструмента для решения своих собственных проблем - вообще никак не рассматриваете?
ТУМАЙКИНА: Не рассматриваю, потому что у меня был пример недавний перед глазами, это Михаил Александрович Ульянов (царствие небесное!), наш руководитель художественный. Ведь всем известно, что он бывал за трибунами высоких аудиторий и говорил, и много, и давно он занимался этим. Но хочу вам сказать, что до того, как он принял приглашение нести такую сложную миссию, он уже играл главные роли. И надеть на себя официальный костюм и выступить по телевидению, сообщить какие-то тезисы для него лично не предполагало получения какой-то невероятной новой главной роли, они у него были. Я говорю это все к тому, что мне казалось, те, кого вы сейчас перечисляете или имеете в виду, уже обладали невероятным авторитетом как профессионалы, как опять же личности и как люди, к которым прислушивались и априори любили.
АВЕРИН: То есть органы власти использовали их авторитет на свою пользу в большей степени, чем эти актеры могли использовать авторитет власти для решения своих проблем.
ТУМАЙКИНА: Да, я думаю, что так. И это печально.
АВЕРИН: Печально?
ТУМАЙКИНА: Да, конечно.
АВЕРИН: Опять, опять парадокс, опять, пожалуй, я задумался. Не понимаю, почему печально, скорее наоборот, скорее радостно.
ТУМАЙКИНА: Ну хорошо. Каким образом власть могла использовать этот авторитет?
АВЕРИН: Ну, знаете, когда выходит действительно от имени власти говорить Ульянов, или когда от имени власти выходит говорить Быстрицкая, которых люди любят, которым доверяют за их роли, то тогда слово властное, властное послание из их уст звучит как-то, знаете, правдивее, вот скажем так, правдивее.
ТУМАЙКИНА: Я соглашусь с вами, конечно.
АВЕРИН: Потому что там Вася Пупкин, секретарь райкома, например, или, в нашей ситуации, какой-нибудь чиновник выходит и говорит: "Народ, ты должен делать то-то и то-то для того, чтобы жить стало лучше". Народ говорит: "Да пошел ты, мы знаем, что ты казнокрад, пилишь бюджет┘" А выходит (к примеру) Иосиф Давыдович Кобзон, депутат Государственной Думы Российской Федерации, обращается примерно с тем же самым к людям, и ему за то, что, в общем, знают, что он пел, как он пел, как долго он пел, верят больше. И тогда действительно его использует власть для того, чтобы донести тот посыл, который хочет.
ТУМАЙКИНА: Так, хорошо. Я хочу вам сказать, что после этого наступает следующий шаг. Я хочу просто посмотреть немножко дальше. После того, как посланник власти (даже те, кого перечислили сейчас вы) закончил свое выступление и снабдил людей верой в то, что справедливость существует, дело власти следом исполнить то, для чего они прислали этого оратора. Но этого мало случается. Поэтому я и говорю, что это печально.
АВЕРИН: А, подстава. В общем, в переводе на обычный русский - подстава.
ТУМАЙКИНА: Да, я думаю, да, правильно.
АВЕРИН: Использовали, но подставили, и тогда ответственность несет персона, а не тот, кто послал его.
ТУМАЙКИНА: Да, персона, да. Я просто хочу сказать самой себе в первую очередь, что Иосиф Давыдович Кобзон, на мой взгляд, вообще исключительная фигура. У него не просто творческий авторитет и он глыба просто нашей культуры, у него другой какой-то еще авторитет, и он-то может очень многое. Вот каждый третий бы если был таков, тогда власти было бы стыдно не исполнить своих обещаний, или задумок, или нововведений, или изменений, или вообще построений жизни.
АВЕРИН: А вот очень коротко, если можно. Мы начали наш разговор с того, что была бы зависимость такая от кого-то, так и отдалась бы. У вас есть ощущение зависимости от государства, которому вы готовы отдаться? Или скорее здесь тоже, как и в обычной жизни, независимость предпочтительнее?
ТУМАЙКИНА: Конечно, она предпочтительнее. Но я, к несчастью, завишу от этого государства и сопротивляюсь всяческими возможными способами.
АВЕРИН: Диалог с нашего форума на сайте "Маяка". Орион пишет: "Кто такая Тумайкина - не знаю, но говорит интересно!" Ему отвечает Сурьезный: "Брат, мы вроде с тобой одной крови, но за тебя прямо неудобно. Уж если Аверину кто-то нравится, то этот (эта) априори должны быть нашими друзьями (подругами)". Вот за что люблю форум "Маяка", вообще аудиторию "Маяка", за то, что действительно можно доверять. Если они вдруг пишут: это хорошо, то правда, вот я уже ловлю себя на том, что я готов доверять этим людям. Ну как? Ну, свои!
ТУМАЙКИНА: Добрые люди. Конечно, хочется доверять.
АВЕРИН: Свои! Ну что же, обманывать будут? Нет. И они вроде как бы тоже. Если я говорю: Тумайкина - мыслитель, актриса, Федра┘ А вот скажите, пожалуйста, есть что-то, за что вы не возьметесь, актерская работа? Вот когда вы поймете: не по зубам.
ТУМАЙКИНА: Не по зубам? Да пусть попробуют предложить.
АВЕРИН: Вот так вот?
ТУМАЙКИНА: Да.
АВЕРИН: Нет пределов совершенству.
ТУМАЙКИНА: Я думаю, что нет.
АВЕРИН: А от чего это зависит? Вы понимаете, можно браться за любое дело либо потому, что ты абсолютно уверен в своих силах, либо потому, что ты настолько не представляешь себе, каких сил оно потребует (как бы неадекватная оценка себя). Вот если мы говорим об актерской профессии, чтобы взяться, надо некритично к себе относиться?
ТУМАЙКИНА: Да нет, ни в коем случае, наоборот. Надо критично к себе относиться, надо больше думать. Хотя известно, что горе от ума-то, безусловно. Но надо думать, надо уметь, по крайней мере, думать. И я иногда наблюдаю актеров, которые так безошибочно уверены в себе, они так прекрасны в своем этом проявлении. Иногда у них что-то получается, иногда совершенно ничего не получается, чаще даже. На моем веку, если можно так сказать, и на моем пути встречались артисты, которые очень хорошо умеют думать, прежде чем за что-то взяться. И как следствие, как результат - это всегда отличная работа, которая имеет долгую жизнь и всегда разная.
АВЕРИН: То есть если актер думающий, то это гарантия┘ ну, то есть не гарантия, но во всяком случае больше шансов на то, что это будет удачная карьера в смысле воспоминания, послевкусия. Потому что в актерской судьбе, несмотря на сиюминутность, очень важно вот это послевкусие.
ТУМАЙКИНА: Да, гарантия, наверное, гарантия.
АВЕРИН: Потому что там, я не знаю, хрестоматийные примеры: Раневская, которая не сыграла главных ролей, но осталась в истории и театра, и кино. И Бирман, которая осталась в истории театра и кино, несмотря тоже на сложную судьбу и не очень богатую палитру, которую ей предлагали, но тем не менее осталась в истории кинематографа и в истории театра, безусловно.
ТУМАЙКИНА: Да, конечно.
АВЕРИН: Ну а тогда как это совмещать с сиюминутностью, когда надо зарабатывать, когда, в общем, надо присутствовать в этом потоке медийном, еще чтобы и не забыли? Вопрос от Артема есть на форуме: "Как вы относитесь к утверждению: "Ситком - это прыжок в полнометражный фильм". Так сказал один из актеров, которого никто не знал до ситкома, а теперь он востребован безумно!" - пишет Артем.
ТУМАЙКИНА: Ну, если ситком выглядит в виде батута, то, наверное, если долго прыгать, может быть, куда-нибудь и занесет. Особенно если кто-то форточку откроет, сквозняк устроит. Спасибо за это утверждение. Я так не считаю, это вовсе никакой не прыжок ни в какой полнометражный фильм.
АВЕРИН: А важно быть в полном метре? Или сегодня опять же, в условиях, когда ситкомы чаще показывают, большая популярность гарантирована, и бог бы с ним, с большим метром?
ТУМАЙКИНА: Да, наверное, важно. Ну как же "бог бы с ним"? Ведь артист, если он хорошо обучался, он носит у себя, как паспорт, вещь, которая называется "уровень". Следовательно, ему хочется и должно и проверить самого себя, и иметь какой-то багаж за плечами. Пусть это будет полный метр. Неспроста мы все выходим с дипломами, где написано: "Актер драматического театра и кино". Кому если везет, как мне, например, еще и "мастер художественного слова".
АВЕРИН: В этом вы убедили сейчас аудиторию "Маяка". Я очень желаю вам тех ролей, которые позволят послевкусию остаться.
ТУМАЙКИНА: Спасибо большое.
АВЕРИН: Это удача! Ольга Тумайкина, красивая женщина! Пойду провожать Олю хотя бы до автомобиля.
ТУМАЙКИНА: Спасибо. До свидания.
Слушайте аудиофайл.