Парк культуры и отдыха Вадим Степанцов √ гость Марии Бачениной и Дмитрия Мириманова

БАЧЕНИНА: В студии "Маяка" Вадим Степанцов, великий магистр, основатель Ордена куртуазных маньеристов и маэстро, его больше никак не назовешь, потому что просто музыкант и поэт, и так далее. Здравствуйте, Вадим.

СТЕПАНЦОВ: Здравствуйте.

БАЧЕНИНА: Вадим оглох на одно ухо, пожаловался нам, потому что вчера перекупался в реке. Как водичка?

СТЕПАНЦОВ: Как Ока, обычно.

МИРИМАНОВ: Слушайте, а вы только плавали или еще шашлыки, все дела?

СТЕПАНЦОВ: Нет, у меня дача недалеко от местечка Поленово, и до Оки недолго, поэтому я целую неделю провел с дочкой, я сейчас нахожусь в статусе отца-одиночки. Мама занимается работой, квартирой и прочим.

БАЧЕНИНА: А почему не вы занимаетесь работой, квартирой и прочим? Это же особенно мужики делают.

СТЕПАНЦОВ: Ну, хорошо, я слукавил, мама у нас - домохозяйка, но жена моя, мать моих детей, в отличие от меня умеет клеить обои и забивать гвозди. Поэтому мне повезло, да.

БАЧЕНИНА: Вы помните великого актера Рыбникова? Так он готовил дома, он вел хозяйство, жена водила машину, забивала гвозди. Причем, она была великая актриса, в том числе, звездой своего времени.

СТЕПАНЦОВ: Дело в том, что человеку это нравится, и как я буду отнимать у него┘

БАЧЕНИНА: Молоток из рук.

СТЕПАНЦОВ: Священные досуги.

МИРИМАНОВ: А у вас ремонт, я так понимаю?

СТЕПАНЦОВ: Ну, да, в очередной раз переезжаем.

МИРИМАНОВ: А как будет внутри вашего жилища? Кто этим занимается?

СТЕПАНЦОВ: Тоже жена, конечно. Я, как Маяковский, мне кроме свежевымытой сорочки, скажу вам честно, ничего не надо.

БАЧЕНИНА: И заряженного пистолета┘ Слушайте, а вообще, мне рисуется такое: Вадим Степанцов с утра в халате, потягиваясь, выходит на крыльцо и сочиняет очередную виршу?

СТЕПАНЦОВ: Ну, не совсем так. По юности, по младости бывалоче, что писалось ногами, как говорил Андрей Андреевич Вознесенский. Стихи пишутся ногами. А потом произошло следующее: организм обветшал, мозги тоже покрылись плесенью и заросли седыми волосами, теперь, как в анекдоте про нового русского и старого русского: заставлять себя надобно. То есть, теперь птицу под названием "вдохновение" надо как-то так ловить, как-то заставлять себя бегать за ней. Ну, ничего, иногда случаются и удачи.

БАЧЕНИНА: А бывает такое, что когда надо быстренько выпустить сборник, к определенному времени что-то написать, каким образом можно заставить себя написать стихи?

СТЕПАНЦОВ: Дело в том, что для поэтов ни в России, ни в какой либо другой стране в настоящее время так вопрос не стоит. Потому что и приличные прозаики, те, которые пишут литературу, а не макулатуру, они-то не очень хорошо зарабатывают, даже те, кто по роману в год или два выпускают. Это нужно написать, наверное, пять успешных романов, чтобы на шестой издатель тебе такой приличный гонорарец заплатил. Что касаемо поэтов, то это было когда-то при Советском Союзе, когда авторы получали несметные гонорары, для того чтобы опубликовать сборник, ты должен был достичь 40 лет и после этого называться молодым поэтом. Сейчас этого нет и, слава богу, сейчас не так все тошно.

БАЧЕНИНА: А вы какой поэт: молодой или уже?

СТЕПАНЦОВ: Вечно молодой, вечно пьяный.

МИРИМАНОВ: А у вас выходят сборники же?

СТЕПАНЦОВ: Да.

МИРИМАНОВ: Сколько уже по счету, уже забыли?

СТЕПАНЦОВ: Я потерял счет, потому что изначально, когда был создан Орден куртуазных маньеристов, мне наши коллективные сборники, в которых состояло от 5 до 7 человек в лучшие годы, оказались своими. Скажем, маньеристских сборников коллективных выпущено что-то порядка 16, если мне память не изменяет, а моих личных за последние лет 10, наверное, 4-5. Но из этих пяти четыре как-то так перетекают друг в друга, дополняют как-то, пересекаются. Последняя моя книжка особняком, называется "О бесстыднице, о недотроге", там я собрал самые свои куртуазные и самые лирические стихи.

МИРИМАНОВ: У вас всегда все про женщин? Сколько можно? Сколько можно?

СТЕПАНЦОВ: Аввакум отвечал своей супруге, когда они шли в ссылку на Урал: "До самой смерти, Марковна".

БАЧЕНИНА: "Член Союза российских писателей, великий магистр и основатель Ордена куртуазных маньеристов, явился инициатором исторической встречи в ресторане ВТО 22 декабря 1988 года, во время которой он и будущий архикардинал Ордена Виктор Пеленягрэ, подписали манифест, возвещавший рождение нового литературного направления".

МИРИМАНОВ: Писали сами?

СТЕПАНЦОВ: Нет, Пушкин и Фет помогали.

БАЧЕНИНА: Вы хотели, чтобы было так круто или иначе быть не могло?

СТЕПАНЦОВ: А иначе и быть не могло, потому что и до 1988 года, и где-то, начиная с середины 90-х, я писал какие-то стихи, не то, что сиюминутные, но которые очень резонировали с реалиями, явлениями окружающего мира, социума. А в 1988 году, когда настал угарно-перестроечный раж в журналистике, в литературе: все эти "Дети Арбата", все плохо, все пропало, - как-то от этого стала болеть голова. И я захотел создать некий такой отдельный остров. Не то, чтобы башню из слоновой кости, но такое нечто - остров любви - как это называлось в XVIII веке, где никаких забот нет, только игривые маркизы мужского пола гоняются за маркизами женского пола на красных каблуках, задирают им фижмы и всячески предаются удовольствиям.

БАЧЕНИНА: А вы можете что-нибудь из того раннего сейчас нам прочитать?

СТЕПАНЦОВ: Попробую, стихотворение из цикла "10 красавиц", называется "Элен".

Мой ангел, всё в прошлом: прогулки, закаты.
Прошу вас, немедленно встаньте с колен!..
Вы сами, вы сами во всем виноваты.
Элен, успокойтесь, не плачьте, Элен!

Не надо выпячивать нижнюю губку,
Не надо кинжалом кромсать гобелен!
Не рвите, пожалуйста, беличью шубку,
Которую я подарил вам, Элен!

Не трогайте склянку с настойкой цикуты,
Не надо играть отвратительных сцен!
О, как я люблю вас в такие минуты!
Элен, успокойтесь, не плачьте, Элен.

Я сократил все это, потому что за 25 лет память притупилась, но, тем не менее, в таком духе было написано.

БАЧЕНИНА: Спасибо. А удается и нужно ли, и стремитесь ли вы к тому, чтобы держать себя с течением времени в этих рамках куртуазного маньеризма?

СТЕПАНЦОВ: В том-то и дело, что первые два наших сборника - "Любимый шут принцессы Грезы" и "Волшебный яд любви" - были выдержаны в таком отвлеченном стиле. Если какую-то брать прямую ассоциацию, то на ум приходит художественная школа, которая была в России в 1900-х годах, мир искусства - Сомов, Бенуа. Они грезили русским XVIII веком, но очень идеализированным, приукрашенным и романтическим. Но потом, как я уже говорил, жизнь сегодняшняя, персонажи сегодняшнего дня были настолько стремительно полнокровны и вездесущи, что проникли и в наши стихи, они стали более сегодняшними.

БАЧЕНИНА: Что такое и откуда взялось это словосочетание - "куртуазные маньеристы"?

СТЕПАНЦОВ: Как только ни искажали это название. Дело в том, что до 1988 года эти термины существовали порознь. Куртуазные - это понятие, относящееся к литературе, то есть трубадуры вспоминают, поклонение прекрасной даме, суды любви, все такое, хотя бы по верхушкам нам это все знакомо. Но для меня в слове "court" звучит не только двор, придворный, галантный, учтивый, но еще - сердце. Во французском и провансальском языке это были одинаковые слова, то есть сердечный, чувственный. А маньеризм - это сочетание несочетаемого, тоже искусствоведческий термин прекрасного - безобразного, комического - трагического, возвышенного - низменного. Однажды когда-то я заседал с Владимиром Вольфовичем в одном ток-шоу лет 10 назад, он в то время педалировал тему, что надо все иноязычные слова и названия тоже перевести, славянизировать как-то. Он никак не предлагал, а я задумался: а как я переведу на язык родных осин Орден куртуазных маньеристов? И я добился путем многомесячных усилий умственных этого перевода: Строй чувственных кривляк.

МИРИМАНОВ: Вадим, мы сегодня обсуждали тему эмиграции: уехать из страны, не уехать из страны. Вы когда-нибудь об этом задумывались? Вам это легко может даться?

СТЕПАНЦОВ: Не задумывался, потому что даже и в года застойные, и глухие завсегда моя свобода, моя Америка была внутри меня. Как-то я никогда не чувствовал себя зажатым, несвободным, даже когда в 1988 году за полгода до подписания куртуазного манифеста, мне автор трех гимнов двух стран - Сергей Владимирович Михалков - чуть не покончил с моей карьерой. Я был пятикурсником литинститута. У студента отделения поэзии диплом представляет собой проект книги, также как у прозаиков проза, у драматургов драма и так далее. И Сергей Владимирович Михалков листает сборники, один сборник, допустим, называется "Березы вы мои, русские", ну, понятно, о чем. "Горы вы мои, дагестанские", "Орел мой ширококрылый". "На могиле матери", ну, понятно, - рефлексии всякие. И тут дипломная работа В.Степанцова, сборник, который называется - "Убей меня, красотка, на заре". У него мозги задымились, все микросхемы поплавились.

МИРИМАНОВ: Это год 1988?

СТЕПАНЦОВ: Да, уже как бы все, прогресс, но Сергей Владимирович, во-первых, никогда не был в академическом процессе, в отличие от моего мэтра Льва Ивановича Ошанина, тоже литературный генерал, но с понятием, мы никогда друг другу не мешали и уважали друг друга. А Сергей Владимирович как-то это не понял, этой моей игривой музы, и хотел меня отчислить с пятого курса. А я был отличником.

МИРИМАНОВ: А вы общались с ним лично?

СТЕПАНЦОВ: Нет, не общались с ним лично. Мне передавал Лев Иванович свой разговор с Михалковым. Он говорил: "Ты кого пригрел, Лев? Фашиста, ублюдка, гада". Тот говорит: "Серег, ты офигел? Ну, какой он фашист? Ты сатирик?". "Да, я сатирик". "И он сатирик, только у молодых сейчас такая сатира, пойми". Ну, так примерно все было. Да, еще песен не слышал моих, слава богу, Сергей Владимирович.

БАЧЕНИНА: Я никогда не знала, что у мужчин главное - бицепсы и трицепсы. Мириманов, где твой трицепс?

МИРИМАНОВ: Я после эфира покажу вам этот трицепс.

БАЧЕНИНА: Вадим Степанцов в эфире, у которого бицепсы и трицепсы в головном мозге, мне кажется.

СТЕПАНЦОВ: Ну, большей частью там.

БАЧЕНИНА: Скажите мне, пожалуйста, Вадим, мы послушали музыку с названием "Кладбищенская клубника".

СТЕПАНЦОВ: Давайте оговоримся, музыка это Чайковский, Гайдн, Доницетти, Бах, Моцарт, а то, что мы слушаем по радио, в частности, по радио "Маяк", это - музло. Давайте вещи своими именами называть.

БАЧЕНИНА: Мы послушали песню "Кладбищенская клубника", и мне очень понравилось сообщение Татьяны из Москвы: "То ли исполнение песни похабное, то ли я стара стала, хотя стихи о кладбищенской клубнике с яркой картинкой".

СТЕПАНЦОВ: Все-таки вывод оптимистический. На самом деле, нет ничего похабного в том, когда проявление физиологии человеческой трактуется в таком несколько эстетизированном виде. Мне кажется, что, "как волновали трусики, но беленькие, как снег" - это эстетика. А "хотела снять трусняк" - это пошлость, это уже гадость.

БАЧЕНИНА: Ну, это щекотливо как-то все, на грани. Мне кажется, в этом есть маньеризм.

СТЕПАНЦОВ: Щекотливо, да, но, знаете, как Ахматова говорила, когда к ней приходили такие трясущиеся поэтессы: "А что не так, Анна Андреевна, в моих стихах? Что не так?" "Бесстыдства нет, милочка, бесстыдства". В стихах должно быть бесстыдство, иначе это жвачка и целлулоид.

БАЧЕНИНА: А что, у всех великих поэтов есть бесстыдство?

СТЕПАНЦОВ: В том или ином ракурсе, оно должно быть либо в образах, либо в рифмах, либо в сюжетах.

БАЧЕНИНА: Ну, первое приходит на ум: Есенин, Маяковский. И у Пушкина есть, точно. А у кого нет из великих?

МИРИМАНОВ: У Сергея Владимировича.

СТЕПАНЦОВ: Ну, у Сергея Владимировича, наверное, нет, но ему не положено было по чину, он был охранителем и держимордой. Разумные люди, которые понимают, что мертвечина в литературе - это не главное, все-таки расчистили мне дорогу, дали Михалкову путевку за рубеж из фонда Литфондов и отправили, и нормальные люди дали мне защитить диплом.

МИРИМАНОВ: У нас есть звонок из Хабаровска, Дмитрий дозвонился. Здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ: Добрый день. Можно задавать вопрос поэту? Вадим, здравствуйте, очень давно увлекаюсь вашим творчеством. Хотелось бы узнать, был такой проект "Бедлам-капелла", симфопанк, никем не понятый вообще из моих друзей никогда, а мною переслушанный двадцать раз.

СТЕПАНЦОВ: Спасибо, с удовольствием отвечаю. Дело в том, что этот проект родился как проект в 2003 году. Просто мне помимо рок-н-ролла хотелось еще свои стихи, собственные стихи лирические перекладывать на другую музыку, то есть искать что-то в духе мещанского, городского романса, романса эпохи модерн, все это переплетать гнусавым дембельским шансоном. Собственно, то, чем занимаются романсисты наши многие от тех, кого показывают по каналу "Культура" до уважаемого мной А.Ф.Скляра, они просто перепевают чужое. Я же хотел создать свое, и чтобы это свое, будучи музыкально корнями 100 лет назад, все-таки как-то перекликалось с тем, что окружает нас. Я думаю, это получается. Более того, я знаю, что такой артист театра и кино, и исполнитель романса Евгений Дятлов парочку моих романсов исполняет, "Не гаси об меня сигарету, родная", например, "Я и так уже весь в волдырях и рубцах". А он не последний парень в этом бизнесе. А проект "Бедлам-капелла" существует, и каждый месяц, сейчас уже чаще, парочку раз в месяц в таких заведениях, как "Дача" и "Чайна таун кафе" я читаю стихи и исполняю романсы в сопровождении рояля и саксофона, иногда скрипки.

БАЧЕНИНА: Этим самым гундосым дембельским голосом?

СТЕПАНЦОВ: Не всегда, иногда это звучит, скорее, как отсылка к XIX - началу XX века. Например, в 1900-х и 1910-х годах многие поэты не читали и не пели, они нашли какой-то промежуточный жанр - мелодекламация. Самым ярким представителем был Игорь Северянин. И я сейчас попытаюсь передать дух поэтического концерта 100-летней давности произведением "Дачная история".

Ты хотела обольстить поэта,
но поэт был замкнут и угрюм.
В Подмосковье бушевало лето.
Соловей обгадил мой костюм.

Отцветал у дома куст сирени,
Щебетала птичья мелкота,
Ты несла мне водку и пельмени,
И плясала танец жиа.

После двадцать пятой рюмки водки
Я обмяк и как-то подобрел,
И сказать приятное красотке
Почему-то даже захотел,

Я сказал ей: "Леночка, пойдемте,
Потанцуем что ли, ё-моё!"
И в своей опрятной светлой комнате
Ты дала мне снять с себя белье.

Ах, я не забуду это лето!
Ах, я не забуду этот день!
Сердце билось в печень до рассвета,
Как непереваренный пельмень.

БАЧЕНИНА: Браво.

СТЕПАНЦОВ: Так примерно читали Бальмонт и Северянин. В мозгах должен быть кипяток, что я понял в процессе, в мозгах должна быть не мутная такая с ряской водица тепленькая, а кипяток должен быть, чтобы такие произведения переваривать.

БАЧЕНИНА: У нас предстоит прослушивание очередного музла под названием "Телочки".

СТЕПАНЦОВ: Давно уже слово "телочка", как и слово "мент" перешло из разряда ругательных в область ласкательных. И свидетельство этого процесса - песня под названием "Телочки".

БАЧЕНИНА: Вы как-то в одном интервью сказали, что написание текстов песен для других коллективов вам перестало быть интересно, в 1996, кажется, году, и при этом за песню группы "Тату" - "Мальчик-гей" - вы, не стесняясь, сказали, что получили 14 тысяч условных единиц. Как после этого, позвольте уложить это в моей голове, вам перестало это быть интересным? "Мальчик-гей, будь со мною понаглей".

СТЕПАНЦОВ: Дело в том, что в данном случае я просто ненадолго оказался рядом с продюсером Шаповаловым, который из 4 вариантов моего текста оставил четыре строчки, и эта моя доля в этой песне, прокрутившись в мировом капитале, принесла такие деньги. А вообще, я написал порядка 12 песен для группы "Браво", например, хороших песен: "Король Оранжевое лето", "Добрый вечер, Москва". Деньги, которые я получаю оттуда через авторское общество, не сопоставимы. Ну, просто совсем несопоставимы. Мне было это любопытно когда-то, но потом эта дистиллированная розовая водица, которая нужна в словесах эстрадных, мне перестала быть интересна, как продукт. Мне хочется что-нибудь такое позадиристее, поперченее.

БАЧЕНИНА: А вы делаете только то, что вам интересно? А кушать как?

СТЕПАНЦОВ: Ну, слава богу группа "Бахыт-компот", в которой я подвизаюсь и отчасти проект "Бедлам-капелла", клубные наши выступления, они позволяют мне жить, не задумываясь.

МИРИМАНОВ: Такое сообщение пришло: "Стихи чудесные, слышу впервые, сразу влюбилась в автора. Виват ему. Книги-то есть в продаже?". Наталья из Саранска спрашивает.

СТЕПАНЦОВ: Да, спасибо издательству "Эксмо", книжка "О бесстыднице, о недотроге" замечена аж на Урале и, возможно, и дальше она распространилась буквально за месяц, так что ищите.

БАЧЕНИНА: Но в то же самое время: "Какая мерзость, чуть не стошнило. Ирина из Пскова".

СТЕПАНЦОВ: Опять же процитирую Ахматову: "Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда". Не путайте искусство и прописные истины, пожалуйста, умоляю вас.

МИРИМАНОВ: Сейчас будем чередовать сообщения: "Привет Вадиму от врачей Морозовской больницы".

СТЕПАНЦОВ: Ой, спасибо, Морозовка, приду к вам, перекупался в Оке, продуйте мне уши, родные мои.

БАЧЕНИНА: Это ваш семейный какой-то госпиталь?

СТЕПАНЦОВ: В общем, да.

МИРИМАНОВ: "Как же низко мы все пали"┘

СТЕПАНЦОВ: Да вы не пали, вы просто никогда не задумывались о том, что такое литература, вы плохо учились в школе, вы плохо читали, не читали Маяковского, не углублялись в Пушкина никогда. Поэтому для вас "Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет" - это все, что вы знаете о поэзии, я вас презираю.

МИРИМАНОВ: А, может быть, с юмором относиться к себе, главное?

СТЕПАНЦОВ: Конечно, к себе и окружающему.

БАЧЕНИНА: А я даже думаю, дело не в этом. А дело в том, что все должно иметь право на существование. Даже, если тебе это не нравится, надо допускать, чтобы оно имело право, иначе мир будет скушен и не интересен.

СТЕПАНЦОВ: Я так не думаю. Есть какие-то вещи, преступать которые нельзя. Например, унижать личное достоинство какой-нибудь персоналии.

БАЧЕНИНА: В стихах, в том числе?

СТЕПАНЦОВ: В стихах, например, есть какие-то такие пииты и помершие, и сегодняшние, которые переходят некую грань человеческую. Игривость и злоба - где-то между них проходит граница, которую я переступать себе не позволяю.

МИРИМАНОВ: И по поводу фамилии не будем, наверное, задавать вопрос, почему не взяли псевдоним? Причем подписалась девушка Элен, эта прекрасная.

СТЕПАНЦОВ: Псевдоним я бы мог себе взять, более того, у моей матери очень красивая девичья фамилия - Вертепа. У меня на подъезде, бабушка тоже соответственно Вертепа, это было написано в списке жильцов тогда еще, и меня во дворе дразнили ВертепА, все думали, что я француз.

БАЧЕНИНА: А никто не пытался замалевать букву "а" последнюю, было бы тоже забавно?

СТЕПАНЦОВ: Ну, в общем, это украинская фамилия, казачья старинная, так что не соблазнился, извините.

БАЧЕНИНА: Вадим, спасибо вам огромное, что пришли.

СТЕПАНЦОВ: Спасибо.

БАЧЕНИНА: Мы получили, по крайней мере, за себя буду говорить, я получила удовольствие. Я все равно осталась при своей точке зрения, что все должно иметь право, но не унижение людей, я это не включала.

СТЕПАНЦОВ: Конечно. 

 
Слушайте аудиофайл.