Главрадио Михалков в студии Маяка
25 марта 2011, 20:00
Персоны
КУЗИЧЕВ: В студии нас уже четверо: ведущие "Главрадио" Сергей Минаев, Анатолий Кузичев, Татьяна Устинова и - Никита Сергеевич Михалков, как и обещано. Здравствуйте, Никита Сергеевич. Пришли с книжкой.
МИХАЛКОВ: Ну, я предусмотрительно три принес.
КУЗИЧЕВ: Спасибо.
МИХАЛКОВ: Эта книжка, она тем занимательна может быть, что мои друзья из Фонда культуры собрали мои интервью за 40 лет. И я в жутком… Понимаешь, 1964 год, ну что же я там набуровил, представляешь? Я с таким изумлением и счастьем…
УСТИНОВА: А это, наверное, интересно, да, Никита Сергеевич?
МИХАЛКОВ: Это жутко, это очень страшно.
КУЗИЧЕВ: Она не полная, Никита Сергеевич. Там же нет сегодняшнего интервью.
МИХАЛКОВ: Ну, это следующая книга.
КУЗИЧЕВ: Второй том, да?
МИНАЕВ: Никита Сергеевич, теперь будет что интерпретировать.
МИХАЛКОВ: Но что занятно, что ни от одного слова не отказываюсь. И, во-вторых, она очень, по-моему, хорошо придумана. Ее нельзя и не надо читать подряд, она по буквам там: «П» - политика, повар; «А» - актер и так далее. Она по алфавиту.
УСТИНОВА: Я думала, по годам.
МИХАЛКОВ: Даже не по годам. Самое-то замечательное, что она не по годам. Потому что «А» - актер - это 1964 год или 2005-й, если мы говорим об актере. Она этим и интересна, потому что ее можно читать так: открыл, пять страниц прочел и закрыл, в любом месте открыл…
УСТИНОВА: Она только что вышла, да?
МИХАЛКОВ: Только что. Вот сегодня у нас было (не люблю слово «презентация») представление, и было очень, так сказать, трогательно.
УСТИНОВА: А что же там было, в этом самом 1964 году? Вы когда ее открыли и увидели, там что-то такое особенное, как-то зацепило? Какой он был, этот Никита Михалков, в 1964 году?
МИХАЛКОВ: А в этом все и дело. Я поэтому и пишу здесь в предисловии, что это довольно жестокий эксперимент, потому что, понимаете какая штука, часто бывает так, что изменились времена, человек опускает глаза долу и говорит: "Ну что, такое было время, ребята, меня заставили снять такую картину…" Это величайшее счастье, просто действительно счастье - они могут быть хорошие и плохие картины, неважно, не об этом речь, нравится или не нравится, - но мне не надо опускать глаза и говорить: "Ну что, ребята, такое время, пришлось…"
УСТИНОВА: Но тот Михалков, он был легкомысленнее или…
МИХАЛКОВ: Ну, конечно, все было, одно - менее, другое - более, как всегда бывает и в жизни. Но это было время, так сказать, "Я шагаю…" Но самое интересное, что как бы в этих разговорах, которые записывались, я имею в виду интервью, вопрос касался, как правило, моего самоощущения в этом. И оно не изменилось.
МИНАЕВ: Никита Сергеевич, а можно в день сегодняшний?
МИХАЛКОВ: Да, конечно.
МИНАЕВ: Я как представитель интернет-общественности…
МИХАЛКОВ: Так это же ваше право, о чем говорить.
МИНАЕВ: Наверно, ваш видеоблог "Бесогон TV" будет событием этого года в Рунете. Мне так кажется, во всяком случае, по той реакции, феноменальной реакции, которую он вызвал. Все говорят - наверно, это будет главное событие. Вы сказали, что есть травля, вы назвали определенные фамилии. На самом деле можно называть еще целый ряд людей. Что подтолкнуло? Вы никогда не обращались к интернет-аудитории, для вас это была несвойственная площадка, как и для многих людей, скажем так, которые в Интернет не приходили. Вы в Интернете не были никогда. И вот вы вышли. Почему?
МИХАЛКОВ: Ну, просто одно дело, когда про меня кто-то что-то говорит - правду, неправду, зло, по-хамски, как угодно. Но это кто-то говорит про тебя. А когда того, что я никогда на это не отвечал, показалось мало, и появилось более 15 сайтов и блогов, и журналов, и дневников от моего имени - для того, чтобы найти Никиту Бесогона, нам пришлось очень много перелопатить, потому что все уже занято: Н. С. Михалков, Никита Михалков, Михалков Н. и так далее, - когда от твоего имени говорят, так сказать, мерзоту и глупости, ну, тут я решил, что просто невозможно. Говорите про меня что хотите, но уж от моего-то имени говорить не надо!
МИНАЕВ: Их можно довольно просто закрыть по суду, если они в России находились.
КУЗИЧЕВ: Ну ладно, это годы уйдут.
МИХАЛКОВ: Да дело-то не в этом. Этих закроют, других откроют. Какой смысл?
МИНАЕВ: Согласен, согласен.
КУЗИЧЕВ: А Бесогон - это кому привет?
МИХАЛКОВ: Это привет моему небесному покровителю - Никите Бесогону.
КУЗИЧЕВ: Только? Все просто: Никита Бесогон - небесный покровитель.
МИХАЛКОВ: А ты думал что?
КУЗИЧЕВ: Ну, мало ли, кому-то адресовано: понял, типа, я бесогон?!
МИХАЛКОВ: Ну, знаешь, я только с виду идиот. Не надо грязи. Я одной женщине сказал, так вот пошутил: "Я только с виду идиот". Она говорит: "Да что вы, Никита Сергеевич!"
МИНАЕВ: Никита Сергеевич, реакция читателей - более 1000 комментариев под каждым видео. Реакция вообще, вы ожидали ее?
МИХАЛКОВ: Конечно.
МИНАЕВ: Она хуже должна была быть, лучше, по-вашему? Вот мы пришли к этому вопросу.
МИХАЛКОВ: Нет, понимаешь, дело в том, что я же не для того, чтобы ожидать реакции: кинул пустую бутылку со 135-го ряда вниз, и она там кому-то бум!.. У меня не было таких мыслей. Честно говоря, для меня совершенная неожиданность, что там такая буря появилась.
МИНАЕВ: Ну ладно, Никита Сергеевич, не кривите душой. Ну как?
МИХАЛКОВ: Одну секундочку, приведите мне один пример хотя бы из общения нашего, где я кривлю душой. Вот где я кривлю душой?
МИНАЕВ: Никита Михалков приходит в Интернет. Конечно, это такое событие малозначительное, он же каждый день только этим и занимается - приходит в Интернет и чего-то там говорит…
МИХАЛКОВ: Вы знаете что, хорошо это или плохо… Это же мифы о том, что там фанаберия, там то-сё, пятое-десятое… Я очень легко к себе отношусь и к своим картинам. Может быть, поэтому эти картины, в общем-то, не так уж и стареют. Я легко отношусь к этому, у меня нет такого, знаете: «Вот я сейчас приду в Интернет!» - и начал ждать славы или чего-то. Я пришел потому, что меня вынудили придти. Вынудили придти. Я бы никогда не пришел, потому что у меня есть масса других дел. Мало того, ничего мы не пишем. Доверяйте только тому, что я говорю в камеру. Это я вам говорю, и я действительно под этим подписываюсь. А все, что будет написано помимо, - это не я, считайте, что это ложь. Поэтому, конечно, меня, честно говоря, действительно изумило, потому что, когда ты вывешиваешь какой-то сюжет, и через 10 минут, именно в 5 утра, когда, казалось бы, спать надо, и вдруг 300 заходов - это невероятно совершенно.
МИНАЕВ: Я получил первую ссылку в 4.30 утра. Я сидел в Твиттере.
МИХАЛКОВ: Правильно, мы как раз…Так это вы были?
МИНАЕВ: Все 1098 комментариев - это я, Никита Сергеевич!
КУЗИЧЕВ: Вот они и встретились: автор "Бесогон TV" и подписчик.
МИНАЕВ: Но вы же сознательно спровоцировали? Начиная от входа в кадр - через награды. (Это я сейчас не обсуждаю: награды ваши, вы их заслужили.) От посадки. То есть вы сразу сыграли, вытащили всё, предъявили всю ненавистную интернет-народу колоду - барин с мигалкой пришел, «Оскара» показал, прищурился лукаво и… Вы же спровоцировали.
МИХАЛКОВ: Что спровоцировал?
МИНАЕВ: Аудиторию.
МИХАЛКОВ: Это они спровоцировались. А что я-то? Я живу, как я живу, я такой, какой я есть.
МИНАЕВ: Согласен, нет, я согласен.
МИХАЛКОВ: А если они ведутся по этому поводу, ну и пусть ведутся, это их проблемы, не мои.
МИНАЕВ: Я сказал после четвертого видеоблога…
МИХАЛКОВ: Кому?
МИНАЕВ: У себя в блоге написал, что про Михалкова можно говорить все, что угодно. То, что он сказал, что мигалку взял - взял. "Когда отнимут, тогда отдам, а сам снимать не буду. Вот я ее сниму - вы чего, меня любить от этого больше будете?" Все правильно. Я бы сделал то же самое. Любить больше никто не будет.
КУЗИЧЕВ: Будет.
МИНАЕВ: Никто не будет.
КУЗИЧЕВ: Будет. Снимет Михалков мигалку - будет, будет, будет.
УСТИНОВА: А это надо? То есть надо, чтобы любили все? О чем мы говорим? Надо вообще, чтобы все…
КУЗИЧЕВ: Вы чего сейчас об очевидном спорите, ребята? Речь же не о конкретной мигалке Михалкова. Наверное, она не сделает погоды в стране. При том, что это Михалков. Но есть некий тренд общественного обсуждения. В основном, конечно, в Интернете происходит. И мы вдруг договорились (есть некая общая договоренность, по крайней мере сетевая): да, это плохо. Да, давайте начнем с себя. Ага, и тут Никита Сергеевич нам говорит: «Значит, так…» Ну, и далее то, что Сергей процитировал. Это вызывает уважение как позиция, потому что…
МИХАЛКОВ: Почему?
МИНАЕВ: Потому что человек бедрами не стал вилять.
КУЗИЧЕВ: Не стал вилять бедрами и так далее.
МИНАЕВ: Мигалка, мол, не моя, мне дали поносить.
КУЗИЧЕВ: Это вызывает уважение, действительно.
МИНАЕВ: Хотя, Никита Сергеевич, я присоединяюсь к хору голосов, мне кажется странным, когда главный режиссер страны ездит на березовом «Рейнджровере» типа «Русич» с мигалкой. Мне кажется это странным. Это мое личное мнение.
МИХАЛКОВ: Правильно. Пусть оно с вами и останется. Хорошо, что оно у вас есть, это уже хорошо. А второе, что я хотел сказать, что это вообще разговор… Ну, это такой детский сад какой-то. Проблема страны: вот сейчас снимут у Михалкова мигалку - и все наладится у нас. Это не мигалка Михалкова! Это автомобиль с мигалкой Министерства обороны. Михалков, как председатель Общественного совета, второй раз избранный единогласно, имеет право получить от Министерства обороны этот автомобиль. И если сейчас после всего этого крика, обсуждения и так далее Министерство обороны лишит Михалкова мигалки, то какое же это Министерство обороны, которое не может защитить свое решение? Разве Министерство обороны не имеет права давать тем, кому оно считает нужным? Представьте себе, перестал Никита Михалков быть председателем Общественного совета, и нет у него мигалки! И в эту мигалку сел Ебардей Гордеич Кунтупаев.
КУЗИЧЕВ: Да нет, ничего не изменится!
МИХАЛКОВ: Правильно! Значит, машина останется та же, мигалка та же, только оттуда будет выходить…
КУЗИЧЕВ: Ебардей будет выходить.
МИХАЛКОВ: Да, голубоглазый трехметровый красавец с крыльями...
УСТИНОВА: Это то, что я говорила в первой части про Гаева. Помнишь, Сереж? Про то, что это ничего не поменяет.
МИХАЛКОВ: ...поющий в ансамбле «Самострелы».
МИНАЕВ: Послушайте, меняет или не меняет - это другой вопрос. Есть общественное мнение. Потому что Михалков - он режиссер, только когда он кино снимает. А когда он говорит - он общественный деятель. А любой общественный деятель будет подвергаться порицанию, осуждению или поддержке.
КУЗИЧЕВ: Абсолютно! Сереж, вот только что кричали «посадить Гаева». По твоей логике, Татьяна, если посадить Гаева, ничего не изменится в метро. Как оно ездило, так оно и ездит. А посадить надо для чего Гаева?
УСТИНОВА: Для острастки, вы говорите все.
КУЗИЧЕВ: Именно. Чтобы показать, что есть символические акты: украл - выпил - в тюрьму, простите, пожалуйста.
УСТИНОВА: А съем мигалки тут при чем?
КУЗИЧЕВ: При том же ровно.
МИХАЛКОВ: Вот это по-нашему!
КУЗИЧЕВ: Если есть общественное мнение...
МИХАЛКОВ: Мигнул - свистнул - в тюрьму! Отлично! Вот это по-нашему! А то все Банионис, Банионис! Ты чего?
КУЗИЧЕВ: Но вы же слышали, какой напряг вокруг этих мигалок! Я с другой стороны зайду, хорошо.
МИХАЛКОВ: Да это не вокруг мигалок, а вокруг меня. Не надо!
КУЗИЧЕВ: Посмотрите, что на дорогах творится, Никита Сергеевич.
МИХАЛКОВ: Одну секундочку. Ты про мигалки или про меня?
КУЗИЧЕВ: Про мигалки, про мигалки.
МИХАЛКОВ: Мигалки, да. Убрали мигалку у Михалкова. Все. Что дальше? Лучше стало? Нет?
МИНАЕВ: Нет, вместе с ней надо еще 45 мигалок убрать или 145.
МИХАЛКОВ: А может, 380?
МИНАЕВ: А может, 380. Тогда будет лучше.
МИХАЛКОВ: Это другой разговор, ребята. Мы же не дети. Ты что, не понимаешь, что интересует не мигалка, а Михалков?
МИНАЕВ: Если был бы Ебардей, конечно, не так было бы это все резонансно. Это правда.
МИХАЛКОВ: Ты мне скажи, пожалуйста, Козихинский переулок…
КУЗИЧЕВ: Очень интересно!
МИНАЕВ: Прекрасное место!
МИХАЛКОВ: Какая серьезнейшая тема!
КУЗИЧЕВ: Хорошо, что сами задали тему. Так.
МИХАЛКОВ: Слушай, ты понимаешь, страшно, когда тебе зададут вопрос, на который ты не знаешь, что соврать. А мне не нужно врать. Я говорю тебе: в Козихинский переулок зайдите. Я когда-нибудь покажу фотографию, что там было в нашем доме, пока строились вокруг остальные дома. Прекрасные. И тоже нас колотило и колбасило! И лишали нас света, и газа, и воды, и так далее. Строили, мы терпели, потому что строили. Восемь лет я ходил к Лужкову (не я только, а еще архитекторы, инженеры), нам срезали этажность, поднимали. Восемь лет, ребята! Восемь лет я не мог этого пробить, чтобы наконец сломать это здание, которое разваливалось. Я переселял людей из комнат. Вот в каморке они по пять человек сидели, потому что трещины в локоть были в доме. Ремонтировать было бессмысленно этот дом, бог знает какой постройки. Не Алябьева дом, а это доходный дом был и не являющийся архитектурным памятником никаким. Все документы через восемь лет мы наконец получили и начали строить. Ребята, мы разрушили культурный слой! То есть культурный слой Москвы был только под нашим домом, что ли? А справа дома, слева дома, сзади дома вновь построенные, они не разрушили культурный слой? За моей спиной, нашего дома, стоит огромное здание банка или еще чего-то, новодел, такой нормальный советский новодел. Это смешной разговор. Почему? Михалков строил!
МИНАЕВ: Никита Сергеевич, следуя вашей логике, можно сказать, что нафиг тогда нужны эти ветхие сооружения, которые в Замоскворечье стоят! Давайте все к черту снесем, все равно же пол-Москвы уже снесли. И все построим бетоном и стеклом.
МИХАЛКОВ: Понимаешь, не надо, действительно, путать острое с белым. На меня же это не похоже, правда?
МИНАЕВ: Почему?
МИХАЛКОВ: Ну, как почему? Потому.
МИНАЕВ: Но вы же сказали: культурный слой не только у вас, он у всех был.
МИХАЛКОВ: Одну секундочку. Но это же на меня не похоже в силу того, что просто максимум, огромное количество времени моей жизни я посвящал именно тому, чтобы, так сказать, сохранять это. Но когда это не является… Разваливающееся здание, которое починить намного дороже, чем построить новое! Причем строится здание не такой новодел, как мы видим вокруг, а здание с потрясающей архитектурой, арт-нуво начала XX века и так далее. Поэтому разговор-то идет не о доме, а обо мне.
КУЗИЧЕВ: А вы что, кстати, строите, дом или гостиницу?
МИХАЛКОВ: Это наша студия, над которой должна быть гостиница, потому что у нас нет денег строить. Поэтому мы даем инвестору возможность строить над нами, а остаемся в своей студии там же, на этом месте.
КУЗИЧЕВ: Слушайте, а жильцы этого дома куда поедут? Или их уже там нет?
УСТИНОВА: Они уже поехали.
МИХАЛКОВ: Их там никогда не было.
МИНАЕВ: Нет, вот эти, кто в каморках…
МИХАЛКОВ: Это моя студия была. Там никого не было.
МИНАЕВ: Все, понял.
КУЗИЧЕВ: А Догилева?
МИХАЛКОВ: Что - Догилева?
КУЗИЧЕВ: Она не жилец? А кто она? Я не пугаю, я хотел разобраться.
МИХАЛКОВ: Одну секундочку. Что ты сейчас сказал? «А Догилева не жилец» в каком смысле?
КУЗИЧЕВ: Этого дома. Прекратите! Догилева, которая бросилась под грейдерный танк Михалкова.
УСТИНОВА: Дай бог здоровья.
МИХАЛКОВ: Дай бог здоровья! Теперь она опять скажет, что она меня боится, я ей угрожаю.
КУЗИЧЕВ: Нет, нет. Я не то имел в виду, Татьяна, если вы нас слушаете. Вовсе не то. Я хотел спросить, в каком месте вы с ней столкнулись? На почве культурного слоя (простите за каламбур)?
МИХАЛКОВ: Ни на каком месте мы с ней… Ну, в общем, мы с ней столкнулись на почве. Да нет, я вообще, честно говоря, не понимаю, зачем Тане это надо, просто не понимаю.
МИНАЕВ: А она там проживает рядом?
КУЗИЧЕВ: Вот о чем и речь, и вопрос в этом.
МИХАЛКОВ: Она проживает настолько далеко от этого дома… А там вообще принимали участие в демонстрации люди, которые живут…
МИНАЕВ: То есть это как Химкинский лес?
МИХАЛКОВ: Абсолютно точно!
МИНАЕВ: Михалковский дом!
МИХАЛКОВ: Точно, да!
МИНАЕВ: Товарищи журналисты, запишите, пожалуйста: «михалковский дом».
КУЗИЧЕВ: Родилось-таки.
МИХАЛКОВ: Это вы столько времени сидели, чтобы это родить?
КУЗИЧЕВ: Рожали.
МИНАЕВ: Одну фразу. Ради нее эфир был!
МИХАЛКОВ: Неслабо!
КУЗИЧЕВ: Ребята, единого слова ради.
МИХАЛКОВ: КПД у вас серьезный. Но по поводу Тани я хочу сказать. Мне ужасно грустно и жалко, что… Я уверен совершенно, вот она успокоится, все нормально будет в жизни, она прочтет и послушает, и увидит, что она говорила… И по идее, должно быть ужасно больно, потому что ее нормально шельмовали. Это все ложь, что нет документов, что мы тайным путем, обманным их достали, что мы разрушили культурный слой и так далее, и так далее. Это все неправда.
КУЗИЧЕВ: А кто ее продуцирует? Это какой-то общий заговор или просто…
МИХАЛКОВ: Это кампания! Кампания! Это общая кампания.
МИНАЕВ: Никита Сергеевич, а с чего Гельман туда был вписан? Вы назвали его в числе первых, которые участвовали в травле, организовывали травлю?
МИХАЛКОВ: Смотрите, какая штука! Вы все читали (и я читал) АПН…
КУЗИЧЕВ: Что такое АПН?
УСТИНОВА: Агентство печати «Новости».
МИХАЛКОВ: Нет, нет.
МИНАЕВ: Сайт этот, да?
МИХАЛКОВ: Другое. Сайт. Там было написано, что была организована травля, что в травле принимает участие основоположник Сурков и Гельман. Это я прочел, видимо, как и вы тоже, абсолютно вот так вот…
МИНАЕВ: Я это в вашем блоге услышал.
МИХАЛКОВ: Правильно. Но я-то прочел, я же не придумал. Я прочел. Я спросил у Суркова, просто спросил у него: так ли это?
УСТИНОВА: Участвовали ли вы в травле?
МИХАЛКОВ: Нет. Я просто показал ему это. Вот как? Причем я показал ему бумагу, которая была раньше. Эту бумагу, которая АПН, он мне прислал с изумлением. Мы созвонились. Он говорит: «Ну, ты понимаешь, что это бред?» Я говорю: «Понимаю». Потому что мы с ним до этого уже разговаривали. А в своем блоге господин Гельман написал, что он не отказывается от этого, только хочет знать, откуда ноги растут. А в принципе он, так сказать… Хорошо, ладно!
МИНАЕВ: То есть вы его обвинили, потому что вы об этом в статье прочитали?
МИХАЛКОВ: Нет, я его… Я его, во-первых, не обвинил. Я сказал о том, что это он, скорее всего, потому что он сам подтвердил, что это возможно. И его интересовало более всего, откуда растут ноги?
УСТИНОВА: То есть он тоже не знает, откуда ноги?
МИХАЛКОВ: Откуда узнали? Вот о чем.
УСТИНОВА: Откуда узнали!
МИХАЛКОВ: Да. А когда ты складываешь эти, так сказать, факты, что он в результате принимал активнейшее участие в организации всей этой вакханалии вокруг Козихинского переулка как представитель Общественной палаты…
МИНАЕВ: Да. Они долгое время боролись против нового генплана Москвы.
МИХАЛКОВ: В защиту лица Москвы. Значит, из этого совершенно реально выходит этот вывод. Если не он, пусть он скажет кто. Если он не знает кто - давайте подумаем. Но не бывает так случайно.
МИНАЕВ: Никита Сергеевич, но до чего мы договорились? Великого режиссера травят из-за маленького домика в Козихинском?
МИХАЛКОВ: Нет, не из-за этого!
МИНАЕВ: А из-за чего?
МИХАЛКОВ: Из-за чего? Ну, мы что - дети?
МИНАЕВ: Я не знаю, я хочу спросить.
МИХАЛКОВ: Правда?
МИНАЕВ: Честное слово.
МИХАЛКОВ: А чего вы сидите, если не знаете?
МИНАЕВ: Вот пришел узнать, вопрос задать.
МИХАЛКОВ: Вот для этого?
МИНАЕВ: Да.
МИХАЛКОВ: Голову поднял.
МИНАЕВ: А когда же вы ее опускали, Никита Сергеевич?
МИХАЛКОВ: Одну секундочку! Я молчал.
МИНАЕВ: Та-ак!
МИХАЛКОВ: Я молчал. И все, что происходило, происходило, так сказать, при абсолютном отсутствии моего участия. Когда (слава богу, есть документ) я на мастер-классе говорил о Японии, не о Японии даже говорил, а говорил о том, что это катастрофа, к которой пришло человечество, и ударила сегодня в Японию, завтра может ударить в Москве, послезавтра - в Нью-Йорке, потому что человечество потеряло уважение к жизни, к смерти, уважение к природе... Падают мертвые птицы, всплывают мертвые рыбы. Это ответ Господа на то, что человечество сделало с самим собой и Землей. И Япония - одна часть того… Через 15 минут после того, как я это - именно и ровно это - сказал (слава богу, есть этому документ)…
МИНАЕВ: Да, есть видеофрагмент.
МИХАЛКОВ: Да. Возникает информация о том, что Михалков считает, что японцы сами виноваты в том, что на них обрушилась кара божья за их безбожье. То есть ложь, абсолютная ложь! Хорошо, это происходит 16-го.
МИНАЕВ: Да, с этим разобрались.
МИХАЛКОВ: А что происходит 21-го?
МИНАЕВ: Что происходит 21-го?
МИХАЛКОВ: А 21-го по «Эхо Москвы» господин Пархоменко, ничтоже сумняшеся… Одну секундочку, не делайте такое лицо! Я же его не знаю, я не имею чести знать господина Пархоменко. Я слышу по радио, которое слушает много народу, а не только я один, что мародер и негодяй Михалков, который наживается на чужом горе… Ё-мое! Если ты не знаешь и тебе…
МИНАЕВ: Но у Пархоменко всегда с головой было не очень хорошо.
МИХАЛКОВ: Но это другой разговор. У меня-то хорошо!
МИНАЕВ: Да?
МИХАЛКОВ: Вы согласны?
МИНАЕВ: Я не врач, но мне кажется, что да.
МИХАЛКОВ: Ну да. А раз это так, то, значит, тот, у кого с головой плохо, должно быть либо еще хуже, либо его надо лечить.
МИНАЕВ: 100%.
МИХАЛКОВ: Поэтому, когда происходит такого рода подмена, я поднимаю голову и говорю: «Нет, одну секунду!» Я вам должен сказать, огромное количество… Вот я хочу быть примером для очень большого количества людей, оскорбленных средствами массовой информации. Оскорбленных. Абсолютно беззащитных перед этим. Сколько мы жалуемся, да! Как можно побить журналиста за то, что он так думает, а не так? Это ужасно! Безобразно! А как он отвечает передо мной или перед кем-то еще?
УСТИНОВА: Нет, Никита Сергеевич, а вы о ком говорите, о каких людях, оскорбленных журналистами? О публичных?
МИХАЛКОВ: О любом.
УСТИНОВА: А кого еще оскорбляют журналисты?
МИХАЛКОВ: Одну секундочку. Да вы что? А разве публичный человек имеет право на защиту, а непубличный не имеет?
УСТИНОВА: Наоборот. Вот я об этом и говорю.
МИХАЛКОВ: И я об этом говорю.
МИНАЕВ: Но непубличные люди мало журналистов интересуют. Все-таки объект критики журналистов - это большие фигуры.
КУЗИЧЕВ: Нет, дело не в этом. Дело в том, что Никита Сергеевич сейчас говорит не о конкретных, видимо, случаях, а о некоем тренде, видимо. Но звучит это так.
УСТИНОВА: Понятно, да.
КУЗИЧЕВ: Соответственно, какие-то журналисты… Не какие-то, а мы все с вами.
УСТИНОВА: Не какие-то, а средства, видимо, массовой информации.
КУЗИЧЕВ: Средства массовой информации, то ли у них есть цель, то ли у них есть возможность (а потому они ею пользуются) гнобить, нападать и унижать людей. А откуда этот удивительный феномен? То есть просто потому, что есть возможность? Или потому, что нечем заняться? Или потому, что у всех остальных руки связаны, остается одна пара…
МИХАЛКОВ: А потому что это безнаказанно!
МИНАЕВ: Ну, как безнаказанно? Журналиста можно засудить за клевету.
МИХАЛКОВ: Я вас умоляю!
МИНАЕВ: Почему? Никита Сергеевич, вы не сможете засудить меня за клевету?
МИХАЛКОВ: Я вас умоляю! Вас накажут на 50 минимальных зарплат. А сколько получает журналист за то, чтобы написать или сказать эту мерзость?
МИНАЕВ: С точки зрения адекватности наказания - я с вами согласен.
МИХАЛКОВ: Ну так, а в этом только смысл и есть - наказать его адекватно!
КУЗИЧЕВ: Вот очень характерное из многочисленных сообщений на нашем форуме: «К вам такой человек пришел, а вы все про мигалку!»
МИНАЕВ: Да мы закончили уже про мигалку! Мы начали про…
УСТИНОВА: И про мигалку, и про переулок.
МИХАЛКОВ: Вы знаете, вообще хорошая идея. Я ответил на этот вопрос вообще, всем ответил, да?
УСТИНОВА: Да, да, и тема закрыта.
МИХАЛКОВ: И закрыта эта тема. Ну, просто закрыли.
КУЗИЧЕВ: У нас есть джингл «Закрыли тему»? Нет?
МИНАЕВ: Никита Сергеевич, мы вам не о критике начали говорить. Это ж не первый раз. Помните, год назад, в канун выхода фильма, Интернет видит, как в Москве появляются рекламные плакаты «Великое кино о великой войне», и разражается фотожабами. Сейчас я закончу.
КУЗИЧЕВ: Мы с Михалковым просто про это говорили.
МИНАЕВ: Я понимаю, что вы говорили с Михалковым, но я-то не говорил с Михалковым.
КУЗИЧЕВ: Мы тему эту закрыли, у нас джингл был тогда.
МИНАЕВ: Я понял. Это же не первый раз. В том году было ровно то же самое. Я, честно, был в ряду тех, кто сказал: война, безусловно, была великая. Будет ли это великое кино, и почему Михалков позволяет себе такие рекламные слоганы, я не знаю. Мне кажется, это пафосно. Потом я сходил на фильм. И я здесь же, в эфире «Маяка» сказал: Никита Сергеевич, извините, был неправ. Кино мне очень понравилось.
МИХАЛКОВ: Приглашаю на «Цитадель». Посмотрите! Я серьезно говорю. Это совершенно другое кино.
КУЗИЧЕВ: Я тоже одобряю этот фильм.
МИХАЛКОВ: Не надо. Я с тобой не разговариваю. Надо себя по-другому вести, будешь разговаривать. Вот вы тоже приходите.
УСТИНОВА: Хорошо, спасибо.
МИХАЛКОВ: А ему нечего.
КУЗИЧЕВ: Хорошо. А я буду тогда оппонировать.
МИХАЛКОВ: Не надо. Сиди спокойно. Закрой эту штуку.
КУЗИЧЕВ: Нет проблем. Буду.
МИХАЛКОВ: Значит, «Цитадель» - совершенно другое кино. Почему? Потому что, если «Предстояние» - это метафизика разрушения, а «Цитадель» - это метафизика созидания. Все пружины, которые закручены в первой картине, раскручиваются во второй. Я думаю, что системная ошибка была в том, что мы выпускали не сразу обе серии картины. Наверное.
МИНАЕВ: А кто тогда эту кампанию поднял?
МИХАЛКОВ: Какую? По поводу?
МИНАЕВ: По поводу первой части.
КУЗИЧЕВ: Фотожабы и так далее.
МИНАЕВ: Она попала под жуткий огонь критики.
МИХАЛКОВ: Ой, ребята! А «Двенадцать»?! А «Сибирский цирюльник»?! Что со мной делали! Про квасной патриотизм, царя играет, хочет царем стать.
МИНАЕВ: Никита Сергеевич, а мы тут обсуждали - вы были бы хороший царь.
МИХАЛКОВ: Я был бы неплохой царь. Значит, дело вот в чем. Дело в том, что 14 лет вот эта, так сказать, развивающаяся тенденция есть. Если к ней относиться как к той правде, которую ты должен в себя воспринять, это можно застрелиться. Почему? Вот почему? Вы посмотрите, какая поразительная совершенно история. «Сибирский цирюльник» выходит - 30 копий, в стране 36 кинотеатров, и мы собираем 4,5 миллиона долларов на 30 копиях и на 36 кинотеатрах. Когда мне говорят: «Это провал!..» Это провал, когда следующая картина собрала 100 тысяч за то же время? Провал картины, финансовый провал, коммерческий провал «Предстояния»? Ребята, картина стоила 35 миллионов долларов.
МИНАЕВ: Все три части? Или одна?
МИХАЛКОВ: Нет, две части.
МИНАЕВ: Все две части, извините?
МИХАЛКОВ: И 13 серий для телевидения.
МИНАЕВ: Все вместе стоило 35 миллионов? Не одна часть, как говорят?
МИХАЛКОВ: Нет. И мы собрали семь миллионов на военно-патриотической картине длиной 2 часа 40 минут. Где вообще это было возможно?
МИНАЕВ: Но финансовый результат отрицательный?
МИХАЛКОВ: В соотношении того, что потрачено?
МИНАЕВ: Конечно!
МИХАЛКОВ: А когда, кто у нас…
МИНАЕВ: Я же вам как бухгалтер, а не как киновед.
МИХАЛКОВ: А я вам расскажу как гражданин. Ну, «Яйца судьбы» устраивает вас такой результат?
МИНАЕВ: Нет.
МИХАЛКОВ: Не устраивает. А какая еще картина, которая имела возможность зарядить на экране три тысячи массовки? Когда это огромная картина, с огромными абсолютно тратами внутри картины, могла бы собрать сегодня больше? Нет.
МИНАЕВ: Никита Сергеевич, даже обсуждать это не надо. Потому что фильмы, которые говорят о том, что у нас есть великая страна, они должны быть. И не важно, что они собирают. Я веду-то к другому. У вас чего от этой критики? Вот вас критикуют уже 10 лет, сколько я пристально слежу за СМИ и за вами. У вас чего, от «Оскара» куски отламываются?
МИХАЛКОВ: Нет, конечно, не отламываются.
МИНАЕВ: А чего вышли в Интернет и сказали: «Я на самом деле не такой».
МИХАЛКОВ: Наоборот, он все больше и больше.
МИНАЕВ: Да в том-то и дело! Зачем пошли-то? В Интернет, в блог?
УСТИНОВА: В этом все и дело, что Михалков вышел и сказал: «Я на самом деле такой, и принимайте меня таким, какой я есть».
МИНАЕВ: Я же говорю, я за это ему аплодировал. Но вот я скажу сейчас: «Элвис Пресли - козел!» - что, от Элвиса Пресли что-то отломится? Ну кто такой я и кто такой Элвис?
УСТИНОВА: Нет, дело не в этом.
МИХАЛКОВ: Стоп, стоп! Одну секундочку! Слушай, огромное количество людей, которые хотят просто поговорить. Они читают все это. Они читают. Я хочу с этими людьми разговаривать. Ты обратил внимание, что мы ничего не баним?
МИНАЕВ: Да, кстати. Молодцы! Сначала начали резать, а потом перестали.
МИХАЛКОВ: Ни разу.
МИНАЕВ: Было, было сначала. Сначала только комментарии.
МИХАЛКОВ: Одну секундочку. Ни разу. Я отвечаю за слова. Ни разу. Почему? Потому что как раз в этом и есть чистота эксперимента.
МИНАЕВ: Согласен.
МИХАЛКОВ: И когда я продолжаю: "Вы мне хамите", ну, так меня обзываете... Но есть люди, с которыми я хочу поговорить, не должны страдать. И они разговаривают со мной. И я очень благодарен за то, что они со мной разговаривают. И, мало того, они заставляют меня формулировать вещи, о которых я даже не задумывался. Поэтому для меня это очень и очень интересный эксперимент.
КУЗИЧЕВ: Возвращаясь к этому слогану, который многие цитировали, над которыми многие издевались…
УСТИНОВА: «Великий фильм о великой войне»?
КУЗИЧЕВ: «Великое кино о великой войне». Если я правильно вас понял, Никита Сергеевич, в прошлый раз, когда мы с вами об этом говорили, это же не ваш был слоган, не вами придуманный и не вами растиражированный.
МИХАЛКОВ: Вообще смешной разговор.
КУЗИЧЕВ: И без вас его на плакатах?..
МИХАЛКОВ: Одну секундочку. Во-первых, я, для начала, не вмешиваюсь в рекламную политику, потому что есть организации, которые занимаются прокатом картин. Я привел этот пример. Представь, что ты выращиваешь помидоры.
МИНАЕВ: Согласен.
МИХАЛКОВ: И купил. Отдал их продавать. Человек говорит: «Покупайте вонючие и гнилые помидоры!» Это слоган, который нужен был для того, чтобы зритель заинтересовался и пошел. Пафосный? Пафосный. Неправильно сработал? Неправильно сработал. Не прав я, что это не скорректировал? Неправ. Но… Сейчас вы меня убьете, а Интернет взорвется! Я действительно считаю, что эта картина во всем своем объеме - великая картина. Не потому, что она такая великая и мною сделана. А потому что это одна из первых картин, в которой эти деньги из честно сделанной работы остались в стране. Это деньги, на которые жило огромное количество людей, которые работали на картине. Мало того! Я вам скажу больше! Восемь лет мы работали над фильмом. Восемь лет! Когда ты работаешь три месяца и снимаешь: во! Скорее бы кончилось! А мы не могли закончить фильм. Последний съемочный день. Дождь льет, цитадель, октябрь - все, домой! "Все, ребята, все снято! Спасибо. Закончили". - "Что, все закончили?" - "Все закончили". - "Слушайте, а мы еще вот один крупный план снять хотели". Это очень дорого стоит. И не может быть, чтобы это было впустую. Ну не может этого быть. Слишком много вложено в это любви и человеческой энергии, понимаешь? Это долгоиграющая картина, Толя. Я убежден, что «Анна» - долгоиграющая картина, она от 6 до 18. И «Урга» - долгоиграющая картина. Хорошая, плохая - другой разговор. Но там заложены месседжи, к которым, уверяю вас, если не сейчас, то очень скоро мы придем. Потому что при отсутствии иммунитета и при потере иммунитета я не знаю, что было бы с нашей страной, если бы наступил 1941 год 22 июня.
КУЗИЧЕВ: Ну-ка, ну-ка, про иммунитет.
УСТИНОВА: Национальный, вы имеете в виду?
МИХАЛКОВ: Национальный.
КУЗИЧЕВ: Какой иммунитет, к чему?
МИХАЛКОВ: К жизни.
КУЗИЧЕВ: Иммунитет должен бороться. Иммунитет к раковым клеткам, к ОРЗ. Вы о каком иммунитете говорите? Я, правда, не уловил просто.
МИХАЛКОВ: Смотри, мы теряем иммунитет, тот национальный иммунитет, который так или иначе должен консолидировать общество, если что-то происходит.
КУЗИЧЕВ: И противостоять чему-то?
МИХАЛКОВ: Конечно.
КУЗИЧЕВ: Типа внешней угрозы.
МИХАЛКОВ: Конечно. А когда в обществе нет ничего, над чем нельзя стебаться, ничего… Вот я сегодня был на коллегии прокуратуры военной. Там была фотография. Ребята, фотография такая, что просто ком в горле. Стоят восемь бритых мальчиков в белье, склонив головы. У них на каждой голове написано по букве.
МИНАЕВ: «Дагестан» - читается.
МИХАЛКОВ: Нет. Написано пеной для бритья: «Салам Даг». А перед ними лежит парень, так сказать, в трусах. И, и, и... И я начинаю думать, а почему так происходит? А почему ислам, когда на Мохаммеда пророка одна карикатура была, весь встал? Он весь встал.
КУЗИЧЕВ: Еще и приговорил.
МИХАЛКОВ: И приговорил.
МИНАЕВ: Никита Сергеевич, и согласен и не согласен.
МИХАЛКОВ: А я хочу знать, а на чем эти мальчики, вокруг чего они могут объединиться?
МИНАЕВ: Какие? У которых на лбу написали?
МИХАЛКОВ: Да, да.
МИНАЕВ: А не вокруг чего. А потому что их дедам и бабушкам…
УСТИНОВА: Уже поздно. Их уже не объединить!
МИНАЕВ: …в прошлом году на 9 Мая мэрия Москвы огнетушители дарила.
УСТИНОВА: Огнетушитель подарила. Да, мы это обсуждали.
МИНАЕВ: Вот жопа-то где самая, Никита Сергеевич.
МИХАЛКОВ: Вот! А я тебе… Одну секундочку, я что-нибудь другое, что ли, сказал?
МИНАЕВ: Нет.
МИХАЛКОВ: Так вот это и есть потеря иммунитета. И я уважаю ислам именно за то, что они умеют консолидироваться вокруг тех святынь, которые нельзя осмеять. У нас ничего не осталось.
КУЗИЧЕВ: Подождите. А причем здесь ислам-то? Написал какой-то урод вот это, и лежал урод и передавал привет Дагестану, да? А мальчики стояли, извините, пожалуйста…
МИХАЛКОВ: Потому что он защищал…
КУЗИЧЕВ: …жалкое зрелище, эти несчастные. Я три года во флоте служил. Никита Сергеевич знает, что это такое.
МИХАЛКОВ: На флоте.
КУЗИЧЕВ: Хорошо. На Тихоокеанском Краснознаменном.
МИНАЕВ: Ты еще скажи: плавал там.
МИХАЛКОВ: Во, во! Молодец!
КУЗИЧЕВ: Так вот. Это тупо чувство собственного достоинства. Без всякого ислама, не ислама, православия и так далее.
МИХАЛКОВ: Так откуда его взяли-то?
УСТИНОВА: Его же надо откуда-то взять. Абсолютно верно!
МИХАЛКОВ: Умница! Откуда его взять?
УСТИНОВА: Оно должно выращиваться. Причем оно должно выращиваться годами, десятилетиями и поколениями - чувство собственного достоинства.
МИХАЛКОВ: Ребята, в реформе учебной, в реформе образовательной вообще отсутствует слово «воспитание», его просто нет.
МИНАЕВ: Никита Сергеевич, а можно вопрос по поводу ислама. Вы - человек очень религиозный, насколько я могу судить.
МИХАЛКОВ: Нет, не надо.
МИНАЕВ: Нет или да?
МИХАЛКОВ: Я улыбаюсь, когда человек говорит: «Я очень верующий».
МИНАЕВ: Вы в Бога веруете?
МИХАЛКОВ: Конечно. Безусловно.
МИНАЕВ: В церковь ходите?
МИХАЛКОВ: Обязательно.
МИНАЕВ: Вы ответили на мой вопрос. Так вот, скажите мне, пожалуйста, а РПЦ для того, над чем смеяться нельзя, не много ли сделала в начале 90-х годов? Когда говорите о факторе объединения?
МИХАЛКОВ: Конечно, конечно. Согласен.
МИНАЕВ: Таможня, акцизы.
МИХАЛКОВ: Согласен.
МИНАЕВ: Особняки.
КУЗИЧЕВ: Сигареты.
МИНАЕВ: Часы, "мерседесы".
МИХАЛКОВ: Ребята, согласен. Но, понимаете, ведь сейчас очень просто встать по третьей позиции и сказать: «А, вон они ничего не сделали!" Это очень просто. Но если мы живем здесь, это банально и глупо звучит. Но ты знаешь, как замечательно сказал Ильин? Он сказал гениально: «Жить надо ради того, за что можно умереть». Это гениальная аксиома. А я хочу знать: а за что вот эти мальчики пойдут умирать? Ни за что. Им не объяснили, что есть вещи (для всех, и для того же дагестанца, если он живет в этой стране). И почему я говорю, что я уважаю ислам? Потому что они знают, как консолидироваться, и они знают, вокруг чего консолидироваться. Троньте одного, что будет? У нас это все вымыто. Вот это есть потеря иммунитета. Точка. Ru.
МИНАЕВ: Вот вы научились-то в Интернете!
МИХАЛКОВ: Я же был опущенным лузером, а теперь я продвинутый лузер.
КУЗИЧЕВ: У нас все рухнуло от количества заходов.
МИНАЕВ: У меня рухнул Твиттер только что. У меня рухнул мой блог.
МИХАЛКОВ: Ну так Бесогон, ребята!
МИНАЕВ: Бесогон! А я смотрю, я дымиться стал!
МИХАЛКОВ: Конечно. Я же - Бесогон. Вот оно и пошло.
КУЗИЧЕВ: Давайте тогда несколько вопросов с форума. Хоть какую-то связь с внешним миром: "Самая лучшая цитата Михалкова, мне нравится: "Мужик на барина сердился, сердился, а барин и не знал ничего". Отлично! Чего говорить?
МИНАЕВ: Никита Сергеевич, откуда такая поговорка?
МИХАЛКОВ: Ну как откуда?
МИНАЕВ: Была?
МИХАЛКОВ: Конечно. Если бы я такое придумывал, я бы не работал.
УСТИНОВА: Все равно все бы в Интернете…
КУЗИЧЕВ: А, кстати, о работе. Насчет «украли». Вот Антон Колосов спрашивает: «Вы говорите - кино, туда-сюда. Зарабатывать - не зарабатывать, невозможно отбиться. А почему в России ничего не может заработать, кроме «Яиц судьбы»?
МИХАЛКОВ: О! А потому что отвернули зрителя от кино! Потому что любая мерзота плохо сделанная, унижающая человеческое достоинство, непрофессиональная, плохо смонтированная объявляется арт-хаусом и становится коровой священной, ее нельзя трогать.
МИНАЕВ: Но арт-хаус тоже не смотрят.
МИХАЛКОВ: Так я и говорю: вот они и отвернули. Потому что этого вообще не должно быть как явления. Люди посмотрели про себя, посмотрели одно, другое. Да я не хочу такой страны, не хочу я такого себя! Идите вы... я потом скажу куда. Не хотят они это смотреть. Вы не представляете себе реакцию людей на картину «Двенадцать», когда уже начался вот этот процесс. Я думал так: это кино "за 40", так сказать, наше стариковское кино.
УСТИНОВА: Нет, все смотрели!
МИХАЛКОВ: Поразительная реакция молодежи. И вот этот всплеск интереса, всплеск, который меня так обнадежил, и я так рассчитывал, что дальше, если пойдет «Предстояние»... И вот за эти четыре года обвал произошел! Просто полный обвал. Люди говорят: «Я не смотрю русское кино».
УСТИНОВА: Обвал в кинопоказе? В кино вообще? То есть люди не смотрят?
МИХАЛКОВ: В кинопоказе. Люди не смотрят.
КУЗИЧЕВ: И в киносъемке, видимо.
УСТИНОВА: Никита Сергеевич, а вот вопрос, который мне не дает покоя как человеку, написавшему один-единственный сценарий в жизни. Да, я один сценарий в жизни написала. А вот вы великий русский режиссер, без всякого стеба. Есть вещи, над которыми мы не будем стебаться, это правда.
МИХАЛКОВ: Ну, наконец, нашли.
УСТИНОВА: Да, нашли. Вот скажите… почему в кино не ходят, мы поняли, но что случилось с русским кино? Оно куда делось? Куда делись фильмы? Ну, сейчас я начну опять: «Летят журавли», «Девять дней одного года», та же самая «Урга». Это где все? «Пять вечеров»? Где эти люди, которые это снимали?
КУЗИЧЕВ: Вот. Один перед тобой.
УСТИНОВА: Спасибо, что сказал.
МИХАЛКОВ: Но ведь это же вокруг. А где заводы?
УСТИНОВА: При чем здесь заводы?
МИХАЛКОВ: А как? Ну а как?
МИНАЕВ: Одно без другого не бывает.
УСТИНОВА: Неправда! Вы не снимали про заводы, вы снимали про людей.
МИХАЛКОВ: Я не про заводы говорю, которые я снимал.
КУЗИЧЕВ: Это индустрия. Это часть вообще экономики в широком смысле.
МИХАЛКОВ: А где все то, что так или иначе заставляло нас ощущать себя единой страной? Причем я никогда не был ни в одной партии, я никогда не был… Это же ложь все, что Михалков… там начальство… Никогда! Уверяю вас, что никогда бы я не снял картину «Двенадцать» просто как явление, если бы я, трясясь, заглядывал в рот начальству. И моя сила заключается в том, что я независим от этого. Мне предлагали всякие чины, звания. Я не хочу этого. Почему? Потому что я могу что угодно и кому угодно сказать в лицо: я так думаю. И в этом мое счастье. И мне в этом смысле даже очень большие люди завидуют, потому что так или иначе они связаны определенными обязательствами. Они связаны. Сегодня, когда мы сейчас об этом говорим, об образовании... А что происходит вообще с детьми? А что такое в Интернете? Я не верю в то, что во всем мире он такой, как у нас.
МИНАЕВ: Он такой, Никита Сергеевич. Он такой.
МИХАЛКОВ: Ну неужели… Может быть, я просто не знаю. Неужели удовольствие получают люди во Франции, написав Депардье, что (я сейчас не буду говорить что): пип-пип-пип.
МИНАЕВ: Да, Никита Сергеевич, получают. Такова природа человека.
КУЗИЧЕВ: А почему ты говоришь: «Они»? А это - мы.
МИНАЕВ: Нет, во Франции - это не мы, это они.
МИХАЛКОВ: Значит, смотрите, это катастрофа. Я не про Интернет - это человеческая катастрофа. В чем она заключается? Мы перестали слышать, как странички книжек шелестят. Мы существуем в обществе, во времени, когда нет человеческой тайны. Я очень уважаю Галкина и Аллу Борисовну, дай бог им здоровья. Но невозможно, чтобы все время все, что должно быть секретом, вытаскивалось для того, чтобы это разглядывали, в рот смотрели, в зубы, сколько стоит подтяжка? Нельзя!
МИНАЕВ: Никита Сергеевич, но это шоу-бизнес, это интересует людей. Любую тетю Фросю из Уфы интересует, сколько стоят часы Михалкова.
УСТИНОВА: А речь не об этом, речь о том, что звезда не должна быть доступной.
МИХАЛКОВ: Конечно.
УСТИНОВА: И не только звезда. Частная жизнь не должна быть доступной.
МИНАЕВ: Уважаемые господа! И она недоступна. Так не ведите себя так, чтоб она вызывала порицание.
УСТИНОВА: Так об этом Михалков и говорит.
МИНАЕВ: Никита Сергеевич, у меня вопрос другой. Вот вы сказали, что мы докатились до того состояния, когда у нас не осталось святых вещей. Давайте возьмем американскую культуру средств массовой информации. Оскорбления сейчас не беру. Чарли Шин, например, сошел с ума, он сейчас начинает творить такие странные вещи. Но в Америке стебаться можно практически над всем: от веры до царя и Отечества. Это не мешает американцам быть очень большими патриотами. Вы это знаете лучше меня. Как вот так получилось удивительно?
МИХАЛКОВ: А вы попробуйте постебаться в Америке над американским флагом. Вот так, чтобы постебаться.
МИНАЕВ: Что значит - постебаться? Ну, я тоже не знаю людей, которые стебутся над флагом России.
МИХАЛКОВ: Да?! А вы попробуйте с американским гимном что-нибудь такое сотворить. Попробуйте. Попробуйте с гербом Америки что-нибудь сделать. Нет, мой дорогой.
МИНАЕВ: А у нас что делают с гербом и гимном?
МИХАЛКОВ: Я вам скажу больше того, что вообще потрясающе, что вообще поразительно! Что мы даже не можем оценить. Я заканчиваю «Сибирский цирюльник», и приехал Кевин Костнер в Париж. И я показал ему еще не совсем готовую картину. Я говорю: «Слушай, я хочу понять, что происходит? Понятно, непонятно будет американцам? Я еще могу кое-что поправить». Он смотрел картину. Вышел в слезах после картины. Я говорю: «Напиши мне, пожалуйста, что ты думаешь». Прошло два дня. Я получил два листа, исписанных мелким почерком с двух сторон. Цензура Госкино 1975 года - дети. Это художник, свободный художник.
МИНАЕВ: Не понял, Никита Сергеевич, что написал-то?
МИХАЛКОВ: Рассказываю. По фильму мы видим, что американский сержант не знает, кто такой Моцарт. Хорошо бы, чтобы он знал, кто такой Моцарт. Как мы понимаем, Джейн, американка, была проституткой. Пусть она будет лучше англичанкой. Вот на таком уровне. И это цензура.
МИНАЕВ: Кевин Костнер - дурак.
МИХАЛКОВ: Одну секундочку! Нет, дорогой мой! Нет, нет! Он - американец.
МИНАЕВ: Значит, он ходит в госдеп на ужины.
МИХАЛКОВ: Нет, он американец.
КУЗИЧЕВ: Но не все же американцы такие безбашенные, как он. Если у него пачка маргарина здесь на лбу.
МИХАЛКОВ: Одну секундочку! Не злись. Секундочку. Это внутренняя цензура, которая намного более глубокая, нежели… Вот и все.
МИНАЕВ: Да, конечно. Конечно.
КУЗИЧЕВ: В этом смысле цензура - суть патриотизм. Понимаешь? Отличная штука. Правильно ведь, об этом речь?
МИХАЛКОВ: Да, да.
МИНАЕВ: Самоцензура все-таки, а не цензура.
КУЗИЧЕВ: Самоцензура - суть патриотизм. Смотри, американка - проститутка. Пусть она лучше будет булочницей. Нет, англичанкой! Отличная шутка, слушай!
МИХАЛКОВ: Хорошая шутка.
КУЗИЧЕВ: Молодцы, да. Еще одно родилось.
МИНАЕВ: Послушайте. Но не все же, как Кевин Костнер. А кто-нибудь другой писал отзывы на этот фильм? И все такие американцы написали?
МИХАЛКОВ: Слушай, у меня такое впечатление, что ты абориген, а я вернулся из Америки.
КУЗИЧЕВ: А чего, правда бусы у них?
МИНАЕВ: Нет, вы же привели пример. А другие американские актеры и режиссеры?
МИХАЛКОВ: Это знак. Это знак! Это не он один такой. Это знак. Картина «Сибирский цирюльник» не вышла в Америке. Мало того, когда я приехал в Аргентину и показывал там картину, и там реагировали зрители, как в Туле, плакали где надо, смеялись. Они говорят: «А почему нет картины у нас?» Я звоню и говорю: «Мишель, в Аргентине, в Латинской Америке картина». Он говорит: «Мы давно продали ее». - «Как? Кому?» - «Мы продали ее Бразилии на всю Латинскую Америку». Была выкуплена эта лицензия, заплачена упущенная выгода для того, чтобы картина эта не появилась в Америке.
МИНАЕВ: Это кто сделал, Никита Сергеевич?
МИХАЛКОВ: Я не знаю, я не знаю фамилию. Американцы.
МИНАЕВ: Американцы - кто? Все американцы? Это компания какая-то была?
МИХАЛКОВ: Ебардей Гордеич-американец, какая разница? Я не знаю, как его зовут.
МИНАЕВ: Большая разница. Если это было сделано с государственной подачи - это одно дело.
МИХАЛКОВ: Какая мне разница?
МИНАЕВ: Вам лично - никакой. Но нам это важно.
МИХАЛКОВ: А тебе какая разница?
МИНАЕВ: Мне - большая разница. Потому что это сделала коммерческая компания, чтобы не пустить гениального Михалкова-конкурента, - это одно дело. А другое дело, когда госдеп распорядился не пустить Михалкова-пропагандиста на американский рынок.
МИХАЛКОВ: Ну и что?
МИНАЕВ: Это другое дело.
МИХАЛКОВ: Почему другое-то?
МИНАЕВ: Ну, потому что здесь борьба государственных идеологий, а здесь чистый бизнес-расчет.
МИХАЛКОВ: Ну, смешной же разговор, чтобы русская картина на русском языке была бы конкурентоспособной для картины американской. Американцы, которые сумели гениально абсолютно устроить так, что только американское кино они смотрят. А им интересно только американское кино.
УСТИНОВА: И весь мир американское кино смотрит.
МИХАЛКОВ: Мало того! Но весь мир-то - понятно. Но когда они сумели своего зрителя сделать своим зрителем? Ведь Америку сделало кино американское.
МИНАЕВ: Никита Сергеевич, но что ж вы-то не сумели?
МИХАЛКОВ: Одну секундочку! А у нас было кино то, которое сделало Советский Союз.
МИНАЕВ: А куда оно делось потом в 90-х?
МИХАЛКОВ: Оно ушло.
УСТИНОВА: А ты мне говоришь: фабрики закрыли.
МИНАЕВ: Фабрики и кино - это очень связано. То же самое, если не будет заводов, не будет хоккея в стране. Это совершенно очевидно.
УСТИНОВА: Понятно. Так кино-то куда делось? Туда же, куда и фабрики?
МИХАЛКОВ: Абсолютно точно.
КУЗИЧЕВ: А мы и вспоминаем, куда делись фабрики? Куда, куда? А, разворовали и исчезли!
МИНАЕВ: Но мы тоже приукрашиваем. Тогда было все хорошо, а сейчас стало плохо.
МИХАЛКОВ: Я же не сказал, что все было хорошо.
МИНАЕВ: С культурой, например, все было хорошо, а сейчас все плохо.
МИХАЛКОВ: Нет, наоборот. Ведь все уравновешено. Тогда невозможно было, чтобы картина была не закончена, потому что кончились деньги. Сегодня это возможно. Тогда невозможно было. Я получил 170 поправок на «Родню», а сегодня мне никто ни одной поправки не дал. Все это уравновешено так или иначе. Но я себе задаю вопрос. Хорошо, я сейчас могу делать все. Как много людей начали делать все только потому, что этого нельзя было делать раньше? Стали похожи на детей, которых запустили в шоколадную лавку и говорят: «Ешьте, сколько хотите». Перемазались, облевались, зато все можно.
КУЗИЧЕВ: Никита Сергеевич, вы о чем сейчас говорите? О том, что получается…
МИХАЛКОВ: Хороший вопрос: о чем вы говорите?
МИНАЕВ: А может, потому что такая поддержка была только у вас?
МИХАЛКОВ: Какая?
МИНАЕВ: Государственная?
МИХАЛКОВ: Когда? Какая?
МИНАЕВ: Я сейчас прямо читаю самый популярный вопрос из Интернета.
МИХАЛКОВ: Сколько получила от государства картина «Утомленные солнцем-2»?
МИНАЕВ: Понятия не имею.
МИХАЛКОВ: А я имею.
МИНАЕВ: Сколько?
МИХАЛКОВ: Один миллион на первый фильм, один миллион - на второй. Ровно столько, сколько получают «Яйца судьбы» государственной поддержки. Все остальное - это инвесторы, спонсоры, товарищи. И все русские. Ни одной копейки западных денег. Это люди, которые пошли на этот риск. Но этот риск оправдан, потому что все равно существует сегодня кино (пусть оно не окупается), но без большого стиля не может быть большой кинодержавы. Никогда. Только удержаться на устрицах не получится.
МИНАЕВ: Никогда.
МИХАЛКОВ: Вот и все. И Тарковский, и Кира Муратова, и Герман замечательные, испытывающие большие неудобства, существовали именно и только, чтобы был Бондарчук, Данелия, Гайдай, Озеров и так далее.
КУЗИЧЕВ: Я так и не задал вопрос. На самом деле, куда подевались, ты говоришь, заводы - в патетике вопрошаешь ты?
МИНАЕВ: Не в патетике.
КУЗИЧЕВ: И фабрики. И я вопрошаю: куда подевались?
УСТИНОВА: Мы все вопрошаем: куда кино девалось?
КУЗИЧЕВ: Смотрите! И что нам объясняет Никита Сергеевич. Стало возможно и пошли «Яйца судьбы». Так порода, что ли, испортилась ко всему прочему?
МИНАЕВ: Наверное, так.
УСТИНОВА: Генетика.
КУЗИЧЕВ: Конечно. Ведь если есть возможность, у нас же есть…
УСТИНОВА: Давайте исправлять породу.
МИХАЛКОВ: Смотрите, какой хитрый! Он смотрит на секундомер, чтобы последнее слово было за ним. Чтобы закончить вопрос.
КУЗИЧЕВ: Никита Сергеевич, одну фразу дайте сказать.
МИНАЕВ: Никита Сергеевич, одну фразу дайте сказать. Я к вам сложно отношусь, но хорошо, что вы есть. Вот от всей души.
МИХАЛКОВ: У нас говорят так: «Съемка окончена. Спасибо всем, особенно анестезиологу!»
