Центральный комитет "Верховный совет"

АВЕРИН: С наслаждением представляем вам нашего гостя, актера Сергея Шакурова. Сергей Каюмович, здравствуйте.

ШАКУРОВ: Здравствуйте.

ЛАРСЕН: Добрый вечер.

АВЕРИН: Если можно, ближе к микрофону, чтобы уже ни у кого не осталось сомнения, что это ваш голос.

ШАКУРОВ: Нет, ни у кого не останется сомнений.

АВЕРИН: Да, голос, кому-то знакомый по кино, кому-то по вашим работам в театре, кому-то по вашим работам на радио, на пластинках и прочее.

ЛАРСЕН: Ну, теперь я знаю, что мы услышим ваш голос еще и в песне. Вы официально запели.

ШАКУРОВ: Нет, я запел-то давно, просто я не выпускаю пластинок. Я пою на вечерах, на концертах по случаю 9 Мая, Красная площадь.

АВЕРИН: Корпоративы работаете?

ШАКУРОВ: Кремлевские…. Нет.

ЛАРСЕН: А это мысль.

АВЕРИН: А, впрочем?

ШАКУРОВ: Да нет, ну, есть так называемый формат, мне не надо корпоративов, я, главным образом, работаю на какие-нибудь такие, ну, наши знаменательные даты, 8 Марта, День города.

ЛАРСЕН: А почему не выпускаете?

ШАКУРОВ: А мне это не нужно.

АВЕРИН: А вот, смотрите, вы сказали, что есть определенный формат. А есть ли такой формат, например, какой-то творческой работы, в которую вы уже не впишитесь? Я не знаю, экспериментальная какая-нибудь на маленькой сцене постановочка в театре, например.

ШАКУРОВ: Ненавижу маленькие пространства.

АВЕРИН: Да? Я был свидетелем того, как вы в кафе читали на пару с автором книжку, сидя на высоких стульях, при плохом звуке.

ШАКУРОВ: Не, я не об этом говорю. Я не перевариваю как артист в настоящей большой, хорошей пьесе и так далее маленькие залы там на 100, на 150, это для меня не приемлемо, я не понимаю, зачем нужно на 50 человек работать.

ЛАРСЕН: Чтобы до всех дошло, чтобы видеть все глаза.

ШАКУРОВ: Нет, меня это не устраивает.

АВЕРИН: А книжку почитать в кафе можно? Я говорю, есть ли какой-то принцип?

ШАКУРОВ: Ну, это такой какой-то междусобойчик, понимаете, я к этому таким образом отношусь. Книжку почитать одно, а создавать очень сложные или не сложные роли, даже комедийные и так далее, с партнерами, мне нужно пространство, и мне нужно много народу, тогда я получаю от зала. Когда мало народа я боюсь, что я не получу, я не пробовал, но я знаю точно, что я не получу удовольствия.

АВЕРИН: А в каком месте актерского организма вашего срабатывает вот это «получу»?

ШАКУРОВ: Ну, не знаю.

АВЕРИН: То есть, это как воспринимается? Когда из зала идет… потому что все актеры говорят: вот зал, вот игра, из зала идет какой-то ток. И вот я все думаю, а в какое место он входит актеру, этот самый ток?

ШАКУРОВ: У меня есть горький опыт, я же начинал с Театра Советской Армии, там 2,5 тысячи народа.

АВЕРИН: Там стадион.

ШАКУРОВ: Там стадион, зал-стадион, подача звука и так далее. Я там начинал у Лени Хейфеца в «Иване Грозном», хотя роль шута была без слов. Ну, потом-то пошел уже Бестужев и так далее, «Тайное общество» Шпаликова и Маневича. Поэтому вот эти восемь лет в Театре Советской Армии, они сразу меня как-то нагрузили, и мне потом очень трудно себе представить, чтобы я… У меня было недавно предложение во МХАТе, там на чердаке сыграть, замечательная пьеса, просто офигенная, один из наших ведущих режиссеров, не буду называть, он меня попросил.

АВЕРИН: Не называть.

ЛАРСЕН: Что, и вы отказались только от того, что камерный зал?

АВЕРИН: Что ему сам Шакуров отказал?

ШАКУРОВ: Нет, нет, Кирилл Серебренников, не он ставил, но он меня попросил за своего ученика, и когда я узнал, что там 50 человек или на сколько-то, я сразу сказал: ребят, это не мой формат, я не умею так. Не то, что не умею, умею, конечно, но не нравится.

ЛАРСЕН: Слушайте, такая удивительная актерская клаустрофобия.

ШАКУРОВ: Мания величия.

ЛАРСЕН: Слушайте, но ведь в кино совсем другая ситуация, там вообще никакой отдачи и никакой энергии от зала, ничего этого нет.

ШАКУРОВ: Но, ребята, посмотрите еще раз «Механическое пианино» Никиты Михалкова и посмотрите, что вытворяют там артисты.

ЛАРСЕН: Но при этом, что вытворяют, и что вы вытворяете в кино. А как же в кино тогда вы обходитесь без этого стадиона?

ШАКУРОВ: Ну, это другая история, все другое, что называется, задом наперед, если можно так сказать, потому что публика, ты работаешь на публику, в кино ты работаешь, что называется, под себя.

ЛАРСЕН: То есть, как бы авансом? То есть, ты знаешь, что это все равно увидят миллионы и эта энергия по-любому к вам вернется?

ШАКУРОВ: Нет, там какая-то вообще другой психонастрой, я не разбираюсь в этом, я могу только интуитивно. Я человек вообще интуиции, могу только интуитивно понять то или другое. Мне словами иногда непонятно, что, до меня не доходит. Мне проще показать.

АВЕРИН: А вот, смотрите, опять же, когда вы отказываете, например, режиссеру, потому что у него там маленький зальчик предполагается.

ЛАРСЕН: Хотя вам и очень нравится материал.

ШАКУРОВ: Материал офигенный.

АВЕРИН: Это я понимаю, да, это такой вот аргумент. Когда вы, например, соглашаетесь…

ШАКУРОВ: Я потом пожалел, кстати говоря.

АВЕРИН: Оп, пусть слышат все теперь.

ШАКУРОВ: Не, пожалел, потому что Кирилл очень тонкий в этом плане человек и он знал, на кого показать пальцем, и я не испугался даже молодого.

АВЕРИН: А когда вы соглашаетесь или отказываете режиссеру в кино, то тогда там какие уже аргументы?

ШАКУРОВ: Там один аргумент - материал.

АВЕРИН: Материал.

ШАКУРОВ: Ну, конечно, ты его не знаешь вообще, допустим, этого режиссера, он тебе предлагает материал, тебе просто не нравится. Это как вы начинаете читать книжку, а потом на 10-й странице закрываете, потому что вам она не интересна.

АВЕРИН: То есть, это не расчет того, что там залы будут миллионные какие-то аудитории и сборы или пройдут маленькие показы.

ШАКУРОВ: Ты об этом не думаешь. У меня же были две знаменитые картины «Зимняя вишня» и «Земля Санникова», от которых я отказался, видите, они какие оказались популярные. В этот момент ты об этом не думаешь, ты просто в данном случае идешь от ситуации, от того, что что-то там тебе не понравилось, понимаете.

ЛАРСЕН: Ну, вот, смотрите, вы говорите: отказался и пожалел, значит ли это, что вот такая принципиальность или, может быть, даже бескомпромиссность ваша творческая может все-таки со временем, ее границы могут расшириться.

ШАКУРОВ: Вы знаете, артисты в этом плане интересные ребята, они любят копаться иногда в себе. Я в себе копаться не люблю, но засыпая после того, как я отказал, я подумал, а почему не сыграть и для 50 человек крупным планом, как в кино. И вот эта мысль так как бы пришла, но уже поздно.

ЛАРСЕН: И не жалко все равно.

ШАКУРОВ: Я назад, потому что не возвращаюсь.

АВЕРИН: Я думаю, сейчас послушают и завтра начнут тащить на маленькие сцены Москвы и не только.

ЛАРСЕН: И снова позвонят. Вы знаете, а для меня было, я не знала, что ваш папа был профессиональный охотник. Мне кажется, что это должно было наложить некоторые особенности на ваше воспитание. Научил ли он вас каким-то вещам, которые даже в городе человеку, мужчине могут пригодиться?

АВЕРИН: Прицеливаться.

ЛАРСЕН: Да, прицеливаться, я не знаю, по следам находить кого-то или что-то, выжидать.

ШАКУРОВ: Отец, видно, вложил в меня это ощущение, я интуитивный человек, делаю все по интуиции. Ну, и, конечно, практически все мои работы в десятку. Хотя я сам не охотник, то есть я немножечко поохотился, ну, я не плохо, действительно, стреляю, но что касается моих театральных и киношных работ, почти все в десятку. Мне ни за одну не стыдно.

АВЕРИН: Это критерий - не стыдно?

ШАКУРОВ: Конечно.

АВЕРИН: А то, что там напишет критика, например?

ШАКУРОВ: Мне наплевать.

АВЕРИН: Вы абсолютно уверены в том, что вы делаете, когда вы это делаете?

ШАКУРОВ: Мне наплевать.

АВЕРИН: Это потому что вы долюблены в детстве? Сейчас же все психоанализом пытаются…

ШАКУРОВ: Да, я перелюблен, я бы так сказал.

АВЕРИН: А вот как это тогда, как вас воспитывали родители, что они такое дали, что в вас эта уверенность такая на долгие годы осталась?

ШАКУРОВ: Ну, я был таким ребенком, которого надо было через день пороть.

ЛАРСЕН: А папа все время на охоте.

ШАКУРОВ: Папа на охоте, а мама любила. Все, и никаких просто, была заложена уже изначально в детстве, в школе, когда я дурака валял два года, в пятом классе, оставался до восьмого, еле дотянул и бросил школу, чтобы… мне все это надоело, и понял, что мне учиться вообще не надо. Вот, и при всем притом…

АВЕРИН: Какое счастье, что не было ЕГЭ.

ШАКУРОВ: Да. И при всем при этом получал чумовую любовь, понимаете. Вот интересно.

ЛАРСЕН: А сами так умеете?

ШАКУРОВ: Нет, к сожалению, я в жестких рамках пацана держу, я не такой.

АВЕРИН: А что пороть? Вы порете через день?

ШАКУРОВ: Ну, не через день, конечно, но иногда подзатыльник даю.

ЛАРСЕН: Ну, а с вашей точки зрения, в чем самая главная задача мужского воспитания, что мужчина должен передать сыну непременно, независимо от того, порет он или нет?

ШАКУРОВ: Я не знаю, это очень субъективно.

ЛАРСЕН: Ну, для вас.

ШАКУРОВ: Я, например, совершенно балдею от того, какие дети у Никиты Михалкова грандиозные. Вот каким это образом он так их сделал, я, честно говоря, не понимаю, у меня не получается. У меня все очень сложно, ну, и парень не простой.

ЛАРСЕН: Ну, значит, талантливый.

ШАКУРОВ: Может быть, хрен его знает, посмотрим.

АВЕРИН: Интуиция по этому поводу пока молчит.

ЛАРСЕН: То есть, на самом деле, вы тоже на охоте все время, я поняла.

АВЕРИН: Вы, так или иначе, когда говорите, что попадаете в кино и в театральных работах в десятку, наверное, отдаете себе отчет, что эта десятка ваша заслуга в ней, безусловно, есть, но, поскольку это коллективное творчество, это еще заслуга очень какого-то узкого или широкого круга людей. Вот опять-таки, для того чтобы актер понял, что он в десятку сделал роль, от кого это зависит еще? Режиссер?

ШАКУРОВ: Ну, там много обстоятельств. Режиссер, оператор, художник… надо, чтобы все было приведено в гармонию и понимание друг друга. Потому что, если режиссер хочет одно, а ты вообще все видишь по-другому, ничего не сложится, это начинаются проблемы, и потом ты этим занимаешься уже с таким чувством, господи, скорее бы все это кончилось. Такие случаи бывают.

АВЕРИН: Вам удалось поработать, ну, едва ли не со всеми, что составляют цвет советского и российского кинематографа. Не поверю, что все они были такие близкие вам по духу люди уже вот совсем просто, наверняка из этих людей какие-то, может быть, не знаю, тот же Михалков, когда бы на какой проект ни позвал, сломя голову пойду. Вот за кем пойдете?

ШАКУРОВ: Ну, честно говоря, со всеми, с кем работал, я с удовольствием бы с ними сотрудничал. С удовольствием со всеми, я не хочу никого выделять. Мне они все понятны и я им понятен, вот и все. То есть, просто одно дело, когда у меня завышенные требования к самому себе, там начинаются проблемы, а это, как правило, бывает. Или, когда ты полностью со всем соглашаешься, как было со Снежкиным на «Брежневе». Меня полностью все устраивало, было офигенно написано Валей Черныхом сценарий, где ни одной буквы не поправил, обычно я все переделываю под себя. Меня все устраивало. И меня устраивало безумно Снежкин, потому что он понимал, чего он хочет. А я понимал, что он хочет. Прямо с проб все началось, когда они ржали над этой пробой, когда Брежнев из томика Ленина вытаскивает «Мальборо», это была проба.

АВЕРИН: Мы обмолвились только про то, что вы запели и какие-то записи есть. У нас есть возможность показать нашим слушателям эту сторону вашего творчества. Представьте, пожалуйста, песню.

ШАКУРОВ: Ну, одна песня написана совершенно недавно, мне ее подарил наш маэстро Игорь Николаев, я дружу с ним, и он мне предложил на выбор две песни, одну из них я выбрал, которую недавно записал. А одна песня…

АВЕРИН: А про вторую давайте потом, мы же сразу две не поставим.

ШАКУРОВ: Песня называется «Завораживаю». Замечательная песня, мне кажется, она у нас получилась.

ЛАРСЕН: Лирическая.

ШАКУРОВ: Лирическая. Мы уже сняли клип.

АВЕРИН: В десятку, похоже, снова?

ШАКУРОВ: Не знаю.

АВЕРИН: Слушайте, а не боялись, когда стали записывать, ой, уже все поют, уже все, кому не лень поют, и этот туда же.

ШАКУРОВ: Да нет, ну, я тоже пою давно уже, лет 15.

АВЕРИН: А что такое песня для драматического актера?

ШАКУРОВ: Ничего, еще одно развлечение. Ничего особенного. Я к этому не так серьезно отношусь, как вы можете себе представить. Просто еще одно развлечение, ну, это как я в теннис еще играю, например.

ЛАРСЕН: Но все-таки съемки клипа это уже какое-то дополнительное усилие.

ШАКУРОВ: Ну, это не моя идея, извините, мне, честно говоря, было, ну…

ЛАРСЕН: Не так уж и нужно.

ШАКУРОВ: Ну, да. Хотите? Давайте, запишем, сделаем клип. Сделали.

АВЕРИН: А вот подурачиться в профессии до сих пор можете себе позволить?

ШАКУРОВ: Ну, конечно.

АВЕРИН: Ну, а что, уже такой весь народный, такой обласканный всеми, такой вот уже просто пример для подражания, и все равно можно дурачиться?

ШАКУРОВ: Нет, ну, это судьба такая, конечно, это судьба, это же изначально, когда я только начал этой ерундой заниматься под названием актерство, это же как все с тобой, конечно, а как по-другому.

АВЕРИН: К чему вы тогда относитесь предельно серьезно?

ШАКУРОВ: Ну, я не знаю, иногда ни к чему, я ко всему отношусь с юмором и с иронией.

ЛАРСЕН: А к себе?

ШАКУРОВ: Нельзя без иронии, без самоиронии жить вообще нельзя, человек погибнет, если внутри нет самоиронии, мне кажется, это несчастные люди.

АВЕРИН: Ну, а как, если серьезные роли, действительно, в каких-то очень важных проектах.

ШАКУРОВ: Ну, правильно, когда ты сидишь за рулем машины, ты же все-таки тоже едешь по правилам, это очень серьезное дело, это четырехколесный убийца. Ну, вы же знаете статистику.

ЛАРСЕН: Вы сами водите машину?

ШАКУРОВ: Ну, естественно, я никому не доверяю. Я, правда, агрессивный водитель.

АВЕРИН: И не только водитель.

ШАКУРОВ: Я сам себя иногда щиплю, чтобы угомониться, потому что иногда забываешь, что сзади сидит пацан.

ЛАРСЕН: А машина тоже должна быть большая, просторная или, наоборот, маленькая, городская, шустрая?

ШАКУРОВ: Нет, у меня такая средняя, я не люблю джипы, конечно, маленькая тоже не годится, потому что пацан там должен сзади чего-нибудь вытворять обязательно.

ЛАРСЕН: А куда вы пацана отдали?

ШАКУРОВ: Он в третий класс перешел с пятерками.

ЛАРСЕН: Так, а он у вас там хоккей, теннис, чего делает?

ШАКУРОВ: Ну, я пытаюсь как-то его то в каратэ, ну, плавает он хорошо. Ему восемь лет исполнилось буквально неделю назад. Но пока так серьезно… мне кажется, он хочет в футбол, потому что я в своем детстве тоже много играл в футбол и в юности, и уже в зрелом возрасте.

ЛАРСЕН: Ну, вы же акробатикой занимались серьезно?

ШАКУРОВ: Это потом. Это раньше, акробатика это с 11 до 19, а потом я перешел на футбол, когда завязал с акробатикой и стал дурачиться…

ЛАРСЕН: А он бывает в театре за кулисами, он бывает на съемочной площадке?

ШАКУРОВ: Обязательно, он трогает все закулисные декорации, заходит с той стороны.

ЛАРСЕН: А это для того, чтобы он понял, что это не та профессия, которую надо выбрать, или, наоборот, пошел по папиным стопам?

ШАКУРОВ: Нет, он с удовольствием ходит в театр, с удовольствием смотрит спектакли.

ЛАРСЕН: Пока как зритель.

ШАКУРОВ: Да, да, конечно, боже упаси, пока не хочу. Он пытается дома что-то такое изображать, но я пока нет, нет.

ЛАРСЕН: Не поощряете?

ШАКУРОВ: Нет, нет.

АВЕРИН: Пусть вырастет серьезный человек.

ШАКУРОВ: Ну, конечно это же не серьезная профессия.

АВЕРИН: Вспоминают люди ваши фильмы, начиная, почему-то от "Друга", который я тоже вспоминаю, он перевернул мою жизнь, я не пошел по стопам вашего героя в этом самом фильме. Такого алкоголика сыграли замечательного переродившегося, что у меня навсегда отбило охоту.

ШАКУРОВ: Удачная картина получилась у Квинихидзе, замечательная. И запел достаточно сразу в открытую Розенбаум и так далее. Песня понравилась, пошел такой массовый тираж, что называется, картины. И, более того, по-моему, 17-й наркологический диспансер в Москве там человек девять после просмотра картины завязали.

ЛАРСЕН: Да вы что!? Терапевтический эффект.

ШАКУРОВ: По крайней мере, на этот период. Может быть, потом больше, я не знаю. Так что картина в этом плане…

ЛАРСЕН: А вот смотрите, Володя пытался провести какую-то границу, РСФСР и ли Россия - мы уже запутались, действительно, в каком мы мире живем и в какой стране. Вроде, сейчас в России. Но, тем не менее, наши ценности, они все-таки во многом формировались еще в Советском Союзе, особенно наши киновкусы. Вам когда больше нравилось в кино работать? В СССР, в РСФСР или сейчас в современной России?

ШАКУРОВ: Да, там было проще. Потому что картина снималась год-полтора, я помню.

ЛАРСЕН: Но и попасть в нее было, наверное, не так просто, и деньги за это другие получались. И худсоветы эти, или как они там назывались? Правильно я говорю?

ШАКУРОВ: Худсоветы, да. Но тоже это очень серьезная была штука, но, наверное, все-таки необходимая. Сейчас же вообще материал, по-моему, никто не читает, кроме продюсера и так далее. А режиссер - лишь бы дали поснимать, оператору то есть. Сейчас никакой вообще в этом плане цензуры. В хорошем смысле слова нет. А тогда это действительно проверялось и так далее. Была картина, в которой снималась…. Соловьев ставил с японкой. Так вот, меня туда не утвердили, взяли Юру Соломина. То есть не подходил по каким-то параметрам.

АВЕРИН: Чтобы японцы увидели настоящего советского гражданина.

ЛАРСЕН: Но, послушайте, но это же обидно и несправедливо, когда тебя кто-то утверждает. Кто-то, а не ты сам выбираешь или хотя бы не режиссер.

ШАКУРОВ: Но так было. Мною очень уважаемый, любимый Николай Трофимович Сизов, бывший генеральный директор "Мосфильма", как-то даже меня вызывал к себе и говорит: "Сергей, я тебе не советую играть, - допустим, - в "Рецепте ее молодости", этого придурка Бомбито. - Я говорю: "Почему, Николай Трофимович?" - Он говорит: "Ты - социальный герой. Лицо". И я попер поперек, потому что мне было интересно взять и поменять себя. Потому что могло бы приклеиться вот это председатель совхоза или чего-то еще. Такая социальная мордочка, такая симпатичная, обаятельная, пятое-десятое. И как сядут, думаю, и все.

ЛАРСЕН: А за то, что пошел поперек, получил потом?

ШАКУРОВ: Нет, не получил. Но он меня уважал.

АВЕРИН: А когда вы перестали ходить на кастинги?

ШАКУРОВ: Давно уже. Я не помню, честно говоря.

АВЕРИН: То есть вот этот период совсем как-то так прошел мимо вас?

ШАКУРОВ: Почему? Нет! Есть вещи, когда явные и тебя не надо пробовать. А есть вещи совсем неявные. Например, Брежнев. Мне нужно было попробоваться, чтобы показать, доказать себе, что я это могу сделать. И могу сделать лучше всех. Меня же пригласил Снежкин на роль Чазова. Конечно. Я приехал в Питер, отпробовался и, прощаясь с ним, сказал: "Сереженька, я это делать не буду, мне неинтересно" и уехал. А через неделю, когда они уже в тупике, 20 артистов, даже Нахапетов прилетал из Америки. Ну, не буду называть всех наших знаменитых артистов, супер-знаменитых. И никого не устраивал Первый канал. Через неделю, по-моему, или полторы Снежкин позвонил. Да, когда я уезжал, он говорит: "А чего бы ты хотел сыграть?" - Я говорю: "Ну, а чего тут играть? Тут больше и играть нечего, кроме героя. А под него я никак не подхожу". Под Леонида Ильича. Ни по физике, ни по росту, ни по возрасту. То есть рожа такая моложавая. Правильно?

ЛАРСЕН: Очень. И все слушатели отмечают. Вы знаете, у нас ведь идет интернет-трансляция, вас видно, а не только слышно.

АВЕРИН: Пишут: "Хорошо выглядит".

ШАКУРОВ: Да. Ну, и все. И пока. А через день звонит: "Сергей Каюмович, приезжайте на пробы". - Я говорю: "А куда? Зачем? Кого?" - Он говорит: "На главного". И тут я думаю: ну, сейчас я ему сделаю.

ЛАРСЕН: А дома репетировали перед зеркалом?

ШАКУРОВ: Здравствуйте. Я никогда этого не делаю. Я дома никогда не репетирую ни для театра, ни для кино. Я не понимаю вообще, как это можно репетировать?

ЛАРСЕН: Но, подождите…

ШАКУРОВ: Текст - да. Текст надо учить.

ЛАРСЕН: "Я им сейчас сделаю!" То есть вы внутри уже себя вписали?

ШАКУРОВ: Да, я понял, что я их всех сделал.

ЛАРСЕН: Опять интуиция?

ШАКУРОВ: Да, конечно.

АВЕРИН: По поводу критериев отбора фильмов, не знаю, работ для себя. Я не очень давно (на глаза попалась казанская пресса), и казанская пресса в один голос обсуждает съемки фильмов в Казани, вот как это про татарский народ будет снят фильм. И, в частности, ваша фамилия там тоже фигурирует в числе участников этого фильма. И там написано, что Шакуров, конечно же, снимается в этом фильме только потому, что у него происхождение - татарская кровь в его жилах. И вот они там по этому поводу просто страшно рады. У вас есть какое-то особое отношение к своей национальности, вообще к другим национальностям?

ШАКУРОВ: Наверное, есть. Потому что отец у меня был жесткий мужик. Он меня воспитывал тяжелыми предметами, потому что я был неуправляемый. И, конечно, есть. И в характере заложено, и сидеть на коне я могу без учебы и без шпор и скакать галопом без рук. То есть, наверное, какая-то природа в этом есть.

АВЕРИН: А вот то, что называется, самоидентификация. Вы себя ощущаете представителем какой-то конкретно национальности?

ШАКУРОВ: Нет, конечно. Я языка не знаю, на Арбате рос. Мне очень сложно было. Отец не подпускал к своим друзьям-татарам. У него какая-то своя была тусовка. И я, конечно, с матерью и сестрами и братьями в основном. И двор, мои пацаны. А там во дворе только у нас одна семья была татарская.

АВЕРИН: Еще, конечно, хотелось бы сильно поговорить (поскольку зашел разговор про современную работу), про ту работу, которую вы будете показывать на телеканале "Россия 1", "1812-й год".

ШАКУРОВ: Я благодарю ребят, которые меня в числе Шегина и Кости Хабенского пригласили на эту работу, потому что я получил большое удовольствие. Они великолепно это сделали. Я еще не видел себя, но видел маленькую рекламу. Я хотел бы их просто похвалить: "Ребята, вы молодцы! Вы сняли за одни сутки, за день великолепно".

АВЕРИН: А там вы представите разных персонажей? Суть-то в чем?

ЛАРСЕН: Или одного героя?

ШАКУРОВ: Нет, нет. Мы ведем рассказ об этих событиях. Просто мы в современных костюмах, мы ничего не изображаем.

ЛАРСЕН: А там есть какие-то постановочные моменты?

ШАКУРОВ: Нет, ничего там нет. Только иллюстрации. И три исполнителя, которые рассказывают об этих событиях.

ЛАРСЕН: А вы что-то новое для себя узнали об этих событиях в процессе съемки?

ШАКУРОВ: Нет, ну что вы, ребята! Мы все знаем. Все-таки Толстого читали. Хоть и двоечник, но Толстого-то я прочел.

АВЕРИН: Да, Толстого читали, но вот у меня в жизни была ситуация, которую я не перестаю вспоминать всю свою жизнь.

ШАКУРОВ: Более того, я еще играл по толстовским произведениям.

АВЕРИН: По какой-то работе мне нужно было в архивы, я случайно напоролся на переписку одного офицера 1812 года с его женой и дневник этой жены. И выяснилось, что она его (он жил где-то чуть западнее Москвы), когда вся эта кампания началась, собрала его в поход, какая-то там часть формировалась под Петербургом. Он отправился туда с грудным ребенком на тарантасе на каком-то. Ехала параллельно, обгоняла в походе эту часть, приезжала в городок, там снимала гостиницу, готовила обед ему, ужин. Она его принимала, укладывала спать. Дальше с утра снаряжала в путь-дорогу. Дальше опять в тарантас, кидалась к следующему городку. Для меня это было такое потрясение!

ЛАРСЕН: А это она сама хотела или он требовал?

АВЕРИН: Нет, она сама. От большой любви. Вот для меня такая страница, например, войны 1812 года была абсолютно невозможной. Я думаю, что вдруг какие-то тоже вот такие неожиданные вещи в этом проекте прозвучат. Потому что мы себе плохо представляли, как они там жили, несмотря на Толстого и, несмотря на все эти книжки, которые удалось тоже прочитать.

ШАКУРОВ: Эта история очень интересно сделана. Надо смотреть ее.

АВЕРИН: Телевизионный проект для вас в ряду всех прочих? Сериальный проект, например.

ЛАРСЕН: Подождите. А вы думаете, что интересно современному зрителю, особенно молодому, сидеть и смотреть такой достаточно камерный и медленный проект, где идет длинный монолог, где рассказывается какая-то история и показываются статичные картинки, даже докудрамы нет, даже не инсценировали это все. Это по реконструкции.

ШАКУРОВ: Вы знаете, я иногда устраиваю экскурсии моему пацану, уже в школе. И классами вожу в Планетарий и, в частности, на панораму Бородинской биты. В детстве через это все школьники московские проходят. А потом уже это как кому повезет. Кто заинтересуется этим, пойдет в глубину этих историй и событий, а для кого-то она, может быть, и не дойдет. Черт его знает! Но, по крайней мере, это сделано здорово, мне кажется.

АВЕРИН: А вообще для чего? Вот для чего актерство? Вот вы выходите на сцену, (ну, я не говорю там про сверхзадачу актера, вы ж понимаете), но все равно, так или иначе, какие-то смыслы, мы в том или ином возрасте начинаем искать: а для чего я, собственно, работаю? Ну, там подурачиться - это хороший ответ, конечно. Такая вот дурацкая актерская профессия - потешить себя. И тоже этим наверняка же вы не удовлетворяетесь. Вот есть что-то, когда смысл возникает?

ШАКУРОВ: На это ответа нет.

АВЕРИН: Нет совсем ответа?

ШАКУРОВ: Мне кажется, нет. А вас что заставляет у микрофона целыми сутками сидеть? Это же с ума можно сойти!

АВЕРИН: Но вы же сами сказали только что про эту вот телевизионную работу: если у кого-то вдруг зацепит и они пойдут в глубь, то уже неплохо. Но только ради этого? Или это тоже одна из возможных целей? Или кто-то подумает?

ШАКУРОВ: Нет, но кино чему-то учит все-таки, понимаете? И театр чему-то учит. Но, конечно! Я не хочу называть фамилии, но известный очень артист, который посмотрел мой спектакль "Сирано де Бержерак", который когда-то шел и знаменитый Бориса Морозова в театре Станиславского, говорит: "Я, посмотрев спектакль, решил стать артистом". Вот и все. Тут опять все очень относительно, сугубо относительно.

ЛАРСЕН: Но складывается просто такое впечатление, что сейчас меньше всего людям хотелось бы, чтобы их учили. Особенно молодым людям. Им хотелось бы, чтобы их развлекали. А когда их учат, им это скучно, им это неудобно, неприятно и они говорят: отстаньте!

АВЕРИН: Что значит "особенно молодым"? Можно подумать, что, когда тебе под 50, тебе так хочется, чтобы тебя чему-то учили! Еще больше раздражает, когда начинают учить.

ЛАРСЕН: Ну, почему? Мне не под 50, но я люблю поучиться лишний раз. Но я наблюдаю за какими-нибудь своими более молодыми коллегами, и никто ничему учиться не хочет. И люди, которые смотрят телевизор, все равно голосуют за реалити-шоу, за развлекательны передачи, а не за исторические и не за концерт какого-нибудь хорошего оркестра на телеканалы "Культура". Увы!

ШАКУРОВ: Но это вопросы к нашему государству, мне кажется. Это вопросы очень серьезные, которые надо ставить.

АВЕРИН: А почему государству?

ШАКУРОВ: А кому? Кто?

АВЕРИН: Не знаю. Семье, школе?

ШАКУРОВ: Нет, школа уже детьми не занимается, это я вам могу абсолютно ответственно сказать. Все переложено на роль родителей, а родителям надо деньги зарабатывать. Им тоже детьми некогда заниматься.

ЛАРСЕН: Тогда получается, что никто не занимается детьми.

АВЕРИН: А что может сделать государство?

ШАКУРОВ: Но когда-то же мы ходили в пионерских галстуках. Когда-то были пионерские лагеря, которые меня тоже чему-то научили. Я с большим удовольствием, допустим, в пионерские лагеря ездил. Потому что это коллектив, там много народу, ты можешь себя там выпячивать, а можешь получить. И тебя поставят на место. А сейчас никто не хочет заниматься. Все сваливают или куда-нибудь отдать, увезти в Кембридж, только подальше с глаз

ЛАРСЕН: А почему?

АВЕРИН: А там своего рода пионерский лагерь.

ШАКУРОВ: Потому что чувство эгоизма превышает чувство любви просто к человеку. Вот и все. Сейчас каждый думает о себе. И пофигизм, мне кажется, вот беда на сегодняшний день нашего народа в целом.

ЛАРСЕН: А что может вообще заставить человека начать испытывать любовь к ближнему? Какие-то собственные невзгоды или что?

ШАКУРОВ: Не знаю, я не педагог.

ЛАРСЕН: Вообще любовь к ближнему ее можно на каком-то государственном уровне вызвать у большого количества людей? Или это индивидуальное качество?

ШАКУРОВ: Ну, вот скажите, пожалуйста. Вот "Сто дней после детства" Соловьева сильная же картина.

ЛАРСЕН: Очень.

ШАКУРОВ: Наверняка она на кого-то…

АВЕРИН: Так знаете, что меня потрясает? Что поколение, которое выросло, в частности, на этих картинах именно оно принимает те самые решения, от которых мы с вами воем. Понимаете? Это не какие-то инопланетяне. Это те люди по возрасту, которые как раз на советском кино, на лучших театрах, на замечательных книжках, на пионерском лагере выросли, воспитались, а теперь они приходят в Государственную Думу и голосуют так, что оторопь берет иногда. Это же вот база одна и у вас, и у меня, и у них. И, вроде, воспитывались одинаково, и, вроде, роль государства была одинаковая. А чего ж тогда так по-разному-то думаем, так по-разному чувствуем, так по-разному относимся к каким-то вещам в той же культуре?

ШАКУРОВ: А чего далеко-то ходить? Посмотрите, как последняя игра нашей сборной по футболу. Полное ощущение, что им вообще по фигу все, понимаете? Они не любят родину, они любят только бабки и чтобы на их телках висели бриллианты.

ЛАРСЕН: Мы говорили о жизни, о кино, о творчестве и как-то неожиданно оказались у темы футбола. Ну, слушайте, вот мы тоже обсуждали с Володей этот вопрос. Вы думаете, что действительно вот настолько по фигу? Ну, можно же прощать людям ошибки?

ШАКУРОВ: Это не ошибки, это система такая вся исковерканная. И пацаны эти исковерканы чем-то. Без мозгов абсолютно. Более того, друзья мои! Ну, это футбол, игра. Ну, получайте удовольствие. Почему же вы с такими рожами на поле выходите? Посмотрите, как вчера потрясающе украинцы проиграли! Это человеческая победа, мне кажется, Блохина, и каждого из них в отдельности.

АВЕРИН: И как потом они к болельщикам пошли.

ШАКУРОВ: Да. А это твари просто! Конечно, ненавидящие свое отечество. Им по фигу, где работать, понимаете? Вот они сейчас смоются и все по своим клубам разъедутся. Им Родина не нужна. Так же, как и руководству, которые не понимают, видно, что надо сделать футбол. А футбола-то нет.

ЛАРСЕН: А если бы у вас была возможность куда-нибудь разъехаться, вы бы остались?

ШАКУРОВ: Нет, я никуда не собираюсь, я предан своему отечеству, Москве.

ЛАРСЕН: Но, понимаете, если тебя зовут в Лондон и платят тебе миллионы фунтов…

ШАКУРОВ: Не поеду я, меня уже приглашали. Не хочу.

АВЕРИН: Елки! Какой Голливуд?

ШАКУРОВ: Правильно!

АВЕРИН: А вот вы сказали, что вы совсем не педагог и не знаете ответов на какие-то вопросы, но вы вспомнили и "Сто дней после детства", где вы сыграли очень талантливого как раз педагога. И, по слухам, новая работа ваша тоже связана со школой. Директором школы вы должны предстать скоро перед публикой.

ШАКУРОВ: Откуда вы знаете?

АВЕРИН: Ну, знаете, как-то так носом водим, жалом.

ЛАРСНЕ: Интернет.Ru.

ШАКУРОВ: Да, это интересная история. Просто супер-интересная. И мне так это все заволновало и завело. И эти братья Пресняковы, с которыми я очень хорошо подружился, они безумно талантливые ребята, и пишут не останавливаясь. Это уже проблема. И картина как-то затягивается. И, мне кажется, продюсер начинает принимать правильное решение, потому что надо кино закончить. Там все звезды собраны нашего кино и телевидения. И условия не очень хорошие, жестковатые. Мы снимаем школу в Таллине, одну из супер-школ.

АВЕРИН: Московскую?

ШАКУРОВ: Европейскую. Европейского уровня. Она такая супер сама по себе и внутри нее. Это просто смотреть!

АВЕРИН: То есть вы ходите в английских костюмах практически всю роль?

ШАКУРОВ: Практически, да.

ЛАРСЕН: В общем, эта школа совсем не похожа на те школы, которые мы видим, когда водим своих детей туда? В России.

ШАКУРОВ: Нет, нет, это обалденная школа.

АВЕРИН: А вот смотрите, братья Пресняковы, вы с ними познакомились. Вы познакомились с ними как раз на съемках этого сериала, про школу получается.

ШАКУРОВ: Нет, я чуть-чуть раньше.

АВЕРИН: Вот они как раз как представители новой драмы, в общем, под напором тоже части публики и критики, что там и лексика у них в пьесах какая-то, и пьесы у них недостаточно оптимистичны бывают, и еще вообще это новая драма. Вот для вас вот эти новые авторы, которые позволяют себе там и мат вставлять периодически в текст пьес, они хороши или плохи? Если хороши, то чем?

ШАКУРОВ: Они очень интересны. Во-первых, мы совершенно разные поколения, и мне с ними очень интересно. Потому что это совсем другая поросль, другая волна. Более того, они вообще пацаны необычные очень. Ну, Эдик Володарский, Мережко и так далее, это все как бы осязаемо, я чувствую. А эти пацаны очень странные. И мне так интересно с ними, что они еще отчубучат в очередной съемочный день. Иногда приносят текст. Приезжаешь на съемку, а они тебе - бац! Говорят: "А вот мы сцену такую написали".

ЛАРСЕН: То есть это вызов такой для вас получается.

ШАКУРОВ: Не то, что вызов, мне интересно с ними. У них мозги все время в каком-то постоянном таком напряженном ритме, как поршни паровозные, не останавливаясь. Они, видно, мало спят еще к тому же.

АВЕРИН: В общем, понятно, что вы цените в людях, это когда поршни не останавливаются.

ЛАРСЕН: И когда интересно.

АВЕРИН: Видимо, и в себе и в других. И еще. Песню все-таки представьте, с которой мы будем прощаться со слушателями.

ШАКУРОВ: Это Лариса Рубальская, наша замечательная поэтесса. Она какой-то устраивала вечер и попросила меня спеть свою песню. Я быстренько ее сделал, записал.

АВЕРИН: Ей понравилось.

ШАКУРОВ: Ей ужасно понравилось. Я хочу вам предложить ее тоже.

ЛАРСЕН: Спасибо огромное.

АВЕРИН: Спасибо.

ШАКУРОВ: Счастливо, ребята!