Центральный комитет "Верховный совет"

ЛАРСЕН: У нас в гостях актриса Дарья Екамасова, здравствуйте, Даша.

ЕКАМАСОВА: Здравствуйте.

АВЕРИН: Здравствуйте. Очень рекомендую зайти на сайт и включить видеотрансляцию, потому что отдельное удовольствие наблюдать за реакциями Дарьи Екамасовой. Последняя роль этого человека, который стремительно, практически за несколько дней изучает английский язык от нуля до совершенства. Этот проект на телеканале «Культура» взорвал рейтинги.

ЕКАМАСОВА: Да, «Дом-2» побил, между прочим.

АВЕРИН: Да, да, и вся страна, ну, не вся страна, а какая-то часть страны с изумлением наблюдала, как люди, которые на первом занятии не могли сказать ни «Б», ни «М» по-английски, к концу так тараторили. Это, правда, так было?

ЛАРСЕН: Может, они просто вызубрили?

АВЕРИН: Я не знаю.

ЕКАМАСОВА: Если честно, мы обещали, что ежедневно будем по три минуты дома заниматься, повторять.

АВЕРИН: Целых три минуты?

ЕКАМАСОВА: Да. Но, честно говоря, ничего не успевали, ничего не повторяли, и, действительно, все происходило здесь и сейчас. Если учесть еще, что мы снимали по две передачи в день.

ЛАРСЕН: А вы до этого учили язык?

ЕКАМАСОВА: Ну, в школе я учила английский.

ЛАРСЕН: Хоть какая-то база была.

ЕКАМАСОВА: Потом в институте был французский.

АВЕРИН: Нет, это надо было видеть, действительно. Я понимаю, что все, кто сейчас у радиоприемников, все знают, что Дарья Екамасова это исполнительница главной роли в фильме «Жила-была одна баба».

ЛАРСЕН: Лауреат премии «Ника» и национальной премии кинокритиков и кинопрессы.

АВЕРИН: Да, и прочее и прочее. Но для меня было совершенно невозможное удовольствие, потому что самое главное, что есть в телевидении, перед тобой здесь сейчас человек чего-то такое делает, при этом все же еще немножечко стесняются, ну, как, современный человек и так вот с английским языком. И какие-то невероятные какие-то человеческие реакции, гримасы какие-то.

ЕКАМАСОВА: Потому что это все по живому было.

АВЕРИН: Люди бьют себя по рукам.

ЛАРСЕН: Слушай, может быть, это просто часть профессии, потому что актриса должна хорошо запоминать текст, артикулировать, ловить интонации, акценты, но вовсе не значит, что она должна понимать то, о чем она говорит.

АВЕРИН: Нет, нет, там как раз понимает. Скажи, это правда, это еще одна роль или это все-таки проект, который вырвал просто из профессии актрисы в какую-то другую реальность?

ЕКАМАСОВА: Это абсолютно параллельная реальность, абсолютно не имеющая к нашей профессии никакого отношения. То есть, в нашем классе были и архитекторы, и музейные рабочие, у нас была Алиса, и, честно говоря, мы все были абсолютно равны и не думали, что мы делаем какое-то шоу. Это не было шоу. Я пришла туда, это канал «Культура», то есть, это уже ни о каком шоу не могло быть речи.

АВЕРИН: Нет, там было видно, что как раз все в ужасе, что-то такое из себя люди, как-то вот так.

ЕКАМАСОВА: Так да, там вообще не думаешь, что тебя снимает камера, еще что-то, то есть, там ты действительно пыталась… И он еще давал это абсолютно не так, как в школе, то есть там абсолютно другие правила и другие механизмы.

АВЕРИН: Да, там методика, которая завораживает.

ЕКАМАСОВА: Да. И меня сейчас узнают на улице только исключительно по этой передаче, несмотря на то, что я теперь блондинка.

АВЕРИН: А мне показалось, что там не случайно присутствовало узнанных мной две актрисы из Театра.doc, потому что именно работа в Театре.doc, тоже в такой параллельной театральной реальности, она, наверное, дает какой-то тренинг, чтобы в реалити-шоу участвовать, совершенно не задумываясь о том, что надо соблюдать какие-то актерские навыки, еще что-то такое, а быть внутри.

ЕКАМАСОВА: Ну, вот допустим Театр.doc, как говорит наш худрук Михаил Юрьевич Угаров любимый, Театр.doc там, где актеры не играют. Не в смысле том, что не играют, а, когда все кулуарно.

ЛАРСЕН: Живут?

ЕКАМАСОВА: Да, живешь, проживаешь все это. И очень как-то страшно немножко наиграть, или что-то громко сказать, как на большой сцене: я люблю тебя. Нет, там все близко к жизни. И мне кажется, возможно, это тоже сопутствовало тому, что нас туда пригласили.

АВЕРИН: Давайте про кино чуть отложим, потому что чрезвычайно мне любопытно как раз про Театр.doc. Его, может быть, очень мало знают в стране. Московская публика знает, некоторые боятся, потому что Театр.doc, это всегда спектакли про проблему, очень часто трагические спектакли, когда тебя, как зрителя, без четвертой стены, что называется, ты не можешь в Театре.doc просто сидеть и смотреть, как актеры перед тобой играют. Ты все равно вовлечен, и режут по живому иногда. Но, с другой стороны, мне всегда казалось, что это и на актеров должно как-то сказываться, потому что ты, у тебя нет возможности отвлечься на каких-нибудь «Виндзорских насмешниц», ты все время в этой реальности, спектакли про сегодняшнюю жизнь и про самые иногда неприглядные стороны сегодняшней жизни. И тот спектакль, в котором вы играете, «Жизнь удалась», он так невинно начинается, а потом, ну, я сидел, у меня и сейчас, видите, волосы на руках дыбом встают, потому что это страшно. Вот так все время играть страшное.

ЕКАМАСОВА: Но зато у вас мурашки после этого. И я хочу сказать, что большинство артистов в Театре.doc, они все с таким большими розовыми очками, все настолько экзальтированные люди, несмотря на то, что…

ЛАРСЕН: То есть, им нужны эти страхи, чтобы вообще держаться, заземляться что ли?

АВЕРИН: Якорь какой-то?

ЛАРСЕН: Чтобы не улететь в империи?

ЕКАМАСОВА: Нет, просто это сам уже, нам просто интересно показывать вот такую жизнь, мы не решаем эти проблемы, которые мы показываем, мы просто рассказываем, что такое есть.

АВЕРИН: А когда выходите на улицу, то не через призму ли этих ужасов и страхов вы смотрите на действительность? Она не начинает пугать? Ну, вот все время в театре, там же просто сгусток такой, квинтэссенция кошмаров иногда нашей жизни, но выходите на улицу и через эту призму, действительно, все, что происходит ужас, ужас, ужас.

ЕКАМАСОВА: Но на самом-то деле все, что происходит на улице, все происходит в Театре.doc.

АВЕРИН: Ну, там замес погуще, что называется.

ЕКАМАСОВА: Просто там, наверное, более такая концентрация всего этого здесь и сейчас. Но, если бы это не окружало бы меня ежедневно, то, наверное, я бы не понимала эту саму полифонию Театра.doc, как это.

АВЕРИН: А это не заставляет пугаться жизни?

ЕКАМАСОВА: Нет. Что поделаешь, такая жизнь, надо как-то воспеть, надо, чтобы люди как-то смотрели наши спектакли, задумались, может быть, видели себя со стороны в чем-то.

ЛАРСЕН: Если человек, посмотрев ваш спектакль, выйдет и прыгнет с моста с горя?

ЕКАМАСОВА: Ну, значит, он шел в Кащенко, а нечаянно зашел к нам.

ЛАРСЕН: Отличный ответ. Потому что это всегда меня выбешивало, когда я работала на музыкальном телеканале, и мне говорили: MTV испортило молодежь. Вот Мэрилин Мэнсон, он такой урод, и молодежь на него смотрит и тоже становится уродами. А мне кажется, что молодежь становится уродами, и рядом с ними уроды родители, уроды учителя и уроды как бы вокруг, и никто им не помог как-то вообще по-другому состояться. Причем здесь телевидение? Здесь то же самое. Ну, действительно, страшно пойти на спектакль, в котором тебя вовлекут, ты не просто будешь сидеть, как зритель, отделенный какой-то там невидимой стеной по эту сторону баррикады, а тебя заставят участвовать в этом, может быть, даже не только эмоционально и душевно, но еще и технически, ты там что-нибудь будешь делать. И потом тебе напомнят, действительно, что жизнь не сладкая, и это же, в общем, сродни какому-нибудь походу к врачу.

ЕКАМАСОВА: Ну, так, а в глубине души ты задумаешься: ну, а я-то не такой, слава богу, и обрадуешься этому, и пойдешь домой, и начнешь…

ЛАРСЕН: Потому что, слава богу, у меня-то все еще ничего, позвонишь маме, скажешь: мама, извини, я молока забыл купить, сейчас забегу.

ЕКАМАСОВА: Но еще в Театре.doc, мне кажется, в каждом спектакле все эти проблемы показываются, ну, иногда смешно смотреть очень на все эти страсти-мордасти.

АВЕРИН: Ну, да, высмеивается.

ЕКАМАСОВА: Да, это показывается, хотя, с другой стороны, мне кажется, смешно становится, когда ты это узнаешь и понимаешь, что ты тоже так делал.

АВЕРИН: Конечно, потому что все сегодняшние цели: я хочу автомобиль, я хочу карьеру, я хочу то, я хочу се.

ЕКАМАСОВА: Я подъеду к тебе на «Меган».

АВЕРИН: Да, да, на «Рено Меган» особенно смешно. И когда на все это смотришь со стороны, а там же параллельно какие-то существуют важные вещи еще в жизни. И эта замена, действительно, рождает комический эффект. Но иногда страшно, так смешно, что страшно.

ЕКАМАСОВА: Новая драма сейчас настолько развивается вообще в Москве, в России, и очень важно уметь отличать ее, потому что очень часто начинается просто глупое копание в грязном белье. Чем страшней, чем больше мата, чем больше всякой пошлости, некоторые тужатся и придумывают такие спектакли.

АВЕРИН: Кто бы говорил? А из ваших уст мат на сцене?

ЕКАМАСОВА: Начнем с того, что мне это было актерски очень интересно попробовать, потому что когда меня пригласили, когда я прочитала, когда это все услышала, увидела, мне было страшно, реально страшно, потому что меня воспитывали бабушка с дедушкой, и мат это как бы параллельно…..

АВЕРИН: Дома не звучало.

ЕКАМАСОВА: Да, а тут такое. Но, если вы видели спектакль, там же ты постоянно прыгаешь из персонажа в персонаж, вот эта читка, это настолько актерски настолько! Я потом две недели летаю после этого спектакля реально, потому что ты настолько свой механизм тренируешь, и потом ты приходишь в форму. То есть, допустим, мы играем его раз в месяц, и ты постоянно потом находишься в какой-то форме, абсолютная собранность. Ну, это очень полезный спектакль, чисто актерски - это сильно.

АВЕРИН: И зрительски тоже. Это, если кто не видел и собирается, я могу сказать, и зрительски тоже очень полезный спектакль.

ЕКАМАСОВА: Да, у нас отличные артисты и вообще потрясающая команда, мы все очень дружные.

ЛАРСЕН: А в кино получаются хоть какие-нибудь свои внутренние актерские механизмы вот так накачивать мышцы, или это все-таки работа, скорее, для денег, для, может быть, какого-то пиара?

ЕКАМАСОВА: Нет, у меня пока, слава богу, я решила так, что пока я утром просыпаюсь, пока я пью кофе, повторяю текст, и с интересом еду на площадку, эта профессия, ну, я не могу назвать это работой, хотя это мой основной доход. Но, конечно, я стараюсь из каждой роли что-то для себя выжать, что-то для себя открыть.

ЛАРСЕН: То есть, вы можете себе позволить такую роскошь выбирать хороший сценарий, хорошую роль?

АВЕРИН: Судя по фильмографии, да.

ЛАРСЕН: Да, не играть за деньги в сериалах, которые, может быть, не слишком высокого уровня творческого, но, тем не менее, за это неплохо платят.

ЕКАМАСОВА: Пока держусь, пока семью не кормлю.

АВЕРИН: Дачу пока не надо достраивать, как сказал…

ЕКАМАСОВА: Дачу надо достраивать.

АВЕРИН: Вот, одна великая актриса сказала: ну, что же ты в этом сериале? Дачу надо было достроить. Честно призналась.

ЕКАМАСОВА: Мне страшно, я, конечно, не отрицаю, что такое может произойти, но мне страшно подумать, что когда-нибудь придется из-за денег идти в сериал. Я же еще и педагог по фортепиано, мне есть, чем, в принципе, подработать, я могу давать уроки. Так что своих деток можете ко мне направлять.

АВЕРИН: Даш, а вот вы сказали, что бабушка с дедушкой растили, и, наверное, у старшего поколения вашей семьи, и у родителей, у бабушки с дедушкой все равно были какие-то ожидания, когда вы все-таки, может быть, вопреки, но закончили этот самый ГИТИС. Дочка артистка. И чего-то вот, наверное…

ЛАРСЕН: А, может, туда и не пускали еще?

АВЕРИН: Нет, не пускали, это понятно, что не пускали, зачем это все.

ЛАРСЕН: Что это за профессия.

ЕКАМАСОВА: Из дома уходила.

АВЕРИН: Этот страшный мир актерский - это отдельная история. Когда уже все, поверили, они же тоже как-то ожидали, ну, там Джульетта, ну, не знаю, что, ну, хотя бы Катерина, а тут Театр.doc. У них, у старшего поколения нет не то, чтобы разочарования, а настороженности по этому поводу? Неприятия этой новой драмы, того материала, который вы играете?

ЕКАМАСОВА: К сожалению, бабушка с дедушкой так и не увидели моего спектакля и последней картины. А папа мой, который, будучи бывшим рокером, где-то месяц со мной не разговаривал после этого спектакля.

АВЕРИН: Да вы что?!

ЛАРСЕН: Ничего себе!

ЕКАМАСОВА: Да, он как-то очень сложно отреагировал. Для него бабушка с дедушкой его все время в детстве ходили в Большой театр, балет, оперу, какие-то постановки серьезные. Он говорит: ну, слушай, театр - это Чехов, юбки кринолиновые, парики, а тут мат-перемат, и вообще мне стыдно за тебя, ты чего делаешь? А, даже нет, даже получилось так, что я его попросила распечатать мне пьесу, и он ее полистал и сказал: а это чего такое? Я говорю: папуль, новый спектакль. - А, да, понятно. И потом, когда пришли на премьеру всей семьей, они, конечно, очень…

ЛАРСЕН: Ну, подождите, когда вы сказали: мой папа бывший рокер, я подумала, что, наоборот, как-то, и поэтому папа все понял и принял.

ЕКАМАСОВА: Так вот, понимаете, да, папа сам удивлял, он был рокером, причем мои бабушка с дедушкой были безумно интеллигентные люди, а у папы было прозвище «фашист» по-моему.

ЛАРСЕН: В роке?

ЕКАМАСОВА: Да, и он даже, у него какая-то группа была, и они так там какие-то подпольные все эти дела, и его боялся весь район. Папа очень здорово играл на пианино, поэтому моя мама-красавица вышла за него замуж, и папа был очень свободолюбивый человек. Но потом, видимо, когда появились мы с сестрой, он стал таким взрослым, и уже как-то…

ЛАРСЕН: Остепенился.

ЕКАМАСОВА: Да, и он как-то стал из себя взрослого строить, я бы даже сказала. Вот, и как-то, но все равно все-таки надо показать, что я отец. Как-то мне показалось, что сейчас, только достаточно недавно они смирились с тем, что я стала артисткой, потому что все-таки все хотели, чтобы я была…

ЛАРСЕН: Но «Ника» неужели их не впечатлила?

ЕКАМАСОВА: Мне кажется, папу немного впечатлила, потому что он тут же ее отобрал, и когда я должна была фотографироваться, папа фотографировался вместо меня с ней. Пока меня повели куда-то в подвал снимать эти бриллианты, которые мне дали напрокат.

АВЕРИН: Даш, а уже есть привычка к бриллиантам?

ЕКАМАСОВА: На мне только бриллианты, которые мне бабушка с дедушкой подарили. Это семейная реликвия, которая со мной много-много лет, и которую я отдам своей внучке.

ЛАРСЕН: Вот у меня тоже один есть такой бриллиант единственный, его и ношу.

ЕКАМАСОВА: Да, и как-то, это вот сняли, не знаю, как-то бриллианты должны любимые мужчины дарить, и как бы, не знаю.

АВЕРИН: Нет, бриллианты в том смысле, что церемонии, когда это вот платье, красная дорожка, казенные, или напрокат, или в рекламных целях выданные бриллианты, и весь этот флер, который, собственно, завораживает зрителя.

ЛАРСЕН: Ну, вообще сам факт, что ты не можешь, может быть, выйти теперь на улицу без макияжа и не можешь появиться на вечеринке в трениках.

ЕКАМАСОВА: Смотрите на меня, в каком я виде к вам приехала.

АВЕРИН: Хорошенькая, мне нравится.

ЕКАМАСОВА: Ну, вы знаете, я как-то очень спокойно к этому отношусь и даже до определенного момента не могла в одном платье пять раз где-то появиться, у меня была такая гордость, зато это платье я сама купила.

АВЕРИН: Зато мое.

ЕКАМАСОВА: Да. Зато мое. Потом у меня стали появляться какие-то, действительно, подружки дизайнеры очень хорошие, которым мне действительно хотят помочь выйти, прорекламировать, и мне нравится их одежда, и они мне дарят. И сейчас, допустим, один нью-йоркский дизайнер мне шьет очень красивое платье, он говорит: Даша, это просто не важно, ты в нем появишься где-то или не появишься, я просто хочу, чтобы оно у тебя было.

АВЕРИН: А где задруживаются с нью-йоркскими дизайнерами?

ЕКАМАСОВА: Это у меня была фотосессия в Нью-Йорке. У меня вышла новая картина «Четвертое измерение», у нас там снимался Вэл Килмер.

АВЕРИН: Да, международный альманах такой получается.

ЕКАМАСОВА: Да, да, забавный. И мы ездили на кинофестиваль «Трайбека».

ЛАРСЕН: О, это же самый престижный независимый кинофестиваль американский в Сан-Франциско, по-моему?

ЕКАМАСОВА: В Сан-Франциско, в Нью-Йорке основная часть проходит. Вот я была в Нью-Йорке как раз, и там меня пригласили для местного журнала сфотографироваться, сделали фотосессию, меня мама родная не узнала.

ЛАРСЕН: В каком-то вообще не реальном образе?

ЕКАМАСОВА: Что самое интересное, я же помешана на всяких бабочках, стрекозках, и я приезжаю, и там этот дизайнер сделал собственноручно бабочек миллион штук, и мне сделали такую прическу, и живые пионы, и прямо все настолько было как-то трогательно что ли. Очень мне, конечно, понравилось.

ЛАРСЕН: А дизайнер американец?

ЕКАМАСОВА: Сандро Масманиди, он сам из России, но он давно уже достаточно переехал в Нью-Йорк, и сейчас он делал последнюю коллекцию Дольче-Габана, придумывал какие-то яйца Фаберже, все такое. Ну, пошел прямо парень, я очень за него рада.

АВЕРИН: Бабочки-стрекозки?

ЕКАМАСОВА: Да, да.

АВЕРИН: Неожиданно. Я думал, такая интеллектуальная, а она бабочки-стрекозки, оказывается.

ЕКАМАСОВА: Ну, всегда есть исключения.

ЛАРСЕН: Почему бабочки-стрекозки исключают интеллект?

АВЕРИН: Нет, напротив, образ на моих глазах становится все объемнее, объемнее, играет многими красками.

ЛАРСЕН: Ты бы хотел, чтобы там был муравей, а не стрекоза? Фиг тебе!

АВЕРИН: Все-таки про кино, поскольку уже кино, оставим все эти фестивали, на которые вы не поехали по неназванным причинам международные представлять фильм «Жила-была одна баба», что-то такое без вас презентация проходила. Оставим это все. С другой стороны, такой проект, ну, правда, за последние, может быть, год-два это самое яркое у меня такое киновпечатление, особенно, если иметь в виду отечественный кинематограф. Это же просто какой-то кошмар. С одной стороны, очень тяжелый материал, с другой стороны, такое количество признанных уже опытных обласканных тоже вниманием публики, прессы, жюри мастеров снимается, что найти место для себя, в общем, это, наверное, война должна быть. Потому что свою поляну оттоптать всегда немножечко война. Можно ее вести дипломатическими способами, можно боевыми действиями, но должна быть. Вот на площадке была такая необходимость отстаивать свое место в этом фильме?

ЕКАМАСОВА: Я не думаю, что прямо война была, просто как-то очень важно было, действительно, меня никто не знал тогда из артистов, у нас потрясающая, действительно, команда была. И важен был какой-то не то, что авторитет…

ЛАРСЕН: О себе заявить, правильно себя подать.

ЕКАМАСОВА: Ну, как-то да. Я не помню, что мы снимали, как-то спустя какое-то время, когда как раз какой-то кадр был, когда все собрались, по-моему, свадьбу снимали, и там прям все зааплодировали, Андрей Сергеевич подошел и говорит: вот, это твое второе рождение, запомни. Только потом спустя время поняла. А так, как-то нет, наоборот, все как-то поддерживали, привозили мне гостинцы из Москвы, писали смски. Нина Русланова, с Ниной Руслановой мы не сразу же нашли общий язык, но зато потом…

АВЕРИН: С ней никто сразу не находил общий язык, зато потом, да.

ЕКАМАСОВА: Недавно она позвонила и сказала: Даша, я посмотрела, наконец-то, картину. И, конечно, перед съемками мне многие говорили: вот, они все такие профессионалы, ты, типа, еще начинающая малолетка, все тебя будут давить, ничего у тебя не получится.

ЛАРСЕН: А как, расскажите вообще, как кастинг случился? Как вы там оказались?

ЕКАМАСОВА: Ассистенка Тина Таманишвили показала фотографии Андрею Сергеевичу. Андрей Сергеевич посмотрел фильм «Живи…». Тина отнесла ему фотографии, он увидел, меня пригласили на пробы, вернее, на встречу с режиссером. А Смирнов утверждает, что он увидел меня в картине Прошкина-старшего «Живи и помни». Но, видимо, это все просто в один момент произошло. И меня пригласили на встречу с режиссером, я приехала, мы пообщались, он узнал, сколько мне лет и сказал: ну, до свидания, девочка, очень жаль.

ЛАРСЕН: Слишком молода.

ЕКАМАСОВА: Да, слишком молодая. Но потом все равно через два дня мне позвонили, прислали сценарий, и говорят: Даш, он подумал, он все равно будет тебя пробовать. Хочет посмотреть. И начались пробы. И потом допросил свою супругу, чтобы она со мной как раз сделала монолог Джульетты, Екатерины из «Грозы».

АВЕРИН: Да? То есть, я попал, угадал.

ЕКАМАСОВА: Да, вы как раз так назвали, думаю, откуда мог знать. Вот, и хоть я отбивалась, говорила, какая я Екатерина, какая я Джульетта, я вам лучше кормилицу сыграю. На что Смирнов сказал: нет, ты героиня, и запомни и не слушай никого.

АВЕРИН: А вот интересно, когда он пробовал, на пробах уже пробовали возрастно, ну, как бы ее уже постарше, или ее еще девчонкой?

ЕКАМАСОВА: В основном…

АВЕРИН: Ему что важно было увидеть?

ЕКАМАСОВА: Он пытался добиться и понять, есть во мне это или нет, могу я это сделать или нет. И пробовали практически весь сценарий, через сцены перепробовали со всеми актерами. Еще же Андрей Сергеевич собирал пасьянс такой некий, чтобы все друг с другом как-то…

ЛАРСЕН: Сочетались.

ЕКАМАСОВА: Да, сочетались, как шестеренки.

АВЕРИН: Ну, получилось, потому что то, что касается семьи, там, конечно, каждый на месте. Там Агриппина просто такой антипод.

ЕКАМАСОВА: Да, Агрипина, Дуся, Роман Сергеевич, Влад Абашин, прям все стали, действительно, большой семьей на съемках, и мы сейчас стараемся как бы среди графиков найти какое-то свободное окошко, чтобы всем собраться и собраться в кафе «Маяк».

АВЕРИН: А вот эти все трагические истории по поводу тонула, сотрясение мозга, еще что-то, это учит быть осторожней в следующих работах? Или это все равно такая профессия, когда надо прыгать в омут, а там уж будет сотрясение мозга, не будет сотрясение мозга, это как повезет?

ЕКАМАСОВА: Ну, то, что нужно быть осторожней на съемках, это я практически в первые дни поняла, потому что, когда мы приехали, я увидела, сколько вокруг меня лошадей, а я же помешана на лошадках, я такая думаю: все, я теперь буду кататься все свободное время здесь. Договорилась с каскадерами, они говорят: конечно, Дашка, приходи, покатаем. И как-то у меня был выходной, мы приехали, как раз снимали Шевчука и вот это все антоновское, когда они заходили в деревню. Было очень много лошадей, и я приехала на площадку, и вся такая радостная, переоделась, Шевчук с Серебряковым спрашивают: куда ты пойдешь кататься? Я говорю: на лошадях пойду кататься. Они говорят: ты что? А если ты сейчас упадешь, руку или ногу сломаешь, это что, сейчас все остановится? А ты знаешь, сколько стоит один съемочный день? В общем, прочитали мне такую лекцию, я все прослушала, так прониклась, и продержалась до конца съемок.

АВЕРИН: Так и не покаталась?

ЕКАМАСОВА: Так и не покаталась.

АВЕРИН: А откуда к лошадям пристрастие образовалось? У девочки из интеллигентной семьи, музыкальной школы, музыкального училища?

ЕКАМАСОВА: Запретный плод всегда сладок. Когда я училась в музыкальной школе, мне говорили, что надо беречь руки, а я копила, экономила на завтраках деньги, чтобы в Битцу пойти и позаниматься на лошадках втайне от родителей, пока они не узнали. Естественно, бабушка с дедушкой запретили мне этим заниматься, потому что нужно было беречь руки. И я пошла заниматься пятиборьем, потому что конный спорт туда входил, но потом его пришлось оставить, потому что это уже стало отражаться на учебе.

АВЕРИН: Старшее поколение пойти на это не могло.

ЕКАМАСОВА: Ну, да, как-то, еще внучка-пианистка, а внучка-спортсменка это уже как-то их не устраивало.

АВЕРИН: Вот сейчас на фоне Олимпиады, и там тоже пятиборье, кстати, есть, нет ощущения, что упущены возможности?

ЕКАМАСОВА: Когда мне было лет 12-13, я все время смотрела как раз спортивную гимнастику и художественную гимнастику, я говорила: мама, почему у меня так не получается? А мама мне рассказала историю о том, что, оказывается, она, когда я была совсем маленькая, была аккомпаниатором, причем аккомпаниатором у тренера Алины Кабаевой, и мама меня туда привела, и мне сказали, ну, пусть на шпагат сядет, посмотрим. И мне было лень, я была жуткая лентяйка, я не села на шпагат.

ЛАРСЕН: Нормально, мне было лень. Я даже, если буду изо всех сил стараться, и мне будет очень не лень, я все равно не сяду, это либо есть, либо нет. Какие-то данные должны быть для этого.

ЕКАМАСОВА: Нет, на самом деле, сейчас вот, если потренироваться, я легко сажусь на шпагат, то есть, допустим, три дня тренировок, и я стану садиться. Но только уже все.

АВЕРИН: Поздновато в художественную гимнастику.

ЕКАМАСОВА: Ну, да. А так нет, я очень люблю наших спортсменов и верю. Я недавно это поняла на «Жестоких играх», когда нет уже сил, идет дождь, ливень, гроза, молния, а тебе нужно прыгать в воду, и ты понимаешь, что никто не знает то, что ты сейчас где-то в Аргентине, и что, случись с тобой что, тебя спрячут и все. И ты идешь, и делаешь, и проходишь. И когда доходишь до финала, ты понимаешь, а как ты это сделал, ты спортом как-то особо не занимаешься кроме танцев. У человека в критической ситуации им начинает двигать непонятные силы, и вовремя, главное, об этом вспомнить, и сделать шаг вперед. Не важно, спорта касается, съемок в кино, почему все вот эти сотрясения мозга, потому что ты как бы делаешь, и ты, наверное, не задумываешься, тебе главное - результат.

АВЕРИН: Дело сделать.

ЛАРСЕН: На кураже.

ЕКАМАСОВА: Ну, даже да, это такой кураж уже не осознанный, то есть, ты уже попадаешь в какой-то параллельный мир, когда тебе нужен результат.

АВЕРИН: Но, тем не менее, Даша призналась, что с детства у нее есть тайная сторона жизни.

ЛАРСЕН: Ты имеешь в виду лень? Мы уже так много интересного узнали о тебе, что, я даже уже на «ты» из-за этого неожиданно для себя перешла. Что ты отчаянная, что ты разносторонняя.

АВЕРИН: И умеет скрывать.

ЛАРСЕН: Что ты не трусиха.

АВЕРИН: Если уж умудрилась от бабушки с дедушкой, от родителей скрыть в детстве, значит, сейчас явно должна быть какая-то еще сторона жизни, которая не засвечена в интервью, не показана на экране.

ЛАРСЕН: В вязании?

АВЕРИН: Не знаю, что, но чувствую, не знаю, каким место, интуиция.

ЕКАМАСОВА: Поэтому вы думаете, что я сейчас специально пришла на радио, чтобы об этой стороне жизни рассказать?

АВЕРИН: А почему нет? Пришлось же расколоться перед родителями по поводу…

ЛАРСЕН: К нам тут одна актриса приходила и сказала, и еще один актер, а еще я пою, поставьте мой диск, и мы вот слушали.

ЕКАМАСОВА: То есть, можно было вам принести диск?

ЛАРСЕН: Да, а что, ты тоже?

ЕКАМАСОВА: Ну, нет, я, скорее, музыку сочиняю. Я сейчас купила себе подобие белого рояля.

ЛАРСЕН: Фортепианную музыку?

ЕКАМАСОВА: Да.

ЛАРСЕН: Это песенная форма или это прямо вот…?

ЕКАМАСОВА: Песенки, песенки. То есть, как бы, не знаю, может быть, когда-нибудь… Ну, я-то не поющая сама, хотя у меня слух абсолютный, но папа всегда в детстве говорил: лучше молчи, лучше молчи.

ЛАРСЕН: Почему?

ЕКАМАСОВА: Ну, как-то не знаю.

АВЕРИН: Папе не нравилось.

ЛАРСЕН: Мне тоже сын говорит: мама, не пой. Но я считаю, что я пою.

АВЕРИН: Но, с другой стороны, папа ошибается, вон он по поводу пьесы: это что? А спектакль получился хороший. Может быть, действительно, иногда не стоит слушать? Или так воспитали, что мнение старшего это, в общем, давящая такая штука?

ЛАРСЕН: Неоспоримо.

ЕКАМАСОВА: Ну, не то, что давящая, видимо, это… хотя вот Лера Ланская, мы сейчас вместе репетируем, тоже говорит, что ей в детстве рот затыкали все, зато сейчас она, у нее голос, для меня было открытием, когда я пришла к ней на мюзикл, как она здорово это делает, профессионально. То есть, не знаю, все равно как-то в глубине души…

ЛАРСЕН: Хочется одобрения.

ЕКАМАСОВА: Да, хочется одобрения, хотя, с другой стороны, я понимаю, что, если бы родители так в детстве не третировали, то, возможно, я бы вообще не стала актрисой. То есть, это все равно подсознательно как-то хотелось их порадовать, что-то им показать и сказать, вот, смотрите, вы думали, что все в телевизоре мультяшки, а там живые люди. Папа, когда с Максом Авериным познакомился, его аж затрясло.

ЛАРСЕН: От радости, надеюсь?

ЕКАМАСОВА: Да, да, то есть, папа смотрел этот сериал, очень любил.

ЛАРСЕН: Ну, вот, если мы говорили о спортивных достижениях, то все-таки, когда речь идет об олимпийце или о спортивном чемпионе, то у человека совершенно вполне конкретный результат, на который он работает, и всем вокруг понятно: вот, нужна медаль чемпионата мира, вот нужна медаль олимпиады. Дальше, даже, если человек завязывает с профессиональным спортом, у него все равно есть какая-нибудь удивительная карьера или чиновника от спорта или какого-нибудь выдающегося тренера. А в актерской профессии есть какой-то такой…

АВЕРИН: Чем измеряется?

ЛАРСЕН: Да, чем это измеряется? «Никами», Оскарами или списком хороших кинофильмов и классных режиссеров, у которых ты снялась, или, может быть, это мнение профессионального цеха какое-то уважительное?

АВЕРИН: Или поклонники, которые…

ЛАРСЕН: Да, или фан-клуб, собственно? Или как раз те же бриллианты, которые не на прокат, а свои собственные?

ЕКАМАСОВА: Ну, не знаю, уж точно ни «Никами», ни «Оскарами», хотя это, конечно, все приятно, это такая обратная сторона медали, как плоды уже твоих всех, результат работы. Но мне кажется это такой, не знаю, как наркотик, то есть, это как привычка, то есть, без этого просто нельзя.

ЛАРСЕН: То есть, процесс важнее результата, что ли получается?

ЕКАМАСОВА: Ну, для меня да. Ну, как нет, того результата, который, конечно, приятно получить «Нику», одобрение своих…

ЛАРСЕН: Критиков.

ЕКАМАСОВА: Да, критиков, зрителей, конечно, это все очень важно и дорогого стоит. Но, главное, чтобы дальше…

АВЕРИН: Но сделать роль важнее.

ЕКАМАСОВА: Да, чтобы сделать, чтобы дальше были такие же по значимости. То есть, допустим, почему сейчас не хочется идти в сериалы, потому что после этой роли хочется что-то на уровне делать, полярно другое, но чтобы это было сложно, чтобы полностью с головой в это отдаваться.

АВЕРИН: Мало же таких фильмов, на самом деле, снимается.

ЕКАМАСОВА: К сожалению, да.

АВЕРИН: В принципе, мало, во всем мире мало таких фильмов снимается, не то, что уж в одной стране.

ЕКАМАСОВА: Да, к сожалению, да.

АВЕРИН: И вы готовы ждать?

ЕКАМАСОВА: Ну, вот сейчас, допустим, за последний год, вот у меня сейчас будет две премьеры, будет осенью, и как раз Леши Федорченко фильм «Небесные жены» и Андрея Стемпковского «Разносчик». Очень жду эти картины, потому что они отличаются от «Бабы», особенно «Разносчик», то есть, там современная девушка, и как-то хочется в другом образе абсолютно показаться.

АВЕРИН: Ну, и мы ждем тогда, чего нам остается, на самом деле.
Ждем премьеры новых фильмов. Если вы, действительно, задумались сходить в Театр.doc на ее спектакль, не жалейте времени и собственных усилий для этого. Спасибо огромное, удачи.

ЛАРСЕН: Спасибо огромное.

ЕКАМАСОВА: Спасибо, ребята.